Вес Монтгомери

При участии Леди Джейн и Энн-Маргрет мы сняли фильм и репетировали пьесу. На церемонии открытия должна была появиться Нагаяма Миэ по кличке Клаудиа Кардинале, в ночной сорочке. Я распространил билеты среди любительниц радиоламп в Яманотэ, в химической школе и среди учениц в Асахи с объявлением, что это будет первый рок-фестиваль в Сасэбо. Учителя делали вид, что ничего не замечают. Было бы неправдой сказать, что, после того как известие о фестивале распространилось, я каждое утро находил у себя на парте гору из букетов цветов, мягких игрушек, коробок шоколадных конфет, девичьих исповедей с вложенными в конверт фотографиями и записками: «Я предлагаю вам тело и душу. Ничего, что я немного поранилась радиолампой…», бумажных банкнот, денежных чеков и сберкнижек. Разумеется, нет. Но все эти дни у меня с лица не сползала улыбка. От природы меланхоличный, Адама тщетно старался опустить меня, витающего в облаках, на твердую землю.

Я, Адама и Ивасэ пили кофе с молоком в кафе «Бульвар», поджидая ангелицу и ее подругу-чаровницу.

– Что это такое? Просто молоко с привкусом кофе! – воскликнул Адама, который не мог оценить кофе с молоком. На это я сказал ему, что РЕМБО всегда пил кофе с молоком, о чем и написал в своем «Сезоне в аду», где утверждает, что те, кто не способен оценить его вкус, не могут обсуждать вопросы искусства.

– Рембо? Чушь. Когда Рембо писал стихи, он хлестал абсент.

– Откуда тебе известно?

– Об этом написано в книге Кобаяси Хидэо. В последнее время Адама читал запоем. От природы склонный накапливать знания, он тщательно изучал все, что его действительно интересовало. Хотя еще недавно ему с легкостью можно было втирать что-либо подобное, теперь это стало намного труднее. Только накануне я был ошеломлен, что он только что прочел «Чуму» Камю, «Преступников» Батайя и «Наоборот» Гюйсманса. Я выразил удивление, что он так долго до них добирался, но в душе был потрясен. Разумеется, я уже прочел полное собрание сочинений Сартра, и «В поисках утраченного времени» Пруста, и «Улисса» Джойса, и «Собрание мировой литературы», и «Шедевры литературы Востока и Запада», не говоря уже о «Великих мировых мыслителях» или «Собрании мистических сочинений» в издании Кавадэ, «Камасутру», «Капитал», «Войну и мир», «Божественную комедию», «Смертельную болезнь», собрание сочинений Джона Кейнза, собрание сочинений Дьердя Лукача, собрание сочинений Танидзаки. Но я помнил только их названия. На самом же деле я больше всего любил и даже помечал красной тушью комиксы, такие как «Завтрашний Джо», «Путь дракона», «Ронин Муёносукэ», «ГЕНИАЛЬНЫЙ БАКАБОН». Однако мне не хотелось, чтобы Адама затмил меня своим интеллектом. Сегодня после обсуждения с ангелицей и Энн-Маргрет нашего фильма и пьесы мы собирались встретиться в кафе-баре с Нагаяма Миэ, чтобы обсудить ее появление во время церемонии открытия. В такой день никому не удалось бы стереть улыбки с наших лиц.

– Кэн, а где мы все это устроим?

Почему Адама ко всему подходит так реалистично? Может быть, он лишен мечтательности, воображения? Мне стало его жалко. Возможно, причиной всему то, что в детстве он рос в другой обстановке. Я бы солгал, если бы сказал, что вырос в тени залитых солнцем апельсиновых рощиц, плескался в горных потоках, в которых поблескивали серебристые рыбки, в окружении заведений, где американские солдаты с их семьями вальсировали ночи напролет. На самом деле я рос в отдельном доме, рядом с которым имелись четыре мандариновых дерева и маленький пруд с золотыми рыбками, слушая вопли шлюх, которые устраивали состязания с американскими солдатами. Но там не было угольных отвалов. Терриконы в послевоенной Японии стали символом стремительного экономического подъема, и в них не было ни капли романтики. Среди терриконов мечты не рождаются.

– Нам нужно какое-нибудь помещение.

– Ни малейшей идеи. Чего ты ухмыляешься? Не можем же мы устроить фестиваль, попивая кофе с молоком и хихикая? Нам нужно арендовать тренировочный зал в Северной школе.

– Мало шансов, что они согласятся.

– Разумеется, нет. Нас выпрут из школы.

– Похоже, у нас возникают сложности.

– Во всем. Чтобы получить разрешение воспользоваться Общественным центром или муниципальным залом, нужно подать бумаги с описанием предполагаемой программы, заверенные печатью продюсера. А у тебя, Кэн, есть личная печать?

– Правда? Это все осложняет.

– А как быть с билетами? Как их распространять?

– Раздавать. Распродавать.

– Идиот, где ты собираешься их напечатать? Если мы обратимся в городские типографии, они сообщат об этом в школу.

Он был прав. Хотя его реалистический подход взрос среди терриконов, но у меня с лица исчезла улыбка.

– В таком случае, почему бы не сделать билеты вручную?

– Тысячу штук вручную?

– Нет, так не пойдет. Тысяча билетов, написанных от руки…

Изготовить билеты вручную или напечатать их на мимеографе было недопустимым. Такое может сгодиться только для приглашений на день рождения или торжество с представлением для стариков.

– Что же нам делать? Отменять фестиваль? – спросил Адама и посмотрел на меня, не скрывая довольного выражения на лице. – Послушай. У меня есть брат в Хиросимском университете. Я могу попросить его сделать их в университетской типографии. Годится? Это не наборная печать и не офсет, они печатают с пленок. Поскольку типография принадлежит университету, это обойдется в полцены. Теперь насчет помещения. Мы можем использовать клуб рабочих у входа на военную базу. Там проводятся профсоюзные собрания, но нерегулярно. Нужно только, чтобы кто-то из руководителей рабочего комитета поставил печать на заявку. Арендовать его будет несложно, а стулья можно вообще убрать. Если все будут сидеть на полу, то, думаю, тысяча человек не уместится, но, по моим подсчетам, восемьсот войдет. В Сасэбо нет вообще ни одного зала, где поместилась бы тысяча человек. Даже в муниципальном зале, включая балкон, помещается всего шестьсот человек. Сцена в глубину пять метров, этого вполне достаточно, чтобы разместить на ней ударник и усилители. С обеих сторон будет шесть прожекторов, а еще там есть комната с проектором для восьмимиллиметровых пленок, но тогда в помещении должно быть темно, верно? Днем там светло, но на всех окнах висят черные шторы. За три минуты можно затемнить комнату. Ты же, Кэн, любишь темноту? Да, и еще насчет гаранта. Я знаю парня из баскетбольной команды, который окончил школу в прошлом году. Он надежный, и я уже просил его помочь. Нам нужно только купить печать и воспользоваться его именем и адресом. Как насчет того, что мы с Кэном будем организаторами? – выдал Адама залпом, прочитав все это по записной книжке.

– ТЫ – ГЕНИЙ! Cafe au lait значит просто кофе с молоком, а терриконы – гордость Японии.

Я сложил руки и поклонился Адама. Он спокойно сказал мне, что не стоит волноваться по поводу такой чуши, и попросил к завтрашнему дню предоставить ему дизайн билетов.

– Послушайте, мы тут поговорили, и оказывается, что в пьесе всего два действующих лица, – сказала моя ангелица Леди Джейн, бесстрастно попивая чай с молоком, считающийся напитком аристократов.

Она сидела рядом со мной. Энн-Маргрет сидела возле Адама. Чтобы сесть поближе к Адама, она почти столкнула Ивасэ со скамьи, так что ему пришлось переместиться за соседний стол. Время от времени ангелица касалась меня бедром. Каждый раз, когда это происходило, скамейка превращалась в электрический стул. Ток пронизывал меня до макушки, у меня волосы вставали дыбом, перехватывало дыхание, щемило в паху, пересыхало в горле, потели ладони, и унылое лицо Ивасэ уплывало от меня.

– Правильно, старшая сестра и ее брат, – сказал Адама и понимающе улыбнулся, давая понять, что это единственный способ позволить нам остаться наедине во время репетиции.

– Я-то думала, что Юми-тян лучше подойдет для этой роли…

Я чуть не выронил стакан, который подносил к губам.

– Нет, я не смогу сыграть, как Мацуи-сан, – сказала ее подружка.

– Юми-тян, мы уже все обговорили по дороге сюда. Ядзаки-сан, вы помните прошлогодний театральный фестиваль? Она была только во втором классе, но получила первый приз за роль Порции.

Энн-Маргрет стыдливо прикрыла ладошкой рот и придвинулась поближе к Адама, покачивая под блузкой своими большими, мягкими грудями.

– Кстати, Кэн, я об этом читал, кажется, в газете PTA, мы же не собирались публиковать статью о Сато-сан? – спросил Ивасэ.

Мне показалось, что скамья из уютного электрического стула превратилась во влажный туалетный стульчак. Мне хотелось завопить: «Заткнись, Ивасэ!», но я решил, что они еще больше меня возненавидят, и сдержался, успокаиваясь полизыванием края своего стакана. Адама продолжал хихикать, наклонив голову.

– Если нельзя использовать помещение клуба, то можно устраивать репетиции в церкви, которую я регулярно посещаю, – весело сказала сисястая христианка Порция, и я с трудом сдержал скабрезную ухмылку, мучительно представляя, как включить в сценарий сексуальную сцену в бане и добавить еще одно действующее лицо, девушку, которую любит герой. Впрочем, я сразу понял, что это будет неуместным, поскольку пятью минутами ранее я с жаром утверждал, каким чистым и утонченным в революционном духе должен быть наш сценарий, в котором будет только два действующих лица.

– Я согласна, – сказала Порция, и я тихим голосом подтвердил, что мне это будет приятно.

Возле моста Сасэбо некогда произошло сражение с кораблем «Энтерпрайз». По другую сторону от моста находится американская военная база. От него отходит платановая аллея, ведущая к джаз-клубу «Four Beat». С первого класса повышенной школы мы с Ивасэ любили там бывать. В заведении стоял типичный запах черных, который мы называли «запахом блюзов». Им были пропитаны стойка, скамейки, столы и пепельницы. Иногда по ночам морской пехотинец с вытатуированной русалкой на левом плече выдавал на трубе Чета Бейкера или черные патрульные, совершая обход, напевали мелодию «Больница Сент-Джеймса», а иногда девицы из баров для иностранцев, с волосами, выкрашенными в каштановый, желтый или красный цвет, распространяя запах дешевых духов, устраивали драки. Мы могли провести там пять часов за стаканом пепси, а хозяин бара по имени Адати и слова нам не говорил, поскольку всегда был под мухой, пилюлями или наркотой, а когда был уже за гранью, начинал кричать: «Дерьмо! Почему я не родился черным?» – и начинал рыдать.

Я решил, что это самое подходящее место для встречи с Нагаяма Миэ. Мы ушли первыми, сказав ангелице и чаровнице, что отправляемся обсудить детали представления. Не было никакой необходимости врать, но не признаваться же Леди Джейн, что мне захотелось встретиться с другой красоткой из той же школы, что тоже было бы враньем, так как идея принадлежала Адама. Он считал, что если меня посадить перед тремя красотками сразу, то я потеряю самообладание и распугаю их всех, понеся какую-нибудь околесицу.

– У вас здесь с кем-то встреча? – спросил из-за стойки Адати. – Судя по тому, насколько Кэн на взводе, это должна быть женщина.

Адама утвердительно кивнул.

– Это первая красотка из школы Дзюнва, – сказал я.

Адати фыркнул и ухмыльнулся. Он обратил к стене с плакатом Чарли Мингуса свои постоянно желтые и мутные от алкоголя, таблеток и наркоты глаза. Женщины не очень интересовали Адати. Как-то он признался мне, что его интересуют только алкоголь, таблетки и наркота.

– Послушай, Адати-сан, сюда должна прийти действительно классная телка. Какую музыку ты мне посоветовал бы по этому случаю? Стэна Гетца или «Herbie Mann»? – спросил я.

Адати кивнул.

– Я врубился. У нас есть новая запись Вес Монтгомери. Там включены струнные. Закачаешься, мужик.

– Это то, что надо! – обрадовался я, но подумал, что Адати не из тех людей, которые знают атмосферу в школе Дзюнва. Как мог я доверять этому странному типу, который вечно хнычет о том, что ему не посчастливилось родиться негром.

Когда появилась Нагаяма Миэ в провоцирующем обличьи: в красной бархатной кофточке, в черных плотно обтягивающих джинсах, в серебряных сандалиях, с огромными золотыми серьгами и с наманикюренными розовым лаком ногтями, Адати захихикал и пошел ставить «Ascenstion» Колтрейна. Джон Чикаи и Мэрион Браун визжали на альт-саксофонах, как недорезанные свиньи, от этих звуков глаза Нагаяма Миэ совсем сузились.

Когда мы вернулись в «Бульвар», я обсуждал с Нагаяма Миэ детали предстоящего фестиваля, но при этом представлял, как этот ублюдок Адати свалился в беспамятстве на улице и его переехал грузовик.

– Что ты имеешь в виду под фестивалем? – спросила Нагаяма Миэ, зажав между пальцами с розовыми ногтями фирменную сигарету «Hi-lite» и выдувая из оранжевых губ струйки дыма.

Тогда впервые в жизни я осознал, что в женских губах есть нечто такое, чего не передают ни поэзия Рембо, ни гитара Джимми Хендрикса, ни фильмы Годара. «Если бы только я мог делать с этими губами все, что захочется», – подумал я. Любые ребята согласились бы ради этого даже есть уголь, есть пыль с терриконов.

Я объяснял Нагаяма Миэ замысел фестиваля со страстью человека, готового сожрать террикон.

– Я не могу выступать, – сказала Нагаяма Миэ, посасывая кусочек вытащенного из стакана льда.

– Тебе не нужно думать, как играть, – сказал я, – тебе отведена главная роль.

– Главная роль?

– Да. Разве я не говорил об этом раньше? Ты из лучшей школы в Сасэбо, где более тысячи учеников, и теперь они все соберутся без преподавателей. Такого не было еще ни в Токио, ни в Осака, ни в Киото. И ничего подобного не случалось ни в Нью-Йорке, ни в Париже. Это будет крутое зрелище.

– Париж?

– Конечно, парижские старшеклассники такого не смогут сделать.

– Но мне нравится Париж.

– Не спорю. Но я считаю, что в открытии фестиваля в Масэюл должны участвовать самые красивые девушки.

Нагаяма Миэ смотрела на меня широко раскрытыми глазами так пристально, что забывала выдыхать табачный дым.

– Значит, я?

– Правильно.

– И я самая красивая девушка здесь?

– Да.

– Кто это решил?

– Единодушно решил студенческий совет Северной школы.

Нагаяма Миэ поочередно посмотрела на меня, на Адама, на Ивасэ, и в этот момент по кафе громко разнеслась мелодия «НЕОКОНЧЕННОЙ СИМФОНИИ» Шуберта. Нагаяма Миэ громко расхохоталась и, указывая на меня пальцем, спросила: «Он что, по жизни такой мудак?» Адама также рассмеялся и трижды произнес: «ПОЛНЫЙ МУДАК». Ивасэ тоже рассмеялся. Мне не оставалось ничего другого, как рассмеяться вместе с ними. Мы продолжали хохотать, пока не доиграла первая часть «Неоконченной симфонии».

– Вы забавные ребята, – сказала Нагаяма Миэ, вытирая слезы, выступившие в уголках глаз. – Но мне пора уходить.

Пришлось изменить состав для моего спектакля, но, во всяком случае, две самых талантливых и красивых девушки из Английского театрального клуба согласились принять участие. Главная красотка из частной миссионерской школы, за которой ухлестывали все самые страстные «умеренные», должна была появиться во время церемонии открытия. Выпускнику Северной школы оставили два бесплатных билета за то, что он позволил использовать свое имя в качестве гаранта за аренду клуба рабочих. Все билеты были великолепно отпечатаны в типографии Хиросимского университета.

Я получал удовольствие, снова и снова разглядывая эти билеты.

23 ноября (День Труда)

С 2:00 до 21:00

Место: Клуб рабочих в Сасэбо.

Представляет «ИЯЯ».

Рок-музыка, независимое кино, театр,

поэтические чтения, хэппенинг

и всяческие неожиданности…

«Фестиваль Утренней Эрекции»!

Объявление было напечатано жирным шрифтом поверх изображения девушки, красящей губы помадой и обхватывающей пенис в момент извержения.

Билеты по двести иен были распроданы среди членов группы «Ваджра», выпускников Северной школы, в Клубе журналистики, в Английском театральном клубе, почти во всех спортклубах, в группе недоумков во главе с Сирокуси Юдзи, среди участников рок-оркестров, а также распространены по всем прочим школам. Ежедневно на счет «ИЯЯ» поступали новые деньги. Мне начало казаться, что я стал центром Вселенной.

Но точно так же, как Рокфеллер и Карнеги вызывали зависть у бедняков, я тоже стал мишенью для группировок из других школ.