ГЛАВА 7
Психотерапевт
Света не обманула. Медицинский центр мало походил на так напугавшую Андрея поликлинику. Никаких ободранных стен, очередей и крикливого персонала. Симпатичный коврик, мягкое освещение, бахилы выдают… Прямо как в родных пенатах. Молодая женщина-медрегистратор не задавала лишних вопросов, просто взяла с Андрея деньги и подробно объяснила, как найти кабинет психотерапевта. Повернув в коридор налево, Андрей замедлил шаг. Под ложечкой неприятно засосало. Он, эссенциалист-корректор, вынужден обращаться за помощью. Да еще с нарушением психики! Но иначе можно действительно сойти с ума.
На двери под табличкой «Психотерапевт» значилось: «К.м.н. Зиньковец К. П.»
Андрей постучал.
— Заходите-заходите! — произнес бодрый мужской голос. Андрей вздохнул и смело распахнул дверь.
Ну что сказать? Это, конечно, не эссенциалия. Но уже и не поликлиника. Просторно, явно новые удобные стулья, по стенам — фотообои с зеленым лесом, компьютер на столе, кофеварка на тумбочке. И бумажек вокруг меньше раза в три. Доктор — мужчина лет сорока с небольшим. Уголки рта приподняты в едва заметной улыбке. Серьезные глаза внимательно, даже с любопытством изучают пациента — его, Андрея. На форменной голубой куртке — простенький бейдж с именем-отчеством. Без всяких змей.
— Здравствуйте… Константин Павлович, — разглядев надпись, произнес Андрей.
— Здравствуйте, юноша. Садитесь. И не переживайте так, — приветливо сказал психотерапевт.
Андрей обнаружил, что действительно нервно сжимает кулаки. Он сел, не решаясь начать рассказывать. Но врач, казалось, и не собирался ни о чем спрашивать.
— Вы первый, кто обратился по имени-отчеству, — весело сказал он и полез в ящик стола, — обычно все говорят просто «доктор» или не называют никак. Курить будете?
Он извлек едва начатую коробочку хороших сигар.
Андрей удивился и почувствовал, что напряжение начинает спадать.
— Вообще-то я не курю, но если позволите… Не могу устоять, — улыбнулся он.
Андрей взял из протянутой коробки сигару, доктор чиркнул зажигалкой.
— Правильно, — сказал он, убирая пачку, — курить вредно. Но один раз можно. А я, если не возражаете, выпью кофе.
Он встал, открыл форточку и взял стоящую рядом с кофеваркой малюсенькую чашечку.
— Как раз остыл, — заметил доктор, размешивая сахар, — а вам кофе нельзя! Слишком много нервничаете!
Сказал так, словно подначивал. И дымящий сигарой Андрей наконец расслабился.
«Молодец, — подумал он про врача, — настрой хорошо улавливает. Из него бы эссенс получился».
Доктор подвинул Андрею металлическую пепельницу в виде чаши. При нажатии кнопочки в центре «донышко» проваливалось и пепел убирался вовнутрь. Андрей не смог удержаться и повторил операцию два раза. Врач тем временем вымыл чашку и вернулся за стол.
— Давайте запишем, как вас зовут, — сказал он, открывая тонкую тетрадочку.
— Латушкин Андрей Николаевич, — четко произнес Андрей.
— Угу. А сколько вам, Андрей Николаевич, полных лет?
— Двадцать девять уже, — усмехнулся Андрей.
— Неужели? А мне вот вчера, вы представляете, стукнуло пятьдесят.
— Да что вы! — вырвалось у Андрея.
— Угу. Так что вы для меня — юноша! — широко улыбнулся Зиньковец и отложил ручку. — Так что у вас, юноша, стряслось?
Мгновение поколебавшись, Андрей отложил сигару и начал:
— Честно говоря, я не уверен, что не отниму у вас время попусту.
Он задумался.
— А это пусть вас не беспокоит, — вновь улыбнулся психотерапевт. — Мое время вы уже оплатили. Отнимайте смело.
Андрей засмеялся.
— Я сам себе кажусь здоровым. Но иногда моя память… выделывает странные вещи.
— Так-так, интересно… А вы сами это заметили? Или кто подсказал?
— Первым на это обратил внимание мой друг. Он упрекнул меня в нечестности. В том, что я про один и тот же жизненный период рассказываю по-разному. Совсем по-разному. Я сначала как-то не замечал. Но когда он мне привел пример, я и сам это увидел. И я не понимаю, как так может быть. Я помню как будто две разные жизни. Вот он мне и сказал: «А вдруг это раздвоение личности». И я уже готов с ним согласиться.
— А ваш друг — не врач?
— Нет.
«Но он мог бы им быть», — подумал Андрей.
— Значит, две разные жизни. Вот прямо от начала до сегодняшнего дня? — Доктор провел ребром ладони по столу, как бы обозначая границы. — Или это какой-то момент?
— Боюсь, что их несколько, этих моментов, — взволнованно продолжал Андрей, — вот, например, с учебой. Я отчетливо помню, как поступал в академию. Экзамен помню, профессоров в мантиях. Абитуриентов с горящими взглядами. Вопросы своего билета. Ну не все, но один, зато — досконально. И в то же время я знаю прекрасно, что в эту академию перевелся из другой, уже после третьего курса. И без всяких экзаменов.
— Так, может быть, вы тогда не поступили? Поступили в другую? А туда перевелись как раз после третьего курса? Такое могло быть?
Андрей задумался.
— Теоретически могло, но…
— Не буду пока спрашивать вас о том, как назывались академии, чтоб не обременять мозг лишней нагрузкой. Назовем их условно: академия «Солнце» — это та, куда вы поступили, и академия «Луна» — это та, куда вы перевелись.
— Так я же, получается, и поступил, и перевелся в одну и ту же академию — «Солнце!» — горячо возразил Андрей. — Как вы правы, доктор, это именно Солнце по сравнению с Луной.
— Очень хорошо! — похвалил доктор. — Запутать мне вас не удалось. Идем дальше. Вы помните, как окончили академию?
— Да, и очень хорошо, — кивнул Андрей, — экзамены помню, вручения диплома, как значок прицепили… напутственное слово, а потом был выпускной вечер… Господи, как же давно это было!
— Вы, кстати, верующий? Господа упомянули.
— Д-да не то чтобы очень. Не отрицаю существование бога, но и…
— Понятно. Так какую академию вы закончили?
— «Солнце».
— Уверены?
— Абсолютно.
— Значит, — покивал головой Зиньковец, — по одной из версий вы проучились там с четвертого курса… сколько лет?
— Шесть.
— Ух ты! То есть с первыми тремя годами это было бы девять?
— Да нет, шесть! Шесть всего. Магистратура.
— Так, секундочку. Мы ведь остановились на том, что по одной из версий…
— Да, магистр, я понял. Но я помню свою зачетку. Двенадцать семестров. Да и вообще…
Андрей замолчал и задумался.
— Как вы меня назвали? Магистр? — с интересом переспросил психотерапевт.
— Простите, оговорился. Доктор, — произнес Андрей, будто пробуя слово на вкус.
— Значит, вы помните факт поступления, учебу и момент окончания, я правильно понял?
— Да. Вот сейчас мне кажется, что я вообще все помню. И могу рассказать по месяцам.
— Отлично! А что вы помните об академии «Луна»?
— Помню, как пришли к нам профессора из академии «Солнце» и предложили перевестись.
— Так. А еще?
Андрей подумал и с сомнением сказал:
— Да ничего конкретного. Как-то бледно очень. И вообще мне сейчас кажется…
— Да-да?
— Что я там и не учился вовсе. Но дело в том, что, когда я рассказывал об этом своему другу всего несколько дней назад, я был уверен, что переводился! — возбужденно заговорил Андрей. — Ясно видел эту картину! А теперь… почему-то не вижу.
— А в связи с чем состоялся разговор с другом? Что его вызвало, вы можете сказать?
— Могу. Он увидел мой диплом на стене и спросил, что это такое.
— А что же его так удивило? Разве диплом необычный?
Андрей замялся, боясь снова быть непонятым при упоминании эссенции.
— Я умышленно не спрашивал о вашей профессии. Но и вы избегаете называть обе академии. Это чем-то вызвано?
— Да, если честно. Я столкнулся с тем, что академия «Солнце» никому не известна. И специалисты, которых она выпускает, — тоже. И учреждений, в каком я проработал несколько лет, в этом городе нет.
— И вас это удивило?
Интерес врача все возрастал.
— Да. Понимаете, в городе, где я учился… Да не только в том городе! Вообще до того, как все случилось…
— Все было нормально? Ясно и понятно?
— Вот именно! — воскликнул Андрей.
— Так что же случилось? — участливо спросил врач. — Что вас так потрясло?
Андрей встал, походил по кабинету, потом повернулся к психотерапевту.
— Константин Павлович! Я могу рассказать, что случилось. Это я помню и не забуду никогда. Но я почему-то уверен, что, как только я начну рассказывать, вся двойственность вернется снова. И я даже сомневаюсь, что вы мне поверите. Такая же история… как с академией, — прибавил он недоуменно.
— То есть сейчас вы сомневаетесь, что это вообще было?
— Да нет, — медленно и задумчиво проговорил Андрей, — сейчас мне кажется, что было несколько больше…
— Андрей! — решительно сказал доктор. — Я вижу: что-то вам не дает покоя, но в то же время вы боитесь это «что-то» в себе обнаружить. Разрешите, я попробую сам? Вы мне доверяете?
— Да. Вам — да. Что я должен сделать?
— Снимите пиджак и рубашку и ложитесь на кушетку. Обувь можете оставить.
— Конечно.
Андрей с готовностью разделся и лег на покрытую голубой клетчатой простыней банкетку. Зиньковец сел рядом на стул, сложил руки как перед чайной церемонией. Затем протянул ладони к Андрею, подержал над солнечным сплетением, над головой, над шеей, над грудью, над животом, над пахом, затем вернулся к солнечному сплетению.
«Словно паутину нащупывает», — подумал Андрей.
— Парень, — пораженно произнес врач, — ты откуда, а? Ты ведь эссенс? Или нет?
Он опустил руки, глядя на Андрея.
— Эссенс!
Андрей порывисто сел.
— Как хорошо, что я к вам попал! А то я уже обыскался — нигде нет корректоров.
— А их здесь и нет, я единственный, — серьезно сказал Зиньковец, — ну вот теперь еще ты.
— Но как же так? И разве это, — Андрей обвел взглядом кабинет, — эссенциалия?
— В этом мире нет эссенциалий, мальчик, — сочувственно произнес корректор, — но здесь тоже можно жить. Так ты — сожженный? Поздравляю! Нашего полку прибыло.
Андрей смотрел на корректора во все глаза и ничего не понимал.
— Но, похоже, — нахмурился тот, — ты перенес костер тяжело. Расскажешь? Лучше, если выговоришься.
— Да сейчас уже легче. Хотя…
Андрей стал рассказывать про Риту. Про ее ошибку, дознание, суд и костер. Когда он дошел до того момента, как пламя танцевало вокруг девушки, он остановился.
— Так ты что же, только свидетель?
— Да.
— Что-то я не очень понимаю, — покачал головой корректор. — Как же ты здесь оказался?
— Я не помню. Я осознал себя всего неделю назад. А до этого — Как во сне. Или вообще провалы. А что в паутине? Видно что-нибудь?
— Что-нибудь видно. Ну-ка одевайся. Разговор, боюсь, долгий.
Пока Андрей застегивал рубашку, корректор быстро чертил схему его паутины. Карандашом, ручкой и красным маркером.
— У тебя не раздвоение личности. Вот смотри.
Он положил рисунок перед Андреем.
— Ты свою паутину когда-нибудь видел?
— Конечно, в академии друг на друге тренировались.
— В академии «Солнце»? — улыбнулся врач.
— Да, это она, — Андрей улыбнулся в ответ.
— А академия «Луна», кстати, это что?
— Медицинская.
Зиньковец воззрился на Андрея.
— Очень интересно… Гляди сюда. Какого цвета паутина эссенса?
— Серебряного.
— Верно. Но серебряного карандаша у меня нет, поэтому нарисовал простым. Вот сколько в твоей сущности серебра. Дальше идут синие нити. А потом и третья часть — сиреневые.
— Это… не моя паутина, — губы Андрея задрожали, — это…
— Расщепление сущности. Вернее, даже не расщепление, а комбинирование из трех. И честно признаюсь: я вижу такое в первый раз. Видимо, твои двойные воспоминания связаны именно с этим.
Андрей смотрел на паутину, силясь понять.
— Где ты находишься, по-твоему? — спросил корректор.
— В медицинском центре, — тихо ответил Андрей.
— Правильно. А где медицинский центр?
— В подмосковном городке.
— Замечательно! А что за город такой?
— Это город, где я родился и вырос. Окончил школу. Потом… Нет, — задумался Андрей, — я ее не окончил, а ушел в техникум. Потом — в армию. Потом уже в академию.
Андрей рассказывал, глядя на обои с березками. Если б в этот момент он посмотрел на врача, то увидел бы, какие физиономии он корчит от удивления.
— А академию Эссенс ты окончил тоже здесь?
— Нет-нет. Тут я поступил в медицинскую, а после третьего курса… Стоп. Ну вот опять. Да что за чертовщина!
Андрей с досадой замолчал.
Врач тоже задумался, потом спросил:
— Скажи мне, Андрей. Только не спеши, подумай сначала. В том городе, где тебе прицепили значок-паутинку, есть медицинские академии?
— Нет! Что вы. Ничего подобного там и в помине нет. Я вообще не понимаю, как это можно лечить таблетками и уколами.
— А теория сущности тебе нравится?
— Еще бы!
— Андрей, слушай меня внимательно, сосредоточься. Вспоминай день выпуска, диплом, значок. Значок видишь?
— Да.
— Где, кстати, сейчас твой значок?
— Кажется, я оставил его там, в замке. В тог момент я его почти ненавидел.
— Из-за суда?
— Да.
— Ладно. Значит, тебе вручают диплом и прицепляют значок. Твои чувства?
— Я был очень горд. И рад. И чувствовал себя волшебником.
— И вспоминал, как ты впервые услышал про теорию сущности? Про академию? — подхватил корректор.
— Да. Мне в армии один парень рассказал…
— А где ты служил? — продолжал спрашивать корректор.
— В Северном регионе. Радиоперехват.
— Холодно было? — склонил к плечу голову Зиньковец. — Ты рассказывай, не отвлекайся.
Он поднял обе руки, одну положил Андрею на затылок, пальцами другой принялся осторожно шевелить над его головой.
— Зимой — не очень, доминус тринадцати, не больше. А вот лето холодное.
Я же с юга приехал, у нас каштаны распускались свечками, как раз в призыв. Под летний призыв попал. А в Баринске — ветра, шторма, корабли…
— В Баринске — полярный день как раз был?
Пальцы корректора заработали быстрее.
— Да, лето в самом разгаре.
— А каштаны где цвели?
— В Дмитровске. Целая аллея каштанов…
— В Дмитровске? Ты там жил? Я бывал в Дмитровске проездом. К морю ездил, в отпуск. Вокзал красивый в Дмитровске. Часы там такие…
— …С белками.
— С белками? Белок не помню. Помню циферблат светящийся. А твой дом далеко от вокзала?
Андрей молчал.
— А дальше — обрыв, — произнес он наконец.
— Не обрыв — кромка, — вздохнул корректор, опуская руки, — школу не помнишь?
— Нет.
— Маму, папу?
— Нет.
— А вокзал видишь, — заключил корректор.
— С трудом, но вижу. Я там на поезд садился, когда в академию уезжал.
— А другой вокзал помнишь?
— Откуда — на суд? — понял Андрей. — Еще бы!
— Это какой город?
— Невск.
— А суд где был?
— Сложное название, я его не запомнил. На берегу Тийского моря.
— Айсбург.
— Точно.
Взгляд Андрея потемнел.
— Как зовут трибунальщика, который вашим делом занимался?
— Артур Пелганен.
— Не знаю такую фамилию, я бы запомнил, — покачал головой корректор.
— Он мой ровесник, на год старше. Тоже у нас учился. А потом…
— А потом?..
— Подождите…
Глаза Андрея широко раскрылись, прозрачное, как эфир, воспоминание стало обретать форму…
* * *
— Но нам ведь всегда говорили: «Невиновные не горят»! — цепляется свидетель за последнюю соломинку.
— Не горят, — глухо вторит Артур.
— Но… я не понимаю…
— Ты никогда не видел «сожженных» магов?
— Нет, — вздрагивает свидетель.
Секунду поколебавшись, Артур отпирает ящик и, достав какой-то предмет, кладет передним на стол.
Это слегка оплавленный и почерневший по краям значок. Серебряная паутинка с буквой «А».
* * *
— Сожженный маг! Что такое «сожженный маг»? Вы тоже сказали — «сожженный»! — закричал Андрей.
— А Артур не объяснил тебе?
— Нет, он ничего больше не сказал. А я и спрашивать не мог.
— Сожженный маг, дорогой мой, это корректор, прошедший через костер. Как я, как ты, как твой Артур. Как твоя Рита.
— Как это? — прошептал Андрей.
Врач усмехнулся:
— Предметы первого курса помнишь?
— Да вроде…
— Что у тебя было по преобразовательной физике?
— Красная галка…
— Ну и?..
Андрей посидел с минуту, опустив голову и сокрушаясь, какой он бестолковый.
— Но не… портал же это, — неуверенно сказал он, — вроде нет сейчас таких сильных магов.
— Магов, может, и нет. Зато есть современная техника, способная воспроизвести технический портал между мирами, или коллатераль, как его называют.
Осталось выяснить, как ты попал в коллатераль. То есть в костер.
— Я?!
И тут Андрей понял.
— Так это, значит, не сон!
— Не молчи, рассказывай!
Сбиваясь, то и дело останавливаясь, Андрей рассказал про то, как он бросился к Рите, про сеть серебряных лучей, про видения: современный город, средневековый замок, снова тот же город, темнота. Врач слушал и качал головой.
— Однако! — произнес он, с уважением глядя на Андрея.
— А пришел в себя я уже дома. В квартире. Я в Интернете сидел. И еще я помню череду каких-то фактов: как на теплоходе плыву, потом вроде как на работу устраиваюсь… То ли было, то ли нет. Значит, Рита жива? Так где же она?!
— Видимо, в том мире, что ты назвал Средневековьем. Но точно это может знать только Трибунал.
— Да, мне как раз очень нужно связаться с Трибуналом! С этого же все и началось! Но какой же я болван! Так я — в другом мире! Стоп. Но как же… Ведь Стас — мой друг, он же… из этого мира.
Андрей, потрясенный, замолчал.
— Тот самый друг, который сказал про раздвоение личности?
— Да.
— Так откуда ты его знаешь?
Зиньковец, не отрываясь, смотрел на Андрея.
Эссенциалист поежился под его взглядом.
— Не знаю — откуда, — наконец сказал он. — Но я знаю про Стаса больше, чем про себя самого.
— Так. Ну-ка, ну-ка… Интересно!
Доктор прислонился к спинке стула, приготовившись слушать.
— А с чего начать-то? — Андрей потер лоб ладонью. — С детства?
Зиньковец сдвинул брови, перевел взгляд на березки, потом задумчиво спросил:
— Когда ты впервые встретил своего Стаса уже после костра? Помнишь?
— Конечно. Я пришел на свидание…
Андрей рассказал все подробно. И про Свету, и про встречу со старым другом, и про Дениса, и про программу. Психотерапевт не перебил его ни разу. Он лишь хмурился и все больше бледнел. Когда эссенс перешел к разговору о драке, доктор встал и нервно заходил по комнате.
— А где сейчас твой друг, знаешь? И кстати, как ты меня нашел? — перебил он Андрея.
— Света посоветовала. Она работает с лекарствами и с врачами общается, я у нее и спросил. Потому что чувствую — с ума схожу… А где Стас — я как раз и не знаю, мы должны были встретиться сегодня, а он не пришел. И я волнуюсь за него…
Зиньковец наконец сел.
— Андрей, я мало что понял в этой истории, кроме одного: кому-то нужны твои мозги. Вернее, не кому-то, а как раз этим ребятам, с программой. Говоришь, продвинутая контора?
— Судя по всему — да, — пожал плечами Андрей. — Большой офис, программистов там несколько отделов…
— Черт…
— Главное, понимаете, я совсем один. Не с кем посоветоваться. Стас был, да и тот…
Андрей замолчал, сбившись на полуслове.
— Послушайте, Константин Павлович…
— Давай на «ты».
— Хорошо. Я что-то не пойму: откуда я знаю Стаса?
Андрей был совершенно сбит с толку.
— А я ведь тебя именно об этом спросил, помнишь? — вздохнул доктор. — Я не знаток современной преобразовательной физики. Лабиринт я покинул почти двадцать пять лет назад, так же как ты, через коллатераль. И с тех пор понятия не имею о достижениях тамошних портальщиков…
— А что с вами произошло? — участливо спросил эссенс.
— А, сверхвоздействие. Да какая разница! Сейчас главное — спасти тебя. А Стас твой… Боюсь, он сам в этом деле замешан.
— Да не может быть!
Андрей подскочил на месте.
— Человек не может так притворяться! Да я бы почувствовал! Я же эссенциалист…
Врач покачал головой.
— Ну, дай бог. Хотя не верится мне.
— У тебя есть какая-нибудь связь с Лабиринтом? С Трибуналом?
Зиньковец кивнул.
— Есть их электронный адрес.
— Ох, как хорошо! — воскликнул Андрей.
— Да не очень. Я им несколько месяцев не пользовался. Скорее всего, он не изменился, но вот когда канал будет открыт? Может, сегодня, а может, через две недели. Минуту…
Врач схватил «мышку» и полез куда-то в документы.
— Вот он, адрес. Давай прямо сейчас попробуем отправить, вдруг повезет…
Андрей глянул на экран. Зиньковец набрал в адресной строке: www.perecrestoc.net.
Сайт не открывался.
— Эх… Недоступен. Письмо можно послать только с этого сервера. Буду пытаться каждый день. Так, слушай. Давай, ты у меня поживешь пока. Опасно тебе возвращаться…
— Да что они мне сделают?
— А вдруг сделают? Программу напишешь и…
Психотерапевт замолчал, видимо, сам испугавшись своих мыслей.
— Константин, я не могу так. Спасибо тебе большое. Но мне нужно Стаса найти. Я уверен: он ни при чем. Ему самому опасность угрожает.
— Да где ты его будешь искать, скажи на милость? По городу бегать?
— Не знаю пока. Но я подожду еще, хотя бы день. Он не мог надолго уехать. Со мной ничего не случится. Пока не закончим программу — я им нужен. А за это время ты постарайся с Трибуналом связаться.
— Мне все это не нравится! Но будь по-твоему… На один день я тебя отпущу. Только завтра чтобы — Как штык сюда! После работы.
Зиньковец помолчал.
— Запомни адрес на всякий случай. «Перекресток точка нет — это сайт, а письмо…»
Он защелкал по клавиатуре. На экране появилось: «shemelin#ee.lab».
— Черт его знает, как сложится. Последний раз мне приходили письма с этого адреса, но это было очень давно. Только со своего компьютера не отправляй.
«Шемелин, решетка, ее, точка, лаб». Запомни, вдруг пригодится.
* * *
Как только Андрей ушел, в кабинет Зиньковца вплыла женщина-медрегистратор.
— Костя, — мелодичным и слегка недовольным голосом пропела она, — что ты так долго! Время — десять!
Сидя за столом, Зиньковец складывал бумаги в папку и ничего не отвечал. Казалось, он о чем-то сосредоточенно думает.
— Костя! — громче позвала женщина. Врач отложил папку.
— Иди сюда, Оксанка, — строго сказал он, с шумом отодвигаясь от стола.
Медрегистратор слегка поджала губы и с опаской приблизилась к нему. Зиньковец усадил ее себе на колени.
— Ты знаешь, кто сейчас приходил? — спросил психотерапевт, внимательно следя за выражением лица женщины.
— Вот этот вот — Латушкин Андрей?
Она не спеша заправила за ухо прядь черных густых волос.
— Тебе это имя незнакомо?
— Н-нет как будто… — Потянулась, чтобы поцеловать Зиньковца, но он слегка отстранился.
— Погоди. Не знаешь? Только не ври!
— Да что случилось, Костя! — протянула девушка слегка обиженно, одергивая короткий халатик.
— Во-первых, он — эссенс. Во-вторых, у него искусственная сущность. Из-за этого — проблемы со здоровьем. В-третьих — его уговорили написать программу, а я не думаю, что в нашем городе много специалистов, программирующих сущность. Ты ничего мне сказать не хочешь?
Оксана покраснела.
— Ты думаешь, что я… Я его не знаю, честно!
— Похоже, и правда не знаешь, — вздохнул Зиньковец, — а вот твой портальщик, я уверен, знает!
— Костя, да ты что, ревнуешь до сих пор, что ли? — Женщина вспыхнула и вскочила с колен. — Я не видела Дэна больше года!
— Мне сейчас на это наплевать! — мрачно сказал психотерапевт. — Меня интересует: по какому праву он калечит жизнь мальчишке? Этот твой Дэн.
Ксана растерянно хлопала глазами.
— Ты говорила, он работает под эгидой Лиги, так?
— Ну да…
— Так вот, ничего подобного. Парень этот, я уверен, в Лабиринте считается погибшим. Никто и понятия не имеет, что он здесь, да еще с измененной сущностью. У него двоится память. У него трясутся руки. А виноват — твой драгоценный Дэн. Он — преступник, как и вся их Контора. И ты, кстати, ему в этом помогала.
Из глаз Ксаны брызнули слезы:
— Костя! Ну ты что! Ну зачем ты так!
Она разрыдалась.
Зиньковец поднялся и обнял ее за плечи. Женщина спрятала лицо у него на груди, продолжая всхлипывать.
— Оксаночка, — уже мягче сказал врач, гладя Ксану по голове. — Да я же о тебе беспокоюсь. Я тебя защитить хочу. Ты должна уехать, немедленно. Возьмем билет до Питера, поживешь в гостинице, пока все не утрясется. Ты же знаешь: Трибунал не будет разбираться — всех сожгут. Как только все закончится, я за тобой приеду.
Ксана подняла голову.
— Так… зачем? Зачем нам… Трибунал? — выговорила она сквозь слезы. — Мальчика жалко, да?
Зиньковец взял ее за подбородок и заглянул в глаза.
— Мальчика — жалко, да. Его девочка ждет. Он к ней в костер прыгнул, между прочим, — сурово проговорил врач. — А еще мне жалко других мальчиков и девочек, которых ждет потеря личности, если твой портальщик не уймется. Я обязан сообщить в Трибунал.
Он отпустил подбородок женщины.
— Тебе бы… только инквизитором работать! — прошипела Ксана.
Во взгляде Зиньковца сверкнуло пламя, но уже через мгновение его лицо стало спокойным.
— Ты… глупая девочка, — произнес он с расстановкой. — И ничего не знаешь, об инквизиции!
Он повернулся и вышел из кабинета.
