Глава 3
Мередит

– Даже не верится, что ты здесь живешь. – Грир входит в холл и бросает сумки на облицованный мрамором пол. Ее взгляд скользит вверх, к высокому потолку и останавливается на люстре «Шонбек», шестьдесят пять лампочек которой высвечивают тысячи капелек хрусталя. – Конечно, это лучше клетушек, в которых мы выросли.

– А как иначе? – спрашиваю я.

Холодные голубые глаза Грир вопросительно смотрят на меня.

– Ты это о чем?

– Давай не будем обсуждать мой дом, хорошо? – Я прикусываю губу и, гордо вскинув голову, кладу руку на бедро.

После того как Грир сообщила мне, что собирается приехать погостить, мой желудок несколько дней скручивало узлом. Оказывается, человеческое тело не всегда понимает разницу между легким волнением и тревогой.

– То есть я должна делать вид, будто ты не посадила меня в «Бентли», не отвезла в ресторан с мишленовской звездой на ужин из пяти блюд, заплатить за который твоему мужу все равно что отдать десять центов, после чего умчала меня в свое роскошное лыжное шале ценой в несколько миллионов? – Грир одаривает меня ехидной улыбочкой, как будто пытается разозлить, но я ее хорошо знаю. За ее вызывающим тоном кроется что-то еще, но что именно, я пока не могу понять. Сомнения? Скепсис? Разочарование? Ревность?

Впрочем, я не прошу ее гордиться мной. Ничего особенного я не достигла и не заслужила. Я лишь удачно вышла замуж. Да, мне повезло. И теперь все это мое. Я просто хочу, чтобы она знала: есть человек, которому я небезразлична.

И я больше для нее не обуза.

Я крепко обнимаю ее и прижимаю к себе, пока ее плечи не расслабляются.

– Я люблю тебя, Грир. И я рада, что ты здесь. Давай не будем портить друг другу настроение.

Сестра вздыхает.

– Давай. Извини, что я тут таращусь на все. Просто… просто жизнь, которой ты живешь, это какое-то безумие. Ты еще так молода.

Она отстраняется и смотрит мне в глаза.

– Не я одна вышла замуж в двадцать два года, – говорю я. – С судьбой не поспоришь.

– Я просто надеюсь, что ты помнишь, кто ты такая и чего ты хочешь, понимаешь? Я воспитывала тебя не для того, чтобы ты стала содержанкой.

Подмигнув, я протягиваю руку к ее сумке. Нам незачем осложнять разговор, чтобы он вылился в ее материнские нравоучения.

– Если не ошибаюсь, мы уже говорили на эту тему, – напоминаю я ей. – Накануне моей свадьбы, помнишь?

Грир закатывает глаза.

– Знаю, знаю. Ты любишь его. Он любит тебя. Все идеально, и мне не о чем беспокоиться.

Я улыбаюсь.

– Значит, ты меня выслушала. Я рада. Хочешь взглянуть на свою комнату? – спрашиваю я и качу через холл ее сумку на колесиках.

Сигнализация дважды издает писк.

– Что это? – спрашивает она.

– Эндрю, должно быть, дома. – Я бросаю взгляд на кухню, ожидая услышать звук шагов по плитке пола, звон брошенных на столик ключей и щелчок открываемого холодильника, когда он достает нашу вечернюю бутылку красного вина.

– Мер! – зовет он через мгновение. – Ты дома?

– Я здесь. – Я качу сумку в ту сторону, откуда доносится его голос, и тащу на буксире Грир. – Смотри, кто здесь!

Он уже собрался откупорить бутылку «Мерло», когда поднимает глаза и встречает холодный взгляд моей сестры. Я говорила ему, что Грир ничего не может с собой поделать – она на всех так смотрит. Она не доверяет большинству людей, и ей никто не нравится. Чтобы проникнуться к человеку симпатией, ей требуется время, но это точно произойдет… в один из ближайших дней. Ей просто нужно понять: у нас все серьезно, это наш дом, а не место съемок очередной серии «Фильма недели». Но Эндрю заверил меня, что это не имеет значения, что у него толстая кожа и это не изменит его отношения ко мне. Никогда.

– Эндрю. – Грир выдавливает из себя улыбку. Я вижу, что она пытается быть учтивой; уже шаг в правильном направлении. До меня внезапно доходит, что они встречаются всего лишь в третий раз. Ожидать, что они быстро подружатся, нереально, так что я не стану вмешиваться, наберусь терпения, и пусть все произойдет само собой.

Достав из шкафа три хрустальных бокала с инкрустированными платиной ножками, мой муж наливает в них вино.

– Как прошел полет? Не слишком трясло? – спрашивает он, чокаясь с нами. – Обещали сильный снегопад. Я волновался, что рейс задержат.

Грир делает глоток.

– Думаю, мне повезло.

– Где твой парень? Харрис, так, кажется? – спрашивает Эндрю.

– Бывший… – бормочу я себе под нос, крутя ножку бокала.

Грир бросает на меня колючий взгляд, я отвечаю ей тем же. Все же нечестно, что моя личная жизнь всегда открыта для всех, а ее жизнь, словно личный дневник, всегда на замке. Не дай бог упомянуть, что они расстались много лет назад, но до сих пор ведут себя так, словно ничего не произошло. Даже если они больше не живут под одной крышей и не считают себя связанными какими-то обязательствами, по сути, ничего не изменилось.

– Извини, не знал, – говорит он. – Вы были вместе на нашей свадьбе… Я просто предположил…

Грир делает еще один глоток, молча наслаждаясь вином, но тут ее взгляд падает на полированный деревянный пол. На миг я вспоминаю нашу с Эндрю свадьбу, тщательно продуманную и лишенную всякой индивидуальности, в шикарном отеле на вершине заснеженной горы. Никто не заглянул в наш новый дом на поздний завтрак или чтобы посмотреть, как мы разворачиваем подарки. Мы пригласили гостей. Мы проводили их. Список торжеств и увеселений был длинным и не оставлял времени для досужих разговоров.

– Пойду покажу комнату, – сообщаю я мужу, оставляя свой бокал нетронутым. У меня задержка уже несколько дней, но я еще не сказала об этом ни ему, ни кому-то другому. Пока не сказала. – Я думала, мы могли бы поселить ее в гостевой комнате на нашем этаже. Как ты считаешь?

Эндрю усмехается, обходит кухонный стол-остров и обнимает меня за плечи.

– Тебе не нужно спрашивать разрешения. Это ведь и твой дом тоже.

Я чувствую себя глупо, однако заставляю себя улыбнуться. Я живу здесь уже несколько месяцев, но все равно для меня это его дом. Вряд ли я смогу когда-нибудь привыкнуть к дому размером с церковь. Он прекрасен, но мне в нем неуютно, и уж тем более я не могу назвать его своим.

– Тем не менее я попросил Розиту подготовить гостевой домик, – добавляет Эндрю. – Я подумал, что Грир там будет удобнее. – Он вопросительно смотрит на нее. – Больше уединения. Меньше шума.

Я поворачиваюсь к сестре.

– Он прав. Это его неделя… наша неделя с Колдером и Изабо. Они будут здесь завтра.

Моя сестра хватает сумку и пристально смотрит на моего мужа. Он этого не видит, но я-то вижу. Ее мысли как будто написаны у нее на лбу. Насколько я знаю мою сестру, она уверена, что Эндрю пытается вбить между нами клин, хочет, чтобы я принадлежала только ему, чтобы мы с ней не были близки, как раньше. Но у него и в мыслях этого нет. Он заботится только о ней, о ее комфорте. Ему хочется, чтобы Грир понравилось у нас. Как только она узнает его лучше, то непременно поймет, какой он на самом деле.

– Гостевой домик потрясающий, – говорю я. – Могу показать его тебе. Хочешь?

Наши взгляды встречаются.

– Да, конечно.

Я делаю ей знак, чтобы она следовала за мной, но Эндрю не торопится выпустить мою руку. Мгновение спустя мы выходим через раздвижную дверь в задней части дома и обходим крытый бассейн с подогревом и джакузи с подсветкой и идем ко входу в гостевой домик.

Дом освещен, словно на Рождество. Внутри темная обшивка стен идеально гармонирует с теплым мерцанием светильников. Сразу чувствуется рука профессионального декоратора. Буквально все, начиная с огромного дивана натуральной кожи коньячного цвета, старинных потолочных балок и заканчивая декоративными подушками, обтянутыми мехом шиншиллы, собственноручно выбрал дизайнер, которого Эндрю самолетом доставил сюда из Теллерайда. Эндрю называет гостевой домик «причудливым», но что касается меня, то я сомневаюсь, что большинство людей сочли бы дом с четырьмя спальнями, дом площадью в две тысячи семьсот квадратных футов «причудливым». Думаю, причиной тому – близость главного дома. На его фоне все что угодно выглядело бы причудливо.

Войдя, мы проходим мимо столика со стоящим на нем огромным букетом свежих цветов, чью зимнюю белизну подчеркивают зеленые сосновые ветки. На каминной полке мерцают свечи, из колонок под потолком льется чарующий голос Эллы Фицджеральд. Воздух напоен легчайшим запахом кедра с примесью мяты, все диванные и декоративные подушки взбиты и красиво разложены. Сезон отпусков позади, но праздничное настроение остается. По словам Эндрю, в Глейшер-Парке всего два сезона: Рождество и почти Рождество. По-моему, лучшего места провести долгую зиму, чем это, просто не существует.

– Тебе здесь понравится, – говорю я сестре. Та словно по стойке «смирно» стоит в холле, разглядывая интерьер, как будто я только что похитила ее и затолкнула в летающую тарелку. – Гостевая комната хорошо, но гостевой домик приятнее. По сути это частный пятизвездочный отель. С горничной и все такое прочее. Думаю, холодильник полон. Если тебе что-то понадобится, просто набери ноль на телефоне, и тебе все принесут.

Я вкатываю ее чемодан в спальню и ставлю рядом с мягкой двуспальной кроватью, но Грир не идет за мной, а продолжает стоять на месте как вкопанная.

– Грир! – зову я ее, отступая назад в гостиную. – Если хочешь, можешь занять гостевую комнату в доме. Если здесь слишком просторно, ты просто скажи.

– Все хорошо, – сухо отвечает сестра. Похоже, проведя весь день в пути, она сильно устала, я же сразу после того, как забрала ее из международного аэропорта Солт-Лейк-Сити, не дала ей ни минуты покоя. Перед ужином в «Мэсанос» я устроила для нее часовую автомобильную экскурсию по Глейшер-Парку, чтобы она могла полюбоваться восхитительной здешней архитектурой во французском и готическом стиле. Я взахлеб рассказывала ей, как горы обрамляют город, подобно стенам небольшой крепости, учила ее, как отличить туристов от местных жителей. Первые вечно ходят черепашьим шагом. Тычут во все пальцами. Носят одежду и обувь от «НортФэйс» и «ЮГГ». Если бы местный терапевт вырядился таким образом, его бы сочли ненормальным. По крайней мере, женщины здесь помешаны на вещах от «Монклер» и «Богнер». Иногда я даже пытаюсь говорить о последних тенденциях лыжной моды, не называя сами бренды. Я наверняка исковеркала бы их, если бы попыталась.

Грир сидела тихо – или, скорее, вежливо, – пребывая под впечатлением от увиденного, пока я таскала ее по городу. Нет, я вовсе не пыталась важничать. Я просто хотела, чтобы в моем новом доме она чувствовала себя комфортно. Чтобы она знала, что может приехать ко мне в любое время.

Я еще не обзавелась здесь кругом друзей, кроме Эндрю, и, если честно, мне здесь тоскливо. Похоже, большинство здешних женщин вполне довольны тем, что сидят дома, маясь от безделья и заполняя свои пустые дни поездками к визажисту и маникюрше или же импровизированными ланчами с игрой в кости в обществе своих подруг, таких же домоседок.

Однажды я составила им компанию, когда одна из наших соседок пригласила меня, но все женщины годились мне в матери, и даже когда они не рассыпались в комплиментах, вроде «какая у тебя упругая грудь» или «твоя кожа сияет, как попка младенца», они сюсюкали со мной как с дочкой.

– Мередит, будь лапочкой, принеси мне из кухни стакан льда, хорошо?

– Мередит, милочка, объясни мне, что это за зверь такой Инстаграм. Я понятия не имею, как он работает.

– Мередит, киса, я непременно должна взять тебя с собой, когда пойду за покупками. Ты наверняка выберешь вещи, глядя на которые моя племянница не будет морщить носик…

Я ушла от них с горечью во рту и осознанием того, что вписаться в мир Эндрю будет не так легко, как я надеялась.

Однажды вечером я обмолвилась в разговоре с Эндрю, что я не прочь работать неполный рабочий день в его офисе, но он лишь посмеялся надо мной и, поцеловав меня в макушку, сказал, что деньги для нас не проблема и никогда не будут проблемой.

Я же имела в виду совсем другое.

Мне скучно.

И одиноко.

Увы, я не могу честно заявить мужу: «Прости мне мою неблагодарность. Я люблю тебя до смерти, но эта роскошная жизнь, которую ты мне дал, ужасно скучна, и я ее ненавижу».

– Будешь ложиться? – Я бросаю взгляд на часы, подсчитывая, сколько сейчас времени в Нью-Йорке.

Сестра вздыхает, кивает, разглядывает обстановку, но так и не трогается с места. Ее ноги словно приросли к полу.

– У меня утром баре, – сообщаю я. Честно говоря, я ненавижу баре. Я вообще ненавижу спортзал, по крайней мере, здесь. Когда я покидаю теплый тренажерный зал в потной, липкой одежде и выхожу на холодную, промерзшую стоянку, я всякий раз думаю о том, надо ли мне продлевать абонемент на следующий месяц. Но тренировки помогают убить время – примерно три часа в день, если включить сюда душ перед занятием, одевание (что включает в себя прическу и макияж, потому что так делают все здешние женщины), дорогу, затем упражнения в зале до седьмого пота, вновь дорогу, но уже домой, душ, переодевание и снова прическу и макияж. – А потом сразу занятие на тренажерах. Вернусь к десяти или около того. Дай мне знать, чем ты хочешь заняться, пока будешь здесь.

Грир одаривает меня сдержанной, еле заметной улыбкой.

– Звучит неплохо.

Выйдя от нее, я шагаю через задний двор к дому. Дойдя до заднего крыльца, я останавливаюсь, увидев в окно, что Эндрю сидит в столовой во главе стола. Справа от него бокал вина, перед ним тарелка с разогретыми в микроволновке остатками обеда. Он читает новости на своем планшете. Мне отчетливо видна морщинка, что залегла у него между бровей. Я смотрю на него, и мое сердце наполняется теплом.

Он беспрерывно работает, постоянно думает о нашем благополучии.

Тихое шуршание раздвигаемой двери привлекает его внимание. Он поднимает голову, и выражение его лица меняется – оно словно озаряется светом. Одного того, что этот успешный, обеспеченный человек всякий раз, когда я захожу в комнату, вспыхивает, как фейерверк, достаточно, чтобы мне вновь и вновь хотелось выйти за него замуж.

Отложив вилку, Эндрю отодвигает стул, подходит ко мне и, взяв мое лицо в свои ладони, целует меня в лоб.

– Как же нелегко мне будет на следующей неделе делить тебя с другими, – произносит он игривым тоном. – Я великий эгоист, когда дело касается тебя.