39. Начальник

Сеня Храпченко осторожно въезжал во двор приозёрского отделения полиции, сочувственно поглядывал на сидевшего рядом опухшего, белого, без единой кровинки в лице, Артёма. Голова у его молодого начальника была перевязана, правое запястье утопало в полиэтиленовом мешке со льдом.

Артём в отличие от Вити Сушкина в больницу ехать категорически отказался, в первую очередь потребовал отвезти себя в отделение. Хотел лично обо всём доложить Балабину, важно было обсудить все детали перед появлением высокого начальства, выработать совместный план. Его, Артёма Раскатова, дальнейшая карьера также зависела от того, как будет преподнесена вся эта история. Понятно, что пальму первенства Балабин заберёт себе. Но он хотел понять, как Борис Дмитриевич собирается отметить его роль в деле, может быть, даже дипломатично подсказать кое-какие нюансы. Здесь каждая минута дорога, начальство должно было появиться вот-вот.

Так что больница может и подождать.

Сеня Храпченко остановил машину, выключил мотор.

– Я немного тут посижу, ладно? – застенчиво спросил он.

Артём кивнул, левой рукой открыл дверцу, выскочил из машины, перескакивая через ступеньки, влетел внутрь отделения.

Сеня, глядя ему вслед, безнадёжно покачал головой. Остался задумчиво сидеть на месте. После всепго, что он увидел в «Котлетной», сил на какие-либо действия у него совсем не оставалось. Два последних дня полностью перевернули его понятия о жизни вообще и службе в полиции в частности.

Так больше нельзя!

Единственное, чего он хотел теперь, – это очутиться сейчас как можно дальше отсюда и чтобы вся жуть, в которую он поневоле оказался втянут, забылась, как страшный сон.

Не заходя в дежурную, располагавшуюся со стороны улицы, где лежал разрезанный на части Серёга Агапов, Артём сразу поднялся по лестнице наверх, на второй этаж.

Миша Сердюков, не имевший ни малейшего понятия о том, что происходило внизу, преспокойно сидел в общей комнате за компьютером, старательно выполнял данное ему поручение. Покосился на влетевшего Артёма и застыл в изумлении. Перемены, произошедшие с его непосредственным начальником за столь короткое время, были весьма разительны.

– Ни хрена себе! – только и сумел сказать Миша.

– Ничего, жить буду, – усмехнулся Артём. – Балабин у себя?

– Вниз пошёл, к задержанным. Что было-то? Смотрю, тебе там мало не показалось! А Сушкин где?

– Сушкин в больнице. Нос сломан. Потом расскажу.

Артём развернулся, направился к выходу.

– Слышь, Тёма, – остановил его Миша. – Я получил ответ на наш запрос по поводу Романа Кондакова… И потом ещё кое-что нашёл. Очень интересно…

– После расскажешь, – прервал его Артём. – Всё это уже не актуально. Дело закрыто.

И вышел из комнаты.

Артём шёл по лестнице куда медленней, чем хотел. Вверх ещё ничего, но вниз идти было настоящей пыткой – каждый шаг отдавался в голове сильной болью. Когда спустился в полуподвал, голова уже просто раскалывалась.

В полуподвале оказалось на удивление тихо, дверь в камеру была приоткрыта. Артём нахмурился, тут же забыл про пульсирующую в голове боль, здоровой рукой выхватил пистолет.

Как всё же неудобно его держать в левой руке!

Он осторожно приблизился к камере, заглянул внутрь.

Начальник отделения, полковник полицейской службы Борис Дмитриевич Балабин, скорчившись, лежал на полу камеры, остекленелым взглядом уставился куда-то вдаль.

Артём ни на секунду не усомнился в том, что Балабин мёртв. Вся поза начальника, тёмная лужица крови рядом с телом красноречиво подтверждали это.

Он покрепче сжал рукоять пистолета, вошёл в камеру.

В углу сидела Алина, бессмысленно раскачивалась взад-вперёд.

– Кто это сделал? – спросил Артём.

Она молча шевельнула рукой, ткнула пальцем куда-то вниз.

Он посмотрел в указанном направлении, слегка нагнулся и, к своему удивлению, разглядел на полу камеры странный след – две параллельные кровавые дорожки, явно оставленные колёсами. Следы от колёс напоминали велосипедные, но были несколько шире, к тому же дорожки находились совсем рядом, как будто колёса почти примыкали друг к другу. В длину этот параллельный след тянулся не более метра, а потом исчезал.

Такой отпечаток, скажем, мог бы оставить на полу проехавший по луже крови игрушечный грузовик, прежде чем игравший взял его в руки…

Или инвалидное кресло, которое потом сложили и подняли в воздух…

Артём, всё ещё пытаясь осознать увиденное, оторвал взгляд от кровавой дорожки, повернулся к Алине.

Та подняла голову, исподволь посмотрела на него тёмными глазами с огромными расширенными зрачками.

– Ну теперь-то я свободна? – хрипло спросила она.

40. Гость

Ромка рыскал по дому, искал, что бы такое потяжелее и поудобней взять в руку. Павло здоровый – вдвое крупнее, на голову выше, широкоплечий, – так что следовало запастись серьёзным оружием. Он примерился к кочерге от камина, но её некуда было спрятать, а держать рядом, под рукой, сразу бы выглядело подозрительно.

В конце концов выбрал топор, ничего лучшего не нашёл. Озабоченно взглянул на часы.

По всему уже было пора! Крезанутый Павло мог появиться в любую секунду.

А Сани всё ещё нету!

Поигрывая топором, Ромка подбежал к ванной, крикнул через дверь:

– Слышь, Свет! Уже всё, поздняк метаться. Сиди теперь там и не чирикай. Я, когда с Павло разберусь, скажу, тогда выйдешь.

Он прислушался.

Света по-прежнему молчала, никак не реагировала.

– Короче, я тебя предупредил!

Он вернулся в гостиную, сунул топор под диванную подушку. Пару раз проверил, как будет хватать его в случае чего. Получалось вроде неплохо.

Лучше не вставать, сидеть здесь, так безопасней!

Ромка, волнуясь, уселся на диван.

Тут же вспомнил, что дверь заперта, значит, придётся вставать, открывать. А потом, может, уже и не удастся так сесть, рядом с топором.

Нет, лучше сейчас открыть, чтобы после не вставать!

Он сбегал, суетливо открыл дверной замок. Вернулся обратно, взял в руки журнал, приготовился.

Сидел якобы развалясь, на самом же деле напряжён был предельно. Главное, потянуть время, пока не подъедет Саня. Саня драться умеет, у него пояс по карате.

Ну, а если что, то топор вот он тут, прямо под рукой.

Как хрястну по балде!

Ромка даже поёжился в предвкушении того, как лихо он управится с гостем.

И в эту секунду в дверь постучали.

Он сразу же сильно занервничал, растерялся.

Но всё же взял себя в руки, крикнул вполне уверенно:

– Входи, Павло, открыто!

Дверь, скрипнув, медленно открылась. Гость вошёл в дом.

Выражение лица Ромки Заблудшего вдруг резко изменилось. Он, оторопев, уставился на вошедшего.

Потом недоверчиво спросил:

– Рудик? – От изумления даже встал с дивана, шагнул навстречу гостю. – Ты что, ходишь?

– Да, я опять стал ходить, Тощий! – проскрипел Рудик.

– Как ты меня назвал? – поразился Ромка.

Неожиданно страшное воспоминание, то самое, от которого он все эти годы пытался освободиться, с необыкновенной яркостью снова всплыло перед глазами.

Он, Тощий, стоит у покосившейся ограды. Рядом маячит Пузырь, за спиной толкается Жопен, он чувствует на шее его дыхание. Все трое, не отрываясь, в ужасе смотрят, как в полусотне метров от них, на ступеньках старого дома, корчится от дикой боли Немец, рука которого прижата тяжёлой колонной. Немец безрезультатно пытается освободиться.

– Ребята, помогите! – кричит он. – Помогите-е-е!

Он отчётливо видит его глаза. Умоляющие, полные отчаянного страха глаза.

И в ответ на эту безумную мольбу отрицательно качает головой.

Ромка покачал головой (почти так же, как тогда), никак не мог поверить.

– Не может быть! – прошептал он, замерев на месте. – Немец?

Рудик медленно шёл к нему.

– Да, Тощий! Это я. Я так обрадовался, когда наконец нашёл тебя! Я ведь так долго тебя искал, так ждал этой нашей встречи! Она должна была произойти гораздо раньше, но, как это говорят, человек предполагает, а бог располагает, кажется, так, Тощий? Жизнь всё поправляет, корректирует… Так что и мои планы она малость поменяла. Ты неожиданно исчез в неизвестном направлении, поэтому ушло, как видишь, довольно много времени, пока я тебя нашёл. Но зато видишь, как хорошо получилось, в конце концов мы опять вместе… Как говорится, как верёвочке ни виться… Я, когда наконец узнал, что ты здесь осел, уже ни о чём больше не думал, только бы с тобой опять встретиться. Не слезал с мамы, пока мы сюда ни переехали…

Рудик неожиданно осёкся, из горла его вылетел странный звук – то ли всхлип, то ли стон. По лицу прошла судорога. Он остановился на секунду, почувствовал, что сильно устал. Помимо всего прочего он давно не говорил так долго.

Передохнув, Рудик снова двинулся вперёд.

– Какого хрена тебе от меня надо? – срывающимся голосом спросил Ромка, отступая назад, к дивану.

Он вспомнил про топор и тут же почувствовал, как дикий страх сковывает все его движения.

– Зачем ты так, Тощий! – укорил его Рудик. – Ты же был мой самый лучший друг. Правда, ты меня не узнал, но я тебя прощаю, столько лет прошло. И потом я и вправду сильно изменился, даже голос у меня поменялся, как ты слышишь. Что-то случилось с горлом во время взрыва. Я тогда несколько недель вообще не говорил, мама уже и не надеялась… – Он подходил всё ближе, их разделяло уже не больше двух метров. – Когда я наконец тебя увидел, Тощий, я так обрадовался, ты себе не представляешь! Очень боялся, что ты меня узнаешь, очки не снимал. Но, как видишь, всё получилось, ты меня не узнал. А я решил не спешить признаваться тебе, куда теперь было торопиться, правда? Я решил, что лучше подождать специального подходящего момента.

– Какого момента? – в ужасе прошептал Ромка.

Ему показалось, что он ослышался.

– Подходящего, – ласково повторил Рудик. – Я хотел некоторое время пожить с тобой рядом, понаблюдать за тобой. После стольких лет поисков не хотелось сразу с тобой расставаться. Всё-таки это такое удовольствие, согласись, находиться всё время рядом с другом. Особенно если друг об этом не знает… – Рудик неожиданно хихикнул. Ромку передёрнуло. – Мы с мамой договорились, что этот самый моментик должен наступить во время выпускного вечера, как раз перед тем, как ты, Тощий, уедешь из города. Так мы с ней задумали. Я хотел, чтобы ты получил полный кайф от окончания школы. Это ведь большое событие, правда, Тощий?

Ромка проглотил слюну, во рту вдруг сильно пересохло.

– Я признаю, Немец, прокололся я тогда… Ну и чего теперь?

– К сожалению, не всё получается так, как мы с мамой планировали. Кое-что изменилось, так что, извини, выпускного вечера дождаться уже не удастся. Но я зато помню, что ты очень хотел получить награду, Тощий! – насмешливо процедил Рудик. Он сделал ещё шаг вперёд, оказался теперь совсем близко. – Вот ты её и получишь наконец!

Ромка внезапно вышел из оцепенения, быстро нагнулся, выхватил из-под подушки топор, угрожающе взмахнул им:

– А ну греби отсюда, пока я тебе репу не проломил!

Рудик никак не отреагировал на эту угрозу, молча смотрел на него в упор. Ромка почти физически чувствовал, как он шарит по нему насмешливым взглядом из-под тёмных очков.

– Я говорю, вали! – уже не так уверенно повторил он.

Рудик покачал головой.

– Надо же! – заметил он с некоторым удивлением. – А Пузырь и Жопен так не выступали! Совсем, помню, обосрались, бедные. Обломались по полной. Так что ты молодец, Тощий! Я от тебя не ожидал.

– Пузырь и Жопен? – тихо повторил Ромка. Он внезапно сильно побледнел, снова сглотнул слюну. – Так это ты… Там, на конюшнях… Я передачу видел… Им головы поотрезало… Значит, это ты?

Рудик снова хихикнул:

– Два мудака! Попёрлись ночью хрен знает куда… Я каждому по записочке послал, велел потом уничтожить, когда прочтут. Они думали, Ирка Нечкина им там отсосёт, я ведь ею подписался. А это оказалась вовсе и не Ирка… Это я, старый друг…

Он захихикал ещё сильнее, воспоминание явно доставляло ему удовольствие.

Ромка следил за ним с ужасом, изо всей силы сжимал топор. От этого жуткого хихиканья по телу забегали мурашки, похолодели ноги.

– Знаешь, какой последний звук они услыхали, прежде чем отъехали? – отсмеявшись, спросил Рудик. И, не дожидаясь ответа, продолжил: – Вот этот!

Он резко поднял вверх свою правую руку-протез, повернул металлический браслет на запястье. Из черного кожаного кулака с еле слышным щелчком выскочила узкая пила с острыми зубцами.

Он тут же повернул браслет ещё раз, и пила заработала, зажужжала!

Б-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з!!!

– Нравится? – поинтересовался Рудик. И, не дождавшись ответа, спокойно объявил: – Итак, фаза номер один! Тощий остаётся без правой руки!

Больше Ромка ничего ждать не стал. Одним прыжком вскочил на диван, ещё сильней размахнулся топором.

– На, сука! – заорал он. – Получай!

И с размаху обрушил топор на голову Рудика.

Тот и не подумал отклониться. Лёгким движением пилы преградил путь смертельному удару. Рукоятка топора, наткнувшись на жужжащее острие, тут же развалилась на части.

Теперь Ромка сжимал в руке одну бесполезную деревяшку.

– Вот засранец! – растерянно проговорил он.