Суббота для Бросса пропала. Его жена Шарлотт, Мадам Гоген, как звали ее друзья за те картины на таитянские мотивы, которые принесли ей скромную, но все же известность, уехала в Париж одна. Еще накануне он обещал ей, что поедет с ней вместе в Париж на выставку «сквот-арт» в Музее современного искусства. Шарлотт заранее готовила его к тому, что искусства в его понимании там не будет, потому что в музее на этот раз выставляются художники-скваттеры, которые устраивают свои студии в зданиях, предназначенных на снос. Поэтому и их шедевры подчеркивают недолговечность художественного произведения, и они часто используют для своих работ совершенно невероятные материалы, например осыпавшуюся штукатурку.
Бросс уже было настроился на скульптуры из штукатурки, когда в семь утра в пятницу ему позвонил Готье и попросил подъехать на 104-й километр шоссе А-13, где ночью взорвался и сгорел грузовик. К тому моменту, когда Бросс подъехал, движение по авторуту возобновилось, и пробка, хотя и медленно, начала рассасываться. Готье рассказал Броссу все, что узнал от своих коллег из военной разведки, – грузовик типа «Рено Мидлайнер» вез оружие русского производства, в том числе переносные ракеты типа «Игла».
– Помимо ракет, в вашем округе снова отмечено появление автоматов Калашникова, комиссар, – сказал Готье. – Вас это не наводит на какие-нибудь мысли?
– Разве что на мысль о готовящемся восстании где-нибудь в ашелемах в моем округе, – не без ехидства ответил Бросс. – В убийстве ювелира в Манге, о котором я вам рассказывал, был замечен всего лишь один «калаш». А тут, судя по всему, целый арсенал.
Они вместе поехали в комиссариат, где дежурный полицейский по просьбе Бросса скопировал с компьютера на диск для Готье список всех зарегистрированных в округе грузовиков фирмы «Рено». Прежде всего его интересовали пятитонки «Рено Мидлайнер», и особенно с газовыми баллонами. Бросс попросил скачать копию и ему на его компьютер и пригласил Готье позавтракать в соседнем брассри.
Готье мрачно сжевал свой «крок-месье» с козьим сыром, пригубил кофе и сказал:
– Я думал, комиссар, что я больше не буду заниматься русскими. Но, как видно, с ними все только начинается. Кстати, хотел вам кое-что сказать по поводу убийства того ювелира. По русскому телевидению на днях показали фильм, в котором фигурирует ваш Манг со свастикой на крыше собора и один из известнейших граждан вашего округа.
– О чем же там речь?
– Неужели не видели? А ведь вас это прямо касается.
– Каюсь, упустил, – признался Бросс.
– Речь там идет о коллекции, которую собирал известный вам Люсьен де Бриан… – пояснил Готье.
– Ныне покойный, – уточнил Бросс.
– Совершенно справедливо, – согласился Готье. – Так вот, его внук, Морис де Бриан, тоже вам известный, рассказал о коллекции своего деда, в которой были собраны царские драгоценности с изображениями свастики. Он показал русским перстень со свастикой и сказал, что он якобы принадлежал последней русской императрице, а в двадцатых годах был продан большевиками, которые его конфисковали после революции, Люсьену де Бриану. Автор фильма раскопал архивные документы и доказал, что никаких перстней, и уж тем более со свастикой, большевики де Бриану не продавали, а продали обычные драгоценности, часть которых действительно принадлежала царской семье.
Потом выступил этот писатель Сидорчук. Он раньше работал у русских в посольстве, а потом тут остался. Так вот, он вспомнил, что вы, Бросс, показывали снимок этого перстня по телевидению два года назад, когда убили вашего ювелира и перстень этот украли. Сидорчук сказал, что такие перстни нередко носили офицеры войск СС. И тот, за который убили вашего ювелира, принадлежал, скорее всего, одному из тех эсэсовцев, которые служили во Франции во время оккупации. А вовсе не русской царице. Ну, в общем, добавил еще, что старик де Бриан был известен своими симпатиями к нацистам. А потому еще до войны возил по Европе разные выставки, прославлявшие фашизм, и показывал какой-то «Арийский ларец» с изготовленными им фальшивыми украшениями в виде свастики.
– Интересно, – сказал Бросс. – Я что-то про этот ларец слышал…
– О, это целая история, комиссар. Я думаю, что Сидорчук, который, по нашим данным, сотрудничал с КГБ, влез в это дело не просто так. Еще после войны мы разбирались с делом бывшего мэра Манга коммуниста Анри Боле. Ему русские якобы передали драгоценности, обнаруженные в замке де Бриана, а оказалось, что он от них принял одни фальшивки. До истины мы так и не докопались, к сожалению.
Бросс расплатился, они вышли по пути из брассри на главную улицу Манга. Готье сел в свою машину и отправился в Париж. Из облаков выглянуло солнце, и его лучи высветлили мозаичную крышу старого собора. Комиссар отчетливо увидел на ней повторяющийся рисунок черной свастики на золотом фоне. Древний символ солнца. Об этом, кажется, писал в своей книге бывший владелец «Русского замка», за что нацисты и наградили его «Железным крестом». Неспроста вся эта история опять всплыла. И Готье неспроста вспомнил об истории с бывшим мэром. Своим чутьем профессиональной ищейки Бросс вдруг почувствовал, что тут есть какая-то зацепка. Он почти интуитивно взял след и понял, что по нему стоит пойти до конца, пока его еще не смыли окончательно дожди времени.
Проезжавшая мимо полицейская машина резко затормозила рядом с ними. Патрульный тут же передал ему трубку.
– Комиссар, – услышал он голос Плаке. – Ваш мобильник не отвечает. Хорошо, что я нашел вас. А то я хотел уже ехать туда сам…
– Куда туда?
– В Мерикур. Вам оттуда не дозвонились…
– А что там?
– Труп утопленницы, сильно изуродованный.
– Вызови медэксперта и фотографа и поезжай туда, я буду следом, – сказал Бросс.
Он достал из кармана свой мобильный телефон, который отключил в брассри, и попытался вспомнить пин-код. Чертыхаясь, полез в записную книжку, нашел код, ввел его и тут же услышал звонок.
– Комиссар, это лейтенант де Тонвиль из Мерикура. У плотины найден труп женщины с многочисленными ранами. Судя по первым признакам, ее убили этой ночью, месье.
– Поставьте у трупа пост. Я подъеду.
– Еще один труп? – спросил Готье.
– Да, на этот раз у плотины. Убили какую-то женщину, – сказал Бросс, садясь в патрульную машину. – Если что узнаю нового, позвоню вам, Готье. До скорого.
Бросс решил в комиссариат не заезжать. Он позвонил дежурному и попросил, чтобы тот срочно вызвал следователя Плаке, медэксперта и фотографа и отправил их в Мерикур. Патрульный «Ситроен» пошел вниз по течению Сены, по левому берегу, мимо новостроек Манга к Мерикуру. Старая департаментская дорога, которую громко именовали Дорогой Меровингов по имени первой королевской династии Франции, действительно видала виды за свою историю и со временем превратилась в латаную-перелатаную узкую асфальтовую ленту, на которой с трудом могли разъехаться две машины. Эту дорогу обожали рыбаки и туристы, и, видимо, поэтому чуть ли не через каждый километр вдоль нее выстроились ресторанчики, пивнушки-брассри с лавочками рыболовецких снастей и наживки, винные погребки с дегустацией местного красненького и магазинчики под бесхитростным названием «Alimentation» («Питание»).
Неподалеку от Мерикура Сену перегораживала плотина, оборудованная двумя шлюзами, – излюбленное место любителей половить судака на блесну. Гросс не понимал этого увлечения – что за смысл целыми днями подстерегать несчастную рыбу в пенном потоке, низвергавшемся из-под плотины, если эту рыбу не то что есть, в руки взять противно. Сена несла в своих водах в океан все стоки Парижа и окрестных городов и поэтому давно уже не пахла рекой, рыбой и водорослями. От нее несло дерьмом, мазутом и перебродившими мыльными порошками, грязным бельем и немытым телом.
Лейтенант Меандр де Тонвилль выехал навстречу Броссу на своем мотоцикле. Комиссар знал его и раньше, но вновь отметил про себя, что у него безукоризненная осанка: лейтенант восседал на своем «судзуки», как будто на арабском скакуне на скачках в замке Шантильи. «Да, породу к шкуре не пришьешь, – подумал Бросс. – С ней надо родиться». Меандр был из рода обедневших дворян Нормандии. И, как многие из его родовитых соплеменников, все свое свободное время и все заработки отдавал бесконечному ремонту фамильного замка. Труп у плотины на его участке и неизбежное при этом расследование явно грозили задержать Тонвилля на работе, что, судя по выражению его лица, в планы Меандра на уик-энд не входило. Бросс это сразу понял.
– Простите, что заставил вас ждать, лейтенант. Но у нас аврал – не успели справиться с пожаром на А-13, как объявилась ваша утопленница.
– Прежде чем бросить ее в Сену, над ней основательно поработали на берегу, – сказал де Тонвилль.
– Изнасилование?
– По первым признакам – нет. Ее, скорее всего, пытали.
Труп женщины выбросило волной на берег у самого шлюза. Тело выловили и перенесли к рыбацкому домику, где оно и лежало, прикрытое черной пленкой, под охраной молодого полицейского с черными как смоль усиками. Вскоре подъехал Плаке, а за ним следом – эксперт и фотограф на полицейском минивэне. Они сразу же принялись за работу.
Блондинка лет тридцати пяти с обильной сединой в густых, спутанных волосах лежала на речном песке, полуголая, в разорванной блузке и в брюках от весьма дорогого костюма. Череп ее был пробит, и вода вымыла его содержимое. Лишь по краям взломанной выстрелом затылочной кости остались следы запекшегося месива из крови и мозга. Тонкие черты ее лица скомкал предсмертный ужас. Осмотрев труп, Бросс подумал, что она, видимо, знала убийцу или убийц. Ее убили не сразу. У нее были прострелены ступни ног и перебиты пулями колени и локтевые суставы. Так обычно стреляют мафиози, сводя счеты со своими. Повторяют один и тот же вопрос вроде: «А, ты думала нас обмануть?», либо перечисляют все прегрешения жертвы перед бандой, ставя свинцовую точку после каждого пункта обвинения. Но бывает, что так и пытают, когда нужно получить ответ на какой-то один вопрос, и быстро. Под конец блондинке выстрелили из пистолета в рот. Это наводило Бросса на мысль, что и последний выстрел был сделан не сразу. Ей засунули в рот пистолет и о чем-то спрашивали и спрашивали, прежде чем нажали на спуск.
Плаке со своей командой завершили свою работу и погрузили труп, вокруг которого уже принялись кружить мухи, в машину. Перед тем как отправиться в Манг, фотограф на каком-то своем хитром цифровом устройстве умудрился отпечатать два снимка убитой: Бросс и Плаке решили проехать по прибрежным магазинам и ресторанчикам, чтобы узнать, не видел ли кто ее еще живой. Полицейских в патрульной машине и де Тонвилля на его «судзуки» Бросс отправил вперед и попросил их самым тщательным образом осмотреть берег Сены на пути к Мангу. Сам комиссар пересел в машину к Плаке. Примерно в двух километрах от плотины по пути к Мангу они подъехали к ресторану «Корона Меровингов», рядом с которым разместились магазин «Питание» и бензоколонка фирмы «Total».
– Вы, Плаке, в магазин и на заправку. А я в ресторан. Буду ждать вас там, – буркнул Бросс, все еще переживая, что не смог поехать вместе с Шарлотт.
– Я днем много не ем, шеф. Можете заказать для меня фуа-гра с рукколой и бифштекс с кровью. Десерт я выберу сам, – поддел его Плаке.
– Наглец, – с улыбкой ответил Бросс.
В ресторане, если так можно было назвать забегаловку с тремя столиками и баром, его встретил хозяин. По выговору и по тому, как держался этот человек, явно разменявший седьмой десяток, Бросс понял, что в «Короне» обосновался бывший офицер, ветеран войны в Алжире.
– Кухня у нас уже закрыта, месье, – сообщил он. – Откроемся только вечером. Могу предложить вам холодные закуски.
Однако, увидев полицейский значок комиссара, он сразу же подобрел и предложил ему «все еще теплый стейк». Бросс попросил бокал пива и показал ему фотографию убитой:
– Не видели, случайно?
– Нет-нет, – ответил хозяин как-то чересчур поспешно. – В «Короне Меровингов» эта дама не была точно. С ней что-то случилось? Изнасиловали, да?
– Она ударилась головой о шлюз, – сказал Бросс. – И пошла камнем ко дну. Вот и все.
– А… – разочарованно протянул хозяин «Короны», передавая Броссу пиво. – А я-то думал это опять эти выродки из ашелемов. Когда только вы их уймете?
Бросс подождал, пока осядет пена, отхлебнул глоток и сказал:
– Вы, приятель, потише насчет выродков. А то нарветесь на протокол, где вас запишут в расисты и вам придется расстаться с лицензией на ваш ресторан. Мне кажется, что вам лицо этой дамы знакомо, даже если она в ваших «Меровингах» не ужинала.
– Я могу ошибаться… Но мне кажется, что в субботу очень похожая на нее дама ехала в такси по направлению к Мангу, и вел это такси шофер-негр, то есть африканец.
– К Мангу или к Мерикуру? Вы не путаете?
– Точно к Мангу. Такси встало на заправку тут рядом… А потом как сорвалось с места. Едва не сбили одного месье…
– Да, действительно, – услышал Бросс голос незаметно вошедшего Плаке. – Хозяин заправки тоже видел эту даму в субботу, когда она подъехала на заправку в такси. Но она себя повела как-то странно – когда шофер подъехал к колонке, она вышла из машины, а потом вдруг обратно в нее села. Да и таксист почему-то заправляться не стал и уехал вместе с этой дамой. По приметам, за рулем находился мулат высокого роста, и марка его такси, как утверждает заправщик, – «фольксваген пассат», довольно-таки редкая у местных таксистов.
Бросс позвонил де Тонвиллю и попросил его по пути расспросить всех, не видел ли кто такси этой марки с мулатом за рулем. Они уже собрались уходить из «Короны», когда позвонил де Тонвилль и сообщил, что у поселка Грот-сюр-Сен в двух метрах от дороги из Мерикура он нашел в кустах на берегу Сены перевернутый «пассат». Машина, судя по всему, шла на большой скорости, когда лопнуло ее заднее левое колесо. Скорее всего, кто-то машину преследовал, и колесо прострелили. «Пассат» занесло, и он упал вниз с небольшого обрыва, по краю которого шла дорога. Рядом с машиной обнаружен труп мужчины-мулата средних лет с простреленным виском. Фотографа и медэксперта предусмотрительный де Тонвилль попросил вернуться, и они уже работают на месте происшествия.
– Еще один труп, – мрачно сообщил Плаке Бросс. – И думаю, черт меня побери, не последний.
Когда они подъехали ближе к Грот-сюр-Сен, их встретил на дороге де Тонвилль и провел к опрокинувшемуся «пассату». Из-под пассажирского сиденья рядом с водителем он достал дамскую сумочку и вынул оттуда водительские права на имя Аси Ротштейн, родившейся в городе Омске, СССР, 29 января 1969 года. По фотокарточке на правах они легко узнали мерикурскую утопленницу. Бросс достал из кармана пачку своего «Житана», закурил и жадно затянулся. Небольшой естественный пляж, где нашли свою смерть таксист и его пассажирка, был укрыт от дороги густыми зарослями дикой ежевики и бука. «Неудивительно, – отметил про себя Бросс, – что машину сразу не заметили, и это сыграло на руку убийцам. Судя по всему, они спустились сюда по тропинке в кустах с фонарем и, видимо, сразу же прикончили шофера, который только что выбрался из лежавшей на крыше машины, а затем уже принялись за мадам Ротштейн. Если она даже и кричала, ее отсюда вряд ли кто смог услышать. К тому же была уже ночь, и шел дождь… Шофера убили как ненужного свидетеля. Но кому она помешала в этой жизни? – размышлял Бросс, наблюдая за тем, как волны Сены набегали на дикий пляж, освобождаясь от мертвых водорослей, старых веток и городского мусора. – Неужели русские сводили с ней какие-то счеты?»
– Мы нашли одну гильзу на берегу, шеф, – нарушил его мысли Плаке. – Видимо, здесь с этой русской и расправились. Следов крови нет, все смыл дождь, да и чайки тут поработали. Но надо бы вызвать водолазов, пусть поищут у берега, может быть, найдут пистолет. Не исключено, что его выбросили, сделав последний выстрел.
– Не исключено, – согласился Бросс. – Хотя так обычно поступают киллеры. А здесь на заказное не похоже. Ее убили свои.
До Парижа они ехали молча. Бросс не выпускал изо рта сигарету. «Готье, – подумал он, – пожалуй, прав. С русскими у нас все только начинается».
В его блокнотике к утру появилась новая запись: «Мерикур. Ротштейн. Искать русский след».