Глава 29
Мередит

Нью-Йорк без Эндрю… совсем другой. Но после истории с письмом он ослабил поводок, давая мне больше свободы действий, как будто боится потерять меня, если будет натягивать его слишком сильно. Сам он этого не сказал, но знает: если захочу, я в любой момент могу выйти за дверь. Думаю, это заставило его иначе посмотреть на многие вещи.

На прошлой неделе за ужином я как бы случайно обмолвилась, что хочу навестить сестру. На следующее утро его секретарь забронировала мне билет, и Эндрю поселил меня в президентский люкс нашего любимого отеля.

Когда я вчера прилетела в Нью-Йорк, на моей кровати в отеле лежал пакет с запиской от него. По его просьбе мне доставили мои любимые местные сладости, а также сумочку от Шанель, экземпляр последнего романа Дианы Чемберлен, причем с автографом, а также список бронирований, которые он сделал для меня в ресторанах и роскошных спа-салонах, куда обычно можно попасть, лишь прождав пару месяцев.

Он из кожи вон лезет, чтобы доставить мне удовольствие. Маятник качнулся обратно.

Я же просто хочу погулять по городу с Грир, поесть хот-догов и соленых крендельков, продающихся с тележки возле Центрального парка. Заглянуть в наши любимые магазинчики. Выпить горячего шоколада, если будет настроение. Часами кататься на метро с единственной целью – поглазеть на людей, как мы делали, когда были моложе.

Когда в то утро я вхожу в их кафе, колокольчик на двери звякает. Харрис тотчас отрывает взгляд от шумного кофейного автомата. Впервые за все время нашего знакомства он, увидев меня, не стонет, не дуется, не вздыхает и не морщит лоб.

В течение последнего месяца мы с ним разговаривали по телефону почти каждый вечер. Обычно я жду, пока Эндрю ляжет, после чего крадучись выхожу на улицу, чтобы сесть в машину, или под покровом ночи на цыпочках иду в гостевой дом.

Это не измена.

Я не привязана к Харрису эмоционально и не фантазирую о нем.

Он на сто процентов просто друг.

Эндрю не понял бы. Несмотря на наши разногласия, я доверяю Харрису. Доверяю его жестокой честности – ведь у него нет личной заинтересованности в этой игре.

– Привет, – говорю я, останавливаясь посередине кофейни. Здесь полно народа, а из колонок, подвешенных к потолку, играет независимая рок-группа. Это похоже на сцену из какого-то фильма.

Я улыбаюсь. Он тоже.

– Привет, – говорит он.

Это… что-то… новое.

– Где Грир? – спрашиваю я. Впервые я решила не преподносить ей сюрпризов. Поскольку я прилетела на неделю, мне ничего другого не оставалось, кроме как предупредить ее о моем приезде, чтобы она смогла выкроить время для всех дел, что мы собираемся делать вместе.

Я сажусь на краю бара и наблюдаю, как Харрис готовит напитки. Ему помогает бариста, которого я никогда раньше не видела, – какой-то парень с выкрашенными в черный цвет волосами, кольцом в носу и татуировками, покрывающими обе руки. Он довольно молод и потому еще не избавился от угревой сыпи. Он тише воды, ниже травы и работает старательно – вероятно, потому, что знает, что Харрис следит за ним, словно ястреб.

– Кто этот новый парень? – спрашиваю я у Харриса.

– А, этот? Это мой протеже, – говорит он. – Маленький Харрис.

Я ухмыляюсь и закатываю глаза.

– Как его настоящее имя?

– Джейк. Но Маленький Харрис звучит гораздо лучше, не так ли?

– Смотри, не лопни от гордости. – Я вытаскиваю из сумки телефон и от скуки проверяю электронную почту. Единственные письма, которые я получаю в эти дни, это рекламная рассылка: например, «Нордстром» проводит распродажу или у «Нет-а-Портер» бесплатная доставка при заказах свыше пятисот долларов.

– Сделай мне чай со льдом, хорошо?

Он ставит передо мной кружку, хотя я его не просила.

– Здорово. – Я встречаюсь с ним взглядом. – Когда ты только успел?.. Я даже не заметила… Вот это да. Спасибо.

– Не нужно изображать удивление. Я не всегда веду себя как долбаный мудак. – Он возвращается к Маленькому Харрису и учит его, как лучше всего сделать шапку пены на капучино, а когда возвращается, ставит локти на стойку. – Я просто хочу извиниться.

– За что?

– За свои вечные наезды на тебя.

– Это еще мягко сказано.

Он на секунду опускает глаза.

– Проговорив с тобой весь этот месяц, узнав тебя ближе… я понял: ты просто чувствовала себя потерянной и в той ситуации, в какой ты оказалась, поступала так, как тебе казалось правильным. Ненадежная мать. Отсутствующий отец. Чересчур строгая сестра.

Он улыбается. Я тоже.

– Я не знаю, что я, черт возьми, делаю, – говорю я, взяв в ладони горячую чашку.

– Я тоже, – говорит он. – Никто не знает. Мы просто… делаем все возможное. Пытаемся разобраться в вещах, которых нам никогда не понять.

– Ты о чем-то сожалеешь? – спрашиваю я, вспомнив о Ронане. В последнее время он играет со мной в игры, и я понятия не имею почему. Иногда я могу днями, а то и неделями не думать о нем. В иные дни я не могу выкинуть его из головы… мучаюсь вопросом, как у него дела… думает ли он обо мне, скучает ли по мне и тому, что у нас было. Пытаюсь понять, почему после всех этих месяцев мне до сих пор не все равно…

Харрис пожимает плечами.

– Жизнь слишком коротка, чтобы зацикливаться на таких вещах. Выброси из головы. Двигайся дальше. И постарайся в следующий раз не повторить старых ошибок.

– Ты когда-нибудь изменял Грир? – Я кладу руку на сердце. – Клянусь богом, я ей не скажу.

Он морщит нос, как будто я оскорбила его моим вопросом, и смотрит в пол.

– Никогда.

Не думаю, что он лжет. С другой стороны, как я могу поручиться?

– У нас с Грир были сложные отношения. Но я никогда ей не изменял, – говорит он. – Не изменял потому, что любил ее. Я действительно любил ее. Когда я был с ней, я принадлежал только ей и никому другому.

– Я любила Эндрю, – говорю я и сама удивляюсь, почему я использую прошедшее время. – Вернее, люблю…

– Неправда. – Он качает головой. – Тебе только кажется. Ты даже не представляешь, что такое любовь, потому что никто никогда не показывал тебе раньше, что это такое.

– Откуда ты знаешь?

– Я давно тебя знаю, Мер, – говорит он. – Я видел парней, которых ты приводила домой, из твоей ленты друзей в социальных сетях. Я видел мужчин, положивших на тебя глаз по причинам, которые ты предпочитаешь не замечать.

– Ты на что намекаешь?

– Брось, – говорит он. – Неужели я должен это тебе объяснять? Эндрю.

– Эндрю меня любит.

– Неправда, – он проводит рукой по волосам, – Эндрю любит не тебя, а то, каким он чувствует себя с тобой рядом. Это то, что любит Эндрю.

Я упрямо качаю головой.

– Ты видел его всего раз. Ты просто не имеешь права так говорить.

– О, имею и еще какое! И потому говорю. – Он то ли поддразнивает меня, то ли сердится за то, что я отказываюсь поверить ему на слово. – Он богатый, неуверенный в себе человек. Ты молодая, красивая женщина. Из такой комбинации ничего хорошего не получится.

Я краснею. Харрис никогда не называл меня красивой. И не припомню, чтобы он называл красивой Грир.

– Что у вас с ним общего? – спрашивает он. – Что привлекло тебя к нему в первую очередь?

Я открываю рот, чтобы ответить, но он перебивает меня:

– Он старше. Мудрее. Опытнее. У него есть деньги, а значит, за ним ты как за каменной стеной, – говорит он. – Он смотрел на тебя такими глазами, как будто отродясь не видел такой крутой телочки, но в отличие от молодых парней умел сделать так, чтобы ты почувствовала себя самой желанной женщиной в мире.

Харрис менее чем за десять секунд подводит итог первых шести месяцев моих отношений с Эндрю.

– Как я уже сказал, у тебя проблемы с личностью отца. – Он разводит руками. – Как и у Грир, но я тебе этого не говорил.

Я смутно вспоминаю ее безбашенный загул на первых курсах колледжа, когда я слышала истории о ее сексуальном безрассудстве и всякий раз, когда она возвращалась домой на каникулы, ее тело украшали новые татуировки и пирсинги.

Все изменилось, когда она встретила Харриса. Он отрезвил ее, уравновесил, дал ей стабильность, какой она никогда не знала раньше.

– В любом случае, где Грир? – спрашиваю я, постукивая по стойке и оглядываясь вокруг. – Мне казалось, она приходит в девять?

– Она приходит, когда захочет, – отвечает он. – Я больше не слежу за ней. Предполагаю, что она не спала прошлой ночью, пытаясь сделать работу наперед. Недельный отпуск жутко ее нервирует, но только не говори ей, что я тебе это сказал.

Похоже, фраза «только не говори Грир» стала обычной для нас.

– Теперь я чувствую себя обманщицей, – говорю я.

– Не нужно. Так лучше для нее самой. Ей позарез нужен перерыв. А мне – перерыв от нее. – Он смеется, и я понимаю. Грир может быть жуткой занудой. И, похоже, она все еще зациклена на нем. Бьюсь об заклад, она при первой возможности липнет к нему, и эта взаимная зависимость развилась в ходе их отношений.

– Хватит перемывать мне косточки, – раздается рядом голос Грир, и ее теплые ладони ложатся мне на плечи. Я даже не заметила, когда она вошла, и не знаю, слышала ли она что-нибудь из нашего разговора, но, судя по хитрой улыбке на ее губах, она меня просто дразнит. – Ты уже кончил грузить мою сестру? – спрашивает она Харриса, строго глядя на него.

Мы с Харрисом обмениваемся взглядами.

– Да, – говорит он. – Наш разговор окончен.

Соскользнув с табурета, я иду за сестрой в ее кабинет. Она пообещала мне, что сегодня будет работать только полчаса, максимум час, после чего мы отправимся с ней по своим делам.

– Я должна пожить с тобой в твоем шикарном номере. Могу поспорить, что он в два раза просторней моей квартиры, если не больше, – говорит она мгновение спустя, включая компьютер. – Не каждый день получаешь возможность увидеть, как живет один процент моих соотечественников.

Я закатываю глаза и качаю головой.

– Давай, если хочешь. Лично я не возражаю. Если не ошибаюсь, там есть раскладной диван.

Рассматривая всякую всячину в ее тесном кабинетике, я задерживаю взгляд на нашей детской фотографии на колесе обозрения в приморском парке развлечений в Нью-Джерси, которого, я почти уверена, больше не существует.

Она обнимает меня за плечи, и у нас обеих улыбки до ушей.

Тогдашний бойфренд матери сделал этот снимок своей навороченной камерой в попытке произвести на нее впечатление. По крайней мере, мне так кажется. Он вечно трепался о своем фотографическом бизнесе, о том, какой он талантливый, но я ни разу не видела, чтобы он ходил на работу. Он был постоянным украшением дивана у нас в гостиной и весь день, пока мать работала, смотрел спортивные передачи.

– Я помню этот день, – говорю я, снимая со стены снимок в серебряной рамке и поднося ее ближе к глазам.

– Ты помнишь свой конфуз? – спрашивает Грир, борясь с улыбкой.

– Еще бы, как такое можно забыть? – Я со стоном закатываю глаза. Она никогда не позволит мне его забыть. Даже когда мы будем старыми и седыми, сидя в доме престарелых, она наверняка спросит меня, помню ли я этот мерзкий, дурацкий конфуз.

– Фу, это было так отвратительно, – говорит она, высовывая изо рта язык. – Никогда не забуду эту вонь.

С животом, набитым мясным фаршем и жареным кукурузным хлебом, я забралась на самые быстрые американские горки в парке, на какие только пускали детей моего возраста. Когда мы слезли, Грир сказала, что я позеленела, и, прежде чем ответить, я обрызгала рвотой ее белое платье от Чака Тейлора. Но вместо того, чтобы распсиховаться, как большинство сестер-подростков, она отвела меня в туалет и придерживала мои волосы, пока меня рвало. А потом сказала, что мы можем уйти, если мне все еще плохо.

Мать закатила истерику, причитая, сколько денег она выбросила псу под хвост, чтобы добраться сюда на перекладных – на метро, поезде и автобусе, на что пришлось потратить почти целое утро. Но Грир встала на мою защиту, как всегда огрызаясь на мать и требуя, чтобы мы ушли.

День был жарким и влажным, но я дрожала и потела, а мой живот сводило болью. Как потом оказалось, это был не конфуз. Я заболела гриппом. Но мать настаивала, чтобы я взяла себя в руки и, как будто ничего не случилось, каталась на горках и каруселях и дальше. Она сказала, что если мы уедем всего через два часа, то уже никогда сюда не вернемся.

Грир взяла меня за руку и повела к выходу, и моей матери и ее бойфренду-фотографу ничего другого не оставалось, как последовать за нами.

– Ты всегда заботилась обо мне, – говорю я.

Сестра пожимает плечами: мол, подумаешь!

– Ты мой самый дорогой человек.

Я ставлю фотографию на место, обхожу стул и, обняв за плечи, зарываюсь лицом в шею Грир.

– Это еще за что? – спрашивает она, притворяясь, будто не поняла.

– За то, что я тебе небезразлична, – говорю я. – За то, что ты беспокоишься обо мне, когда остальным до меня нет дела.

– Можно подумать, у меня есть выбор, – говорит она. – Ты моя сестра. Беспокоиться о тебе – это моя работа.

– Я люблю тебя, Грир.

– А я тебя еще больше.