Глава двенадцатая

Все взгляды обратились к Воловичу. Он с растерянным видом вертел в пальцах только что полученную рюмку.

– Ну, а что я? Я что знал, рассказал, а так… – словно ища помощи, посмотрел на Фёста.

– Да не тушуйся ты, золотое перо демократии, – ободряюще сказал Фёст. – Чего тебе бояться? Ты теперь по моему ведомству проходишь, даже господин Президент и товарищ генерал Мятлев не станут твоей крови требовать. Тем более как всякий порядочный штрафник, ты её уже пролил и посему – чист. Просто людям, которым предстоит вскоре заниматься сложным и не всегда весёлым делом, хотелось бы из первых рук (или уст, черт его знает, как правильнее), получить живую, так сказать, даже – животрепещущую информацию…

Фёст опять начал валять дурака, всё по той же методике учителя и наставника Александра Ивановича. Вроде как типичное словоблудие, а там, глядишь, любая следующая фраза может выстрелить так, что мало не покажется.

– Знаешь, оперативная информация, собранная инструментальным способом, это одно, а живое, понимаешь ли, слово – совсем даже другое. Фактами мы располагаем, и здесь прозвучала только сотая доля того, что мы успели накопать, но кое-какие моменты чересчур наивным товарищам лучше вживую услышать…

При этих словах и Президента, и Мятлева опять передёрнуло, но Фёст не обратил на это никакого внимания. При всей врождённой лёгкости характера он за последние пару лет приобрел ранее несвойственные ему черты, в том числе и злопамятность. Не захотел Президент в то время, когда всё обстояло гораздо проще, можно было обойтись без серьёзного хирургического вмешательства, принять здравые советы и предложения – пусть теперь не обижается. Тогда захотел ручки чистенькими сохранить, а другим теперь пачкаться? Как говорил один из приятелей Ильфа и Петрова, прототип О. Бендера: «Ну, я не Христос».

– Скажи товарищам, Миша, отчего ты не захотел наше с Людмилой предложение принять, от целого миллиона евриков отказался?

– Да что тут говорить? Ну, действительно, все люди, которые могли бы поучаствовать в намеченном тобой мероприятии, уже были кем-то задействованы как раз для организации тех беспорядков, о которых здесь было сказано. И деньги были получены и розданы. Не мог же я на ходу всё переигрывать? Даже несколько тысяч плакатов с лозунгами на противоположные поменять… Тем более я ведь не организатор…

– Ты – вторая половинка тезиса, только «вдохновитель», – усмехнулся Журналист.

– И это неправильно. Я, в общем-то, над схваткой. И то, что я брал деньги и там, и там, и там, ничего особенного не значит. Зарабатывать никому не запрещено, и все мои действия, по сути, столь же правомерны, как и ваши. Я на самом деле считал, что вы со своими обязанностями не справляетесь, даже авторитаризм ваш – беззубый, а России нужна настоящая демократия… И ничего больше. Оппонируя вам, я действующих законов не нарушал. Более того – в какой-то мере исполнял свой гражданский долг.

– Как генерал Власов, – негромко сказал Журналист.

– В том и беда, что слишком часто законотворчество опаздывает, – заметил вроде бы рассеянно слушавший спор людей из постороннего ему мира Чекменёв. – Если бы у нас до семнадцатого года было чёткое, юридически оформленное понимание разницы между «демократическими взглядами» и «антигосударственной деятельностью», всё могло бы сложиться совсем иначе. И особенно – у вас. Соответственно – во всём остальном мире. К примеру, получи Гитлер и его подельники за свой «Пивной путч» не по году тюрьмы, а по бессрочной каторге, а прочие «штурмовики» – хоть по десять… Но это дело прошлое. Я думаю, нет нам особой необходимости развивать дискуссию. Давайте лучше Фёдора Фёдоровича послушаем, он военной составляющей нашей проблемы занимался, как генштабисту и положено.

Фон Ферзен вышел на место Тарханова, похлопывая по ладони складной лазерной указкой, что однажды привёз ему в подарок из другого мира Ляхов-Секонд. Она барону чрезвычайно нравилась и очень помогала на лекциях. И к картам и схемам, развешанным по стенам, не нужно слишком близко подходить, и цвет луча можно менять, и диаметр – то в точку его сводить, то расширять, показывая не отдельные объекты, а целые районы и абзацы текста.

Вот и сейчас он немедленно её включил и обратился к плану Москвы.

Суть его доклада сводилась к расчёту сил и средств, необходимых для наведения порядка в городе, при тех-то и тех-то условиях. Исходя из признаний, сделанных бывшим начальником одного из главных управлений МГБ Стацюка, реально мятежники опирались только на одно специально подготовленное к вооружённому захвату власти подразделение «Зубр», устроенное по типу детской игрушки «Лего». То есть оно существовало как бы только в сфере представлений его анонимного главкома, в реальности воинского формирования с таким названием, местом постоянной дислокации, определённым числом личного состава, штатным вооружением и средствами усиления вовсе и не было. Было ядро кристаллизации, учебный батальон вроде бы вполне аполитичного ведомства.

Не зря даже Мятлев, по идее осуществлявший контроль и надзор за всем силовым блоком государства, ничего о нём не слышал. Это, конечно, вчера инициировало у Леонида Ефимовича вспышку комплекса неполноценности, от которого его очень удачно и вовремя отвлекла Герта. Но, с другой стороны, он не мог не восхититься красотой замысла, как при разборе хитроумной шахматной задачи, что в своё время регулярно публиковались в журнале «Наука и жизнь». Такого, конечно, не мог придумать ни сам Стацюк, ни кто-либо из его подчинённых. Не знал Мятлев в министерстве таких офицеров – гениев комбинации и одновременно убеждённых врагов существующей власти.

На самом деле в распоряжении мятежников была целая разобранная армия, обитающая в компьютерных файлах, но состоящая из вполне конкретных взводов и рот. Батальонных структур, усложняющих механизм на порядок и расширяющих круг посвящённых, у «Зубра» не предусматривалось. Все его мнимые подразделения реально имели место, входили в состав самых разных частей и подразделений армейских спецназов, в том числе и ГРУ, ВДВ, особо подготовленных ОМОНов и СОБРов. Плюс к этому – разнообразные ЧОПы, которые при наличии подходящей «крыши» (а куда уж лучше – целый Главк министерства), вполне могли содержать внутри себя особого рода боевые единицы. И – разного рода клубы, пейнтбольные, охотничьи, военных реконструкторов и тому подобные.

Много чего интересного можно найти или создать в пятнадцатимиллионном городе, даже не привлекая подкреплений со стороны. Вышеупомянутая Венгрия, к примеру, во время Второй мировой войны насчитывала меньше десяти миллионов населения, а имела армию, достаточно успешно воевавшую против СССР на стороне Германии до последнего дня. И сохранила достаточно кадров, чтобы через десять лет, стремительно мобилизовавшись, больше двух недель вести в Будапеште уличные бои против регулярных дивизий Советской Армии. С этим «подпольным войском» не справились ни собственная армия, ни МВД и АВХ.

Штаб, имея полный комплект комсостава, мог объявить «всеобщую мобилизацию», и по условным сигналам боевые группы, не вступая в непосредственный контакт, в течение полусуток могли занять определённые дислокацией и текущими приказами места и тут же приступить к выполнению элементов единого плана. До последнего момента рядовые бойцы и младшие офицеры понятия не имели, что служат в части «двойного назначения», а потом получали подкреплённый волновым импульсом приказ, не выполнить который не могли физически. Не требовалось ни «боевого сколачивания», ни совместных манёвров – каждый исполнитель получал расписанный по минутам график действий, а старшие командиры лишь занимались корректировкой взаимодействия, исходя из требований могущей непредсказуемо меняться обстановки.

Фон Ферзен отметил, что в данном случае методика должна была применяться такая же, как и во время антикняжеского путча, только с гораздо более высокой степенью мотивации, если можно так выразиться. Но этими делами занимались люди повыше и посерьёзнее, чем какой-то генерал МГБ. Один из них – тот, что приезжал вместе со Стацюком на дачу Президента. Ещё одного, по имени Вячеслав Борисович, форбсовского уровня бизнесмена и одновременно председателя одного из думских комитетов, координировавшего этот этап акции из своего секретного офиса на Мясницкой, вычислила и изрядно напугала Герта.

С помощью всё тех же пресловутых Шаров всю эту работу по выявлению аналогий и сопоставлению однотипных элементов плана «Форос», как назвал его Фёст, проделал он с валькириями, а результаты для обработки передал Секонду с Тархановым. Точнее сказать, то был не план, а как бы вирусная программа, запустившая будто бы очередной уровень компьютерной игры. Тем более что у них уже имелись предварительные материалы, собранные Вяземской по собственной инициативе, и все разработки по результатам «Мрака и тумана».

– Таким образом мы на сегодняшний день можем предполагать наличие в Москве около двух – двух с половиной тысяч полностью замотивированных и готовых исполнить любой, я подчёркиваю – любой приказ бойцов. Судя по тому, что нам известно – какие бы то ни было переговоры с ними бессмысленны, они подлежат поголовному уничтожению или… В общем, это уже не моё дело. После завершения операции пусть законная власть решает, исходя из целесообразности и реальных возможностей, – лицо у полковника Ферзена стало жёстким, несмотря на природную округлость, и стало понятно, что он на самом деле из тех средневековых рыцарей ливонского ордена, сначала полтысячи лет яростно воевавших с восточными славянами, а потом более трёх сотен – верой и правдой служащих Российской Империи. Очень хорошо служащих, надо сказать. В отличие от немцев из Германии их давно уже не волновал вопрос «крови»: в Империи нет национальностей, есть только подданные, служащие общему делу и, разумеется, имеющие полное право в «нерабочее время» разговаривать на каком угодно языке, соблюдать близкие им обряды и исповедовать практически любую религию. Но именно – тогда и в тех объёмах, пока это не препятствует общему делу.

– Значит, для этого мы должны задействовать, по моим расчётам, двукратно превосходящие силы частей Отдельного корпуса, штурмгвардии и «печенегов», разумеется. Мы не имеем возможности, к счастью, гипнотизировать своих солдат, поэтому нам потребуется сотня, а то и две ваших людей, – сделал Фёдор Фёдорович лёгкий поклон в сторону Президента. – На должности советников и дублёров командиров подразделений от взвода и выше. Наши бойцы, как вы понимаете, не владеют обстановкой, не знают местных особенностей, обычаев и обстоятельств. А им предстоит деликатная работа, не просто захват вражеского населённого пункта и нейтрализация гарнизона…

– Найдём людей? – спросил Фёст прямо у Мятлева. – Требования тебе понятны, так что вопрос чисто технический.

– Должны найти. Если бы только получить возможность гарантированно определять, зомбирован человек или нет…

– Думаю, такая возможность есть? – повернулся Фёст к Секонду.

Он имел в виду не только Людмилу и Герту с Шарами, вдвоём бы они и за неделю не справились, а и Максима Бубнова с его отделом и верископами, усовершенствованными, в том числе и с использованием аппаратуры НЛП, захваченной во время операции «Мрак и туман». Но вслух об этом говорить не хотел даже и в этой аудитории.

– Немедленно проверим. Прямо сейчас позвоню Вяземской, пусть они на Стацюке и том капитане попробуют.

– Подполковника Бубнова привлечь? – вопросительно приподнял бровь Чекменёв, догадавшийся, о чём говорил Фёст. – Вы же там чего-то такого экспериментировали?

– Обязательно, – ответил Ляхов. – Я хотел сразу после совещания его пригласить. Потребуется с полсотни его полевых аппаратов, но для начала – хоть десяток, с операторами, естественно. А стационар – это уже на следующих этапах. Там о сотнях весьма важных персон речь пойдёт и крайне глубоком зондировании.

Президент с Мятлевым и Журналист переглядывались, потеряв нить разговора, но вопросов не задавали, просто не понимая, о чём следует спрашивать.

– Да вот мы сразу, как закончим, с господином Воловичем в отдел к Максиму и съездим. На нём и потренируемся…

– А может, лучше на кошках? – с улыбочкой, долженствующей означать, что он здесь вполне освоился и претендует на равные хотя бы со своими соотечественниками права, спросил репортёр.

– Так ты как раз кошкой и будешь, – без тени иронии ответил Фёст. – Волки, барсы и шакалы потом пойдут, а в ходе беседы с тобой доктор Максим просто подрегулирует настройки, приведёт в соответствие с особенностями психики наших совремё^́нников. Наверняка ведь имеются различия. Это, знаешь, как разница в проценте алкогольдегидрогеназы у европейцев и азиатов.

– А что же на тебе не проверили? Время было…

– Наглеешь, Миша, а я этого не люблю. – Ляхов-первый встал и очень многозначительно пошевелил пальцами правой руки, словно прикидывая, сжимать её в кулак или не стоит. – Очень свободно могу засветить сейчас в зубы, чтобы сначала думал, а потом говорил. Раз тебя в приличное общество начали пускать, так вообразил, что и двухпросветные погоны на золочёном подносе вручат? Всё наоборот. Считай, что если у тебя какие лычки и были, их уже сорвали. Ты теперь, друг мой, по ту сторону добра и зла. Ни один излюбленный тобой принцип, либерте там всякое, эгалите и прочая галиматья, отныне не применяются. Просите, и воздастся вам… по шее. Так что при каждом удобном случае будешь щёлкать каблуками, есть меня глазами и делать, что скажу. На известных тебе условиях.

И снова гости с удивлением смотрели на своего земляка. Очень естественно и убедительно выглядел он сейчас, чувствовалось, что ни капельки не играет. Было это как-то очень непривычно даже военнослужащему Мятлеву. Та самая разница в психологии проявилась, которую до поры было почти незаметно. Некая конкретность и окончательность, от которой совершенно отвыкли и Президент, и его друзья за много-много последних лет. В их кругах слова сами по себе давно уже ничего не значили, и дураком считался тот, кто пытался воспринимать речи, обещания, даже угрозы собеседников в буквальном смысле. Обязательно нужно было искать подтекст, второй или третий смысл, аллегорию какую-нибудь, а сам по себе текст, не подтверждённый иными, невербальными доводами, не значил почти ничего.

Не могли же они знать, что после случившегося с ним на Перевале духовного перерождения Вадим Ляхов почти год проходил специальную подготовку кандидата в рыцари Братства, да и потом повидал столько всякого, что и слова для него теперь значили очень много, и часто – совсем не то, что для людей постмодерна.

Остальные сделали вид, что этот краткий урок, явно предназначенный не одному Воловичу, их не касается. Только Секонд подумал, что Фёст на своём посту чрезмерно ожесточился, не слишком много в нём осталось от того аналога, брата-близнеца, что было при первых встречах.

«То есть и я здесь смог бы стать таким же, если б иначе всё сложилось? Если бы мне вместо Академии, чина, флигель-адъютантства, Майи – то, что досталось ему…».

Секонд невольно передёрнул плечами. Ну, даст бог, всё у брата ещё наладится. И с Людмилой, и с общественным положением…

Барон Ферзен терпеливо дождался, пока стихийные прения прекратятся.

– Значит, для непосредственной работы в городе и ближних окрестностях нам потребуется пять-семь тысяч человек. Часть из них, пожалуй, нужно будет переодеть в аутентичную времени военную форму и вооружить так же. Остальные своим обойдутся. Решаемо?

– Так точно, – ответил Мятлев. – Я знаю, где находятся «базы хранения» с достаточным количеством обмундирования, оружия и техники, включая артиллерию и танки. Это у нас так называются места расквартирования бывших полков и дивизий, ныне сокращённых, – пояснил он для Чекменёва и Ферзена. – Их имущество должно быть использовано в случае объявления общей мобилизации. – И обслуги с охраной при них кот наплакал. Берусь организовать всё без бюрократии и прочих неприятностей.

– Очень хорошо, – кивнул Чекменёв. – Дальше…

– Дальше нам потребуется ввести в дело ещё одну или две вполне боеготовые, обстрелянные дивизии, на случай, если к мятежникам присоединятся регулярные воинские части или значительные массы вооружённого населения. Для них тоже – минимум по два-три консультанта на роту и советники командира и начштаба от батальона и выше. Чтобы вовремя подсказали, когда нужно использовать силу по максимуму, а когда – ограничиться переговорами или точечным воздействием.

– Найдём, – снова сказал Мятлев, а Фёст только кивнул, но чувствовалось, что на слова генерала он полагается меньше, чем на собственные возможности.

Президент подумал, что сейчас запускается машина, результаты работы которой так же непредсказуемы и непредставимы, как решение Николая Второго поддержать Сербию в августе четырнадцатого или осенившая Горбачёва идея затеять «перестройку», не представляя реально даже ближайшей, не говоря о последующих, задачи. И точно так же, как в указанных случаях, нет никакой приличной альтернативы. «Дебют» его, как главы государства, всё равно проигран вчистую, а вот попытка «пересдать карты» сулит хотя бы некоторый шанс на успех, и в любом случае новый проигрыш не будет похож на предыдущий, зато выигрыш легко перекроет все издержки, моральные в том числе… Самое же главное – от него лично сейчас абсолютно ничего не зависит. Он, Верховный главнокомандующий, даже не знает, где найти несколько сот надёжных офицеров на должности военсоветников. Свадебный генерал, не более, или – Киса Воробьянинов на заседании «Союза меча и орала»: «Вы должны молчать, – сказал Остап. – Иногда, для важности, надувайте щёки».

– Последний вопрос – как быть, если в ответ на наши, вполне законные с любой точки зрения, действия, последует внешняя интервенция? С любого азимута? – этот вопрос фон Ферзен задал уже прямо Президенту. – Можете вы обеспечить лояльность и готовность выполнять приказы своего Верховного главнокомандующего войск Стратегической обороны?

Оказывается, этот полковник и о Ракетно-космической обороне осведомлён? Впрочем, чему же удивляться?

– Если вы доставите меня в расположение одной из таких частей, с достаточной группой поддержки – смогу. – Президент постарался ответить твёрдо. – Только неужели вы и такой вариант предусматриваете? Не слишком ли?

Вместо Ферзена снова ответил Фёст:

– Вам не кажется, что в любом ином варианте Россию ждёт судьба Ирака, а вас – Хусейна? Вообразите, что уже утром объявится какой-нибудь «Демократический комитет общественного согласия» или любая другая хрень? Провозгласит себя законной властью и немедленно обратится к НАТО, США и «всему мировому сообществу» с просьбой о немедленной помощи вооружённой силой? В обмен на то-то и то-то. Думаете, откажут? Друзья господина Воловича, – он ленинским жестом указал на Михаила – пообещают концессии сроком на 99 лет, совместное управление нефтегазовым комплексом, да вообще что угодно. В этом случае нам и придётся отчётливо и на весь мир заявить, что любая попытка вмешательства в наши внутренние дела получит именно такой ответ. «Неприемлемый ущерб» – это ведь не мы придумали. А возможность для вас выступить на всех мировых телерадиоканалах мы обеспечим, помимо любой Генеральной Ассамблеи. Впечатление будет очень яркое, и нужное нам время мы в любом случае выиграем…

Остальные разговоры носили уже чисто технический характер, и по завершении «Совета в Филях», как выразился всё тот же Фёст, Чекменёв сказал, что отправляется на доклад к Императору, а все остальные немедленно должны приступать к работе в рамках намеченных планов.

– Только прошу иметь в виду, – добавил Фёст, – как только я перейду на ту сторону, время и там и здесь снова синхронизируется. И каждый час снова станет полноценным и невозвратным часом. Как ты считаешь, сколько времени потребуется на переброску из Москвы в Москву через Екатеринбург намеченных двух дивизий? – повернулся он к Секонду.

– Если приказ отдать немедленно – до начала ввода войск в тоннель – часов шесть. Если побатальонно, по готовности – чуть быстрее можно управиться. А вот потом… Свои самолёты на ту сторону не протащить, – развёл он руками. – Придётся что-то решать с транспортом. Это полностью на вас. Если не справитесь – нам что? Захватывать поезда или машины, автобусы… Тогда суток через трое передовые отряды, может, и доберутся, да и то могут сложности возникнуть…

Фёст и стоящий рядом Мятлев поняли смысл его эвфемизма. Секонд подразумевал, что по нынешнему времени попытка неизвестной принадлежности вооружённых формирований захватить транспорт для проезда в Москву может обернуться чем-то вроде Будённовска девяносто пятого года.

– Хорошо, – ответил Мятлев, – сделаю всё возможное и невозможное, но с утра с транспортом решим. Пошлю в Екатеринбург спецгруппу на самолёте МЧС и несколько человек с неограниченными полномочиями от лица Президента. Отменим все гражданские авиарейсы хотя бы на сутки. Думаю, с МПС тоже разберёмся.

– В общем, из этого и исходим, – подвёл итог Фёст. – Я имею ещё кое-какие соображения, к утру увидим, верные или не очень.

…Фёст уточнил текущее время за дверьми квартиры, выходящими в «первую реальность». Пока всё сходилось, почти сутки они «отыграли» – специальный хронометр в нише на стенке прихожей показывал, что там по-прежнему девятнадцать часов с минутами вчерашнего дня. Значит, никто из врагов, имеющих доступ к межвременным переходам, ими не воспользовался, туда и обратно переходов не совершал. В какой-то мере это было странно – самые чуткие, вроде одного из организаторов этой заварушки, вычисленного Гертой Вячеслава Борисовича, могли бы уже начать «эвакуацию». Ещё два года назад, в ходе «Мрака и тумана», Александр Иванович Шульгин по своим каналам выяснил, что не меньше сотни человек в Москве знали о существовании «прекрасного нового мира». Была даже организована торговля среди людей «своего круга», «визами» и «путёвками» на ПМЖ в Российскую Империю. Нашлось немало людей, не желавших жить здесь, но и не хотевших превратиться в «лондонских сидельцев», вроде Березовского, людей второго и третьего сорта, несмотря на свои миллионы и миллиарды.

А сейчас движения «через границу» не замечено. Возможно, просто не собрали ещё барахло в дорогу, туда ведь нужно являться с реальными ценностями, а не с платиновой «Визой». Или, что тоже возможно, пользуются какой-то другой методикой, на текущую хронологию влияния не оказывающей.

Вадиму захотелось, перед началом дела, посоветоваться хотя бы с Воронцовым, раз уж Сильвия со всей командой временно недоступна. Но он решил этого не делать. Может быть, просто поостерёгся. Он так ничего толком и не понял ни в хронофизике как науке, ни в мистике, с помощью которой Удолин добивался почти аналогичных результатов. Но с первых дней занятий в Форте Росс урок усвоил, сначала от Шульгина, потом от Левашова, да и Сильвия несколько раз говорила, что все эти «прыжки между уровнями Гиперсети» настолько же рискованы, как и любительские упражнения членов кружка «юных сапёров» с настоящими взрывными устройствами, и вполне подобны мотокроссам по минным полям.

Есть некоторое количество приёмов «техники безопасности», но и только. То, что никто ещё как следует не подорвался – дело случая. Да и что значит – «не подорвался»? Мало того, что в самом начале истории Шульгин, Новиков и прочие пусть и добрались до далёкой планеты, и сумели заглянуть в будущее и прошлое, так зато потеряли ориентиры «обратной дороги» и навсегда остались в этих, настоящих ли, «химерических» ли мирах. Да и у него самого, на пару с Секондом, очень всё интересно сложилось. И продолжается, кстати. Так что говорить – «ничего не случилось» – довольно опрометчиво.

Кроме того, каждый переход через пространство-время является ещё и демаскирующим фактором. Вроде кильватерного следа корабля в ночном фосфоресцирующем океане, хруста валежника и огонька сигареты в лесу, где тебя наверняка ждёт засада.

То есть пользоваться и СПВ и блок-универсалами всё равно пользовались, куда денешься, но всё время предостерегали друг друга и особенно неофитов об опасности и нежелательности такого занятия.

Выбор ведь невелик. Лететь, как Линдберг, через Атлантику на ненадёжном поршневом самолёте или месяц добираться на паруснике, смиренно снося и штили и шквалы? Тогда проще всего сидеть у себя под кроватью и не высовываться, в рассуждении «как бы чего не вышло?».

Фёст почти год вёл себя подобным образом, и что? Стало только хуже. Занялся бы он «домашними делами» вплотную с момента, когда получил на это права и возможности – совсем по-иному всё могло бы выглядеть… Да что теперь…

Герту он пока оставил «на хозяйстве», присматривать за уже обжившимися гостями и ждать новых, долженствующих вскоре появиться. Секонд сейчас готовил первую «десантную партию». А с собой велел собираться Людмиле.

Сейчас ей нужно было снова переодеться и нарисовать себе чуть-чуть другое лицо. Так, чтобы получилось нечто среднее между той бабой, что ходила на встречу с Журналистом, и собой в том виде, что вчера был предъявлен Воловичу. Проще говоря, стать максимально похожей на обладательницу американского паспорта, залетевшую в Москву по делам этой самой «Комиссии паранормальных явлений». Повзрослеть лет на пять, потерять процентов сорок своей бьющей в глаза привлекательности – не Фай Родис всё-таки, прибывшая на планету Торманс с дружественным визитом. Ну и одеться универсально, как сравнительно состоятельная американка, знакомая со стилем нарядов туземных женщин и пытающаяся ему соответствовать, но при этом не отказавшаяся от намертво вколоченных в голову на той стороне Атлантики стереотипов. И одновременно чтобы наряд не мешал ей тут же вступить в бой, если придётся.

Ей потребовалось полчаса, чтобы Фёст, осмотрев плоды Людмилиных трудов, кивнул удовлетворённо. Да уж, получилось нечто. Довольно-таки глупо выглядевший микст из бежевого платья типа «сафари», растоптанных и уже не очень белых кроссовок, не то индейских, не то папуасских браслетов и ожерелья. Правда, надетый под платье кевларо-керамический корсет чересчур подчёркивал выразительную грудь. Американки в обычной жизни не любят себя стеснять, да и по их политкорректным убеждениям бюст должен выглядеть как можно непривлекательнее, такой, как у Вяземской, там носить неприлично. Могут счесть за вызов и упрёк всем прочим особям этого пола. Ещё на ней была совершенно никчёмная, если не сказать – дурацкая, леопардовой расцветки бандана, стягивающая желтовато-рыжие, прямые, похоже, неудачно покрашенные волосы. И – сумка через плечо из бизоньей кожи, украшенная кожаной бахромой и бусами. Чучело получилось, честно говоря, но для аборигенки Нью-Йорка или Сан-Франциско – всё равно чересчур симпатичное – ни ног ведь, ни гибкости фигуры, ни плавности движений не скроешь надолго.

– В общем, пойдёт, – оценил Фёст. – Особенно по вечернему времени. Кто-то вообще внимания не обратит, кто-то про себя дурой обзовёт или догадается, что ты – не отсюда. «Понаехавшая». Главное – никакого связного впечатления у обычного человека о тебе не останется. Как говорил товарищ Сталин: «Сумбур вместо музыки». Нам того и нужно. Ну, значит, пойдём…

Фёст прикрыл за собой дверь, отделявшую основную квартиру от соседней, формально (в той РФ) принадлежащей гражданке Сильвии Берестиной – даме без определённых занятий, жене проживающего в Лондоне и весьма богатого русского художника. В отличие от «базовой» эта квартира, хотя и являлась её зеркальным отражением по планировке, обставлена и оформлена была совсем иначе. Леди Спенсер хоть и наезжала сюда эпизодически, то одна, то с Алексеем, желала, чтобы любой случайный (и не очень) посетитель сразу понял, насколько рафинированная, с особо тонким вкусом особа тут проживает. Только кабинет почти один в один повторял тот, что за капитальной, в аршин тёсаного камня, стеной. Это уже Берестин так распорядился, ему нравилось, бывая здесь, проводить выпадающие иногда часы уединения именно здесь, вспоминая свою словно бы уже и нереальную, так давно это было, прогулку в далёкий-далёкий, а всё же существующий по-прежнему на своём месте шестьдесят шестой год. Он даже поставил на стол изготовленную с помощью Шара фотореконструкцию той девушки, в которую он был влюблён тогда, за восемнадцать лет до появления в его жизни Ирины. Ради того, чтобы ещё раз увидеть её молодой, он, пожалуй, и согласился на ту авантюру. Так ему, по крайней мере, теперь казалось.

Фотографию было не отличить от подлинника, если бы он был, ну и то, что снимок цветной, – тоже редкость для середины шестидесятых. На листе несуществующего здесь формата 18х24 был восстановлен момент, когда Она появилась в своём дворе, а он, вернувшийся из будущего дядька почти вдвое старше, сидел на скамейке под липами и с замиранием сердца слушал звон её каблучков по асфальту и смотрел на вьющуюся вокруг загорелых ног клетчатую юбку.

В том, что Берестин держал на столе именно эту фотографию, был некий вызов и намёк. И Ирине, и Сильвии.

Но ни Фёст, ни тем более Людмила обо всём этом понятия не имели. Эти две вышеназванные дамы могли оценить изысканность ситуации, а Вяземская, мельком взглянув, отметила, что девушка хороша собой, но одета и обута, на её взгляд, совершенно ужасно. Однако занимало валькирию сейчас совсем другое.

Убедившись, что замок щёлкнул и они остались совершенно одни, она вдруг шагнула к Вадиму, сжала пальцами его плечи, запрокинув голову и зажмурив глаза, подставила губы. Ляхов, тоже изо всех сил обняв девушку, начал её отчаянно целовать. Вчерашняя ночь оказалась для обоих слишком серьёзным испытанием. Может быть, и полезным, но уж чересчур мучительным. Вадим-то вида не подавал, но чувствовал себя не слишком хорошо, пролежав полночи без сна рядом с обнажённой любимой девушкой, тем более – уже не только согласившейся идти замуж, но прямо сейчас готовой… Подобные упражнения в его жизни случались, но там было проще – он отказывался от девушек и женщин, которым по тем или иным причинам не хотел давать ни поводов, ни надежды… И не хотел связывать себя, разумеется, пусть в тот момент от него и не требовали признаний и обещаний.

Сколько-то времени они жадно, как в юности (впрочем, для Людмилы это как раз и была та самая, ещё невинная, юность), целовались, вжимаясь друг в друга телами. Потом она вдруг схватила его за руку выше локтя и потянула за собой, в глубь квартиры. Почти наугад толкнула дверь и попала куда нужно – в большой и вызывающе роскошный будуар Сильвии, скопированный с такого же в её лондонском фамильном доме, лучше сказать – городском замке.

У широкой, застеленной причудливо раскрашенным индийским пледом XIX века кровати она подтолкнула Вадима, он присел на её край, а сама, стоя перед ним, покраснев и прикусив губу, торопливо снимала платье, говорила сбивчиво:

– Знаешь, я так не могу, не хочу… Мы снова идём на войну, и остаться… – Она чуть не сказала «вдовой нетронутой», но вовремя сдержалась. – Пусть будет как надо, как у всех… Можешь после этого считать меня по-настоящему женой или вообще никем не считать, а сейчас сделаем, как я хочу… Тебе же это не трудно? Ты ведь тоже этого хочешь? А я люблю тебя, люблю, пойми же…

На глазах у неё выступили слёзы, и в голосе они звучали.

Тут вышла заминка. Людмила и так была на пределе, а ведь она словно забыла, что не бальный или настоящий свадебный наряд на ней. И сам этот отчаянный порыв случился совсем неожиданно, иначе не стала бы она перед этим тщательно экипироваться для боя. И сейчас девушка нервно, зло дёргала застёжки широкого кожаного пояса, к которому с двух сторон были подвешены пистолеты с запасными магазинами. Что-то, едва ли пристойное, шипя сквозь зубы, отцепляла нижние ремешки, фиксирующие кобуры вокруг бёдер чуть выше колен.

Само собой, снаряжение для «быстрой любви», когда достаточно просто упасть в объятия милого, а он сам сделает, что нужно, не очень подходящее.

В платье, что надела Людмила, с расклешённой юбкой, её арсенал был совсем незаметен, только нельзя позволять посторонним к тебе вплотную прижиматься и за ноги и грудь хватать.

Закончив с пятикилограммовой «упряжью», Вяземская чуть было не швырнула раздражённо всю эту сбрую прямо на пол, да вовремя опомнилась. Прежние уроки подействовали. Обошла кровать с торца, положила аккуратно на тумбочку, в пределах досягаемости. Потом, уже поспокойнее (методические, уставами предписанные действия весьма способствуют поддержанию душевного равновесия), сняла тугой бронекорсет и единственную чисто штатскую и эротичное вещичку.

– У нас сколько угодно времени, – шептала Людмила, вытягиваясь на постели, оплетая его шею и плечи руками, снова подставляя губы. – Нам совсем некуда торопиться, милый. Я тебя очень-очень люблю, ты же видишь. Я хочу, чтобы ты был совсем мой, а я твоя… Навсегда, да?

Потом она сидела поджав колени к подбородку и обхватив их руками.

– Видишь, я ждала только тебя. У меня ещё никогда ни с кем ничего не было… Меня учили ты даже не представляешь чему: как это делали в Индии тантристы и как «любили» ацтеки или майя, ещё до испанцев. И даже таким вещам, что люди на Земле вообще не представляют. Это… знаешь… Ну, вроде как умение ходить босиком по горячим углям или с завязанными глазами по канату… Или гипнотизировать настоящих ядовитых змей. Мы всё это должны были знать и использовать в работе. А я – хочешь верь, хочешь нет, когда это слушала и смотрела – ну до того противно было! Я ведь и книги читала, нам полагалось всеобщее высшее образование… Знаешь, у меня не накладывалось – про настоящую любовь читать, и – о том… Я с самого начала зареклась, ну, как только нас Левашов на Землю вернул и мы с Майей, Татьяной, Натальей Андреевной познакомились, – если сумею, любовь у меня будет только с настоящим мужем. Не знала, найдётся ли такой, но верила, ждала… И придумывала, как это сделаю… Вот видишь, повезло. Познакомились, на даче… Хорошее место и время, чтобы влюбиться, правда? А я вот влюбилась… – Она усмехнулась какой-то неожиданно растерянной, жалкой улыбкой. – Сколько раз воображала, как у нас получится, если… Ты не думай, мне с тобой сейчас очень хорошо было, а первый раз так не всегда случается… Мне только очень жаль, что у меня сейчас… не то лицо. Лучше бы настоящее… Чтобы ты на меня всё время смотрел, как первый раз на даче… Сейчас не то… Я помню, ты ведь играл тогда, для ментов. А вдруг взглянул – я и поняла, сейчас не играешь. Словно впервые увидел…

– Да какая разница, – сказал Фёст. – Ты лучше меня прости за вчерашнее. Понимаю – обидел… – Ему отчего-то было слегка не по себе. Как он сможет всё время быть достойным таких чувств и таких слов? Нет, он тоже её любил, как понимал это чувство, но сейчас Вадиму казалось, что он слишком стар для неё, с не очень подходящим для «чистой любви» жизненным опытом, не способен отвечать представлениям и чувствам двадцатилетней девочки. Хотя никто из валькирий не знал своих дат рождения, и Майя с Татьяной придумывали им дни и месяцы из двух соседних лет, тоже исходя из собственных нумерологических пристрастий и чтобы знаки Зодиака как-то соответствовали внешности и характерам. Так что через месяц (кстати!) Люде будет уже двадцать два!

Она заметила на его лице отражение этих мыслей, потянулась к нему, снова обняла, прижалась всем вытянутым в струнку телом.

– Ты ни о чём не думай, всё будет хорошо, я ведь с тобой, я тебя никогда не оставлю, всё буду делать, чтобы нам… Чтобы мы… На этом свете – точно…

– А на том? – усмехнулся Фёст, гладя её по спине ладонью, слишком шершавой для её атласной (или – шелковистой?), кожи. Лицо-то она себе подправила, а тело осталось прежним.

– А того – просто нет! Мы всегда будем только на этом. Лет сто или двести. Как Сильвия. Не успеем друг другу надоесть?

– Как пойдёт, – снова улыбнулся он, повернувшись на спину, а Людмила, привстав на колени, погрузила пальцы в его волосы и подставила для поцелуев грудь.

Только часа через полтора они, наконец, вышли на лестничную площадку. Вяземская сверкала глазами, её прямо переполняли эмоции и избыток физической и нервной энергии.

Но сейчас двумя этажами ниже сидел весьма проницательный человек, с которым предстоял весьма серьёзный разговор, и Вадим строгим шёпотом, показывая, что романтика кончилась и начинается служба, велел ей собраться.

– Не то у нас сейчас положение, поручик Вяземская, чтобы светиться и порхать, понимать надо. Перенастройтесь. Вы иностранка, напуганы происходящим, в то же время вам очень интересно, заодно соображаете, можно ли на данных обстоятельствах подзаработать. Уловили вводную?

– Поняла, будет сделано, – заученно ответила Людмила, но не удержалась, ещё раз на мгновение коснулась губами его губ, провела ладонью по щеке и только после этого сосредоточилась. А уж играть она умела что угодно и в любых предложенных обстоятельствах. В Вахтанговском театре сразу бы на первые роли взяли, наверное.

И Вадим вдруг подумал, что где бы ещё он нашёл такую жену (впервые назвав Людмилу этим термином)? Слава богу, что военнослужащая. Попробовал бы он штатской жене сказать нечто подобное, да в таком тоне! Понеслись бы, как в сказке, клочки по закоулочкам…

Консьерж Борис Иванович был на месте, на что Вадим и рассчитывал. Увидев его, ушедшего всего несколько часов назад в приличной компании чёрным ходом через гаражи и неведомо как вновь оказавшегося дома, не проходя мимо вахты, отставной майор больше не стал удивляться. Надоело.

И баба с ним опять новая. Правда, всего через минуту намётанный взгляд офицера-разведчика засёк, а тренированный ум разложил по местам все приметы, признаки, неуловимые для непосвящённого детали. Снова Людочка, школьница-выпускница. Ну, бля, артистка! Сейчас таких ни в кино, ни по телику не увидишь, если не старые фильмы, конечно. То лет восемнадцать, то тридцать пять, то двадцать пять – двадцать семь, как сейчас. И лицо ведь меняет, и выражение глаз… А вот с фигурой, походкой, всеми прочими движениями – хуже. Не получается совсем избавиться от настоящего стиля. Он-то знает, видел таких ребят, из самого-самого спецназа ГРУ. Правда, в том и дело, что ребят, как правило – капитанов, лет под тридцать. Те тоже умели так вот двигаться, даже в нерабочее время.

Он не совсем поверил тому, что наскоро, заскочив на минутку, рассказали Эдуард с Григорием. Подробнее обещали позже, когда он с дежурства сменится. Может, по фактам и верно, но вот детали… Уж больно круто, и в американском кино такого не увидишь. А сейчас вдруг поверил. Наступает, так сказать, момент кристаллизации. В настоящий момент – психической.

– Опять у вас что-то приключилось? – стараясь, чтобы звучало понебрежнее, спросил майор.

– Да я даже и не знаю, дядя Боря, – прежней улыбкой сверкнула Вяземская. – У нас или у вас. С тех пор как мы последний раз виделись, что-то интересное произошло?

А виделись они, «по прямой хронологии», ровно шесть часов назад.

– Я вот, честно сказать, после нашего разговора очень насторожился, – сказал майор, обращаясь уже к Фёсту. – Понял так, что вы очень надолго исчезаете и все ожидаемые события могут случиться без вашего участия. А сами – тут же…

– Обстоятельства, друг, обстоятельства, – как бы чуть ёрничая, ответил Вадим. – Думаешь одно, выходит по-другому. Значит, про нападение на дачу Президента и прочие события ещё не слышал?

– Какое нападение? И откуда бы я слышал? У меня весь доступ, – он кивнул на маленький приёмник, гонявший «Радио-шансон». – А остальное – по телику, когда сменюсь…

– Сменщика позови, – сказал Фёст. – Минут на двадцать разговор есть.

– Вон сменщик, в подсобке. И что? – спросил майор, выходя из-за своего бронированного стекла, привычным жестом чуть сдвинул назад по ремню кобуру с «ПМ-ом».

– Да вон там, наискосок, трактирчик есть. Его как, сильно смотрят?

– Не думаю. Некому и незачем. Здесь с самого девяносто пятого года, если не ошибаюсь, никаких сходок не бывало, ни «голубые» не собираются, ни либералы. Иногда удивляюсь, с чего они до сих пор существуют.

Фёст знал – с чего, только не время сейчас ещё и эту тему поднимать.

– Ну давай и зайдём, накатим по-офицерски, есть за что, поверь. Там и поясню моменты.

Трактир имени Гиляровского и вправду был неплох. Малолюден и уютен. Тонкостями кулинарии ни один из трёх офицеров не озабочивался, а диапазон выпивки был как везде.

Только Люда вдруг блеснула эрудицией, наверное, обстановка подействовала.

– Я вот читала, что Владимир Алексеевич, «дядя Гиляй» то есть, если не в хорошем ресторане, рюмку водки закусывал печёным яйцом, и ничем больше.

– Ну, девушка, с тех пор кое-что изменилось, – философски заметил майор.

– Никогда в жизни не ела печёных яиц, – сообщила якобы американка.

– Здесь тоже едва ли подадут. А вообще можно посоветовать, чтобы внесли в меню, – усмехнулся Фёст. И сразу перешёл к важному.

Не вдаваясь в звучащие слишком фантастически детали, он рассказал Борису Ивановичу всё, что случилось за минувшие несколько часов и на самом высоком уровне, и пониже.

– Да? Если так, то совсем интересно, – сказал майор, сохраняя невозмутимость. – А на земле тихо пока.

– А ты спрашивал? – спросил Фёст. – Позвони, если есть куда, я как раз покурю…

Им с Людой хватило времени на то, чтобы недолго подержаться за руки. Он перебирал её пальцы, а она вздрагивала, стараясь, чтобы чувства не отражались на лице.

– Да-а, товарищ командир, – с помрачневшим лицом протянул майор, засовывая в нагрудный карман телефон. – Интересные дела…

– Я другого и не обещал. Но выбор у вас остаётся. Можно и пересидеть. Только во что упрёмся, а, Борис Иванович? Мне отчего-то до сих пор вспоминается «Хождение по мукам». Если бы тогда все на Дон, к Корнилову пошли – как мой тёзка, Рощин, Вадим Петрович, – одно бы вышло. А нам всё вкручивали, что «Тихий Дон» гениальное произведение. Болтайся, мол, как Гришка Мелехов дерьмом в проруби, вот и будешь выражением народной души. И – Нобелевскую премию…

– Ты к чему это, Петрович? – насупился майор, успевший выпить свои «два по сто в одну посуду».

– Да к тому же. Ты, кажись, днём про «Чёрную метку» спрашивал. Так я как раз начинаю мобилизацию. Одни люди своё дело делать на казённых постах будут, другим – конкретная работёнка найдётся. Проще говоря – через день-два в Москве настоящая заваруха начнётся. За это время мы успеем подтянуть кое-какие части издалека, с ТОФ и КДВО в том числе. А там очень много ребят, ни города не знающих, ни во многих других спецпроблемах не разбирающихся…

– Ну?

– Вот конкретно мне сегодня нужно начать, а завтра закончить подбор хоть сотни, для начала, настоящих офицеров, подходящих на роль военсоветников, проводников по городу, дублёров командиров. С настоящими навыками. Уловил?

– Чего тут улавливать. Займусь. Деваться и так и так некуда. Давай подробности, как Высоцкий пел.

– Сейчас. Чтобы стимул был, скажу – когда у нас получится, всех желающих снова на службу возьмём, по специальности или по желанию, на чин-два выше. И всё остальное, вытекающее. Вот, опять же, пойми правильно…

Он кивнул Люде, она открыла сумку на коленях.

Фёст достал оттуда три заклеенных пачки пятитысячных и пачку стодолларовых банкнот.

– Это чисто на оргвопросы. Может, кому машину арендовать надо, кому из Рязани или Владимира доехать, семье на первый случай оставить. Насчёт оружия не беспокойтесь. Этого добра на любой вкус завтра, а то и сегодня к утру, будет – завались. Договорились, Борис Иванович?

– Куда ж от тебя денешься? Других вариантов – ноль. Правильно?

– Так кому как, я же сказал.

– Ладно, договорились. Сотня толковых будет. К утру, как ты и сказал. Мы насчёт быстроты и натиска кое-что понимаем. Потом – по закону домино… Только наоборот.