Вступление
Во имя Аллаха всемилостивого, милосердного!
Вознесем же молитвы к Аллаху великому — да святятся имена его, — кормильцу зверей и птиц!
Аллах! Ты сердце тайноведцев озари,
И сердце Нахшаби ты тайнам научи!
Мне глину замеси водою милосердья,
А сердце освежи мне близостью к тебе.
Любовь иную мне назначь уделом в мире
И грудь мою другим сияньем озари.
Премудростью главу мне новою наполни,
Заставь меня всегда томиться по тебе.
Ты телу силу дай сносить любую муку,
Язык мой научи хвалы тебе твердить.
Меня не облекай в беспомощности панцирь,
Шелом прощенья на главу мне возложи.
Прощение твое пусть даст очам прохладу,
Занятье в мире сем полезное мне даст.
Подай мне со стола щедрот твоих подачку,
К другим на кухню ты меня не посылай.
Конечно, Нахшаби грешил перед тобою,
Но молит он в слезах ему простить грехи!
А ты, о пророк, да помилует его Аллах и да приветствует! Ты — попугай цветника совершенства, ты — Симург гор посланничества, ты — горлица красноречья, соловей сада, где «не меркнет свет зрения и не иссякает» благодать.
Я весть хочу послать, и весть послать благую,
От нас она должна моленья вознести
Туда, где на лучах пророк наш восседает
И силой стережет своей небесный трон.
Мухаммада хочу прославить в целом мире,
Его святую цель стремлений всех благих.
Он миру указал путь к истинному богу,
Он мощию своей измерил все миры.
Он вестник стражей тех, стоящих у порога,
Преддверье без колонн он к залам божества.
Спасения пути он людям дал и духам
И бедности мечом он царство покорил.
Распутал все дела запутанные в мире,
Но миру самому цены не придавал.
Нелепы басни все о первых людях в мире,
Он — истый царь миров, защитник бедняка.
Ему стал Нахшаби рабом навек покорным.
Ступай же в мир, рассказ, ты с именем его!
О поводе возникновения этих рассказов и о проницательности, влагаемой в рассказы вдохновенными людьми.
Повествователь, сообщающий эти рассказы, и передатчик этих сказаний, то есть Нахшаби, да простит Аллах прегрешения родителям его и ему самому и да помилует и их и его, говорит так:
Сладостные времена и чарующие сердце дни, веселые годы и беспечальные эпохи — это величайшее счастье и лучшее из благ. Если время оказывает кому-нибудь содействие и судьба пособляет кому-нибудь, это надо считать несравненным счастьем и незаменимым государством, ибо невозможно вернуть слетевшую с лука стрелу и упорхнувшее из рук время, нет способов возвратить их назад. «Печальнейшая из историй — это история о потерянном времени», — гласит поговорка.
Временем ты, Нахшаби, дорожи.
Времени жемчуг — бесценнейший клад.
Знай, коль упустишь счастливые дни,
Их уж никто не воротит назад.
Как-то раз повествовал я о любовной истории из времен моей юности, рассказывал повесть о горе, чарующем сердце, из времен ранней молодости, и один вельможа сказал мне: «Недавно одна книга, заключающая в себе пятьдесят два рассказа, была переведена с одного языка на другой, была переложена с языка индийского на язык персидский. При этом конь речи был пущен в поле многословия и изложению была придана чрезмерная длина. Основы требований хорошего вкуса и основные правила изящества не были соблюдены совершенно. Начала рассказов и окончания повестей были перемещены и опущены. Ко всем правилам красноречия составитель отнесся с полным пренебрежением, и посему читатель не достигает при чтении своей цели, то есть наслаждения, а у слушателя ускользает та услада, к которой он стремится. Если бы ты взял это произведение, относящееся к числу индийских книг, и изложил его в сокращенной редакции и связной обработке, придал бы ему достойную форму и подобающий порядок, то и читатель и слушатель этой книги должны были бы считать себя безгранично обязанными тебе.
Поднять такого дела гордо знамя,
Такого дела семя посадить
Другим, я полагаю, не пристало:
Тебе бы надо взяться за него».
Я немедленно повиновался приказу этого вельможи, повелевающего моим сердцем, и покорился его велению, которого слушается моя душа. И хотя по поводу красноречия и говорилось слово, что слишком длинную речь надо, мол, сокращать, а слишком краткую удлинять, но слова этого раба не столь безыскусны и длинны, чтобы их не стали читать вельможи, и не столь искусны и кратки, чтобы простой люд не пожелал выслушать их. Нет, я придерживался повеления избирать середину, ибо, сказал посланник, мир да будет с ним: «Лучшее из дел — это середина».
Нахшаби, держись средины ты в делах:
Сам пророк ведь указал на это нам.
Дело среднее ты истинным считай,
Ведь срединою идет и наш ислам!
Мною было составлено пятьдесят два рассказа в новой обработке, были сочинены новые притчи и повествования. Если рассказы были бессвязны, я придавал им связь, вступления и заключения каждого из них я украшал и разнообразил. Некоторые безвкусные рассказы заменил другими и таким образом украсил своей рукой эту райскую невесту изящества, эту матрону на троне остроумия, дабы порадовать царей искусства речи.
От несчастий, словно ночь, наш мир слепым и темным стал,
Пятьдесят и два рассказа в эту ночь я рассказал.
Содержание этих пятидесяти двух рассказов сводится к следующему. У некоего купеческого сына был в доме говорящий попугай и самка. Как-то раз понадобилось их хозяину отправиться в путешествие. Отправляясь, сказал он своей хозяйке: «Во время моего отсутствия ты не должна предпринимать ни одного дела, которое может тебе представиться, не посоветовавшись с этими двумя птицами. Не приступай ни к какому делу без дозволения этих двух пернатых».
Во время отсутствия купца хозяйку охватила любовь к некоему юноше, душа ее была скована страстью к какому-то молодому красавцу. Как-то вечером пошла она к самке попугая и начала советоваться с ней: «Представилось мне такое дело, предпринять надо такое решение: хочу я ночью тайком пойти в покои к возлюбленному, чтобы утолить томящую душу жажду студеной водой свидания с ним. Что ты находишь необходимым сказать по поводу этого? Даешь ли ты мне дозволение на такое дело?»
Самка раскрыла врата увещеваний и советов и из доброжелательства принялась уговаривать свою госпожу. От чрезмерной любви и пылкой страсти такой совет показался ей неприятным, схватила она несчастную птицу и так хватила ее оземь, что птица души ее вылетела из клетки тела и в то же мгновенье вспорхнула в гнездо небесного трона.
Затем жена пошла к попугаю и изложила ему то же самое. Попугай молвил про себя: «Если я пойду по пути увещеваний, я увижу от нее то же, что и самка. Надо мне сделать что-нибудь такое, чтобы одновременно и жизнь моя была спасена из этой пучины погибели, и в то же время душа ее была бы охранена от порока и разврата. Теперь же надо сделать вид, будто я потворствую ей, надо позабавить и обласкать ее и начать рассказывать повесть, которая соответствовала бы ее стремлениям. И такие рассказы надо излагать ей до самого утра, и тогда она уже не будет иметь возможности уйти».
Пятьдесят две ночи ходила эта женщина просить разрешения у попугая. Он рассказывал ей всякие небылицы и плел их до самого утра, так что жена не имела возможности уйти из дома. После пятидесяти двух ночей купец вернулся из путешествия, и попугай изложил ему все обстоятельства дела. Купец похвалил сообразительность и стойкость попугая, а жену убил.
Злую жену, брат мой, лучше убить,
Знай, что о женах не надо тужить.
Обращаюсь с просьбой ко всем ценителям искусства и покорнейше прошу всех обладателей тонкого вкуса — не забыть сего раба, если кто-нибудь из них, читая эти рассказы и созерцая эти повести, проведет с приятностью время, и уделить ему частицу своего досуга.