Глава 17
Спустя минут сорок, хлопая слишком длинными и густыми искусственными ресницами, я была усажена в огромное кресло, похоже, из натуральной кожи. Оно находилось за гигантским, аэродромоподобным столом. На нем слева лежала пачка писчей бумаги, справа стоял компьютер, посередине стакан, из которого торчало штук семь перьевых авторучек, которые произвела на свет одна из самых дорогих фирм. За моей спиной якобы располагалось окно, обрамленное бордовыми бархатными шторами, по обе стороны от него стояли книжные шкафы, заставленные томами. Прямо перед столом вся эта красота вкупе с богатством и уютом заканчивались. Далее шел зал с осветительными приборами и камерами, за ними маялись мрачные операторы.
Павел растопырил пальцы на правой руке.
– Делаем пять фото! Быстро, элегантно. Одно – у стола. Второе – рядом с окном. Третье – с книгой в руках. Четвертое – типа минутка отдыха в суровых буднях литератора. Пятое – процесс написания рукописи, видео. Если не станем тянуть кота за детородные органы, управимся за час. Тайминг подходит?
– Да, – обрадовалась я, – у меня еще дела сегодня.
– Аналогично, – кивнул Паша, – икнули, пукнули, поехали. Виола, встаньте у стола.
Я выполнила его просьбу.
– Одну руку положите на стопку бумаги, вторая в свободной позиции, – скомандовал директор.
– Это как? – не сообразила я.
– Ладонь на пачку, – уточнил Павел.
– Не поняла, что делать с другой рукой, – уточнила я.
– Деньте ее куда-нибудь, – отмахнулся Паша.
Я растерялась:
– Куда?
– Как вы обычно держите руки? – задал необычный вопрос Паша.
– Не знаю, – честно ответила я.
– Встаньте, как хотите, – скомандовал дирижер моего инстаграма.
Я сложила руки на груди.
– Не пойдет, – произнес чей-то голос, – закрытая поза, нежелание общения. Непригодна для инстаграма. Латентный аутизм.
Я завертела головой в разные стороны.
– Это кто?
– Наш психолог, – пояснил Павел.
– Но в комнате только операторы, – изумилась я. – Или один из них душевед?
– Они душееды, вернее, душежоры, – фыркнул директор. – Олеся смотрит через видеокамеру. Ок. Сделаем прицельный. Никита!
Один из операторов взял фотоаппарат и начал им щелкать.
– Бее! – скривился Павел, глядя на результат. – Ноги как у гномика, попа тазом, морда топором.
– Что имеем, то и снимаем, – меланхолично заявил Никита.
– Встань в рабочую позу звезды, – перешел со мной на «ты» Павел.
– Это как? – заморгала я.
Директор сунул мне под нос мобильный и начал листать фото.
– Вот, вот, вот. Сможешь повторить?
Задача не показалась мне сложной. Я кивнула.
– Приступай! – гаркнул командир съемки.
Я скрестила ноги, выдвинула одну вперед и замерла.
– Спина кривая, – заметил Никита, – пузо висит.
Я выпрямилась, подобрала живот.
– Три подбородка в прицеле, – меланхолично констатировал Никита.
Остальные операторы застыли немыми статуями.
– Вздернем наш обвисший подбородочек! – велел Павел. – Раз-два. М-да.
– Шея гуся, – пропел Никита.
В комнату вбежала стилистка.
– Обмотаю ее пластырем, – сверкая глазами, предложила она. – Или пробуем затянуть?
Я насторожилась. Если я правильно оцениваю ситуацию, речь идет о моей шее, которая категорически не нравится Павлу и Никите. Но лично меня орган, на котором держится моя голова, вполне устраивает. А глаголы «обмотаю», «затянуть», которые явно относятся к моей вые, слегка напугали меня.
– Делай что хочешь, – распорядился Павел, – я доверяю тебе, мой помпончик.
Открывая на ходу свою сумку, стилистка ринулась ко мне.
– Эй, эй, – испугалась я. – Чем вы собрались затянуть мою шею? Она не приспособлена для таких манипуляций.
– Обмотать, – уточнила девушка, – не бойтесь, это совсем не больно.
Спустя пять минут Никита одобрил результат трудов мастерицы макияжа.
– Ничего, сойдет.
– Виола принимает позу писательницы, – потер руки Паша.
Я опять скрестила ноги, выставила одну вперед, правую руку положила на талию, левой схватилась за затылок, попыталась вздернуть подбородок и потерпела неудачу. Простое действие оказалось невыполнимо по одной причине. Мою шею завернули в пленку, одна часть которой была телесного цвета, другая оказалась клейкой, поэтому мигом прилипла к коже.
– Ничего так, – оценил результат моих усилий Павел, – последний штрих! Улыбочка!
Я растянула губы.
– Оскал акулы, – пробурчал Никита.
– Ну-ка, сделай нам ми-ми-ми, изобрази тетю, которая всех обожает, – заорал Паша, – веселей, бодрей, задорней.
– Ноги согнула, живот провис, – влез со своим замечанием Никита.
Я попыталась одновременно решить все поставленные передо мной задачи, зашаталась на высоких каблуках и рухнула на письменный стол. Павел быстро подошел ко мне и вернул меня в вертикальное положение. Операторы стояли с видом пингвинов, которые не понимают, что они вообще тут делают!
– Снято, – сообщил Никита и подошел к нам с фотоаппаратом.
Я взглянула на экран и ахнула:
– Это кто?
– Ты, – весело заявил Павел, – стройняшка с длинными ногами, прекрасной фигурой. И шея не гусиная. Кит, я бы верх вытянул.
– Не вопрос, – согласился оператор. – Так?
Мое изображение стало еще прекраснее.
– Брюшко окуня убери еще, и хорош, – одобрил Паша.
– Хоккейси! – прогудел Никита. – Наша киса устала. Давай сейчас сидячую видюху.
– Согласен, – кивнул Паша.
Я молча слушала парней. До сих пор со мной так обращались всего один раз в клинике, куда меня, школьницу, привезли с острой болью в спине. Вот там два доктора говорили исключительно друг с другом, обсуждая пациентку так, словно она неодушевленный предмет. Происходило это давно, в советские времена, но хорошо мне запомнилось. Один эскулап решил, что у меня аппендицит, второй настаивал на камне в протоке желчного пузыря. В конце концов, воскликнув: «Разрежем, увидим», они ушли. На смену «гиппократам» явилась медсестра, она приказала мне раздеться догола. И, после того как перепуганная девочка сняла трусики, из них выпала здоровенная канцелярская кнопка. Аппендицит и камень в желчном пузыре не подтвердились. А я с той поры, собираясь пойти к доктору, всегда ощупываю себя на предмет обнаружения посторонних предметов в бельишке.
– Садись за стол, – поторопил меня Павел, – возьми ручку, сделай умное лицо, изобрази из себя Пушкина и Льва Толстого в одной оправе. Потом к тебе придет издатель, поговорите с ним о делах.
– Зарецкого нет в Москве, – удивилась я.
– Ты жутко непонятливая, – укорил меня директор, – на фига нам всамделишный мужик. Актера наняли. Ну, репетнем!
Я кивнула, устроилась за столом и почувствовала глубокую благодарность к Никите. Сидеть намного лучше, чем стоять.
– Поза дурацкая, – высказался Павел, – да это не проблема, отшлифуем. Ау, издатель! Входи!
В комнате появился мужчина, он показался мне знакомым. Актер явно вжился в образ, шагая к столу, он тошнотворно сладким голосом выводил:
– Арина, свет очей моих! Твой крайний роман побил все рекорды продаж! Эта штука сильнее, чем Фауст Гете.
Меня охватила оторопь. Я знаю историю о том, как Иосиф Сталин приехал в гости к пролетарскому писателю Максиму Горькому в его особняк, ранее принадлежавший предпринимателю Рябушинскому, и, попросив писателя прочитать ему свое новое произведение «Девушка и смерть», написал на книге: «Эта штука посильнее Фауста Гете». Поэтому фраза, которую произнес актер, меня не удивила, а вот его внешний вид ошарашил. Передо мной стоял Ленинид собственной персоной.
