18

– Привет, Четверг. Ты меня слышишь?

Ко мне в сознание проникает незнакомый голос. Он вытягивает меня вперед, словно рука в тумане. В голове пульсирует ослепительная боль, и я понимаю, что если открою глаза, станет еще в десять раз хуже. Провожу языком по нёбу и просыпаюсь в яркой комнате – не из-за естественного освещения, а благодаря гудящим над головой флуоресцентным лампам.

Надо мной наклоняется какая-то женщина, я замечаю синюю униформу и стетоскоп, свисающий с ее шеи, как украшение.

– Проснулась! – радостно говорит она. Слишком радостно. – У вас будет болеть голова, но мы уже дали лекарство. Скоро станет лучше.

Я поворачиваю голову направо, где возле кровати стоит капельница. Ужасно хочется пить.

– У вас было сильнейшее обезвоживание, – сообщает она. – Но мы вас подлатаем. Хотите пить?

Я киваю и вздрагиваю – голову пронзает резкая боль.

– Постарайтесь пока не двигаться. – Она исчезает и возвращается с толстым пластиковым стаканчиком неопределенного цвета, из его крышки торчит трубочка. Вода на вкус пластиковая, зато холодная. Я пью ее и закрываю глаза.

– В какой я больнице? Где мой муж?

Я слушаю хлюпанье ее ботинок, пока она ходит по комнате – знакомый, успокаивающий звук. Много лет назад одна пациентка сказала мне, что звук шагов медсестры по больничному полу вызывал у нее паническую атаку. Ты понимаешь, что сейчас тебе введут очередную дрянь или расскажут какие-нибудь плохие новости, – сказала она.

– Вы в «Куин Кантри». Мужа я не видела, но часы посещений уже прошли, и я уверена – он вернется завтра.

«Куин Кантри»! Пытаюсь сесть в кровати, но голову снова простреливает приступ боли.

– Спокойно. – Она спешит ко мне. – У вас сотрясение. Небольшое, но…

– Почему я в «Куин Кантри»? Где врач? Мне нужно с ним поговорить.

Она открывает мою папку, неодобрительно на меня поглядывая. Ее брови словно две песочно-коричневые гусеницы – неплохо было бы их выщипать. Сама не знаю, почему меня это так раздражает. Возможно, потому что у нее есть ответы, которых нет у меня.

– Здесь написано, что вас привезли на «Скорой». Больше ничего сказать не могу, дождитесь разговора с врачом.

Она захлопывает папку, давая понять, что тема закрыта, и я понимаю – дальнейшие расспросы ни к чему хорошему не приведут. Мне знаком этот тип; она берет на себя все сложные моменты. У нас в больнице таких трое или четверо. Они всегда работают с самыми непростыми пациентами в качестве милости к остальным.

Мгновенно признав поражение, я откидываюсь на плоскую больничную подушку и закрываю глаза. Что именно произошло? Почему меня не отвезли в центральную больницу Сиэтла? Там мои друзья и коллеги. Я бы получила самый лучший уход. У «Куин Кантри» репутация больницы для менее благополучных слоев населения. Я это знаю, потому что здесь не впервые. «Куин Кантри» – как дядюшка с криминальным прошлым, с которым видишься только на каникулах: неопрятный, потрепанный и татуированный. На лужайке перед его домом, как сорняки, раскиданы пустые банки и бутылки из-под пива, а рядом стоит тележка из супермаркета. В таком месте неоткуда расти мечтам и все покрыто трещинами.

Я вдруг вспоминаю: кресло-каталка, кровь – очень много крови – и напряженное лицо мужа, наклонившегося надо мной, уверяющего, что все будет хорошо. Тогда я ему наполовину поверила, таково уж свойство любви. Она дарит нам чувство благополучия – будто все плохое испарится усилиями двух людей, обожающих друг друга. Но хорошо ничего не было, и сейчас мой брак куда более пуст, чем в первый раз.

Кривлюсь от воспоминания. Натягиваю простыню себе на шею, внезапно замерзнув, и поворачиваюсь на бок, стараясь делать как можно меньше движений. Голова кажется хрупкой, словно малейшее движение способно вызвать вспышку невыносимой боли. Я хочу видеть Сета. И маму. Мне нужен кто-то, кто скажет мне, что все хорошо, даже если это неправда. Почему он оставил меня одну, без записки, без объяснения?

Открываю глаза и осторожно оглядываю палату в поисках телефона или сумки. Нет, медсестра сказала, что меня привезли на скорой; значит, телефон дома. Я вспоминаю, что оставила сумку у входной двери – в прихожей. И вдруг чувствую страшную усталость. Препараты, – понимаю я. Они дали мне что-то обезболивающее, и скоро меня вырубит. Закрываю глаза и улетаю назад, словно лист на воде.

Когда я просыпаюсь, в палате уже другая сестра. Она стоит ко мне спиной, у нее узкая коса почти до талии. Она совсем молодая – думаю, закончила обучение около года назад. Почувствовав мой взгляд, она оборачивается и видит, что я проснулась.

– Здравствуйте. – Она передвигается быстро, как кошка. Проверяет монитор, пока я наблюдаю за ней, я еще не в силах произнести ни слова.

– Я Сара, – говорит она. – Вы проспали какое-то время. Как себя чувствуете?

– Лучше, – хриплю я. – Но пока слабо. У меня сотрясение?

Горло саднит, и я смотрю на пластмассовый кувшин с водой справа от меня. Проследив за моим взглядом, она наливает мне стакан, и я смотрю на нее с благодарностью. Она уже нравится мне больше, чем вчерашняя медсестра.

– Давайте я позову доктора, чтобы он поговорил с вами, раз вы проснулись.

– Сет?.. – спрашиваю я, когда она направляется к двери.

– Приходил, пока вы спали. Но я уверена, он скоро вернется.

Отрываю губы от трубочки, и струйка воды стекает по подбородку. Стираю ее рукой.

– Какой сегодня день?

– Пятница, – и потом, почти со смущенным смешком, она добавляет: – Слава Богу.

Сдерживаюсь, чтобы не закатить глаза – хотя я сомневаюсь, что вообще могу их закатить. Чувствую себя, словно под водой, будто мое тело – водоросль, влекомая течением по дну океана.

– Сара, – зову я. Она уже наполовину вышла за дверь, но выглядывает из-за угла. – Какое мне дают лекарство?

Мой голос дрожит или мне кажется?

Она моргает, и я вижу, что она не хочет ничего рассказывать до моего разговора с доктором.

– Галоперидол.

Я пытаюсь сесть, катетер неприятно натягивается, когда я отталкиваю рукой одеяло. Галоперидол, галоперидол, галоперидол! Мой мозг вопит. Где Сет? Что произошло? Пытаюсь вспомнить, как я здесь оказалась, но не могу. Это как пробиваться сквозь кирпичную стену.

Сара спешит обратно в палату с перекошенным от волнения лицом. Ее учили обращаться с такими, как я, – успокой ее, зови на помощь. Она смотрит через плечо, надеясь увидеть кого-нибудь в коридоре. Я не хочу ее пугать; они так накачают меня лекарствами, что я не смогу вспомнить собственное имя. Я расслабляюсь, опускаю руки. Похоже, Сара мне верит. Она замедляется и подкрадывается к кровати, словно к живому скорпиону.

– Почему я на галоперидоле?

Однажды мне уже назначали галоперидол. Нейролептик, который используется лишь в экстремальных случаях агрессивного поведения.

Сара побелела, ее губы сжимаются, не в силах выдавить ответ. Глупая девочка – ну ничего, со временем она научится. Ей положено рассказывать, какие мне прописаны лекарства, но не положено говорить, почему. Я хочу воспользоваться неопытностью медсестры, пока кто-нибудь ее не надоумил, но потом ко мне заходит доктор с серьезным непроницаемым лицом. Сара выбегает из палаты, и он приближается ко мне, высокий и решительный – вполне может напугать, если смотришь слишком много фильмов ужасов.

– Галоперидол? – снова спрашиваю я. – Почему?

– И вам здравствуйте, Четверг. Надеюсь, вам удобно.

Если под удобством имеется в виду действие лекарств, то да, определенно. Я пялюсь на него, отказываясь играть в эту игру. Я в ужасе, внутри все сжалось, мозг пробивается сквозь наркотики, пытаясь обрести контроль. Я хочу, чтобы пришел Сет. Мне необходима его стойкая уверенность, но при этом он вызывает у меня отвращение. Почему? Почему я не помню?

– Я доктор Штейнбридж. Я был вашим ведущим врачом, когда вы были у нас в прошлый раз.

– В прошлый раз, когда Сет запер меня в психушке?

У меня охрипший голос. Поднимаю руку к горлу, но передумываю и опускаю ее на одеяло.

– Вы помните, в каких обстоятельствах попали сюда в прошлый раз, Четверг?

Меня раздражает, что он повторяет мое имя. Сжимаю зубы, содрогаясь от унижения. Я не помню, но если я это признаю, все решат, что я сумасшедшая.

– Нет, – просто отвечаю я. – Боюсь, воспоминания испарились вместе с моим супругом.

Доктор Штейнбридж никак не реагирует на мое признание. Длинные, долговязые ноги приближаются к кровати, и кажется, кости в них могут сломаться в любую минуту, и тогда он повалится на пол.

Сомневаюсь, что он ответит мне, где Сет, если я спрошу напрямую. Врачи всегда так поступают – отвечают на вопросы выборочно, нередко переворачивая их в твою сторону. За свою жизнь я достаточно часто говорила с психиатрами, чтобы это усвоить.

– Я задам вам несколько вопросов, просто чтобы исключить последствия сотрясения. Вы можете назвать свое имя?

– Четверг Эллингтон, – с легкостью отвечаю я. – Вторая жена Сета Арнольда Эллингтона.

– И сколько тебе лет, Четверг? – спрашивает он.

– Двадцать восемь.

– Кто сейчас президент?

Я мощу нос.

– Трамп.

Он хихикает, и я расслабляюсь.

– Отлично, хорошо, хорошо. Ты молодец.

Он разговаривает со мной, как с ребенком или с умалишенной. Но я стараюсь не выказывать раздражения. Я знаю, как в больницах обращаются с несговорчивыми пациентами.

– Вас не тошнит?

Качаю головой.

– Нет.

Похоже, ответ его удовлетворяет, он что-то помечает в своей папке.

– Почему я не помню, как сюда попала? И что случилось перед этим?

– Возможно, потому что ударились головой или из-за стресса. Когда мозг будет готов, он откроет для вас эти воспоминания, но пока остается только отдыхать и ждать.

– Но вы можете сказать мне, что произошло? – упрашиваю я. – Может, это запустит память…

Он сплетает пальцы рук, кладет их на талию и поднимает взгляд на потолок. Напоминает дедушку, который собирается рассказать давнее воспоминание сидя в комнате, полной внуков, а не доктора, беседующего с пациенткой на больничной койке.

– Во вторник вечером вы были на кухне. Помните?

– Да, – отвечаю я. – С Сетом.

Он заглядывает в папку:

– Верно. Сетом.

Сохраняя невозмутимый вид, я жду дальнейших разъяснений. Я не собираюсь хватать приманку и уговаривать его, хотя отчаянно хочу узнать правду.

– Вы напали на него. Помните?

Да. Воспоминание врывается в мою голову волной. Я помню свой гнев, помню, как летела по кухне ему навстречу. Как хотела до крови расцарапать его кожу. Причина гнева тоже всплывает в голове, и я хватаюсь за одеяло – сначала Ханна, потом его отрицания.

– Почему именно вы напали? Вы помните?

– Да. Он ударил свою другую жену. Из-за этого я с ним поругалась и мы подрались.

Врач наклоняет голову вправо:

– Другую жену?

– Мой муж полигамен. У него их три.

Я жду от него реакции, шока, но вместо этого он что-то помечает в папке и настороженно на меня смотрит.

– Вы видели, как он ударил жену?

– Одну из жен, – раздраженно поправляю я. – Нет, но я видела синяки у нее на руке и на лице.

– Она сказала вам, что он ее ударил?

Я сомневаюсь:

– Нет…

– И вы все живете вместе, с этими другими женами?

– Нет. Мы даже не знаем имен друг друга. Или не должны знать.

Доктор опускает ручку и смотрит на меня из-за оправы очков.

– То есть вы полигамны, потому что у вашего мужа…

– Сета.

– Да, Сета, есть отношения еще с двумя женщинами, чьих имен вы не знаете.

– Теперь знаю. Я… Я нашла их.

– И вы поссорились с ним из-за тех других отношений?

– Да! – Я опускаю голову и в который раз удивляюсь тому, как все сложно. – Я про них знала. И поссорилась с ним из-за синяков… На руке Понедельника.

Внутри меня разливается тревога, тяжелым весом опускаясь в живот. Я пытаюсь не терять самообладания; если сейчас случится срыв, я буду выглядеть еще более сумасшедшей.

Доктор Штейнбридж берет ручку и что-то записывает в моей папке. Ручка царапает по бумаге маленькими короткими очередями. Звук вызывает эхо воспоминаний, мое тело сжимается в эмоциональной агонии. Скорее всего, там написано нечто вроде бредовые идеи. И подчеркнуто, два-три раза. Как так? Мне приписывают бредовые идеи, хотя это Сет решил, что сможет управиться с тремя браками за раз.

Решаю придерживаться изначальной версии. Приподнимаюсь, пристально смотрю доктору Штейн-какому-то в глазки-бусинки и заявляю:

– Я могу это доказать. Если вы принесете мне телефон и позволите сделать звонок, я все докажу.

В палату заходит сестра Сара с подносом в руках. Смотрит на выражение лица доктора, потом на меня, и ее кошачьи глаза горят от любопытства.

– Доктор Штейнбридж, – приветливо говорит она, – у Четверга посетитель.