2. Партия йогов

Таджикистан, 1982

2.1. Ягнобский чай

Лето 1982 года я решил потратить на накачку сил для предстоявшей борьбы за выход из магического круга красной власти. Самое подходящее для такой накачки место – горный Таджикистан. Я предложил Айварасу и Вяйно составить мне компанию. В тот день, когда я приехал с Хайдар-акой и нашим кораническим грузом из Москвы в Душанбе, мои компаньоны уже сидели в долине Ягноба. Вовчик Сафаров, у которого останавливались Айварас и Вяйно, передал мне от них записку, в которой, однако, конкретное место встречи не было названо. Лишь упоминалась Ягнобская долина, где никто из нас никогда до этого не был. Главным локатором оставалась интуиция, и на нее изначально делалась ставка: если интуиция – двусторонняя – не сработает, то, стало быть, нет на то благословения свыше.

Я доехал на попутке до входа в ущелье. Дальше нужно было идти пешком. Сначала дорога привела меня в довольно крупный кишлак. Это очень живописное место в предгорьях Ягноба, с традиционными глинобитными ступенчатыми комплексами. Большинство местных девушек и женщин, попавшихся мне на глаза, были одеты в ярко-красное. Я сразу отметил характерную внешность и необычную одежду ягнобцев, являющихся отдельной восточно-иранской народностью, язык которой структурно близок к западно-памирским наречиям. Ягнобцы до сих пор слывут среди большинства таджиков «оташпараст». В ислам их удалось обратить лишь к середине XIX века, если не позже. По упорству в деле защиты автохтонного адата с ягнобцами могут сравниться разве что нуристанцы – небольшая народность на границе Афганистана и Пакистана, населяющая так называемый Кафиристан (популярное название Нуристана), «страну кафиров-неверных». Нуристан был исламизирован только к концу XIX столетия, но здесь до сих пор сохраняется племя калашей, носителей древней гиндукушской религии. Они тоже оташпараст.

Кишлак с девушками в красном, как выяснилось потом, был единственным в то время населенным пунктом во всей долине. Дальше, на протяжении всего пути к верховьям Ягноба, деревни стояли пустыми, так как местные жители были поголовно выселены в долину – на хлопок. Впрочем, встречались сюрпризы. Через пару часов подъема я вошел в зону глиняных останков одного из таких кишлаков. Продвигаясь вперед среди живописных руин, я увидел, как над одной из них вьется легкой дымок. Подойдя ближе, я обнаружил сидящего у костра деда с огромной белой бородой, и сам он тоже был весь в белом: рубаха, шаровары, чалма.

– Ассалому алейкум, бобо!

– Алейкум ассалом! Садись пить чай!

Как выяснилось, гостеприимный хозяин, разбивший свой полевой лагерь в руинах одного из домов с едва сохранившейся крышей, происходил из этого самого села. Отсюда родом и многие его родственники, которых власти несколько раз подряд выселяли из родных домов вниз, на хлопок. Людей вывезут – они через какое-то время возвращаются. Их опять вывезут – они опять вернутся. И так до трех-четырех раз. В долине климат для горцев непривычный – жаркий, влажный, тяжелый. Работа на хлопковом поле рабская; колючие коробочки нужно собирать, согнувшись в три погибели. Многие из переселенцев быстро сдали, особенно пожилые люди. Другие вновь и вновь пытались сбежать в горы, домой.

Белый бабай был одним из таких вечных возвращенцев. Он пришел этой весной сюда один и начал ремонтировать свой прежний дом с помощью природной глины, песка, камней и нехитрых инструментов, которые удалось принести с собой. Время от времени ему что-то подвозили сыновья на ишаке. Задача минимум – восстановить дом и бросить якорь, задача максимум – вновь освоить окружающий хозяйственный ландшафт всей семьей, а может быть, и всей махаллей! Дед напоил меня горячим зеленым чаем, восстанавливающим силы обезвоженного жарой путника. В один присест я выпил целый чайник. Бобо прочел молитву (иншаллах!), и я двинулся дальше.

По пути мне попалось священное дерево, увешанное ритуальными ленточками – разновидность местного святилища обо. Утомленный очередным двухчасовым переходом – по жаре, все время вверх, – я прилег отдохнуть в тени этого дерева и неожиданно заснул. Сон был коротким, но глубоким. Из неведомых бездн раскрывшегося подсознания некий анонимный голос сказал: «Вставай и иди!..» Я понял, что нужно двигаться дальше, и с этим импульсом проснулся. Усталость как рукой сняло. Прилив сил – необыкновенный. Я подхватил рюкзак и ломанул вперед.

На этот раз идти было очень легко, и тут я обнаружил, что инстинктивно дышу весьма специфическим образом. При вдохе носом язык прижимается к верхнему небу, как при звуке «л». При выдохе (опять же носом) язык опускается, словно при произнесении слога «ла», и рот открывается. Весь цикл вдоха и выдоха сопровождается своеобразной мантрой «хл-лах», производимой не голосом, а как бы воздушным потоком. Если попрактиковаться в этой мантре некоторое время, то потом можно не только правильно дышать при длительных физических нагрузках, но также использовать энергию этого дыхания для более серьезных операций.

Часа через четыре пути я увидел на противоположной стороне реки высокий холм, мегалитическим куполом высившийся над аккуратно укрепленной ровными рядами булыжников набережной бурного Ягноба, а на холме – две машущие руками голые человеческие фигуры. Это были Айварас и Вяйно. На ту сторону реки вел подвесной мост из связанных вместе бревен, типичный для этих мест. Я перешел реку и поднялся на Холм жизни, на самой вершине которого стоял Дом обитания. Это были развалины мечети, возведенной на месте древнего алтаря приверженцев огненной религии Заратустры. Здесь как раз и разложили свои спальники Айварас с Вяйно, встретившие меня, словно два ангела с блестящими в предзакатных лучах бронзовыми телами. Самое невероятное, что они совершенно непроизвольно, по наитию, вышли из мечети всего на пару минут посмотреть, нет ли меня на горизонте, а потом собирались вновь туда вернуться для длительной медитации.

Историю этих развалин мы узнали чуть позже от проходившего мимо пастуха, поделившегося с нами секретами ягнобской традиции. Место силы для стоянки мои друзья выбрали с точки зрения законов геомантии совершенно безукоризненно. Лучшего себе и не представить! С вершины холма открывалась захватывающая панорама долины. А прямо над нами уходил в небо заснеженный пик массива Заминкарор (Миродержец), вокруг которого, словно в подражание планетам, с завидной равномерностью кружили орлы – зоркие вестники Зевса. С холма к воде вела удобная тропинка, завершавшаяся песчаным и очень плоским пляжем, идеально подходившим для упражнений хатха-йоги и солнечных ванн.

Мы просидели на Холме жизни, наверное, недели две, накачивая поле для магического прорыва из советского котла. Я предложил провести коллективную агни-хотру – медитацию пяти огней. Функцию этих огней выполняют четыре костра, между которыми садится медитирующий йогин, а пятым огнем считается стоящее в зените солнце. Костры традиция предписывает делать побольше, чтобы едва шкура терпела! Тело, сидящее под палящим солнцем в окружении костров, начинает интенсивно потеть, выделяя ядовитые шлаки. Вместе с тем оно поглощает субстанцию огня, питающую тонкие структуры нервной системы и накапливаемую в специальных резервуарах – дань-тянях. Агни-хотра позволяет накачивать мощные силы, даруемые космическим Агни адептам его умного почитания.

Однако Вяйно и Айварас с некоторым подозрением относились к моим силовым практикам, предпочитая более традиционные для нашей линии варианты. Вместе с тем интересы дела вынуждали нас учиться отказываться от личных амбиций и взаимодействовать в поле общих перспектив. Мы наконец порешили, что агни-хотру я сделаю самостоятельно, когда Айварас и Вяйно пойдут на осмотр скальника у подножья Миродержца.

В тот день я с утра начал запасаться топливом. Стеблей сухой соломы было вокруг достаточно, однако для агни-хотры требуются серьезные костры, не соломенные. Выручили руины располагавшегося неподалеку кишлака, где я обнаружил замечательные деревянные перекрытия обвалившихся крыш. Таким образом, к полудню я смог сложить по сторонам света четыре солидные дровяные кучи. Потом густо натерся растительным маслом, поджег с ритуальной мантрой костры и сел в центре агни-мандалы.

Солнце палило нещадно, пот лил ручьями. Я старался сосредоточиться на дыхании, на процессе поглощения телом и нервной системой огненной субстанции живого света. Постепенно процесс стабилизировался, токи побежали по нужным каналам, и весь организм проникся вибрацией истинной агни-йоги. После этого полученную субстанцию нужно было преобразовать в своего рода психотронный снаряд, который, в свою очередь, уже выводился на космическую орбиту нужной траектории. У меня в данном случае вышел (видимо, от излишнего энтузиазма) даже некоторый перебор: правильно рассчитав долготу на 75° W, я перебрал почти на 35° по широте, в результате чего мою нирманакаю сначала занесло вообще за экватор и стабилизировало лишь чуть выше 5° N вместо ожидавшихся 42°. Потом оказалось, что Айварас и Вяйно выверили свои траектории точнее. Но эти детали уже не играли существенного значения. Главное – магический барьер был преодолен.

А пока что я сидел среди догоравших четырех костров во славу Агни, покрытый древесным пеплом, навеянным на меня гулявшим по площадке горным ветром. «Жаль, что нет бычьего навоза!» – подумалось мне. Обычно садху – просветленные аскеты – после процедуры агни-хотры покрывают себя тонким слоем смеси древесного пепла с бычьим навозом: своеобразным гигиеническим биоскафандром, предотвращающим кожные заболевания в климатических и санитарных условиях Южной Азии. За неимением навоза, я совершил омовение в Ягнобе, а потом стал собирать ужин. Молодцы все не возвращались. Начало темнеть. Вот уже и полные сумерки. Ребят нет. Я развел большой костер, жду. Их все нет и нет. Наконец где-то уже за полночь на фоне всплывающей со дна звездного океана серебряной Селены появились два человеческих силуэта. Я на всякий случай взял топорик: вдруг гоши? Нет, оказалось, свои.

Вяйно и Айварас выглядели совершенно изнуренными, но счастливыми. Рассказали, что они залезли на скалу, а потом потеряли ориентиры и не могли понять, куда двигаться дальше. Тем временем стемнело и спускаться стало уже совсем невозможно. Лишь после восхода луны в ее свете им удалось кое-как слезть со скалы. Это был, конечно, сильный кик. Айва-рас поведал, что, сидя наверху, на скалах Заминкарора, и медитируя, он принял окончательное решение оставить карьеру номенклатурного театрального деятеля в Литве и отправиться в неизведанное, желательно за океан. Это сидение наверху, на семи ветрах, наверное, можно было бы назвать ваю-хотрой – церемонией, посвященной Ваю, космическому ветру странствий.

В окрестностях нашего лагеря я набрал большой кулек ароматических трав для чая. Смесь получилась и в самом деле неплохая. Однако самое интересное произошло гораздо позже, незадолго до моего собственного отлета за океан. Как-то раз я совершенно случайно наткнулся в своей таллинской кухне на жестяную коробку с остатками травного сбора. Я не придал этой заначке никакого значения и просто заварил из нее вечерний чай. А ночью мне приснилась наша Гора жизни у булыжной набережной Ягноба, Дом обитания и Вяйно с Айварасом – словно два ангела с освещенными предзакатными лучами бронзовыми телами. Проснувшись, я сразу понял, что за чай выпил накануне. К сожалению, сбора хватило только на одну заварку, так что на новый опыт с чайной машиной времени надежды не оставалось.