8 августа, суббота

Мэттью чудом записал меня к врачу на сегодняшнее утро – кто-то отменил запись, и образовалось окно. Мне тревожно. Мы приписаны к доктору Дикину с тех пор, как переехали сюда, но я еще ни разу не видела его, потому что не болела. Я была уверена, что и Мэттью не встречался с ним, но теперь, когда нас позвали в кабинет, с удивлением понимаю, что они уже знакомы. Более того: доктор знает о моих проблемах с памятью.

– Я не знала, что муж с вами это уже обсуждал, – говорю я, краснея.

– Он беспокоится о вас, – отвечает доктор. – Скажите, когда вы впервые заметили, что вас подводит память?

Мэттью ободряюще пожимает мою руку, а я едва сдерживаюсь, чтобы не вырвать ее. Я чувствую, что меня предали. Обсуждали меня за моей спиной. Пытаюсь не придавать этому значения, но мне все равно обидно.

– Точно не знаю… – начинаю я; не хочу упоминать те случаи, которые мне благополучно удалось скрыть от Мэттью. – Несколько недель назад, наверно. Мэттью пришлось вызволять меня из супермаркета, потому что я забыла дома кошелек.

– Нет, еще раньше, когда ты уехала в Касл-Уэллс без сумки, – спокойно поправляет Мэттью. – И еще, помнишь, как ты оставила в супермаркете половину покупок?

– А, да, я и забыла, – отвечаю я и тут же запоздало понимаю, что таким ответом признала еще два провала в памяти.

– Ну, такое со всеми случается, – мягко отвечает доктор Дикин. Я рада, что он оказался именно таким, похожим на мудрого дедушку, который многое повидал и хорошо знает жизнь, в отличие от вчерашних выпускников мединститута, действующих строго по учебнику. – Не думаю, что тут есть повод для беспокойства. Но я должен расспросить вас о здоровье членов семьи, – продолжает он, разрушая мою надежду на скорое окончание визита. – Я знаю, что ваших родителей нет в живых. Расскажете, от чего они умерли?

– Моего отца насмерть сбила машина, когда он переходил дорогу. Прямо напротив дома. А мама умерла от пневмонии.

– Были ли у них еще какие-то проблемы со здоровьем?

– У мамы была деменция.

Мэттью рядом со мной вздрагивает от неожиданности. Едва заметно, однако я все равно это чувствую.

– Можете сказать, когда ей поставили диагноз?

Лицо у меня горит огнем, и доктор наверняка это заметил. Опускаю голову и, прячась за волосами, отвечаю:

– В 2002-м.

– И сколько ей было лет?

– Сорок четыре, – тихо говорю я.

Смотреть на Мэттью я не осмеливаюсь. Дальше становится только хуже. Я сгораю от стыда, когда наконец осознаю, что на Мэттью не подействовали никакие мои уловки. Он всегда видел гораздо больше, чем я думала. Доктор узнает о прочих случаях моей забывчивости, и я отчаянно хочу сбежать, пока не сломалась окончательно.

Но они все никак не остановятся. Переходят к обсуждению убийства. Оба соглашаются, что для меня вполне естественно было так расстроиться, поскольку я знала Джейн, и что мое нынешнее беспокойство вполне нормально, поскольку убийство произошло чуть ли не рядом с домом. Но когда Мэттью говорит, что, по моему мнению, мне названивает убийца, я уже на полном серьезе жду, что сейчас доктор вызовет людей в белых халатах.

– Расскажите мне, пожалуйста, об этих звонках, – мягко просит доктор. Взгляд у него ободряющий, и мне ничего не остается, кроме как выполнить его просьбу, хоть и понятно, что он сочтет меня параноиком. Я же не могу признаться, почему так уверена, что мне звонит убийца.

Час спустя мы выходим из клиники и направляемся к парковке. Я настолько подавлена, что даже отказываюсь взять Мэттью за руку. В машине я отворачиваюсь к окну, с трудом сдерживая слезы обиды и унижения. Мэттью, очевидно, чувствует, что я на грани, – он даже не пытается со мной заговорить. Когда мы останавливаемся у аптеки, чтобы купить выписанные доктором таблетки, я остаюсь в машине, предоставив Мэттью разбираться самому. Потом мы так и едем молча до самого дома, и я выскакиваю из машины еще до того, как он успевает заглушить мотор.

– Любимая, не надо так, – просит он, следуя за мной на кухню.

Я оборачиваюсь и смотрю на него с возмущением:

– А чего ты ждал? Поверить не могу, что ты обсуждал меня с доктором за моей спиной! Где же твоя преданность?

– Там же, где и раньше, и где всегда будет. В твоем полном распоряжении, – отвечает он немного обиженно.

– Да? Тогда почему ты так подробно расписывал каждую мелочь, которую я забыла?

– Доктор Дикин просил привести примеры, чтобы понять, что происходит. Я же не мог ему соврать. Я правда волнуюсь за тебя, Кэсс.

– А почему ты не поговорил об этом со мной? Зачем выдумывал для меня оправдания и делал вид, будто все в порядке? И зачем было упоминать, что я сказала продавщице в детском магазине, что беременна? Какое отношение это имеет к моим проблемам с памятью? Абсолютно никакого! Но ты вдобавок ко всему изобразил меня фантазеркой – хотя я тебе уже объяснила, что она просто не так меня поняла, когда я сказала, что беру слип для себя. Она решила, будто я беременна, и мне проще было согласиться, чем вдаваться в подробности. Зачем было говорить об этом доктору, ума не приложу!

Мэттью, сев за кухонный стол, опускает голову, пряча лицо в ладонях.

– Ты заказала коляску, Кэсс.

– Не заказывала я коляску!

– Так же, как и сигнализацию, да?

Я раздраженно хватаю чайник и, сунув его под кран, наливаю воду.

– Не ты ли говорил, что меня, вероятно, обманом заставили подписать договор?

– Послушай, Кэсс, я только хочу, чтобы тебе помогли… – Он замолкает на секунду. – А я и не знал, что у твоей мамы обнаружили деменцию в сорок четыре года.

– Обычно деменция по наследству не передается, – резко бросаю я. – Доктор так и сказал.

– Я знаю. Но было бы глупо и дальше делать вид, что у тебя нет проблем определенного рода…

– Каких? Амнезии, бреда, паранойи?

– Не передергивай.

– И я не собираюсь пить то, что он мне там выписал!

Мэттью поднимает голову и смотрит на меня:

– Это просто от стресса. Но не пей, конечно, если думаешь, что справишься и без них. – Он слабо усмехается: – Может, я сам начну их пить.

Что-то в его голосе внезапно отрезвляет меня. Какой у него усталый вид… Я с ужасом понимаю, что ни разу не попыталась представить себя на его месте, ни разу не подумала, каково это – видеть, как я разваливаюсь на части. Я подхожу к нему и, присев рядом на корточки, обнимаю:

– Прости меня.

Он целует меня в макушку:

– Ты не виновата.

– Поверить не могу, что была такой эгоисткой. Даже не задумывалась, как тебе, наверно, тяжело со мной приходится!

– Что бы ни случилось, мы пройдем через это вместе. Может, тебе просто нужно какое-то время отдохнуть, не напрягаться. – Он отводит мои руки и, взглянув на часы, продолжает: – Прямо сейчас и начнем. Пока я дома, не позволю тебе и пальцем пошевелить. Садись, а я приготовлю нам обед.

– Хорошо, – благодарно соглашаюсь я.

Я сажусь и наблюдаю, как Мэттью достает из холодильника овощи для салата. Я так устала, что готова заснуть прямо тут, за столом. Конечно, это было унизительно, когда мои ошибки обсуждали в моем присутствии. Но теперь, когда все позади, я даже рада, что сходила к врачу. Тем более что, по мнению доктора Дикина, у меня всего лишь стресс.

* * *

Я гляжу на лежащие рядом с чайником упаковки таблеток, которые мне выписали. Не хочу вступать на этот путь, но с ними спокойней: пусть будут на случай, если я почувствую, что не справляюсь. К тому же Мэттью вскоре вернется на работу, а Рэйчел сегодня улетит в Сиену. Правда, в ближайшие пару недель мне нужно готовиться к урокам, и работы еще непочатый край, так что волноваться будет некогда.

Сижу и вспоминаю день, когда обнаружила маму на кухне стоящей перед чайником и спросила, что она делает. А она ответила, что не может вспомнить, как его включить. Я вдруг невероятно остро ощущаю, как мне ее не хватает, и от резкой, почти физической боли перехватывает дыхание. Как бы мне хотелось взять ее за руку и сказать, что я люблю ее! И чтобы она обняла меня и сказала, что все будет хорошо. Потому что иногда я перестаю в это верить.