Белая кость

Всё ищу безмятежности. Всех развлечь. Всё-таки лето и синева. Пошел к Пришвину – птички, бабочки. Открыл дневники, наткнулся на главку. Называется «Собственность у собак». Какая уж там безмятежность! Но какой чудесный текст:

«Всякая собака, независимо от своих сил, возраста и пола пользуется правом собственности на захваченный ею предмет. Случается, огромный Соловей где-нибудь достанет себе кость и, когда подходят к нему щенки 3-х месячные Векса и Чок, он рычит, это значит: “Вы стоите на границе моих владений, дальше не ступайте, разорву”.

Чок стоит. Но Векса как сучка, одаренная кокетливостью, в момент рычания ложится на землю и передвигается вперед лежа, подкатывается: покорность у собак уважается, Соловей не рычит. Так Векса лежит на спине у самой его морды, лапками иногда задевает и морду, и кость – Соловей не рычит. А Чок стоит у границы владений Соловья и не смеет дальше шагнуть, малейшее движение, и Соловей начинает рычать.

Какая досадная неприятность вышла Соловью в этот раз! К соседу в сад прибежала чужая собака, и ее Соловей увидал через неплотно сомкнутые дощечки разделяющего наши дворы забора. Щенки, стерегущие его кость, – это как бы враг внутренний. Но собака у соседа – это враг внешний… Он забывает о кости и бросается к забору…

Тревога вышла совсем напрасная. При первых взрывах Соловьиного гнева ничтожный иностранный враг, поджав хвост, убежал и скрылся. Соловей вспомнил о внутренних делах и возвращается к своему хозяйству. Он видит ужасную картину: маленькая Векса сидит верхом на его собственности. Он подходит невесело, но за десять шагов от кости Векса поднимает голову, обнажает свой белый чеснок и рычит. И эта маленькая 3-х месячная сучка останавливает великана, почти волка!

Не в силе дело, он не смеет нарушить древний собачий закон собственности: кто захватил, тот и владей. Пусть обманом захватил, всё равно, раз захватил, то и владей, и охраняй, а главное, не зевай. Силой закона всех собачьих предков, безмерно большей, чем своя собственная волчья сила, стоит Соловей в десяти шагах от маленькой Вексы и облизывается».

Вот и российский человек стоит и облизывается – как бы эту собственность поровнее разделить на всех. Или переделить. Так и происходит: кто покорностью, кто хитростью, кто демонстрацией внешнего врага. Взял по-новому – владей, охраняй, не зевай. Вчера как раз наблюдал, как это делается.

Да уж, летняя безмятежность. Птички, бабочки. Собачья собственность.

Бандитто мохнато

См.: Новый Сатирикон, 1913, № 25. С. 2. Рис. А. Яковлева

Вы переживаете, что в вашей семье не заглянуть дальше, чем за три-четыре поколения? Что кровь – проста? Что нет портретов, нет дат? И кто там и как существовал – известно лишь в смутных очертаниях?

Зато на вас нет вины. А если есть – вы ее не знаете.

Бандиты – как исток многих великих родов. Мохнатые, впечатляющие ребята. На Руси междоусобицы князей – кто кого, брат на брата. История аристократических фамилий с татарскими, ногайскими корнями – стычки, клинки, набеги. Варяги, секиры – как прародители. Немецкие, шотландские службисты – как предки чистых кровей, шпаги, ядра. Прибалтийская крестьянка ходила по рукам, очнулась Екатериной I, российской императрицей.

Почему бы нет?

Сильные, жилистые, оборотистые. Фартовые. Талантища – кто в чем.

Семьи восходят, покатываются по солнцепеку, а потом ржавеют.

На рассвете бандиты – в полдень голубая кровь – и, наконец, кислые губы, чтобы стать никем.

Вашей семье придет черед

См.: Сатирикон, 1908, № 5. С. 2. Рис. А. Яковлева

Семьи. Одни восходят – другие слабеют – третьи просто исчезают.

Чао! Мы, мышки-норушки, идем на смену!

Дельцы, крестьянки с необыкновенными фигурами, свежие бандитто, бабы певческие, прокураторы и все, все, все – будут петь, будут кусать, прорастая новыми могущественными родами.

Или даже интеллектуальная сволочь – станет Большой. Богатой, зажиточной и веселой.

Не вы, так ваши детеныши. Не они, так от них.

Вы проклюнетесь.

Вашей семье придет свой черед.

Вы станете тоже древними, вы будете денежными, вы обрастете бакенбардами и величайшим тактом.

Только нужно длиться. Нужно выжидать.

Длиться и длиться, играя на усиление.

Никогда не прерывая семьи.

Зная, что вас и через двести лет будут помнить. Столько вы всего натворили.

Не бандитто. Не мохнатто. Не земляная сволочь.

Не служивые на полусогнутых.

Но именно вы – с вашим умением найти, поднять, двинуться, выжать воду из камня, сочинить, наваять, не притормаживая – сделать.

Именно вы.

Как взять власть, когда очень хочется

См.: Теплая компания. С кем мы воюем. С. 47

Мы – люди и шимпанзе – едины.

В том, как взять власть. Прочитайте Книгу.

Первое. Смута, желание

В ней сказано, что у шимпанзе был вождь, и звали его Йерун.

Вождь был полон сил и величества.

И еще там был шимпанзе, тощий, но шустрый, по прозвищу Лёйт.

И однажды он решил возвыситься над Йеруном.

Почему решил – никто не знает.

Но он этого желал, как женщину.

Второе. Трогать власть за шерсть

Лёйт подкрался к Йеруну, звонко хлопнул его и сразу убежал.

Так двигаются шимпанзе и люди. Хлопнуть, крикнуть, смыться, ждать.

А Йерун взорвался криками «на самых высоких тонах своего голоса».

Так тоже бывает – человеческий, сильный, громкий ответный крик.

Третье. Задавить – в зародыше

А потом вождь Йерун побежал к Горилле, женщинам Кром и Спин, к Дэнди, Хенни и обнял всех по очереди. И начался «настоящий бедлам», в котором были «задействованы почти все обезьяны».

Всыпать Лёйту. И учуять вкус предательства.

«Некоторые члены группы» отказывались «участвовать в драке».

Некто Джимми держалась в стороне. «Дважды Йерун подходил к ней и протягивал, скуля, руку, однако в обоих случаях она отворачивалась и уходила от него».

Сложненько.

«При поддержке большой группы ухающих, кричащих и лающих сторонников и симпатизантов Йерун приблизился к Лёйту… Лёйт нарезал круги вокруг Йеруна, демонстрируя себя».

В пейзаже нет птиц, нет их крика, нет ползущих со всех сторон крокодилов, и нет в облаках обезьяньего бога.

Но искры летят.

«До этого момента Лёйт наблюдал за соперником с расстояния, его шерсть постоянно слегка стояла дыбом, но теперь, столкнувшись с Йеруном и его бандой, он с криками бросается в бегство. Со всех сторон слышны агрессивные звуки, и на Лёйта набрасывается толпа из десяти или даже более обезьян».

Обезьяны собираются в группы, люди – в толпы, собаки – в стаи, чтобы показать природе, кто у них Версаче.

А побежденного нанизать на палочку.

«Толпа продолжала несколько минут гоняться за Лёйтом, а затем внезапно встала. Воцарилась тишина, прерывавшаяся лишь криками Лёйта. Его загнали в дальний угол острова».

Первому столкновению – конец.

Четвертое. Спрятаться у женщины

У злодея есть только один способ не упасть.

Это обрести женщину.

«Ор, одна из девиц, подошла к Лёйту и подставилась ему».

«Лёйт в ответ подставился ей, продолжая кричать, так что на какое-то время оба стояли друг к другу задом».

«Внезапно, Лёйта охватила истерика. Подобно детенышу шимпанзе, который чем-то недоволен, он, вопя, начал кататься по песку, бил головой по рукам, издавая приглушенные звуки, словно бы он заболел».

И, конечно, «Ор снова подошла к нему и заключила в свои объятья».

Пятое. Покаяние. И помилование

«Постепенно Лёйт успокоился, а затем начал медленно подстраиваться под Йеруна, перемещаясь обратно в центр вольера».

Прощение Иуды?

«Внезапно Лёйт неуверенно направился к Йеруну. У обоих самцов шерсть стояла дыбом, и в первый раз они смотрели друг другу прямо в глаза. Йерун быстро обнял Лёйта, а Лёйт подставился ему и позволил Йеруну обыскать свой зад».

Полнота примирения – это обыскать друг другу зад.

А потом перейти к другим частям тела.

Так это случилось в Первый Раз.

Но не в последний.

Ибо самки стали – месяц за месяцем – прибиваться к Лёйту.

Шестое. Выждать, обретая силу

Вся сила – в самках.

Самки стали с Лейта свисать, как плоды очаровательной наружности.

И Лейт стал прибавлять. В сиянии, предусмотрительности, напряжении вокруг, в смелом нарезании кругов, в шерсти вздыбленной, в голосе лающем. Авва! Ав! Это не плач – это лай смелого Лёйта.

День за днем. Время за временем.

А Йерун стал убывать, следуя времени, которое не идет кругами.

Стал усыхать.

Йерун стал коротеньким, стал смятым, как матерчатая обезьяна.

Так смотрит вниз яблоко, готовое упасть.

Он стал тихим, как улитка.

И как-то раз, при всем честном народе, похрюкал Лейту.

Седьмое. 1741, 1762, 1801, 1917

Похрюкал! Знак поклонения! Попался, сволочь, бывший Президент!

Самки наши, щечки и их пылающий мех – наши! Святое дело – распушиться. Когда шерсть дыбится, она показывает величавость.

Йерун, что скажешь?

Тут Йёрун издает прощальный, печальный крик.

И принимает позу подчинения. Схватив голову руками и склонившись пылающим лицом вниз.

День, день, день! Лёйт смог, Лёйт здесь, Лёйт может лаять ему прямо в горячие глаза: «Я! Я! Я!».

И гордо встать, распушившись.

Наконец, первый среди вечно метущихся шимпанзе.

Хотя уже есть тот, кто следует, крадучись, за ним и ждет, думая.

Так сказано в Книге.

Она знает лучше всех, как получить победоносный вид среди пространства и дерева, на котором тебя ждут женщины.