Я полностью перенесся мыслями в недалекое прошлое. И даже когда вдруг очухался и осознал, что все еще лежу в заколдованном лесу странного мира под названием Кларвельт, то все еще продолжал думать о нашем разговоре с Лурдес. Она сказала, что Вальдес спел ей песенку на необычном диалекте. Только теперь до меня начал доходить смысл этого. Вальдес пел ей тогда на языке Кларвельта.

Когда я попал в Светлый Мир, то сразу, как и положено демонику, начал разговаривать на местном языке. Пока я был Шустряком и не помнил своего прошлого, я даже не задумывался, что представляет из себя это наречие. Пожалуй, это было немецким языком, какой-то старой его разновидностью. Жители Светлого Мира говорили на архаичном немецком языке и я говорил вместе с ними.

Забавно. Никогда раньше я не знал немецкого – только разве что "Ханде хох!" и "Нихт ферштейн". А тут пожалуйста – балакаю за милую душу. Интересно, запомню ли я этот язык, если мне повезет и я когда-нибудь выберусь из Кларвельта в свой нормальный мир? Наверное, запомню. Ведь запомнил его Вальдес.

Итак, Вальдес имел возможность свободно перемещаться из нашего мира в Светлый Мир и обратно. Как он это делал? И как прихватил с собой Лурдес?

Я был уверен, что именно он украл ее, хотя этому не было доказательств. Пока не было, но они должны были появиться в скором будущем. Иначе ради чего стоило затевать весь этот сыр-бор со вторжением во владения Вальдеса Длиннорукого?

Проклятые местные инквизиторы! Только я пришел в себя, стал настоящим демоником, как они вывели меня из игры. Куда мне было теперь идти? Я не представлял совершенно.

Я поднялся, приблизительно прикинул направление к тому месту, откуда пришел, и побрел туда. Огонь своего тела я не гасил, даже сделал чуть побольше – кто знает, какие твари могли мне еще попасться по пути? Я шел и шел, не зная куда и зачем.

Я не заметил ловушку. Веревочное кольцо лежало на земле, присыпанное грунтом, заваленное прелыми листьями, и когда я ступил в него, силок сработал. Петля моментально затянулась на моей лодыжке, и молодое деревце, наклоненное верхушкой книзу, выпрямилось. Я взлетел в воздух – вверх плененной ногой, вниз головой. Я думал, меня разорвет пополам. Во всяком случае, боль была такая, как будто разорвало. Я истошно завопил и лес отозвался на мой вопль растревоженным уханьем. Я висел на одной ноге вниз головой, дергался и голосил, не осознавая, что творю.

Провисел я само собой, недолго, но шуму наделал много. Мой огонь пережег веревку секунд за двадцать. Я плюхнулся обратно на землю – к счастью, было невысоко. Я попытался вскочить на ноги, тут же охнул и повалился обратно на землю. Вывиха в лодыжке, пожалуй, не было, но растяжение связок имелось достаточно серьезное. Тугую повязку бы сейчас… Эх, Мигель, куда тебя закинуло?

Я сидел, ждал, пока боль хоть чуть-чуть утихнет и думал. Что это за ловушка? Такие ставят на зверей. Само собой, поставить ее могли только люди. Но разве обычные люди ходят в порченый лес? Делать им там совершенно нечего. Местные бестии-мутанты употребят их в пищу в считанные минуты. Как уже два раза чуть не употребили меня.

Топот я услышал очень скоро. Я привлек кого-то своим криком. Я еще не видел за деревьями, кто так топает, но по звуку уже мог определить, что бегущих ко мне тварей несколько и они двуногие. Неужели все-таки люди?

Нет, не люди. Они действительно были двуногими и двурукими, но вот голов у них было тоже по две штуки. Одна, напоминающая лысую человечью, находилась на месте – на шее. Вторая, жабья, зеленая и бородавчатая, величиной с два кулака, росла прямо из грудины. Вторая голова разевала пасть, показывая мелкие острые зубы, и вращала оранжевыми глазами с вертикальными зрачками. Выглядела она так, как будто очень хотела подкрепиться свежим мясцом. Моим мясцом, само собой.

Я вскочил и попробовал бежать. Проковылял шагов двадцать, приволакивая поврежденную ногу, и покатился по земле кубарем, споткнулся о корень. Я почти обезумел от боли, и это заставило мое пламя вспыхнуть с яростной силой. Три человекообразных чудовища, что гнались за мной, отпрянули в сторону. Они стояли вокруг и задумчиво рассматривали меня.

– Эк горит! – проквакал один. – Человек-костер! В первый раз такое вижу!

– И ведь не сгорает! – В скрежещущем голосе другого присутствовало не то что изумление, а скорее неподдельная зависть.

– Вот бы нам так! Везет этим демоникам! – заявил третий.

Я не считал, что мне сильно везло. Я сидел голой задницей на земле и растирал руками лодыжку. Она болела так, словно наружное мое пламя переместилось внутрь нее.

Огонь не мешал мне видеть тварей. Они действительно напоминали людей, только были покрыты крупной зеленой чешуей, поблескивающей в свете пламени. Носов на их верхних головах почти не было, зато челюсти сильно выдавались вперед и были оснащены зубами, которые могли бы шутя перекусить стальную проволоку. Когти на пятипалых руках и ногах были длинными, острыми и даже зазубренными. Один из двухголовых был вооружен мощным луком, двое – орудиями, представлявшими собой нечто среднее между мотыгой и топором. В любом случае, оружия у них хватило бы, чтобы забить меня до смерти за пять минут, несмотря на мое неугасимое пламя.

– Не бейте меня, чудовища, – тихо попросил я. – Отпустите меня. Я вам ничего плохого не делал.

– Сам ты чудовище! – обиженно проскрипел один из монстров. – Где ты тут чудовищев увидел? Нечего приличных людей обижать!

– Не понял… – Я недоуменно почесал пламенной рукой в пламенном затылке. – Это кто тут люди? Вы, что ли?

– А то кто же? Не ты же, демоник дурной, аки огнь полыхающий! Ты, сталбыть, гореть-то заканчивай, иначе весь лес нам пожгёшь. И без шамкра, обратно же, останемся…

Шамкр… знакомое слово. Я слышал его от Трюфеля.

– А как насчет тырков? – спросил я, не веря в свою догадку.

– А чево, тырки есть? – встрепенулся один из них, самый крупный. – Угостишь, Шустряк?

– Продать могу, – сказал я, стараясь придать своему голосу солидность. – Три с половиной флориньи пучок.

– Да ты чево?! – завопил монстр. – Три с половиной флориньи?! Очумел совсем? Тыркам две флориньи за пучок – красная цена! Гадкая жадина – вот ты кто!

– А ты кто? – спросил я, не веря своим ушам. – Ты Трюфеля, сына Мартина, не знало ли когда, а, чудовище?

– Это ж брательник мой. А я – Рудольф.

– Так ты Рудольф? Брат Трюфеля?

– А то кто же?

– Ну не похож, и все тут! – заявил я, откинувшись назад и даже чуть прищурив глаза, чтоб рассмотреть тварь получше. – Что это случилось с тобой? Кожная болезнь?

– Это оберег – тварь пальцем постучала по жабьей голове. – Отсюдова и внешность такая.

Ясности мне эти слова не добавили.

– Ничего не понимаю.

– Пойдем, Шустряк, – вмешался второй двухголовый. – Придем к кудеснику, он все тебе объяснит. А то мы в словах не очень сильны – грамоты не хватает. Мы ж крестьяны, да еще и дальние…

Я погасил свой огонь полностью. Теперь, с такой мощной личной охраной, как эти чешуйчатые твари, называющие себя людьми, мне не было страшно даже в лесу. Они помогали мне идти, а временами даже тащили на себе. В сущности, они были славными ребятами, несмотря на отвратительную внешность. И через час мы уже достигли небольшого бревенчатого домика, стоявшего прямо в лесу.

Хозяин дома, о котором я уже знал, что он кудесник, выглядел не слишком экзотично. Не тянул он как-то на мага. Был он парнем лет тридцати – высоким, чернокожим, толстогубым. Пальцы его украшали пять здоровенных перстней – золотых, серебряных и даже железных. На голове его сидела дурацкая вязаная шапка, доходящая почти до бровей. Меховая безрукавка, сшитая на манер длинной широкой майки, доходила до колен. Шорты (клянусь, самые настоящие шорты, даже с надписью "CHICAGO BULLS"), прикрывавшие верхние отделы его голенастых ног, были древними и изношенными, и почти наполовину состояли из заплат. Негритянский парень сидел по-турецки на лавке в углу, сложив руки на груди и спокойно смотрел на нас, молча пережевывая что-то (уж не жевательную ли резинку? – подумал я).

– Храни тебя Госпожа, Начальник Зверей! – дружно сказали мои чудовища, войдя в хижину. Потом каждый из них взялся руками за свою жабью голову и с чмокающим звуком оторвал ее от туловища. Зеленый цвет их кожи быстро побледнел, порозовел, чешуя исчезла, лица приобрели обычную форму. Я обалдело хлопал глазами, глядя, как три монстра превратились в трех обычных голых мужиков. Мужики положили жабьи головы на полку, где уже лежал с десяток подобных голов, и начали не спеша одеваться, вытягивая свою одежду из кучи, сваленной на лавке.

– Это что же за фокусы такие с переодеваниями? – спросил я. – Вы что, тоже демоники?

– Они – нет. – Парень, которого назвали Начальником Зверей, легко спрыгнул со своего сиденья, подошел ко мне и протянул руку. – А я – демоник. Привет. Я – Том. Томас Ривейра.

– Шустряк, – пробормотал я. – В смысле, Мигель. Слушай, Том, у тебя такие прикольные трузера… К ним только кроссовок не хватает – больших, баскетбольных.

– Были, – сообщил Том. – Износились – лет эдак тридцать пять назад. И плейер гробанулся – шипокрыл его на зуб попробовал. Вот только шорты и остались. Берегу их как реликвию и талисман. – Он протянул мне холщовые штаны и рубашку. – Одевайся. И не вздумай здесь гореть.

– Тридцать пять лет назад? – переспросил я, натягивая одежду. – Что-то ты заврался. Сколько тебе годочков-то, дядюшка Том?

– А черт его знает. Какой сейчас год там у нас, в нашем мире, в Испании?

– Двухтысячный.

– Значит сорок лет я уже здесь кукую. Тридцать лет мне было, кода я провалился в этот чертов Кларвельт. Таким образом, в общем и в целом мне около семидесяти лет.

– Ты хорошо сохранился, – заявил я.

– Демоники не стареют в Светлом Мире, – грустно сказал Том. – Только на черта это нужно? Тоскливо здесь. Ни телек посмотреть, ни на виндсерфе покататься. Даже паэлью нормальную съесть – и то нельзя. Я пробовал приготовить – совсем не то. Ингредиенты не те. Какая может быть паэлья без риса, шафрана и креветок? Дерьмо…

– Неувязочка, – заявил я. – Сорок лет назад в Испании такие шорты еще не носили. И плейеры тогда еще не изобрели.

– Это здесь – сорок лет. А в нашем мире – всего четыре года. В Кларвельте время течет в десять раз быстрее. Проверено.

– Ты в Испании где жил-то?

– В Калелье – есть такой городишко. Поваром работал. Жил себе тихо, никого не трогал. И вот, на тебе…

– А эти говорили, что ты – кудесник. – Я показал на крестьян.

– Я и есть кудесник. – Том приосанился. – И ты – кудесник. Любой человек из нашего мира становится в Кларвельте волшебником – в этом вся фишка. Есть правда, одна небольшая неприятность: Вальдес не дает демоникам дозреть до их волшебных возможностей. Он убивает их. Сжигает.

– А ты как сюда попал?

– Вальдес притащил. А ты чего спрашиваешь? Тебя что, не он сюда отправил?

– Нет.

– Странно. Все демоники, которые появляются в Кларвельте – дело рук Вальдеса. Он крадет людей в нашем большом мире и переносит их сюда.

– Зачем?

– Как зачем? – Том зло усмехнулся. – Чтобы убивать здесь. Он же у нас Великий Инквизитор – наш уважаемый Вальдес Долгорукий. Надо же ему чем-то заниматься, оправдывать перед Госпожой свое высокое звание. Вот он и работает – перетаскивает сюда ни в чем неповинных людей, объявляет их здесь демониками и сжигает. Ловит от этого большой кайф. В нашем мире его уделом была бы тюрьма или психушка, а здесь он вроде как главный святой. Вот такие дела…

– А эти, демоники? Чего они молчат? Не могут сказать, что сам Вальдес их сюда и припер?

– Они этого не помнят. В первые две недели демоники вообще ничего не помнят. Значит, технология здесь такая: Вальдес хватает человека в нашем мире, переправляет его сюда и бросает бродить где-нибудь в беспамятстве. Потом Вальдес объявляется в городе и начинает вещать, мразь этакая, что, мол, снизошло ему откровение и прочухал он великим своим разумом, что снова проник в Кларвельт кровожадный демоник и грозит миру ужасная опасность. Немедленно снаряжается карательный отряд во главе с самим Вальдесом и они начинают рыскать в поисках добычи как гончие собаки. Конечно, Вальдес прекрасно знает, где искать несчастную жертву, но тянет удовольствие. Охота на человека – разве мог он позволить себе такое в нашем мире? Наконец, бедного демоника догоняют, пытают, и на десятый день после того, как он попал в Кларвельт, сжигают. Обрати внимание – на десятый день!

– Это что – так важно?

– Это важно для шоу, которое устраивает инквизиция на потеху тупой кларвельтской публике. На десятый день у демоника начинают появляться его магические способности, но он еще не знает об этом и не умеет ими управлять. Если сжечь его до десятого дня, то он сгорит как обычный человек. Это для зрителей неинтересно. Они могут даже заподозрить, что перед ними не демоник. Когда же демоника сжигают на десятый день, то это зрелище хоть куда – что-то вроде наших фильмов со спецэффектами. Когда демоника охватывает пламя, его сверхъестественные способности начинают проявляться сами по себе. У кого-то отрастают белоснежные крылья, кто-то вдруг перевоплощается в огромную рыбу или начинает взглядом ломать деревья. Только уже поздно. Демоник не успевает воспользоваться своими способностями, чтобы спастись. Он погибает в страшных муках.

– Да… – Я удрученно покачал головой. – Хреновые дела здесь творятся. А что Госпожа Дум на этот счет думает? Она же вроде хорошая?

– А ничего не думает. Съехала у местной Госпожи крыша – не знаю, самостоятельно или с помощью Вальдеса. Кое-кто утверждает, что она вообще умерла, но я так не думаю. По моему мнению, она жива, только сильно сбрендила. Она уже не контролирует этот мир. Сейчас всем здесь управляет Вальдес.

– Понятно… – Я обвел взглядом хижину. Крестьяне уже покинули дом и оставили нас с Томом вдвоем. Внутреннее убранство выглядело так, как и должно было выглядеть в хижине лесного колдуна: связки сушеных растений, висящие на стенах, желтые клыкастые черепа непонятных тварей, пара деревянных масок, подобных африканским. – Ты тут неплохо обосновался, – заметил я. – Кстати, можно полюбопытствовать, как ты избежал костра?

– Вальдес просчитался. Я был первым демоником, которого он на пробу решил протащить в Кларвельт. Он еще не знал, что демоник входит в полную силу на четырнадцатый день. Ну в общем, все было по сценарию – поймали меня, пытали… – Том поднял безрукавку и я увидел на черной коже его живота выпуклые продолговатые рубцы. – И вели меня, бедолагу, на костер, еле живого. Было это в селе под названием Мортуун – на поле неподалеку от леса. Народ собрали, как положено, большой толпой. Вальдес толкнул красивую речь о том, что я исчадие ада и буду надлежащим образом изничтожен. И только начали меня прикручивать железной проволокой к столбу, как что-то на меня нашло. Я вдруг почувствовал, что в лесу живут мои друзья, что они наблюдают сейчас за мной и хотят мне помочь, только нужно им приказать. Я и приказал… И тут же из лесу поперло такое количество ужасных тварей – мясоверты, шипокрылы, мантикоры, жабоглавы. Ни в каком фильме ужасов такое не снимешь – денег не хватит. Народ – врассыпную, стражники пытались что-то сделать, но мои лесные страшилища порвали их в клочья за полминуты. Вальдес отрастил себе длинные ноги и прыгал как кузнечик. Спасся, гад. Надо сказать, что и сам я прощался с жизнью, однако никто из хищников не тронул меня. Наоборот, они проявили обо мне самую трогательную заботу. Проволоку мою перекусили – освободили, стало быть. Я тупо стою и не знаю, что мне делать. А они меня носами к лесу подталкивают – пойдем, мол, амиго, в лесочек, прогуляемся. Я и пошел – куда мне было деваться…

– Это и был твой дар демоника?

– Именно так. В лесу я чувствую себя безопаснее, чем в детском саду. Вся лесная мерзость полюбила меня как родного брата. Они жизнь за меня готовы отдать.

– Что не мешает тебе убивать безответно любящих тебя несчастных уродов, – я показал пальцем на полку, на которой горкой были сложены жабьи головы.

– Мне повезло, – кивнул головой Том. – Повезло, что я ем их, а не они меня. Мои уродливые лесные дружки – удивительно отвратительные, бессовестные и ненасытные твари, место которым скорее в аду, чем в мире, называемом Светлым. К тому же они тупы, как тритоны. Но я научился использовать их. Больше всего я люблю жирнохвостов – у них удивительно нежное мясо. Оно напоминает японскую телятину – знаешь, когда бычков выпаивают молоком, убивают в младенческом возрасте и мясо у них светло-розовое, с красными тонкими прожилками. – Томас сглотнул слюну. – Я хочу вернуться в свой мир, – признался он. – Хочу снова жить в Калелье и работать поваром в хорошем ресторане. Я сорок лет сижу в этом мрачном лесу, и могу высунуть нос из него только ночью, когда Вальдес и его инквизиторская кодла боятся близко подходить к Дальним землям. Я знаю все о Светлом Мире, но, в сущности, не хочу знать о нем ничего. Светлый Мир протух и перестал быть светлым. Он гниет и Вальдес возится в этой вонючей тухлятине как червь, вместе с другими навозными червями-инквизиторами. Слушай, Мигель, как ты попал сюда без помощи Вальдеса?

– Это долгая история, – сказал я.

– Есть ли способ вырваться отсюда в наш родной мир?

– Не знаю. Наверное, есть. Надо найти Демида – он знает все.

– Кто такой Демид? У него странное имя.

– Он русский. Ты помнишь, что такое Россия?

– Приблизительно. – Томас махнул рукой. – Такая страна в нашем мире, да? Большая страна где-то на востоке. Сибирь, Ленин, Гагарин, перестройка. Я угадал?

– Угадал… именно приблизительно. Я пришел сюда не один. Нас должно было пройти сюда четверо. Один русский, это Демид Коробов. Один полуиспанец-полурусский – это я. И двое просто китайцев – девочка Ань Цзян и старикан Ван Вэй. Я помню это, вспомнил только сегодня утром, когда обрел память. Я встретил Цзян и уже снова потерял ее. Про остальных не знаю вообще ничего – попали ли они в Кларвельт и живы ли они. Их нужно найти.

– Что-то много китайцев, – заметил Том.

– Ты не любишь косоглазых?

– Я обожаю их, – сказал Том. – Я обожаю всех людей из нашего мира, готов мыть им ноги. Я как Робинзон Крузо на перенаселенном острове, с которого нет выхода. Из людей нашего мира я не люблю только Вальдеса. Ненавижу его. Я, со своими лесными тварями, даже мог бы объявить ему войну и попытаться убить его. Но я боюсь убить Вальдеса. До сих пор он был единственным человеком, который знал, как выйти из Кларвельта. Я боялся закрыть для себя последнюю дорогу домой. Теперь появился ты, и у меня появилась надежда. Как ты думаешь, теперь я могу позволить себе поймать эту пасукуду – Вальдеса и оторвать его чересчур длинные руки и ноги? А заодно и голову?

– Можешь, – сказал я. – Даю тебе на это личное разрешение.

– А гарантии?

– На что?

– На выход отсюда.

– Найдем Демида – получишь гарантии. Он мужик умный. По-моему, любой мизинец на его ноге соображает лучше, чем голова профессора экономики.

– Хочу найти Демида. Я уже влюбился в него – заочно.

– Что ты умеешь, волшебник Том?

– О, я могу многое! – Томас величественно взмахнул руками. – Я повелеваю всеми лесными тварями и делаю кровожадных зверюг кроткими аки агнцы! Я могу заставить монстров выйти из леса в светлое время суток и сожрать любого, кто встанет на моем праведном пути. Я изготавливаю магические талисманы-обереги из голов жабоглавов и каждый человек, который приложит такой оберег к своей груди, превращается в существо, покрытое чешуей и неуязвимое для зубов и когтей. Я даю эти обереги местным крестьянам а взамен получаю от них все, чего пожелаю, в том числе искреннюю дружескую поддержку и расположение самых красивых местных девиц. Я растираю в порошок сушеную пятую ногу озерной рыбы Фухх и получаю шамкр самого лучшего качества…

– Постой-ка, – перебил я поток слов гордого кудесника. – А что такое шамкр? Я уже не раз слышал это словечко.

– Шамкр? Это такой порошок. Доставляет радость. И добавляет зрение.

– Наркотик?

– Наверное. В этом мире до черта разных наркотиков. Аррас – растертая высушенная аррастра. Жупак, который изготавливают из коры дерева Жу-жу. Фиха – из сока местных одуванчиков, эту дрянь жуют. Пирта, муравьиный мед, ресницы широмута, шамкр, тырки… Все и не упомнишь.

– А что, тырки тоже наркотик?

– Слабый, слабее второсортной марихуаны. Но местные крестьяне крепко на него подсажены, жуют свои тырки целый день. Меня мало все это интересует, я пользуюсь только шамкром. Он дает возможность видеть в темноте. Это бывает весьма полезным – особенно когда ночью выходишь из леса. Производством наркотиков в этом мире заправляет Вальдес. Говорят, сам он не употребляет никакой дряни, даже вина не пьет. Но ему удобно держать жителей Кларвельта на крючке. Мне кажется, потому горожане так и испортились. Благородные господа имеют право на ежедневную бесплатную порцию жвачки из арраса. А аррас быстро вышибает мозги даже из тех, у кого они когда-то были, превращает людей в тупых и агрессивных уродов. Они хотят только жрать, пить и наблюдать бои гладиаторов. Они даже не хотят совокупляться с женщинами. В городе почти не рождаются младенцы, город вымирает. Деревни пока держатся. Но мне кажется, что Вальдес и к крестьянам скоро подберет какое-нибудь подходящее средство. Тогда хана всему этому Светлому Миру.

– Зачем он это делает?

– Не знаю… – Том удрученно поскреб черными пальцами в затылке. – Мне кажется, он хочет уничтожить этот мир как можно скорее. Но зачем он делает – я понять не могу. Он же здесь царь и бог…

– Надо добраться до поганца Вальдеса, – заявил я, – захватить его, обезвредить и задать ему много интересных вопросов. И самый главный вопрос – куда он дел Лурдес?

– Кто такая Лурдес?

– Моя девушка. Вальдес украл ее. Из-за нее мы и пришли в Кларвельт.

– Ну ты размечтался… – Том покачал головой. – Ты не знаешь Вальдеса. Не знаешь, на что он способен.

– А ты не знаешь нас – Демида, Вана и всех прочих. Вальдес совершил самый идиотский в своей жизни поступок, когда украл Лурдес. Потому что теперь ему придется иметь дело с нами.

– Ладно, – усмехнулся Том. – Посмотрим, на что ты вы способны. Ты как насчет пообедать? Не откажешься?

– Мясо жирнохвоста?

– Тебе понравится, амиго. Гарантирую. Я хороший повар.

– Ну давай…