Книга: Я ничего не знаю
Назад: Почему я знаю только то, что ничего не знаю (Платон. «Гиппий меньший»)
Дальше: Философия ищет устойчивое начало за неустойчивостью наших вещей и представлений (Платон. «Кратил»)

Что такое метод философии

(Платон. «Филеб»)

Этот божественный дар людям, как я по крайней мере представляю, каким-то Прометеем схвачен у кого-то из богов вместе с каким-то светлейшим огнем. И древние, превосходящие нас и живущие ближе к богам, передали сказание, что сущее, называемое всегдашним, состоит из одного и многого, и что ему прирожден! – предел и беспредельность.

Предел и беспредельность – термины, возникшие еще в ранней греческой философии. Под «пределом» подразумевается ограниченность, счетность вещей, а под «беспредельностью» – непостижимость мироздания, из которой к нам и «выныривают», выступают отдельные вещи. На этом противопоставлении и основывалось философское созерцание, познание сущности вещей.

Поэтому мы, украшенные такими приобретениями, каждый раз бываем настроены искать все одной идеи всего и полагать, что найдем ее, так как она там есть.

Идея – ключевой термин философии Платона, возникший под влиянием разговоров Сократа. Буквально это слово означает «внешний вид», «форму», а также формулу вещи, такое представление о вещи, которое дает точное понятие о ней. Платон предполагал, что идей много и что они существуют независимо от нашего мышления – этим идеи Платона отличаются от наших «идей» в смысле творческого замысла, догадки или плана-проекта – современное значение возникло под влиянием христианских представлений о Боге-Творце, творящем мир согласно собственным мыслям. Но Сократ и Платон употребляли это слово и в бытовом смысле внешнего вида вещи без каких-либо излишеств. Идеи с числами отождествляли последователи Пифагора – для них именно с помощью чисел формулируются все вещи и отношения между вещами. Но Сократ, как мы видим, замечает, что числа не могут быть идеями вещей, не став сначала идеями количества, а идея количества подразумевает представление о беспредельном. Далее оказывается, что старая философия зашла в тупик: она видит отдельные вещи как проявления беспредельного, но само беспредельное определяется, исходя из предварительной предпосылки счетности вещей, по отношению к которой выстраивается бессчетность. Иначе говоря, и отдельность вещей, и беспредельное сконструированы, а значит, нельзя принимать просто на веру, в качестве метода созерцания, и утверждения ранних философов, и утверждения Пифагора.

Поняв же ее, мы потом смотрим, нет ли в ней одной как-нибудь двух, а не то – трех, или какого-либо другого числа, и с каждою единицею этих чисел поступаем опять таким же образом, до тех пор, пока того первоначального одного не усмотрим не только как одно и многое и беспредельное, но и как количественное. Идеи же беспредельного мы к множеству не прилагаем, пока не пересмотрим все ее число, и это число не поставим между беспредельным и единым. Тогда-то уже каждой единице всего позволяем мы занять место в беспредельном. Так вот как боги, говорю я, предали нам рассматривать вещи, учиться и учить друг друга. А нынешние люди мудрые одно (единицу), как случится, утверждают то скорее, то медленнее, чем должно, и после одного – тотчас беспредельное; средина же от них убегает. И вот чем во взаимном нашем собеседовании различаются диалектический и эристический (спорный) способ речи. <…>

Диалектический способ – направленный на поддержание разговора (греческое слово «диалог» означает разговор с любым числом участников). Сократ называл диалектической речью ту, которая заведомо вызовет столкновение разных позиций вокруг одних и тех же понятий и позволит уточнить эти понятия.

Эристический способ – направленный на отстаивание позиции в споре, для чего требуется не только уточнение содержания понятий, но и определение области их применения. Например, в споре о том, как соотносятся число и беспредельность, выиграет тот, кто определит, как соотносятся числа и вещи, а не только то, как соотносится счет и бессчетность. Далее Сократ показывает пример диалектики и эристики, превращая числа в отношения, а звук струны, тон которой определен по звуковым закономерностям, – в такт, устойчивое соотношение, так что о беспредельном уже нельзя сказать, устойчиво оно или нет; в отличие от догмата ранних философов, считавших беспредельное неизменно устойчивым.

Но если, друг мой, возьмешь ты численно количественные и качественные расстояния в голосе остром и тяжелом, и пределы этих расстояний, и все происходящие из них соединения, какие замечены и нам, последующим, переданы предшественниками, и назовешь это гармонией; да возьмешь и другие такие же свойства, бывающие в движениях тела, которые, как измеряемые также числами, надобно называть ритмом и тактом, и вместе подумаешь, что так и во всем нужно рассматривать одно и многое: то, взяв это таким образом, сделаешься мудрым и, рассматривая иное подобное тем же способом, окажешься в этом отношении знающим. Напротив, беспредельное множество всего и во всем каждый раз делает тебя в разумении неопределенным, неразмеренным, нерассчитанным, так как ты ни в чем не выражаешь какого-нибудь числа.

Голос – в греческом языке любой звук, включая звук струны.

Такт (буквально «метр») – повторяемость какой-либо музыкальной схемы, в отличие от ритма, варьирующего эту схему и потому индивидуального.

Почему философ должен почитать богов

(Ксенофонт. «Воспоминания о Сократе»)

– Так не кажется ли тебе, что тот, кто изначала творил людей, для пользы придал им органы, посредством которых они всё чувствуют, – глаза, чтобы видеть, что можно видеть, уши, чтобы слышать, что можно слышать? А от запахов какая была бы нам польза, если бы не был дан нос?

Польза – часто имеет значение «прок», не польза в смысле вклада в развитие, а польза в смысле возможность использования.

А какое у нас было бы ощущение сладкого и острого и вообще всего приятного на вкус, если бы не был вложен язык, знаток этого? Кроме того, как ты думаешь, не похоже ли на дело промысла вот еще что: так как зрение слабо, то он защитил его веками, которые, когда надо им пользоваться, распахиваются, как двери, а во сне запираются? А чтобы и ветры не вредили ему, он насадил ресницы в виде сита; бровями, словно навесом, отделил место над глазами, чтобы даже пот с головы не портил их. Далее, слух воспринимает всякие звуки, но никогда ими не переполняется. Передние зубы у всех животных приспособлены к разрезыванию, а коренные – к раздроблению пищи, полученной от них. Рот, через который живые существа вводят в себя все, что им желательно, он поместил близ глаз и носа. А так как то, что выходит из человека, неприятно, то он направил каналы этого в другую сторону, как можно дальше от органов чувств. Все это так предусмотрительно устроено: неужели ты затрудняешься сказать, что это? – дело ли случайности или творение разума?

Случайность – в античной философии противоположна не закономерности, а разуму, случайность, кроме того, не дает вещам достаточно приспособиться друг к другу, если все получается непредсказуемо (как в непредсказуемой обстановке трудно выработать стратегию поведения). Поэтому философ, признавая, что все органы нашего тела приспособлены к выполнению своих функций, должен признать существование творца.

– Так неужели ты думаешь, что они не заботятся? Во-первых, из всех живых существ одному лишь человеку они дали прямое положение, а это прямое положение дает возможность и вперед смотреть дальше, и вверху находящиеся предметы лучше видеть, а потому быть в большей безопасности.

Прямое положение – прямохождение Сократ понимал как царственное достоинство человека, как превосходство высшего (ума, духовного начала) над низшим (телесным низом с его страстями), как своего рода разумную монархию в одном теле, невозможную в мире других животных.

Затем, всем животным они дали ноги, дающие им возможность только ходить, а человеку прибавили еще и руки, исполняющие большую часть работ, благодаря которым мы счастливее их. Мало того, хотя все живые существа имеют язык, но только язык человека они сделали способным, посредством прикосновения его в разных местах рта, произносить членораздельные звуки, так что мы можем сообщать друг другу, что хотим. Далее, утехи любви для животных они ограничили известным временем года, а нам они даруют их непрерывно до старости. Однако Бог нашел недостаточным позаботиться только о теле, но, что важнее всего, он насадил в человеке и душу самую совершенную. Так, прежде всего, у какого другого существа душа заметила, что есть боги, создавшие этот великий, прекрасный мир? Какой другой род существ, кроме человека, чтит богов? Какая душа более, чем человеческая, способна принимать меры предосторожности против голода, жажды, холода, жары, бороться с болезнями, развивать силу упражнениями, работать над изучением чего-либо, помнить все, что услышит, увидит, изучит? Неужели тебе не ясно, что в сравнении с прочими существами люди живут, как боги, уже благодаря своему природному устройству далеко превосходя всех других и телом и душой? Если бы у человека было, например, тело быка, а разум человека, он не мог бы делать, что хочет; точно так же животные, имеющие руки, но лишенные разума, в лучшем положении от этого не находятся. А ты, получив в удел оба этих драгоценных дара, думаешь, что боги о тебе не заботятся? Что же они должны сделать, чтобы ты признал их попечение о тебе?

Назад: Почему я знаю только то, что ничего не знаю (Платон. «Гиппий меньший»)
Дальше: Философия ищет устойчивое начало за неустойчивостью наших вещей и представлений (Платон. «Кратил»)