Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
Летом 1978 года я вновь отправился в Среднюю Азию. На этот раз в Ташкент, в качестве скотогона. Неподалеку от Таллина располагалась скотобаза, с которой, как мне рассказали близкие друзья, по всему СССР отправляют племенных быков на расплод. Если поехать в такой тур сопровождающим, то можно заработать неплохие по тем временам деньги. Судите сами. Во-первых, командировочные из расчета червонец в сутки. Поездка в Среднюю Азию в товарняке с быками занимала примерно недели две. Это уже 140 рэ. Во-вторых, фирма оплачивала обратный билет в плацкартном вагоне, но в принципе можно было раскрутить ее и на купейный. В-третьих, оплата гостиницы в месте назначения. Плюс левая продажа взятых в поездку для скота кормов. Пачка сена – от пятеры и выше. Вот так сотни три теоретически набиралось, да еще и в Азии побываешь – чем не халява?
Мы устроились на скотобазу вместе с Юлькой – тоже любительницей попутешествовать. Всего в составе было четыре вагона, в каждом вагоне – пять-шесть быков. Сено грузили под завязку. Опытные проводники сразу предупредили: «Берите больше – хороший бизнес!» Еще мы взяли своих продуктов на первое время. В каждом вагоне – огромная бочка для воды скотине. Залили. В полдень со станции Юлемисте отчалили. Ну, рохи сафед! Помимо нас были еще три пары: две эстонские, одна русская – ветераны (в смысле скотопрогона). Как только отъехали от станции, русские тут же начали пить. Эстонцы держались. Мы с Юлькой вытерпели только первые сутки. На вторые откупорили первый из взятых с собой на аванс батлов бормотени. Стали дружить вагонами. Что ни станция, то мы к ним или они к нам. Один эстонский вагон не выдержал – развязался. Но другая пара четко блюла сухой закон. Крепкие хозяйственники, надо полагать!
Ну вот едем мы, едем потихонечку-полегонечку. Товарняк идет медленно; на станциях, в тупиках постаиваем. На маневрах трясет, быки шугаются, начинают отвязываться. А я до этого, надо сказать, с живыми быками не только общаться не умел – близко не подходил. Была у меня такая с детства быкобоязнь, после того как бабушка рассказала, что шибко рогатые могут быть агрессивными. На то и кольца в ноздрях, для подстраховки. А тут освобождается бычара, перетирает веревку – что с ним будешь делать? Начинает выделываться, на своих сородичей сзади наскакивать. Те тоже отвязываются – и понеслась! Хочешь не хочешь, надо принимать меры. Не Юльку же, в самом деле, посылать. Ну ничего, по пьяни не то что быки – море по колено. В общем, обрел я понемногу ковбойскую практику, научился им хвосты крутить, петли набрасывать, привязывать к вбитым в балку вагона железным петлям. Мало того, стал понемногу осваивать бычачью джигитовку. В вагоне делать особо нечего, особенно по вечерам. Темно, свечи зажигать нельзя (сено!), книжку не почитаешь. Вот так глушанешь стакан – и на быка. За рога возьмешься, по бокам наподдашь, начинает скотина скакать, а ты прямо как Чапай на лихом коне:
«Асса!» Юлька тоже наловчилась наездничать, вот мы с ней на пару и отрывались.
Притормозили как-то на очередной станции. Бухло как раз кончилось, надо бы в магазин слетать. Смотрю – а он, родимый, прямо напротив нашего вагона, и надпись белым по красному, как на праздничном транспаранте: «Сельпо». А перед входом – ишак привязанный (видимо, уже Казахстан). Ну я практику поездки на ишаках уже в Таджикистане освоил. Решил показать своей даме класс.
– Что, Юль, выйдем запасы пополнить?
Были мы, надо сказать, уже изрядно подпитые. Догнаться – святое дело! Выходим, словно индийские садху, насквозь пропахшие бычьим навозом, приближаемся к магазину. Тут я замечаю, что рядом с ишаком стоит колода для рубки дров, а в ней торчит топор. Я беру топор, обрубаю одним махом ишаку… привязь, вскакиваю на него и прямым ходом направляю животное в двери заведения. Въезжаю, как в вестерне, верхом в салун, поигрывая томагавком, и кричу продавщице:
– Эй, тетя, где тут у тебя водка?
У той лицо моментально белеет как мел: культурный шок, надо полагать. В магазине, кроме нас, никого. Помощи ждать неоткуда. Тут Юлька начинает истерично хохотать. Тетя в полном ошизении ничего не понимает. Я спешиваюсь, подхожу к прилавку:
– Будьте добры, мадам, две бутылки «Столичной»!
И достаю красную. Продавщица от вида денег понемногу приходит в себя:
– Вы чё, ребята?..
– Извините, у нас поезд сейчас тронется. Водочка-то найдется?
Она молча ставит передо мной две белые, нерешительно берет червонец. Я делаю широкий жест:
– Сдачи не надо!
Мы подхватываем батлы и, стебаясь «не-могу-больше», сматываемся из магазина. Заскакиваем в вагон. Локомотив дает свисток. Состав трогается. Я вижу, как из сельпо выскакивает ишак, а за ним – ошалевшая тетка, судорожно вертя головой и шаря взглядом по сторонам. Поздно, поезд ушел! Удивительное дело, как порой по пьяни все легко сходит с рук! На следующий день, естественно, пить было снова нечего. Причем не только в нашем вагоне. На очередном полустанке я снова отправился за добычей. Правда, на этот раз Юлька осталась с быками, а я пошел в поисках магазина с партнером из другого вагона. Мы перебрались через пути на станцию, но там ничего не нашли. Пошли дальше, в «город». Минут через пятнадцать обнаружили целительный вино-водочный источник. Взяли, как полагается, по паре поллитровок, идем назад. Что за ерунда? Что-то никак не можем понять, где же наши вагоны. Вроде как здесь стояли, или, возможно, мы перепутали пути? Хлебнули для ясности ума по полстакана – нет поезда! Туда-сюда: нет, и все тут. Отправляемся назад на станцию, ищем диспетчера. Его тоже нет, никто ничего не знает. Наконец один рабочий-путеец нам объясняет:
– Вагоны со скотом? Так их уже отогнали!
– Куда?
– А хрен его знает? Вперед!
Что делать? Тупо идти вперед по рельсам? А главное, по каким? Тут их не один десяток, семафоры, разъезды… Видим, стоит на путях тепловоз, без состава, и вроде как начинает заводиться. Мы – к нему. Заскакиваем на подножку, поднимаемся в кабину машиниста. Там сидят два человека.
– Мужики, мы скотогоны, от своих вагонов отстали! Не подвезете?
– Да вы что, здесь посторонним не положено.
– Мужики, век свободы не видать! Скотина осталась одна, без присмотра! Вилы!
– Ну хрен с вами. Выпить есть?
– А как же, за этим и ходили!
– Давайте, только в окна не высовывайтесь.
Мы пристроились в пилотской рубке, достали родимую. Плеснули в железную кружку, пустили по кругу.
– Вам ехать-то докуда?
– Кабы мы знали… Давай, вперед!
– Нам тут недалеко, – говорит тот, что у штурвала, – а там как знаете.
Ну спасибо и на этом. Где-то с полчаса мы гнали, совершенно не понимая куда. Рельсы перед нами сплетались и расплетались, и кто знает, не отвели ли наш состав по ним куда-нибудь в сторону от столбового пути. Да и где он – столбовой? Наконец локомотив остановился.
– Ну вот, мы дальше не едем.
– Да вот же наши быки! – вдруг радостно кричит мой партнер.
В самом деле: буквально в ста метрах от нас, на одном из параллельных путей, мы увидели четыре знакомых вагона!
– Ну спасибо, мужики, выручили!
Машинисты подозрительно посмотрели на нас. Наверное, подумали они, просто бомжи какие-то на халяву едут абы куда. Ну не может быть такого, чтобы так, на шару, как в такси – прямо к месту назначения. Но мы уже с энтузиазмом пересекали железнодорожное полотно в направлении родных теплушек, откуда раздавалось веселящее сердце мычание наших рогатых питомцев. Едва мы заскочили внутрь, как состав тронулся. Успели буквально в последнюю минуту!
– А ты где был? – спросила меня с пьяного просонья Юлька, все это время, видимо, рубившаяся на сене в углу вагона.
– Как где? Вот, принес! – И я торжествующе продемонстрировал ей очередную «Столичную».
– Ну раз так, наливай!..
Через несколько дней степного перегона на горизонте замаячили огни большого города, причем в его контурах явно угадывались многоэтажные дома, а не приземистые сакли, составлявшие основную часть жилого фонда тогдашнего Казахстана. Это что еще такое? Вроде как на карте ничего подобного в этих местах не обозначено. Уж не «белочка» ли посетила с многодневного перепоя? А город-призрак тем временем неуклонно приближался. Состав постепенно замедлял ход, и вот он уже едва ползет со скоростью велосипеда. Впереди по ходу движения в смеркающемся воздухе стало вырисовываться приземистое здание вокзала, стоявшее чуть ли не прямо посреди голой степи, тогда как мерцавший окнами многоэтажек блочный массив постепенно отходил в сторону, словно убегая от любопытных глаз не посвященных в тайны степного миража. А вот и платформа. Вдоль всей ее протяженности стояла плотная цепочка автоматчиков в военной форме, а на фасаде вокзальной коробки красовалась загадочная надпись: «Тюратам». Это что еще за чертовщина? Зона, что ли? Наш поезд плавно, не останавливаясь, прошел вдоль всей платформы. Я пытался разглядеть поподробнее немногочисленную публику за линией оцепления. На зэков вроде не похожи, на казахов тоже. Сплошь лица славянской национальности. Высунувшись из теплушки, глянул в хвост состава и увидел голову коллеги из соседнего вагона.
– Послушай, это что за «тюра» такая? Зона?
– А ты не знаешь? Э-э, это же Байконур!
– Байконур? А что ж написано «Тюратам»?
– Тюратам – название станции, а город называется Байконур. Запретная зона, секретный объект. На карте не обозначен.
На следующий день мы прибыли в Кызыл-Орду. «Кызыл» по-казахски значит «красная», но в данном случае речь шла не о какой-то там Красной Орде чингисидов, по аналогии с Белой или Золотой, а о Красной столице – первой столице красного Казахстана на заре советской власти в этих местах в начале 20-х годов XX века. Я соскочил на землю размять конечности. Прямо напротив наших теплушек стояло несколько желтых цистерн, в которых обычно перевозят мазут и всякие жидкости. Из соседнего вагона выскочил горячий эстонский парень, тоже спросонья.
– Это что за ерунда? – механически спросил он меня, пальцем указывая на цистерны. – Их как-то можно обойти, посмотреть, что там на станции? Может быть, пиво есть? А то мне эта «Московская» уже вот так! – Он поднес ладонь к горлу.
– Хрен его знает.
– Пойду посмотрю.
Он схватился обеими руками за железную лесенку, припаянную к цистерне, и рванулся вверх. Забравшись на емкость, огляделся вокруг:
– Ни хрена тут нет, одни вагоны!
– Эй, посмотри, что там внутри! – крикнул ему русский ветеран, тоже вываливший из вагона на свежий воздух (если можно так назвать пыльную атмосферу сорокаградусной жары резко континентальной полупустыни).
Эстонский парень рванул крышку люка на себя. Та поддалась и со скрипом открылась. Парень сунул в отверстие сначала голову, затем руку:
– Kuradi raisk, siin on veini! – воскликнул он с интонацией крайнего удивления. – Ребята, здесь вино!
– Ведра, несите ведра! – мгновенно отреагировал на благую весть ветеран.
В каждом вагоне мы держали по четыре стандартных ведра – носить воду быкам, если рядом с вагоном не найдется подходящего шланга, достававшего до бочек. Вмиг была составлена живая цепь-конвейер, по которой ведра передавались из рук в руки: снизу-вверх пустые и обратно – уже наполненные целительной восемнадцатиградусной влагой настоящего белого вина. Правда, чьего производства, установить не удалось, но не в этом счастье! Вероятно, цистерны шли на Байконур, тамошнему персоналу тайного космического объекта. За вредность, так сказать. Говорят, белое вино снимает радиацию. В считаные минуты все 16 ведер были до краев наполнены искрящимся соком Диониса, и мистерии начались, затянувшись, как и положено в таких случаях, на всю ночь…
Покинув Красную Орду с ее верблюдами и вросшими в бурый песок саманными хижинами туземцев – потомков первых комиссаров советской власти на древней Казахской земле, – мы достигли на следующее утро другого знакового места республики: города Туркестана (древней Ясы), основанного еще в 490 году до нашей эры. Здесь некогда жил и творил известный в Средней Азии шейх из ордена кадирийя Ходжа Ахмет ибн Ибрагим аль Ясави (1041–1166), который считается основоположником не только тюркского суфизма (по линии Абу-Бакра – Салмана Фарси – Абу Йакуба Йусуфа аль Хамадани аль Бузакджирди), но и тюркской поэзии. Его произведение «Диван-и-хикмет» («Книга мудрости», или «Хикметы») до сих пор почитается мюридами основанного шейхом тариката ясавийя, декларирующими стихи мастера во время бурных зикров, которые часто заканчиваются для наиболее рьяных адептов впадением в состояние экстатического катарсиса на пороге комы.
Если влюблен, встань на путь любви,
Мир сей отвергни – пример Адхам.
Разумный, не пытайся страдать ради богатства.
В Судный день возмездия ждут, друзья.
Тайн вина испил влюбленный, не зная себя.
Сладостей мира сего и в глаза не возьмет,
Сто тысяч советов не войдут в его разум,
Как цветник расцвел, и себя не знает, друзья.
На рубеже XV–XVI веков по личному распоряжению эмира Тимура в Туркестане на месте захоронения Ахмета Ясави был сооружен величественный мавзолей Хазрат-султан. В советское время строение пришло в упадок, но тайные суфии продолжали посещать святыню, совершая на ее территории секретные орденские ритуалы в соответствии с установившейся традицией.
Мне обо всем этом рассказывал Хальянд, и, прибыв сюда, я испытывал непреодолимое желание увидеть все своими глазами. На мое предложение осмотреть местные достопримечательности Юлька ответила категорическим отказом: а вдруг поезд уйдет без нас? В самом деле, повторять эксперимент с погоней на тепловозе до пункта Игрек мне тоже не улыбалось. Может быть, узнать поточнее расписание? Я отправился в диспетчерскую. Там, на удивление, нашлась сотрудница, которая в самом деле смогла дать на этот счет более-менее определенную информацию:
– Вагоны с быками из Эстонии? Да, есть такие. Мы вас загоним на запасной путь и будете там стоять минимум до завтрашнего утра.
– Так долго?
– Ну ничего, отдохнете…
Я выяснил, где находятся эти самые пути, а заодно как добраться до мавзолея шейха Ясави, которого тут знает каждая собака. Для этого нужно было пересечь практически весь город: от привокзальной площади пройти по центральной улице до другой площади-развязки, потом свернуть направо и пилить до огромного пустыря, посреди которого и располагался знаменитый мазар в окружении других культовых построек. Хазрат-султан – это огромное сооружение под стать знаменитым самаркандским комплексам, с примыкающей крепостной стеной. В непосредственной близости от мавзолея находятся Джума-мечеть – усыпальница внучки Улугбека, Рабии-Султан-бегим, а также средневековая баня с характерными куполами и священный колодец, к вороту которого паломники привязывают цветастые ленточки. Здесь же расположен лабиринт подземелий Хильвет, где шейх, согласно легенде, провел последние 12 лет своей земной жизни, полностью удалившись от света (в прямом и переносном смыслах слова).
Я спустился в эти подземелья, чтобы немного очухаться от жары и погрузиться в атмосферу мистического трипа. К тому же поле тут, надо полагать, качалось дервишами как минимум на протяжении последних восьми столетий. Было очень душно, да еще дал себя знать запах бычьего навоза, пропитавший мою одежду за полторы недели вагонной жизни. Я вспомнил, что индийские садху специально мажут тело этим навозом, присыпая сверху пеплом. Считается, что это очень полезно, очищает кожу и омолаживает душу. Народная медицина – истинная аюрведа! Эта мысль немного расслабила, и вскоре я, сам того не замечая, закемарил в подземном гроте ясавийя безмятежным галлюцинозом параноидального раскрытия.
Сойдя под землю, я наполнился зарей.
И песнопениям суфийским близок стал…
Я вернулся назад часа через четыре. Наши вагоны к тому времени уже отогнали на запасные пути. Народ рубился по теплушкам. Юлька спала. Делать было нечего. Выбрался наружу пройтись вдоль состава туда-сюда. Навстречу шел казах-путеец, постукивая молоточком по колесам. И тут я увидел, как он смачно сплюнул зеленую жижу – насвай! Все это живо напомнило мне прошлогоднюю поездку в Таджикистан со всеми кайфами и вызвало эйфорическое предчувствие новых приключений в духе мистического истерна.
– Брат, есть закурить? – панибратски спросил я путейца.
– Извини, я не курю…
– Ну я имею в виду, покурить насвай.
– Ах, нас? На, пожалуйста.
Путеец достал из кармана штанов сложенный целлофановый пакетик, сыпанул мне оттуда на ладонь горочку. Казахский нас совсем не походил на таджикский. Если в Душанбе это зелье имело вид мелко скатанных темно-зеленых шариков, то здесь это было больше похоже на какую-то серую солому, едва ли не анашу. Я для верности понюхал препарат:
– Как-то странно выглядит, никогда такой не видел.
– Да, сухой немножко. Жарко!
Путеец бросил себе в рот новую щепотку и отправился дальше, все так же постукивая молоточком. Я вернулся к вагону, сел в дверях. Хорошо! Насыпал себе под язык казахского сенца. Эта разновидность насвая совершенно не щипала. Суховат! Поскольку главное удовольствие в «сухом коньяке» для меня заключается именно в пощипывании, я не стал долго сосать эту солому и сплюнул буквально через минуту. А еще через минуту почему-то начала кружиться голова, и вдогонку пошел приход утробной тошноты.
Я решил прилечь на сенцо в глубине вагона. Но тошнота даже в лежачем состоянии никуда не исчезла, а лишь усилилась. Чувствую, сейчас вообще будет полоскать. Главное – не в вагоне! Высунулся наружу, дал, словно кашалот, мощную струю. А мне все не легчает. Вот так, понеслось-поехало… Чем дальше, тем хуже. И тут мозг прошила кристально-ясная интуиция: «Цинк!» Я вдруг понял, что все это – признаки отравления, которое я схватил, бухая вайн из оцинкованного ведра. Ведь ядовитые свойства цинка известны, и, вероятно, набранное накануне байконурское вино насквозь пропиталось этим элементом, превратившись из дионисийского сока жизни в чудовищный ракшасный яд калакуту! Паника парализовала волю:
– Юль, мы все отравлены! Мы выпили яд!
Юлька, до этого молча наблюдавшая мои метания, полагая, что меня просто полощет из-за перебуха, встрепенулась:
– Какой яд, что с тобой?
– Я тебе говорю: мы все отравлены! Мы набрали вайн в оцинкованные ведра, а это смертельно опасно. Вот меня уже прихватило. Ты сама как?
– Да вроде нормально.
– Ну это пока. Меня тоже только сейчас забрало, зато как круто! Сходи в соседние вагоны, посмотри, как они там.
Юлька, видимо, тоже забеспокоилась, пошла глядеть. Через минуту возвращается назад.
– Ну что?
– По-моему, спят.
– Все спят?
– Ну в соседнем вагоне – все. В другом тоже вроде как лежат…
– Это они не спят, возможно, уже откинулись! Пойди разбуди их, а если не встают, надо вызывать cкорую!
Тут мою подругу, видимо, в самом деле пробило: а вдруг и правда отравились? Вон мне-то реально плохо! Она бросилась будить спавших. Я на четырех конечностях отправился за ней, крича вдогонку:
– Это бухло нужно срочно выливать, а то еще и улика будет!
Превозмогая тошноту, я выбрался из нашего вагона и бросился в соседний. Юльке тем временем уже удалось кое-как растолкать народ:
– Вино отравлено цинком, нужно срочно выливать! Володя уже откидывается!
Потихоньку началась общая паника. «Цинк! Ебтыть! Что делать-то? Сливать нахуй!»
Это была, наверное, забавная сцена, если смотреть со стороны: в полухлам упитые скотогоны выливают из вагонов ведрами вино прямо под колеса поезда! Шмон пошел тоже серьезный. Главное – замести следы. А то, похоже, ветераны траванулись серьезно – не встают, и все тут. Мы с Юлькой бросились к их ведрам – пока не поздно. Слили. Интенсивно работая на ликвидации следов цинковой катастрофы, я даже как-то не заметил, что меня начало понемногу отпускать, а когда вернулся в вагон, то, к великой для себя радости, обнаружил, что рвотные симптомы практически прекратились, да и голова уже не так кружится. Слава богу, вовремя спохватился.
Я снова завалился на лежанку, внутренне умиротворяясь. А когда совсем расслабился и муть окончательно прошла, то в просветлевший мозг, словно всеразрешающая молния, ворвалась новая интуиция: «Это не цинк, это насвай!» И я понял, что тошнило-то меня вовсе не от оцинкованных ведер, а от казахской соломы, которую я положил под язык, будучи в нетрезвом состоянии. Так вот где собака зарыта! Это открытие было просто обескураживающим. Как же так, а что же с вином? Поздно, дорогой, поезд ушел!
Я, разумеется, никому не стал говорить о своем открытии. А то, не дай бог, даже сложно себе представить, что начнется. Заставят ежедневно убухивать всю команду за свой счет до самого Ташкента! Даже Юльке не сказал – чего доброго, проговорится по пьянке. Впрочем, с мистической точки зрения я вполне мог представить себе ситуацию, что это сам шейх Ахмет заставил нас вылить вино, не позволив пьянствовать в святом городе…
Ночью быки в вагоне почему-то вели себя очень неспокойно: прыгали, лягались, неоднократно перетирали привязь. Мне постоянно приходилось совершенствовать свои ковбойские навыки, усмиряя распоясавшихся животных, так что заснуть удалось только к утру. Но сон этот был тоже неспокойным. Мне снилась бесновавшаяся скотина, рискованным образом пытавшаяся нас с Юлькой забодать и затоптать. А проснувшись, я совершенно неожиданно вспомнил рассказанный некогда Хальяндом сюжет из жития Ахмета Ясави.
Эмир Тимур в ознаменование своей окончательной победы над Золотой Ордой и сожжения ее столицы Сарай-Берке решил возвести над могилой глубоко почитаемого им шейха величественный мавзолей. Строение было почти готово, но вдруг среди ночи явился огромный синий бык и разметал рогами все созданное. Рабочие снова начали кладку стен, и опять незадолго до финального аккорда тот же бык все заново сровнял с землей. Эта ситуация повторялась несколько раз, пока Тимуру не приснился сон, в котором некий старец сообщил, что сначала надо бы построить мавзолей для учителя шейха Баба Арслана (он же известный приближенный самого пророка Салман Фарси, который якобы в трехсотлетнем возрасте переселился из Аравии в Туркестан и взял мальчика Ахмета себе в ученики). Эмир все понял, и после этого ночные рейды синего бычары прекратились.
Как утверждает легенда, Баб Арслан похоронен в изголовье Ахмета Ясави. В самом ли деле это исторический Салман Фарси, утверждать не берусь. Тем не менее с именем знаменитого перса мне приходилось не раз встречаться при знакомстве с легендами и инициатическими историями суфийских братств Средней Азии. Видимо, какая-то барака этого пира в самом деле дошла до этих мест в самом центре евразийского массива.
На следующий день мы прибыли в город Арысь, который связан с именем еще одной знаменитости в мире исламских авторитетов – энциклопедиста Абу Насра Мухаммеда ибн Мухаммеда ибн Тархана ибн Узлага аль-Фараби ат-Турки (873–950), родившегося в этой местности. Аль-Фараби был в свое время крупнейшим на Востоке знатоком творчества Платона и Аристотеля и снискал по этому поводу титул «второго (то есть после Аристотеля) учителя». Он оказал заметное влияние на такие светила ориентальной мысли, как Ибн Сина, Ибн Баджа, Ибн Туфейль, Ибн Рушд, а также на философию и науку средневековой Западной Европы.
Арысь встретила нас тучами мух, совершенно неожиданно появившихся в нашем вагоне, словно по мановению волшебной палочки злобного колдуна. Вот этого еще не хватало! С другой стороны, вместе с мухами появились покупатели сена. Наши более опытные коллеги объяснили, что всем нужно держать одну цену, согласно непреложным законам торговой монополии: 10 рэ за тюк. Местные дехкане немного поломались, но потом согласились. Мы с Юлькой сдали им практически все запасы сотни за три, оставив лишь самый минимум, на пару кормежек – ведь Ташкент был уже совсем рядом, в пределах одного-двух перегонов. Так что, если следовать мистической логике, шейх Ахмет Ясави лишил нас вина, а муаллим Аль-Фараби осыпал деньгами.
В столицу советского Узбекистана мы прибыли к вечеру следующего дня. Принимающая сторона разместила нашу группу прямо на территории скотобазы, в небольшом домике на живописном склоне зеленого холма, откуда открывался захватывающий вид на огромный город и колоссальную голубую стену Чаткальского хребта, прикрытую белым одеялом вечных снегов «небесной страны» Тянь-Шань. Нам нужно было пересидеть здесь дней пять в ожидании московского поезда. Сдав быков, наша команда погрузилась в тотальный гедонизм, благо сенные деньги позволяли гулять на полную. Местный аборигенаж, правда, несколько напрягали полураздетые телеса наших дам, загоравших прямо рядом с домиком в перерывах между возлияниями и походами в город за бухлом и прочими товарами первостепенной необходимости.
На одном из базаров я по случаю купил пакетик с насваем. Во время очередной нашей посиделки русская дама из ветеранов-скотогонов поинтересовалась, что это такое я положил себе под язык. В ее тоне угадывалось подозрение, что я, возможно, использую неведомые коллективу азиатские кайфы… Я, конечно, объяснил ей, в чем дело, и она тут же стала просить попробовать. Как я ни пытался указать на возможные издержки насвая, особенно под газом, ничего не помогало. Ну что ж, вольному воля. Я сыпанул ветеранше щепотку, совсем маленькую. «А себе ты больше насыпаешь!» Укор понял. Сыпанул еще, с горкой. Как того и следовало ожидать, через пару минут повторился эффект «оцинкованного ведра», только на порядок сильнее. Даму так чудовищно рвало всю ночь, она так голосила, что хотели даже вызывать скорую. Благо телефона не было, а идти в кромешной тьме неизвестно куда никто не решился. Лишь к утру ее немного отпустило. Странно, что после этого случая тетя стала воспринимать меня едва ли не как личного врага, пытавшегося ее чуть ли не отравить. Напоминания о предупреждении не действовали. Женская логика!
Центр Ташкента мне местами чем-то напоминал Москву: большие дома, толпа народу, много машин. Молодежь зарилась на мои джинсы, принимая, видимо, за иностранца. Несколько раз даже пытались заговаривать по-английски. Один парень, примерно мой ровесник, обратился сразу по-русски и, узнав, что мы из Эстонии, предложил присылать ему «с Запада» джинсы в любом количестве, а рассчитываться он будет потом, после продажи – но щедро.
Однажды я решил сходить в старый город – нечто вроде традиционалистского узбекского гетто в индустриально-интернациональном мегаполисе советского формата. Заодно хотелось показать Юльке аутентичный Восток, который произвел на меня своей забойностью неизгладимое впечатление во время первого посещения Средней Азии. В старом городе, с его узкими кривыми улочками между саманными дувалами и нагромождением глинобитных хозяйственно-жилых комплексов в духе многокомпонентной древневосточной агломерации, русские практически не жили. «А вам зачем туда?» – с удивлением спросила меня толстая тетка, торговавшая пивом у трамвайной остановки, с которой мы собирались отправиться в сторону Себзара. Юлька непременно хотела догнаться, и мы к распитому перед выходом «в свет» батлу добавили еще по большой кружке холодного пенного напитка – так сказать, залакировали.
Говорят, Ташкент много потерял после знаменитого землетрясения 1966 года, когда существенная часть старого города была разрушена. Тем не менее народ здесь, к таким оказиям привыкший, отстраивается быстро. Да и традиционные технологии позволяют возвести целый жилой комплекс на три-четыре семьи буквально за несколько месяцев: глина мешай, камень кидай, кирпич туда-сюда клади!.. Побродив между глухими стенами домов и купольными мавзолеями суфийских шейхов, мы наконец наткнулись на чайхану, где попить зеленого чайку, да еще в такую жару, сам Аллах велел. Поднялись по ступенькам на крытую террасу, вошли в помещение. Тут, в отличие от таджикских заведений аналогичного профиля, не было ни суф, ни курпачей. Бабаи сидели на стульях за банальными столами. Другая существенная разница узбекского образа жизни с таджикским, бросившаяся мне в глаза, состояла в том, что таджикские аксакалы, как правило, одеты в пестрые халаты с разноцветными кушаками, а в качестве головного убора накручивают чалму с длинным свободным концом, тогда как узбекские предпочитают простые белые рубахи и черные тюбетейки.
Когда мы вошли, все сразу замолчали и тупо уставились на нас. Я усадил Юльку за свободный стол, подошел к окну раздачи и тоже молча заказал два чая, показав пальцем на стакан и затем сделав знак victory. В чайхане не было ни одной женщины, бабаи продолжали пялиться на нас. Уже будучи знаком с особенностями азиатской психологии, я попытался объяснить Юльке на конспиративном эстонском языке, чтобы она не говорил по-русски, иначе наше посещение смогут оценить как наглую бестактность колонизаторов в отношении священных устоев национального образа жизни. Пусть лучше принимают за иностранных туристов.
В этот момент в заведение вошел какой-то очень странный человек бомжового типа. Он сразу что-то громко всем кинул и полностью перетянул внимание аудитории на себя. Бабаи одобрительно зашевелились, пригласили человека к одному из столов, чайханщик тут же вынес свежую лепешку и доверху налитый стакан чаю, наполовину заполненный сахарными кубиками. Вошедший же, не переставая, что-то гнал по-узбекски, смеша народ. К его столу подсели еще несколько человек, другие с интересом развернулись туда лицом. Вероятно, это был бродячий дервиш, канавший для советских властей под сумасшедшего. Такие люди часто пасутся в Азии в чайханах и на базарах, устраивая нечто вроде театра одного актера с мистическим и социальным подтекстом.
Юльку тем временем все больше и больше развозило в душном пространстве чайханы. Она начала совсем зарубаться, норовя подремать за столом. Тут дервиш что-то очередное выдал, видимо, про нас, потому что вдруг все бабаи как один обернулись в нашу сторону, а тот вдогонку еще и коварно застебался. Юлька подняла голову и, глядя на дервиша, застебалась в ответ, а затем, резко прервав веселье и состроив загадочную мину, вытянула в сторону мастера указательный палец, подвигала им влево-вправо и громко произнесла:
– Ära räägi!
Все прямо опешили, дервиш перестал смеяться.
– Kuradi raisk! – выпалила Юлька. – Sitta ruttu, karu tuleb!
И опять застебалась. Я понял, что пора делать отсюда ноги, иначе в лучшем случае просто попадем в ташкентский вытрезвитель – можно только себе представить, какая дичь!
– Sorry gentlemen, we are foreigners! – Я надеялся, что магия английской речи затормозит неадекватные реакции аксакалов, возможные в данной ситуации. – Fuck you, babe, let's get out of here!
Схватив Юльку за руку, я потащил подругу к выходу, лихорадочно пытаясь втолковать, что нужно срочно скипать, если она не желает очутиться в местном зиндане. Народ безмолвствовал. Когда мы спускались с террасы, сзади послышался ехидный смешок дервиша, сопровождаемый общим хохотом бабаев. Ну иншалла, кажется, пронесло… Я зарядил первую попавшуюся частную тачку, и через полчаса мы были у себя на базе.
Войти с помощью соц. сетей: