Как вывернуться и исчезнуть

См.: Сатирикон, 1908, № 4. С. 8. Рис. А. Яковлева

Значит, остается исчезнуть.

«Скоро пришел конец моему общению с Николаем. В ноябре 1936 года он пришел в пивную на 23 линии мрачный. Молча выпил кружку пива. Сказал: “Пойдем”. Когда пришли на бульвар, я спросил: “Что случилось?” Он сказал: “Плохо!” (Впрочем, выразил эту мысль другим жаргонным термином). “Что такое?” “Батю вчера арестовали. Надо нам с мамашей сматывать удочки из Ленинграда. Пока не выслали”. Я спросил: “Когда?” “Послезавтра”. “Как послезавтра? Куда? А как же отец?” Он тут же изложил мне свою программу действий. Отца арестовали вчера. Значит через неделю, дней через 10, мать и он получат предписание о высылке из Ленинграда в 24 часа. “Вопрос ясен: отец – троцкист. Значит, надо действовать. Из университета я сегодня ушел. Завербовался на стройку в Сибирь. Из домоуправления выписался, указал место выбытия – Баку. Надо поскорее сматываться, пока не вмешались “органы”. Могут не выпустить. Послезавтра уезжаем. О бате будет справляться и носить передачи сестренка. Она замужем. Фамилия у нее другая и живет в Луге. Значит, ее не вышлют. Писать не буду. Надо, чтоб следы затерялись. Обо мне можешь узнать у сестры”. (И он мне дал ее адрес). …Я сказал: “Приду проводить”. Он заколебался: “В общем, не стоило бы, но, если охота, можешь”. Я действительно пришел на Московский вокзал. На прощание крепко обнялись. Я его перекрестил.

Благодаря своей стремительности, Николай довольно легко отделался. В той суматохе, которая происходила, его никто, конечно, разыскивать не стал. Он сначала работал грузчиком, потом быстренько окончил (экстерном) в Сибири институт… Был на войне. Война всё списала. Женился, имел двух дочерей, похоронил мать. Отца расстреляли. В 1958 году, будучи в Ленинграде, я наугад справился о нем в будочке Ленсправки. К моему изумлению, мне тотчас дали его адрес. Квартира со всеми удобствами. В новом районе. Он открыл мне дверь сам, пожилой, стриженый под ёжик, совершенно седой. Увидев меня, нисколько, казалось, не удивился. “А, Толик? А я так и знал, что ты зайдешь”. …Торжественно он повел меня к жене. “Вот этот пацан – мой старый друг”, – та с удивлением уставилась на 43-летнего пацана».

Придумал. Сделал. Успел. Исчез. И появился только через годы.

Было возможно. Сейчас – нет.

Исчезают заранее, задолго до того, как начинают искать.

Он еще здесь. Джугашвили

См.: Новый Сатирикон, 1917, № 20. С. 14. Рис. Н. Д.

Сталин. Общество расколото по отношению к нему. А это значит – и к тому, как жить дальше. Что говорят социологи? Один и тот же, годами задаваемый вопрос Левады-центра: «Сталин – жестокий, бесчеловечный тиран, виновный в уничтожении миллионов людей?». В октябре 2008 г. «полностью / скорее согласен» ответили 68 % опрошенных, в марте 2018 г. – только 44 %. И стало гораздо больше тех, для кого Сталин – совсем не тиран (26 % в марте 2018 г.).

А вот еще один вопрос Левады-центра, абсолютно противоположный: «Сталин – мудрый руководитель, который привел СССР к могуществу и процветанию?». В октябре 2008 г. записали «полностью / скорее согласен» – 50 %, в марте 2018 г. – уже 57 %. За этим – тоска по великой стране, по атмосфере подъема и причастности к ней.

Жить под новым Сталиным готова треть населения. Десять лет назад 50 % россиян считали, что «наш народ может обойтись без руководителя такого типа, как Сталин, который придет и наведет порядок». Сегодня таких – 37 %. Коллективная душа общества болит. Риски, высокая сейсмика, распространение бедности. И 1930-е – начало 1950-х кажутся тем, без чего обойтись нельзя.

Мы – дети выживших. Две великие войны, революции, репрессии, голодные годы, волны эмиграций прокатывались по России весь XX век, лишая жизни и имущества, обрывая семьи. Прогнозы 1900-х давали численность населения современной России до 300 млн человек. Но, если бы случилась другая история страны, то не было бы нас. Были бы другие люди, но именно нас не было бы. Мы – дети того, что произошло, и наши дети – тоже выжившие, через нас.

Невозможно забыть это, когда судишь историю. Когда даешь оценки временам или смотришь на них, как моралист. Никто из нас не знает, как повел бы себя сам, потому что давление было страшное.

И еще. Нужно отделять то, что случилось бы всё равно, взял бы Сталин власть или нет, от всего, что связано с личностью самого Сталина.

Мальчик

Бесконечно жалко мальчика, который писал: «Роза бутон раскрыла, обняла фиалку, проснулся и ландыш, склонил под ветром головку…», И еще он писал: «Стремится ввысь душа поэта, и сердце бьется неспроста; Я знаю, что надежда эта благословенная и чиста!». Сильно пьющий отец, бросивший семью. Третий сын, после умерших двух, над которым бесконечно тряслись. «Мальчик очень любил цветы, особенно васильки и ромашки», «Сосо преуспевал в пении в церковном хоре…». Свидетельство воспитанника Горийского духовного училища, родившегося 6 декабря 1878 года: «поведение – пять, Ветхий Завет – пять, Новый Завет – пять, Православный катехизис – пять, поведение – пять». Значит, заповеди Иисуса – «пять». По арифметике «четыре», хотя зря, у него расчет был сильный.

Жалко мальчика? Но кого он пожалел?

Что было неизбежным

Большевизм как идеология – крайнее течение в социалистическом движении. Большевизм, победивший в 1917–1921 годах, сам по себе диктовал будущую модель общества и экономики, кто бы ни был у власти. Он нетерпим к частнику. Впереди было превосходство государства в собственности на землю, ресурсы, ключевые производства и другие «командные высоты».

Мог в этой среде существовать частник, не как «временное отступление» в НЭПе? Да, конечно, но в гораздо более узких границах, чем в тех моделях рыночной экономики, которые, в конце концов, сложились в Европе под влиянием правой социал-демократии и конфликтов XX века («социальная рыночная экономика», «континентальная модель», «скандинавская модель», «экономика для всех» британских лейбористов).

Каким же тогда было российское будущее в начале 1920-х годов? Большевизм – на горизонте в 20–30 лет – объективно, естественным образом должен был усиливать вертикали в экономике и обществе. Иначе вся постройка рассыпалась бы. Давление из-за границы, память общества о «прежнем» подталкивали к тому же.

Как следствие, неизбежность монополизма, прямого управления из центра, избыточной концентрации власти в руках немногих. Всё это повсеместно – в партии, в государстве, в идеологии, в экономике и финансах, в контроле за населением и массовыми коммуникациями, в любой области жизни.

Сращивание партии и государства должно было произойти. Вертикали, контролирующие разные группы населения (по возрасту, профессии, социальному положению, идеологии) – неизбежны. Привязка населения к местам, к предприятиям, жесткое регулирование его движения – неизбежны. Минимизация доходов семей при переносе груза «социалки» на государство – его не могло не быть. Разрастание бесплатного труда (армия, трудовые мобилизации, «Русь сидящая») – прямое следствие системы. Низкая цена жизни – неизбежна. А в итоге жизнь как набор административных действий, идеологических штампов. Она безразлична к собственности, деньгам, имуществу.

В этой реальности обязан был сложиться исключительный по силе институт личной власти. Неважно кого – Иванова, Сидорова, Петрова. Не было бы Сталина – был бы кто-то другой. Со всеми прелестями личной борьбы за власть. С негативным кадровым отбором, потому что в такой системе подчинения те, кто думает, дает новые идеи и независимы, просто не выживают. Они не вырастают. Уходят во внутреннюю или внешнюю эмиграцию. Убираются системой. Вымываются с каждым поколением. Это тупик – с точки зрения развития страны, ее конкурентоспособности.

В такой системе власть – это замена собственности и денег. Личная власть – как их эквивалент. Грызня, чистки, волны чисток, опричнина закономерны. Личные зависимости «сверху – вниз» – как же без них? Сильнейший репрессивный аппарат, без которого нет вертикалей. Разделяй и властвуй. Лес рубят, щепки летят. Массовые чистки и посадки. Всё это случилось бы и без Сталина.

Что еще неизбежно

Модернизация только «сверху», большим скачком, сверхбыстрый рост жестким нажимом. За счет чего? Конечно же, за счет прямого, административного перераспределения средств. А у кого их взять? Ответ один – отъем у населения. У крестьянства. Реквизицией последних ценностей у горожан, экспортом хлеба в голодные годы. Принудительными займами. Торгсином, распродажей коллекций за рубеж. Всё это абсолютно закономерно – разве что при ком-то другом, может быть, было бы чуть помягче.

Гулаговский труд как источник – должно это было случиться без Сталина? Конечно. Пусть даже не в самой жесткой, убийственной форме, как при нем. Пусть менее заметными волнами, но по сути – теми же, отражающими саму суть большевизма и тоталитарной модели, без которой он не может существовать.

История не имеет сослагательного наклонения. Но логика системы, идей, составляющих ее ядро, всего того, что происходило в 1917 – начале 1920-х годов, подсказывает – всё было бы именно так! Закономерность насилия. Диктатура, имеющая форму личной, аппаратной, партийной, государственной и, конечно той, что ласково называлось карательными органами. Скрытность, нажим, давление, растраченные жизни, потеря обществом энергии – в конце концов, после всех вспышек надежд и роста, энтузиазма и массовых заблуждений.

С Россией только так?

А как же быть со всеобщей грамотностью? С лампочкой Ильича? С тем, что от темпов индустриализации в 1930-е «сносит голову»? С атомной бомбой, наконец, с которой Сталин оставил Россию?

Начало XVIII века, реформы Петра I – утроение податных тягостей и одновременная убыль населения по крайней мере на 20 %. Модернизация второй половины XIX века – кампания террора. Октябрьская революция, 1917–1921 гг. – убыль населения на 8–10 %. Сталинская модернизация, 1930-е гг. – убыль населения на 4–5 %. Реформы 1990-х гг. – убыль населения на 1,3 % в 1991–2000 гг. (прямая убыль, без учета не рожденных детей) (Росстат, МВФ).

Да, победа в Великой Отечественной войне! Мы плачем, мы гордимся, мы встаем на колени. Но какой человеческой ценой – эти перемолотые миллионы жизней! На каждого немца погибли трое советских. По меньшей мере, трое.

Триста лет реформ в России, модернизационные рывки, множественные попытки догнать Запад – всё это всегда, за немногими исключениями, происходило «железной рукой». Самым жестоким способом, с огромными потерями населения.

Это закономерность? Были бы Иванов, Петров, Сидоров – это всё равно случилось бы? Кажется, что исторический закон «крайностей» действует в России. Жесточайшие вертикали, пронизывающие общество, или сами ломают, или их ломают. Победы, великие победы – через великие утраты жизней.

Всегда остается вопрос – нельзя было тех же или даже гораздо лучших результатов достичь не расстрельным способом. Но история не имеет сослагательного наклонения

Кто там наверху?

Тоталитаризм неизбежно приводит к тому, что наверх забирается тот, кто жестче и безжалостнее всех, кто больше стремится к власти, кто готов жертвовать массами, личностями, будучи не ограниченным моралью. Как там: расстрелять? Вычистить? Мировая история диктатур и тоталитарных режимов не знает исключений. Социальный дарвинизм – наверх только «самые». Готовность пролить и попить чужой кровушки – да сколько угодно.

И в этом смысле неважно кто – Иванов, Петров, Сидоров. До власти должен был добраться тот, кто готов быть один, воистину один. Или тот, кто готов изменяться, чтобы стать Им. Истории превращений в Отцы народов и Великих вождей – бесконечны. Когда тому, кто забрался наверх, просто сносит голову.

Быть внутри Сталина

Такой, как Сталин – закономерен. Но такой ли в конкретных чертах своей личности?

Россия Александра II – другая, чем Николая II или Александра III. Страна – та же, ее базовые конструкции – те же, но мы все чувствуем разницу. СССР Хрущева, Брежнева и Горбачева – это во многом разные страны. Так же, как Америка Буша, Клинтона, Обамы и Трампа во многом несет черты личности каждого из них.

Образно говоря, мы – внутри того, кто находится у власти. Внутри его характера, талантов, комплексов, инстинктов, деформаций, если они есть.

Сталин, кто он? Гений организации? Да, конечно. Гений хитрости, ожидания, аппаратной борьбы? Безусловно. Тот, для кого другой человек, массы людей – расходный, биологический материал? Никаких сомнений. Актер и гроссмейстер? Да, великий. Сколько силы, терпения, обдумывания нужно, чтобы в шахматной человеческой игре сбрасывать сильнейшие фигуры десятилетиями, одну за другой.

Был ли он человеком идеи, когда цель оправдывает средства? Или большевизм был только оболочкой для режима личной власти? Ответа на этот вопрос нет, хотя очевидно, как много личного, изощренного он вкладывал в репрессии. «Репрессии в области социалистического строительства являются необходимым элементом наступления…». Личная подпись Сталина на 357 известных расстрельных списках на более чем 40 тысяч человек. «За расстрел всех 138 человек» – это резолюция рукой Сталина.

Большая, общесоюзная машина репрессий. План, учет, контроль. Тысячи организаций. Десятки тысяч людей в них. Полный цикл расстрельного и лагерного производства. Тысячи нормативных актов, в т. ч. высшего уровня. Лимиты расстрелов, спускаемые сверху. Инфраструктура, охватывающая всю страну. Через всё это прошли от 3–4 миллионов людей и выше (данные разнятся). Всё это документально подтверждено.

Такая машина строится только лично главой государства, под его прямым руководством и неизбежно носит на себе отпечаток его личности. Иного просто не может быть. Никто до Сталина не подошел в современности так близко к формуле «Государство – это я». Дальше – область деятельности тех, кто профессионально занимается психологией и болезнями личности. Психологическими травмами, полученными в детстве. Местью, удовольствием от унижения своих врагов, пристрастием к массовым убийствам. При скромности, внешней простоте и мелких проявлениях заботы о ближнем, о чем любили писать его бывшие охранники.

Что за эволюцию испытал этот человек? Еще в 1932 г. он запретил «Рассказы о детстве Сталина». Написал, что такая книжка может «вкоренить в сознание советских детей (и людей вообще) культ личностей, вождей, непогрешимых героев. Это опасно, вредно». И дал резолюцию: «Советую сжечь книжку». А в 1943 г., правя гимн СССР, уже свободно пропустил, без всяких околичностей: «Нас вырастил Сталин…», далее по тексту. Нас вырастил?

Что делать всем нам?

Правда, что делать? С одной стороны, понимание того, какая гигантская работа была сделана народом при сталинизме. Большая индустриальная страна. Сколько добровольных жертв, энтузиазма. Победа в великой войне. Мы – живы. Мы лично – спасены. Как выжившие, дети выживших. И мы понимаем, что у всего этого были центры управления, без которых – никак. И главный центр был Сталин. Факт, факт, факт.

С другой – какой же это был мрачный, обработанный пропагандой, стенобитный мир. С какими бесчисленными несчастьями. Не управление – а кукловод. Не переплавка – а репрессии. Надрез, надрыв. Мир, в котором были наши родители. Да, мы понимаем, что они еще и смеялись, нас рожали, плавали в собственной юности. Им было счастье в своем бульоне, как нам – в своем. Но жизни их растрачивались. Они могли сделать гораздо больше.

Мы догадываемся, что экономическое чудо в СССР можно было сделать не уничтожением, а решимостью поощряемого народа. Его страстным желанием жить лучше. Именно об этом нам кричат истории 15–20 стран, совершивших экономическое чудо после второй мировой войны.

Какой же всё-таки это был Зверь по Апокалипсису. Не герой. Один из жесточайших диктаторов XX века. «Отец народов». «Великий вождь и учитель». «Вдохновитель и организатор» всего. «Безгранично доверие трудящихся нашей страны мудрому сталинскому руководству».

Нам с ним жить и дальше – в мучительной двойственности, как не зачеркнуть свою историю – и как каждому да воздастся.

И он еще здесь.