ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Демид: эволюция Вальдеса (как стать длинноруким)

Приветствую вас, друзья. Это снова я, Демид Коробов. Я расскажу вам, каким образом Вальдес попал в Светлый Мир, как умудрился изгадить его до неузнаваемости, и зачем он это сделал.

Миша Гомес любит обвинять меня в том, что в речи своей я тяну кота за хвост, рассказываю нудно и долго. Наверное, это действительно так, и непоседе Гомесу тяжко выслушивать мои долгие обстоятельные объяснения. Он принадлежит к тем людям, которые слышат только то, что хотят услышать, и пропускают все остальное мимо ушей. Я не могу себе такого позволить. Я отвечаю за жизни людей, связанные со мной тысячей невидимых нитей, в том числе за жизнь того же Миши. Я не хочу, чтобы эти люди (любимые и уважаемые мной, смею заметить) отправились на свет раньше того времени, что предписано им в Золотой книге Небес. И поэтому я тщательно собираю факты, взвешиваю их и анализирую. Порою в голове моей так тесно от разнообразной информации, что я начинаю сходить с ума. Моя покойная мама страдала шизофренией. Иногда мне кажется, что я тоже шизофреник – потому что то, что происходит в моей жизни, может привидеться только в бреде сумасшедшего. Но такова уж моя профессия – разгребать навоз, составленный из паранормальных человеческих жизнеотправлений. Мне кажется, что иногда у меня получается довольно неплохо. Иллюзии, иллюзии…

Вам может показаться невероятным то, что я знаю и описываю в своем рассказе интимные подробности из жизни Вальдеса. Подробности, которые мог знать только он сам. "Ты со свечкой над ним стоял?" – спросите вы меня. "Стоял", – отвечу я вам. Главное – держать свечку правильно, под нужным углом. Сбор информации – своеобразная штука. Не спрашивайте меня, как я это делаю – все равно не поверите.

В нашем мире Диего Санчес не отличался паранормальными способностями. Как я уже говорил, он был почти обычным человеком, если не считать того, что был он садистом и законченным негодяем. Но сам Вальдес так не считал. Само собой, Вальдес полагал, что он – просто воплощение справедливости. И лишь отвратительное общество двадцатого века, позабывшее о страхе перед Богом и инквизицией, не дает ему занять то место, которого он заслуживал.

Итак, через шесть лет Вальдес вышел из тюрьмы. Всего шесть лет – неплохо, если учесть, что ему дали десять, и скостили четыре за примерное поведение. Всего шесть. Но эти годы не показались ему короткими.

Честно говоря, Вальдес не слишком боялся тюрьмы. Он был человеком суровым, пролетарского происхождения, мог довольствоваться минимумом еды и жизненного комфорта. К тому же, он не опасался обитателей тюремных камер, потому что знал, что может без труда избить до полусмерти любого, кто посягнет на его честь.

И вот в этом он просчитался. Вальдес действительно мог дать отпор любому – если тот действовал в одиночку. Но Вальдес плохо знал коллективную жизнь. Он был законченным индивидуалом и предполагал, что закономерности индивидуального существования распространяются и на места тюремного заключения.

Он просчитался. Я как-то раз сам умудрился попасть в тюрягу, смею вам признаться. И могу вам сказать уверенно: в тюрьме нет ничего личного, хоть в какой-то степени приватного, защищенного от того, что какое-либо человеческое дерьмо может посягнуть на это. А дерьма в тюрьме хватает –более чем. Чтобы заслужить право на личное, нужно подняться достаточно высоко. Я почувствовал это правило на своих отбитых костях очень скоро. И Вальдес тоже почувствовал это.

Уголовники отнеслись к нему плохо. И основной причиной этого было то, что значительная часть постоянных обитателей тюрьмы была не кем иными, как арабами. Откуда-то они уже знали о том, что Вальдес сдернул живьем кожу с ливанца Хакима Окама, стянул с него шкуру как чулок. Им очень не понравилось это. Кажется, они собирались сделать то же самое с Вальдесом. Они не успели это сделать, но досталось ему изрядно.

В первую же ночь на него набросили одеяло и избили. Утром он едва встал, но на коже его не было даже синяков. Те, кто бил его, действовали грамотно – удары их проникали глубоко и повреждали в основном внутренние органы. На вторую ночь повторилось то же самое, но Вальдес нашел в себе силы встать и почистить зубы. Вероятно, он должен был умереть на третью ночь, но судьба вмешалась и отстранила его кончину властной рукой – Вальдеса положили в местную тюремную больничку. Он провалялся там неделю, а потом его привели к начальнику тюрьмы.

Начальник тюрьмы Колменарес был маленьким, пузатым человеком с большими белыми руками и пушистыми усами. Он сильно потел, несмотря на то, что в комнате работал мощный вентилятор. Лицо его почему-то показалось Вальдесу знакомым.

– Садись, Вальдес, – сказал Колменарес и начал перелистывать дело, лежащее на его столе. Молча листал его минут десять, дымил сигареткой. – Так-так, – наконец произнес он. – Вальдес, значит? Вальдес собственной персоной. Добро пожаловать в наше веселое заведение.

– Откуда вы знаете, что меня зовут Вальдес? – спросил человек, величавшийся не иначе, как Диего Санчес – с той самой минуты, как попал в руки официального правосудия.

– Я помню. Все помню… – сказал начальник. – У меня хорошая память. Двойное убийство с применением пыток… Что-то маловато тебе дали, Вальдес! Кто-нибудь из дружков-сатанистов подсуетился? Помог тебе?

– Нет у меня никаких дружков. Я не сатанист, я католик. Правильный католик.

– Правильный, говоришь? И как же правильному католику придет в голову сделать такое? – Начальник перелистнул страницу дела, перечитал некоторые подробности истязаний, вспотел еще больше, прервался, ослабил галстук и расстегнул две пуговицы на воротнике. – Да ты просто мясник, Вальдес.

Вальдес молчал, опустив голову. Потом сказал:

– Он был наркоманом, этот чертов Хаким. Он сидел на игле и посадил на иглу мою девчонку. Кроме того, он был арабом. Мусульмане едва не сгубили нашу страну сотни лет назад. И теперь они снова пожирают ее.

– Окам не был наркоманом, не придумывай. Он был добросовестным студентом и приличным парнем. Больше того, он не был мусульманином, так я тебе скажу, Вальдес. Окам был чистой воды христианином. Среди ливанцев много христиан. Это для тебя новость?

– Это не важно! Эти уроды могут притворяться христианами, но на самом деле они свиньи… беспородные грязные свиньи, относящиеся с высокомерием к нам, жителям страны Испании. Инквизиция была права! Тогда с ними не церемонились – с морисками, с мудехарами. Это было сотни лет назад, но не так уж и давно, если подумать. Инквизиторы знали свое дело, и порядка было куда больше…

– Понятно говоришь… А девчонку-то ты за что? Она же испанка.

– Дьявол попутал… – Вальдес часто заморгал. – Я не хотел делать этого. Я не должен был этого делать. Это дьявольское наваждение…

Он врал. Сейчас он вспомнил, с каким удовольствием засунул ей в вагину грушу с расходящимися лепестками и начал поворачивать винт. Как она кричала и как кровь вытекала из нее. Это было прекрасно. Это были самые острые ощущения в его жизни. Самые лучшие…

– Я раскаиваюсь, господин Колменарес, – произнес Вальдес самым искренним голосом, на какой был способен. – Все это было безумием, состоянием аффекта. Это было ужасно. Я не могу спать по ночам, когда вспоминаю этот кошмар…

– Состояние аффекта, говоришь? – пробормотал начальник. – Будем надеяться, что это было так. – Он захлопнул папку и посмотрел Вальдесу в глаза. – Я слышал, что у тебя там появились проблемы с нашими алжирцами? Похоже, что ты не очень-то ценишь свою жизнь, Вальдес. Почему ты сразу не сообщил администрации о том, что тебя избивают? Мечтаешь быть замученным до смерти и перейти в ранг святых великомучеников? Перестань, Вальдес. В наше время это неактуально.

– Хорошо, я сообщаю вам, что меня избивают. И еще я думаю, что меня скоро убьют. Вы можете спасти меня? Такое возможно в принципе?

– Сможем, если захотим. Хочешь знать, откуда я тебя помню, Диего Санчес?

– Откуда?

– Ты родом из Новено?

– Да. – Вальдес вспомнил маленький городок, в котором родился и вырос. – Вы тоже оттуда, господин Колменарес? – догадался он наконец-то.

– Да. Я помню твоего отца, Рауля Санчеса. Мы пили с ним кальвадос по пятницам. Когда он погиб? В шестьдесят седьмом?

– В шестьдесят восьмом. Четырнадцатого ноября.

Вальдес вспомнил этот день. Говорят, смерть его отца была следствием нарушения техники безопасности. Не выдержала старая ограда на строительных лесах и Рауль Санчес протаранил головой бетонную площадку далеко внизу. Череп его треснул как арбуз, уроненный на асфальт. Диего было тогда тринадцать лет, но он хорошо помнил эти бело-розово-красные осколки. Раскололся арбуз и из него вытекло много алого сока. Вальдес облизнулся. Откуда он мог помнить, он ведь не видел этого? Все это произошло без него. Отца он увидел уже в гробу, когда голова его была собрана и приведена в приличный вид специалистом по похоронным делам.

Юный Диего не видел этого. Он сам придумал все это. Он представлял себе это и почему-то получал при этом удовольствие. Отец наказывал его, наказывал жестоко. И когда тринадцатилетний Диего засыпал ночью в своей кровати, он представлял череп отца, расколовшийся как арбуз, и хихикал.

Бог наказал отца за то, что он несправедливо обходился с Диего. И так же будут наказаны все, кто несправедливо обойдется с Вальдесом в будущем. Вальдес верил в это.

– Твой отец был хорошим и приличным человеком, – сказал господин Колменарес. – Если бы он не погиб так рано, может быть, он успел бы сделать что-то приличное и из тебя. А может быть и нет. Так или иначе, из тебя получилось порядочное дерьмо, Диего. И мне это особенно обидно, потому что мы с тобой земляки. А если ты – мой земляк, то это значит, что я должен как-то помочь тебе. Как ты думаешь?

– Вы хороший человек! – с горячностью произнес Вальдес. – И вы – испанец. Эти чертовы мудехары…

– Прекрати нести свой расистский бред. – Начальник тюрьмы скривился. – Что ты умеешь делать, парень?

– Я механик. Я ремонтирую машины.

– Все механики у нас здесь – алжирцы. Не думаю, что ты захочешь работать в их компании. Может быть, ты смыслишь что-нибудь в выращивании цветов? Нам нужен садовод…

– Я кузнец, – сказал Вальдес. – Я могу выковать все, что угодно.

– Вот как? – В заплывших глазках Колменареса появилась искорка интереса. – Похоже тебе повезло, парень. У нас тут сидел некий Пепе Хромой, взломщик сейфов. Он был неплохим кузнецом. Знаешь, таким настоящим, не из этих, современных. Он работал по старинке. Он оборудовал здесь кузницу, теперь она простаивает.

– Я хороший кузнец, господин Колменарес. – Во рту Вальдеса пересохло от волнения. – В последние годы я неплохо зарабатывал. У меня было много заказов…

– Пепе Хромой тоже хорошо зарабатывал, – Колменарес качнул головой. – В Испании всегда есть спрос на настоящие кованые изделия – решетки для камина, ограды и прочее. Конечно, Пепе приходилось делиться своей выручкой, сам понимаешь… – Начальник тюрьмы ухмыльнулся, расправил пальцем усы. – Но ему кое-что оставалось. Когда он освободился год назад, он унес в своем клювике кое-что. До сих пор он пишет мне поздравительные открытки на каждый маломальский праздник. Пишет, что больше не ломает сейфы, ведет приличный образ жизни. У него хорошие руки, и теперь он действительно остепенился. Можешь мне не поверить, но каждый исправленный нами человек – радость сердцу.

– Вы можете мне не платить совсем! Только разрешите работать…

– Ладно. Увидим, каким ты окажешься кузнецом. Тут многие пробовали до тебя. Увидим…

Так Вальдес стал работать кузнецом. Нечего и говорить о том, как он работал. Пепе Хромой ему в подметки не годился. Начальник тюрьмы был очень доволен.

Это и спасло жизнь Вальдеса. В общую камеру он больше не вернулся. Он оборудовал себе спальное место в кузнице и ночевал там. Наверное, это было нарушением тюремного распорядка, но Колменарес делал исключения для хороших работников – тех, кто трудился на него. Начальник тюрьмы прекрасно понимал, что лучше допустить вариации на тему внутреннего режима, чем лишиться такого хорошего кузнеца, как Вальдес. К тому же Клменарес имел большой опыт общения с заключенными и давно определил для себя, что Вальдес не относится к лицам, склонным к побегу.

Первый год прошел для Вальдеса в относительном затишье. Он трудился и спал в кузнице. Он много работал, старался работой заглушить тоску. Скоро он стал поистине незаменимым человеком в тюрьме, имевшей собственное производство. Мастера приходили к нему для того, чтобы посоветоваться, как лучше изготовить ту или иную деталь. Вальдес не отказывал в помощи никому. Он питался в общей столовой. Таким образом, он не был выключен из общей жизни тюремного сообщества. Конечно, он предпочитал общаться с испанцами, но был ровен и доброжелателен со всеми – в том числе с арабами и пакистанцами. Он уже понял, что оголтелый расизм – не лучшее средство для того, чтобы выжить в тюрьме.

Вальдес уже окончательно решил, что проклятые мудехары отвязались от него, и он спокойно проживет в своей кузнице весь положенный ему срок. И снова он ошибся. Все случилось в ту неделю, когда отсутствовал Колменарес – уехал то ли в отпуск, то ли в командировку. В столовой к Вальдесу подошел пакистанец по имени Зейбак и тихо сказал ему на ухо:

– Дело есть, кузнец.

– Какое?

– Надо кое-что припрятать в твоей кузнице. Пока Колменареса нет, мы закинем тебе пару пакетов. Тебя шмонать не будут. Два процента с навара – твои.

Вальдес отлично понимал, о чем идет речь. Наркотики. В лучшем случае – марихуана, но вероятнее всего, что-то покрепче. В предложении, которое сделал ему пак, не было ничего необычного. В какой-то мере это было даже жестом дружбы, признаком того, что его начали считать своим человеком. Была только одна загвоздка: сам Вальдес не считал себя своим среди этих людей и своим для них становиться не собирался.

К тому же, наркотики… Вальдес ненавидел эту дрянь.

– Извини, парень, – сказал он как можно миролюбивее. – Ничего не получится. Я говорю: нет.

– Ты чего, сдурел, кузнец? – горячо зашептал Зейбак. – Я тебе сказал, что все нормально будет. У тебя там не то что пару пакетов – тюк можно спрятать, и не найдут. Ну хочешь три процента?

Вальдес нахмурился. Вряд ли ему предлагали сотрудничество. Его просто подставляли – вот оно что! Подсунут ему наркотики, а потом его же и заложат. И тогда закончится его спокойная жизнь в кузнице. Чертовы паки!

– Нет, – сказал он. – Я верующий человек, христианин. Я не могу иметь дела с наркотиками. Я не буду больше об этом разговаривать.

А говорить пришлось. На следующий день Вальдес имел беседу уже сразу с тремя паками и одним алжирцем. Разговор протекал нервно, Вальдесу еще не угрожали, но давили на него совершенно явно. Он снова сказал свое "нет".

К нему пришли вечером.

Это было странным – вечером все заключенные, кроме Вальдеса и пары расконвоированных должны были находиться в режимной зоне. Наверное, у паков были свои связи в охране. И теперь, когда не было Колменареса, они воспользовались этим.

Когда пятеро один за другим вошли в кузницу, Вальдес уже закончил работать и собирал инструменты. Последним зашел Зейбак. Он закрыл дверь в кузницу и задвинул за собой засов. Он нехорошо ухмылялся.

– Мы принесли товар, кузнец, – сказал он. – Припрячь-ка его.

– Я отказался, – тихо произнес Вальдес. Холодное бешенство зрело в нем.

– Ты отказался. Поэтому ты не получишь своей доли. Ты будешь просто кладовщиком. Бесплатным. Прячь товар, придурок. Будешь дергаться – замочим…

Они были твердо уверены в себе – их было пятеро против него одного. Но Вальдес уже не боялся. Хорошо, что они пришли сюда. Хорошо, что ои заперли дверь и отрезали себе путь к отступлению. Потому что они не должны были уйти безнаказанными.

– Вы – ничтожные грешники, – сказал Вальдес. – Убирайтесь к дьяволу.

Двое бросились на него одновременно, выставив перед собой ножи. Вальдес побежал в угол кузницы – туда, где были сложены инструменты. Он наклонился, один из паков ударил ножом его в бок, но опоздал. Вальдес выхватил из кучи железяк металлический предмет, напоминающий крышку для кастрюли, и отбил удар. Потом он парировал выпад второго пакистанца. Предмет этот был самодельным щитом – Вальдес выковал его только вчера. Чувствовал, что щит ему пригодится.

Вальдес выпрямился в полный рост. В левой руке его теперь был щит, в правой – длинный и толстый прут из железной арматуры.

– Я готов, нападайте, – сказал он.

Все пятеро дружно захохотали. Вальдес был смешон. Что он мог сделать против них?

Драка длилась недолго. Вальдес не просто отбил своим щитом ножи – он выбил их из рук нападавших. А потом начал орудовать прутом.

Когда он уложил двоих самых сильных, остальные бросились бежать к двери. Но засов не открывался – он имел блокирующую защелку и теперь только сам Вальдес мог открыть его. Еще двое бросились на него с двух сторон, напали, как звери, загнанные в ловушку. Вальдес не спешил. Он постарался переломать им руки и сделал это достаточно успешно. Последним остался Зейбак. Он упал на колени, прижался лицом к двери, расставил руки, вцепился ногтями в деревянные доски. Плечи его тряслись.

Резкий запах заполнил кузницу. Похоже было, что чертов пак обмочился от страха. Вальдес стоял и смотрел на спину Зейбака. Он представил, как делает шаг вперед, взмахивает железным прутом и проламывает затылок проклятого грешника.

Вальдес не сделал этого.

– Снимай штаны, свинья! – проговорил он.

Зейбак задрожал, понял, что сейчас над ним совершат насилие противоестественным образом. Среди сидевших в тюрьме паков это считалось равносильно смерти.

– Пожалуйста, не надо, господин Вальдес! – пролепетал Зейбак. – Мы уйдем, мы больше не будем трогать вас. Мы просим прощения…

Железная палка тут же ударила его по спине. В спине что-то хрустнуло.

– Я тебе сказал, подонок! Спускай свои вонючие штаны!

Зейбак медленно, осторожно повернул голову и оглянулся. Он надеялся, что товарищи его убиты или хотя бы потеряли сознание. Что они не увидят его унижения. Но нет – они корчились с переломанными костями, но все же глядели на него. Вальдес рассчитал все точно.

– Видит Аллах, я не хотел этого! – завопил парень и спустил штаны.

– Встань, – приказал Вальдес. – Повернись ко мне спиной.

Зейбак повиновался, что ему еще оставалось делать? Повернулся и представил общему обозрению свои волосатые ягодицы.

– Нагнись.

– Нет, прошу вас!..

– Нагнись, – сказал Вальдес совсем тихо, но от этого шепота пакистанцу стало страшно так, как не было никогда в жизни. Он нагнулся, оперся руками на колени. В этот момент Вальдес щелкнул засовом, ударил ногой в дверь и она распахнулась. Зейбак с ужасом увидел, что к двери бегут охранники в сопровождении нескольких арабов. Он стоял в неприличной позе и смотрел на них выпученными глазами.

– Что испугался, свинья? – произнес Вальдес. – Я знаю, что ты подумал, испорченный парень. Но я не трахаю людей своего пола, тем более не трахаю свиней. Я не гомик и не зоофил. Я просто хочу слегка надрать тебе задницу.

Он размахнулся и ударил арматурным прутом. Зейбак с визгом пробежал несколько шагов и упал лицом на землю. Его белые ягодицы залила кровь.

В тот же момент охранники налетели на Вальдеса и закрутили ему руки за спину.

Колменарес вернулся в тюрьму на следующий день. Вальдеса привели к нему из карцера в наручниках.

– Ну, что за дерьмо ты там устроил, Вальдес? – поинтересовался начальник тюрьмы. – Снова принялся за свои садистские штучки?

Вальдес дышал тяжело. Больно ему было дышать, охранники хорошо отмутузили его в карцере. Но, по крайней мере, это были испанцы, а не арабы или паки. Вальдес признавал их право бить его.

– Эти негодяи сами пришли ко мне, господин Колменарес, – сказал он. – Они хотели, чтобы я участвовал в их грязных делишках, но я отказался. Я мог бы убить их, это было нетрудно. Но я не совершил этого греха. Я никогда не совершу этого греха, господин Колменарес. И я спас их души – не дал им совершить смертный грех, не дал им убить себя. Я просто оборонялся. Они неразумны, тупы и примитивны, но все же они не заслуживают того, чтобы совершить новое убийство. Я подумал, что для них сломанная рука лучше, чем проклятие, ложащееся на убийцу. Я заботился об их душах…

– Вот как? – Колменарес усмехнулся. – Знаешь, кто ты, Вальдес? Ты законченный садист. Можешь говорить мне правильные слова, но я-то знаю, кто ты такой, читаю это в твоих глазах. И я могу сделать так, что получишь еще три года. А может быть, и шесть. А может быть, и все десять. Что ты думаешь на этот счет?

– Поступайте, как хотите…

– Чем ты их бил? – Начальник осмотрел железный прут, лежащий на его столе в целлофановом пакете. – Симпатичный обрезок строительной арматуры. Даже не заточен. Да ты действительно везучий, Вальдес! Пожалуй, я не смогу трактовать эту палочку как специально изготовленное холодное оружие. А чем ты защищался? Говорят, у тебя там какой-то щит самодельный был? О, какая забавная чугунная крышка для жаровни! Килограмма на четыре, пожалуй, не меньше. Я ее заберу – как раз такая мне нужна на кухне. Ты сильный парень, Вальдес. Пятеро на одного, говоришь? Они все в переломах, а ты целехонький! Неплохо! Знаешь что? Это тебя удивит, но я не добавлю тебе срок. Малого того, дополнительные сроки получат все эти пятеро пакистанских придурков. А ты будешь работать в кузнице дальше.

– Спасибо, господин Колменарес, – пробормотал Вальдес. У него защипало в глазах. Почему в его несчастной жизни так редко попадались люди, столь справедливые, как этот благородный тюремщик?

– Знаешь, почему я так делаю? – Колменарес встал из-за стола, подошел к Вальдесу и цапнул его снизу за подбородок. – Потому что это место мое, и мне держать здесь порядок. И если я спущу пакам то, что они осмелились сделать вчера, то завтра испанцам здесь жизни не будет. А если я отдам им тебя, то тебя убьют завтра же. Ты мне нужен, кузнец. Поэтому я сделаю по-другому. Я отдам паков тебе. Ты сумеешь с ними разобраться?

– Сумею, господин Колменарес. – Вальдес опустил глаза, чтобы не было видно его зрачков, вспыхнувших ледяным светом.

Он сумел. Правда, в общую столовую он уже не вернулся – теперь еду приносили к нему прямо в кузницу. Но с другими заключенными ему приходилось иметь дело довольно часто. Теперь это были нарушители режима, провинившиеся перед администрацией – в основном пакистанцы и арабы, реже – африканцы. Их отдавали Вальдесу в ученики. По одному, и не надолго. Больше трех дней не выдерживал никто. Все они оказывались неспособными учениками. Они не привыкли трудиться в своей жизни, руки у них были вставлены не тем концом. И они были слишком тупы, чтобы понять, какая это важная вещь – соблюдение техники безопасности. Что же, по крайней мере, они сами были виноваты. Один уронил себе на ногу двухпудовую чугунную болванку, другой схватился за раскаленный стержень, причем обеими руками. Третий держался целых четыре дня, был осторожен как суслик в окружении змей, но в конце концов пролил масло на пол, поскользнулся на нем и напоролся спиной на крюк каминной решетки. Всякое случалось с учениками кузнеца. Вальдес уже не помнил всех. Тем более, что их становилось все меньше с каждым месяцем – тех, кто вел себя настолько нагло, что попадал к нему в подмастерья. Они поняли, что делать этого не стоит.

Теперь Вальдес стал лучше стал понимать, каким благом была инквизиция. Она была материализованным страхом, который заставлял людей жить по законам божьим. Даже если они и не верили в истинного Бога.

Он привык жить так. Временами он даже чувствовал себя счастливым – как в те времена, когда жил с Кристиной и трудился в своей собственной мастерской. Вальдес работал много. Он освоил чеканку, и скань, и микросварку. Может быть, он даже стал бы неплохим ювелиром, если бы не его слишком большие руки, не позволяющие точно паять тонкие золотые проволочки. Чеканки и вазы, вышедшие из его рук, украшали кабинеты начальников тюремного управления всей южной Испании, в том числе и кабинет самого большого начальника. Поэтому господин Колменарес не слишком удивился, когда увидел, что Диего Санчес находится в списке заключенных, представленных к досрочному освобождению за примерное поведение.

Вальдеса эта новость привела в ужас. Пожалуй, он остался бы в тюрьме и в кузнице еще на несколько лет. А может быть, и на всю жизнь. Это было его место. Здесь у него была хорошая работа. К тому же здесь он мог направлять грешников на путь истинный. Где еще он мог найти такое?

– Господин Колменарес, – сказал он в тот день умоляющим тоном. – Я не хочу уходить. Нельзя ли как-нибудь отменить это распоряжение?

– Шутишь? – Колменарес покачал головой. – Это юридическое решение, не имеющее обратной силы. Честно говоря, я тоже был бы не против, если бы трудился здесь и дальше. Я даже мог бы добиться твоего расконвоирования. Но если уж тебе так повезло, Вальдес, – иди на свободу. Надеюсь, ты больше не будешь сдирать кожу с девушек.

Вальдес вышел из тюрьмы с тяжелым сердцем. Он боялся свободы. А еще больше он боялся, что его убьют.

Крепкая дверь кузницы больше не защищала его.