Комиссия Макамоты
Проснулся я от веселого крика Рипли:
– Подъем, лежебоки! – Она распахнула погрузочный люк, впустив в отсек свежий ветер. – Охотники встают вместе с солнцем! Форма «голый торс», строиться на палубе!
– Умыться хоть можно? – сонно спросил Пас, протирая глаза.
– Водные процедуры после зарядки!
Мы стянули с себя рубашки и выбрались на прохладный утренний воздух. Восход полыхал над кормой «Красотки», но до знойного полдня было еще далеко.
– Места мало, – сообщила Рипли, когда мы с Пасом изобразили шеренгу. – Но ничего. Сотни кругов по палубе вокруг «Ксюши» будет достаточно. Бегом марш!
Она первая рванула вдоль борта, и нам ничего не оставалось, как следовать за ней. Вскоре мы согрелись, а еще через несколько минут с нас уже пот катил градом. Рипли же никаких признаков усталости не выказывала, она была похожа на олениху, рвущуюся через дебри навстречу ветру – плечи расслаблены, грудь колесом, ноги мелькают размеренно и ритмично. В движении она выглядела великолепно, ничего не скажешь.
Кругов через шестьдесят я начал сдавать. Пасу было совсем худо, он ковылял, а не бежал, подгоняемый насмешками Рипли.
– Зачем акустику бегать? – прохрипел он, окончательно теряя силы.
– Ты еще не акустик, – отрезала бывшая кухарка и ускорила темп.
На восьмидесятом круге она позволила нам отдохнуть. Мы хотели рухнуть на палубу, но она чуть ли не пинками подняла нас и погнала скорым шагом.
– Отдых должен быть активным, салаги! Сели, продышались. А теперь прыжки охотника!
Команда, известная нам с учебки, означала следующее: следовало присесть на корточки, закинуть руки за голову и передвигаться короткими прыжками. Уже через два десятка таких скачков в глазах у меня потемнело. Пас не выдержал и рухнул на палубу.
– Встать! – нависла над ним Рипли. – За борт сброшу и скажу, что сам упал! – Она схватила его за руку и рывком поставила на ноги. – Шагом!
Это было ни с чем не сравнимое блаженство – просто идти. Но длилось оно не долго.
– Гусиный шаг!
Это означало еще одну пытку. Садишься на корточки и так, вприсядку, ходишь, обязательно касаясь коленями палубы. Руки за головой.
Я никак не мог понять, зачем нужны эти садистские упражнения. Однако Рипли не отлынивала и делала их вместе с нами. Ее разминка, похоже, забавляла, а не тяготила. Под конец она нам устроила пятьдесят отжиманий на кулаках, не ограничивая времени выполнения.
Наконец пытка кончилась.
– Для первого раза достаточно, – кивнула начальница. – Постепенно нагрузки будем увеличивать. Тебя, Чистюля, это касается до сдачи допуска на работу акустиком. Так что в твоих интересах быстрее впитывать знания. А для тебя, Копуха, после сдачи допуска все только начнется. Глубинник должен быть сильным, как кашалот, быстрым, как мурена, и выносливым, как касатка. Все! В умывальник!
Похоже, она дала нам новые прозвища. Как Рипли могла догадаться, что меня в детстве дразнили копухой? Или Молчунья ей рассказала? Если так, то это предательство. А вот Пасу новое прозвище подходило как нельзя кстати. Хотя он на него тоже обиделся.
– Не называй меня Чистюлей, – попросил он в умывальнике.
– Заметано. Если ты не будешь называть меня Копухой.
– Ладно, – заканчивая умываться, ответил Пас.
На палубе нас встретил Жаб с металлической банкой в руке.
– Готов к экзамену? – без предисловий спросил он меня.
– Так точно! – ответил я, вспомнив ночной инструктаж Молчуньи.
– Тогда на броню. Живо! Будем ставить «пиявку».
У меня сердце замерло. Я знал, что без катетера глубинником не стать, однако не был готов к такому быстрому повороту событий. Но я сам выбрал свой путь, пришлось лезть на крышу амфибии. Взводный взобрался следом и открыл контейнер с вылупившимся катетером.
– Ложись!
Мне пришлось выполнить приказание. Я вздрогнул, когда на голую кожу упали капли «рассола».
– Не дергайся.
Жаб опустил мне на спину катетер, и тот пополз по моей пояснице, отыскивая нужный сосуд. Добравшись до места, искусственный паразит принялся смазывать кожу антисептической обезболивающей слюной. Вскоре этот участок онемел, но я не перестал ощущать его полностью. Так что укус хоть и не был болезненным, но и приятным назвать его было сложно. Катетер вгрызался все глубже и глубже, пока не достиг сосуда. Тогда он замер, развернул устьице для аппаратного клапана и принял рабочее положение. Теперь нам с ним жить много лет, пока он не состарится и не придет срок менять его на новый.
– Как себя чувствуешь? – спросил Жаб.
– Нормально.
– Немного поболит. После обеда отек должен сойти, тогда можно будет сдавать экзамен на погружение. Все, спускайся к Рипли, она скажет, что делать.
Во всем происходящем ощущалась некая поспешность, словно еще со вчерашнего дня начальство готовило какую-то важную операцию, но не сочло нужным заранее сообщить нам детали. Еще больше меня удивило, что в отсеке Рипли начала расспрашивать меня и Паса о тактико-технических данных легкого гарпунного карабина «ЛКМГ-18». Раньше такой инструктаж мы проходили перед учебными стрельбами.
– Прицельная дальность? – этот вопрос был адресован Пасу.
– В воде до шестисот метров, в воздухе до тысячи двухсот.
– Длина гарпуна? – Она повернулась ко мне.
– Восемнадцать сантиметров.
– Способ стабилизации?
– В воде кавитация, в воздухе – выдвижные стабилизаторы, – ответил Пас.
– Снаряженный вес?
– Три килограмма восемьсот граммов. – Характеристики этого оружия я знал назубок.
– Годится, – похвалила нас Рипли. – Приводите себя в порядок, и через пять минут строиться на броне. Будем вооружаться.
Я чуть не подпрыгнул от радости, хотя спина опухла и начала побаливать.
– Покажи, – придвинулся ко мне Пас.
Я приподнял рубашку, позволив ему поглядеть на катетер.
– Ужас, – прокомментировал приятель. – Хорошо, что акустики не погружаются.
– А я всю жизнь мечтал. Подумаешь, пиявка в спине! Разве это плата за глубинный паек и возможность совершать подвиги? – Мой тон был шутливым, но на самом деле именно так я и думал.
Одевшись, я нацепил на пояс кинжал и первым полез на броню. Рипли дожидалась нас, пристроив у ног три карабина.
– Значит, так, – оглядела она нас с головы до ног. – Оружие не учебное, поэтому всякое баловство буду пресекать в зародыше. Но если я или Огурец дадим команду стрелять, не вздумайте обосраться. А теперь слушайте боевую задачу. – Она пристально посмотрела в глаза сначала мне, затем Пасу. – Мне необходимо пройти медицинское переосвидетельствование для сдачи сверхглубинного допуска. Но медик, который должен был проводить комиссию, сейчас работает на территории Северо-Африканского альянса. Страна, мягко говоря, не очень дружественно настроенная к белым, а в связи с эпидемией холеры страсти накалились еще сильнее. Короче, не спать, слушать команды, с брони не слезать, оружие держать наготове. По боевому протоколу рубашки разрешаю выправить, две верхние пуговицы расстегнуть, рукава закатать до локтя. – Она задумалась, затем добавила: – А без протокола – ведите себя как бывалые охотники. Куста с Крабом помните? Скопируйте их манеру. Местные не должны знать, что команда у нас состоит из салаг и женщин. Понятно?
– Так точно! – с воодушевлением ответил я.
– Ошибка, – вздохнула Рипли. – Бывалые охотники по уставу отвечают только в бою. Понятно?
– Понятно, – я позволил себе улыбнуться.
– Вооружайтесь. – Кроме заряженных карабинов, она выдала нам гарнитуры для связи и смешные панамы темно-синего цвета… – Я буду командовать из отсека, чтобы арабы не видели женщину на броне. Панамы надеть и не снимать. Здесь Африка, а с ней шутки в сторону.
Через минуту «Красотка» остановила машины и сбросила ход. Над амфибией нависла стрела погрузочного крана. Мы с Пасом закрепили крючья в проушинах, вернулись на крышу и крепче ухватились за леера. Броневик оторвался от палубы, скользнул над бортом и опустился в море, закачавшись на невысоких волнах.
– Не спать, Копуха! – услышал я в наушниках голос Жаба. – Или я за вас буду стропы отсоединять?
По боевому регламенту оружие из рук выпускать нельзя, поэтому мы закинули ремни карабинов на плечи и спустились по скобам к проушинам. Отцепив тросы, мы вернулись на крышу.
– Стропы отцеплены! – доложил я в микрофон гарнитуры.
– Принял, – ответил Жаб. – С «Красотки» глаз не спускать! Если увидите на борту хоть что-то похожее на оружие, стреляйте немедленно.
От такой команды я несколько обалдел. Во-первых, откуда на борту торговца оружие, а во-вторых, как можно было зафрахтовать корабль, с которого по охотникам могут открыть огонь? Теперь я уже не сомневался, что «Красотка» принадлежит контрабандистам.
– Что я тебе говорил? – сквозь зубы процедил Пас, словно прочтя мои мысли.
Но в данный момент меня больше волновало то, что у борта контейнеровоза начала собираться команда. Мне пришлось встать на одно колено и навести карабин на них, чтобы не пропустить возможную атаку. Я впервые целился в людей из заряженного оружия. В учебке нам категорически запрещали это делать, и я не был уверен, смогу ли нажать на спуск даже в случае явной угрозы. Скосив глаза, я заметил, что Пас тоже неотрывно смотрит в прицел.
Водитель запустил двигатель, и амфибия начала набирать ход. В координатной сетке прицела борт корабля удалялся слишком медленно, я отчетливо видел хмурые лица моряков, провожающих нас недобрыми взглядами. Пас водил стволом карабина из стороны в сторону, видимо, отслеживая нежелательные перемещения на надстройках.
– Удаление тысяча триста, – наконец сказал он, опуская оружие. – Теперь по нас если стрелять, то только из пушки.
По бортам амфибии бурунами вскипала вода. Распахнулся люк командирской кабины, и через него вылез Жаб, держа в руке увесистый глубинный контейнер. Цифровая маркировка на крышке гласила, что внутри находится малая автономная торпеда «МАТ-26» в личиночной стадии развития. Предназначена эта тварь для поражения техники на сверхмалых глубинах.
Жаб пробежал пальцами по сенсорам программатора, задавая параметры цели, поднял контейнер над головой и швырнул его в воду. Я знал, что на глубине десяти метров контейнер раскроется, выпуская личинку на откорм и формирование. Уже через три-четыре часа торпеда наберет шесть килограммов нитрожира и будет готова к поражению обшивки легкого судна. Через сутки вес боевой части составит расчетные двадцать шесть килограммов.
Я понял, что торпеда предназначалась «Красотке», но не знал, как на это реагировать. Пас молчал. Я тоже решил не лезть не в свое дело. Взводный же вел себя так, словно ничего особенного не происходит. Выпуская на волю столь опасную тварь, он нервничал меньше, чем когда мы покидали его кабинет в учебке. Я понял, что страх, который он наводил на курсантов, имел под собой веские основания.
Жаб спустился в кабину, захлопнув за собой люк.
– Хитрый черт, – фыркнул Пас.
– Ты о чем?
– Жаб бросил контейнер, зная, что капитан наблюдает за нами в бинокль. Если «Красотка» уйдет без нас, торпеда догонит ее и утопит. Неплохая гарантия выполнения оплаченного фрахта.
– Похоже, у нашего командира на все есть такие гарантии, – поежившись, сказал я.
– Трудно придумать более прочные узы для сплочения команды, чем инстинкт самосохранения.
Амфибия набрала ход, устремившись к невидимому за горизонтом берегу. Я вспомнил Молчунью и понял, чем Жаб ее зацепил. Немой очень трудно жить среди обычных людей. Особенно среди здоровых охотников.
Через полтора часа мы достигли берега. Амфибия выползла на сушу, изливая из подвески потоки воды. За два года в учебке я привык к крымскому солнцу, но здесь, на северном побережье Африки, оно жгло гораздо сильнее. Если бы не тень от панамы, с лица наверняка начала бы слезать кожа.
– Как вы там? – спросила по связи Рипли.
– Норма, – ответил я.
Двигатель взревел, вытягивая броневик наверх по довольно крутому склону. Я закрыл глаза, чтобы через несколько секунд открыть их и увидеть настоящую Африку. Страну, о которой мои друзья, не считая Молчуньи, знали только по книгам и фильмам. Жаркий воздух веял в лицо, солнце палило, прокаливая броню.
Нас крепко качнуло, и я открыл глаза, хватаясь за леер. Перед моим взором простиралась пустыня – самая настоящая, как в кино. Песчаная, с барханами и редкими кустами каких-то колючек.
«Не ходите, дети, в Африку гулять», – вспомнилась фраза из детской книжки.
Но я уже не был ребенком – моя рука сжимала грозное оружие для подводной охоты, подо мной была броня, способная выдержать прямое попадание сотни орудийных снарядов.
– Мы в Африке! – повернулся я к Пасу, не в силах сдерживаться.
– Прикольно, – скупо кивнул он, но я видел, что он тоже впечатлен.
Пустыня оказалась не столь дикой, как представлялось вначале. Минут через двадцать амфибия выбралась на присыпанную песком бетонку, привстала на амортизаторах и прибавила ходу.
– Копуха! – раздался у меня в наушниках голос Рипли.
– На связи, – ответил я, вздохнув от неизбежности дурацкого прозвища.
– На карте в трех километрах по ходу жилье. И водородная станция. Будьте бдительны. Нам надо остановиться и пополнить запас горючего. На провокации не поддавайтесь, но сохраняйте готовность. Рукава закатали? Рубашки выправили? Воротники расстегнули?
– Да, – ответил я не по уставу, входя в роль бывалого охотника.
Вскоре амфибия начала сбавлять ход. Из-за бархана показались несколько приземистых домиков с незастекленными окнами, водородная станция и ржавая ремонтная эстакада. На одну из ее опор вдохновенно мочилась огромная лохматая псина.
– Смотри, верблюд! – показал Пас через дорогу.
Действительно, возле глухого забора одного из домишек стоял двугорбый верблюд. Взгляд у него был не кроткий, как у большинства травоядных, а надменно-задиристый.
Заслышав мотор амфибии, из здания станции вышел араб в белом халате. Его лицо по самые глаза закрывала ткань, отчего вид у него был самый что ни на есть бандитский. Впечатление усиливало длинное ружье неизвестной мне марки, которое он нес на плече.
– Салаги, не спать! – раздался в наушниках голос Жаба.
Из густой тени за домиком шагнули еще два араба с ружьями. Один из них поднес ко рту старинную рацию и принялся что-то бубнить в микрофон. Тут же открылась левая полость в крыше амфибии, из которой с характерным воем выдвинулся тяжелый станковый пулемет «КСП-45», оснащенный устройством для захвата цели. Другая крышка открыла нам доступ в десантный отсек.
– Это на всякий случай, – сказала Рипли, махнув мне рукой. – Пока бой не начнется, они должны видеть вас на броне, мол, вы ничего не боитесь. Ничто так не отрезвляет гражданских, как вид вооруженных охотников.
Амфибия медленно подкатилась к заправочной колонке и замерла, размеренно урча двигателем. На ярком солнце тени казались лужицами разлитой смолы. Лязгнула дверь командирской кабины, и Жаб, держась за поручень, замер на подножке.
– Ассалям алейкум! – поздоровался он.
– Алейкум ассалям, – хмуро ответил заправщик.
Привод пулемета подвывал, стволы шевелились, словно живые, держа под прицелом двоих вооруженных арабов. Взводный принялся быстро говорить по-арабски. Заправщик кивнул и потянул от колонки шланг со штуцером. Я старался не упускать командира из поля зрения, а Пас из-под панамы зыркал по сторонам.
– Не расслабляйтесь, – раздался в наушниках голос Рипли. – Подобные заправки существуют здесь в основном в качестве ловушек для путешественников. Особенно следите за домами, оттуда можно пустить ракету. Амфибия охотников, даже подбитая, стоит не меньше, чем средний городишко в этих краях.
В подтверждение ее слов за бетонкой я заметил остов шестиместного гусеничного «Круизера». С машины сняли все, что было можно. О судьбе пассажиров думать не хотелось, поскольку если их и не расстреляли на месте, то им пришлось проделать путь до города пешим ходом.
– Здесь что, нет полиции? – спросил Пас в микрофон.
– Есть, – ответила начальница. – В городах. А на периферии почти все живут по шариатским законам.
– Барракуда! – снова подал голос Пас.
Я повернулся и увидел десятерых всадников на верблюдах, скачущих по краю бетонки.
– Рипли! – сказал я в микрофон. – У нас нет еще одного пулемета? Сзади десять всадников, трое с ракетными ружьями.
– Огурец! – вышла в эфир начальница. – Со стороны севера опасная цель.
– Принял.
Разверзлась правая полость амфибии, и второй пулемет выскочил из нее, словно чертик из табакерки. Всадников такая расстановка сил не устроила, они придержали верблюдов, оставаясь на значительном удалении. Один поднес к глазам маломощный бинокль. Колонка урчала возле борта, заполняя баки амфибии водородом и кислородом.
– Кхаласс! – выкрикнул Жаб.
Араб послушно остановил колонку. Меня интересовало, станет взводный платить за топливо или нет. Несмотря на прикрытие скорострельных «КСП-45», я тяготился численным превосходством противника. К тому же мы могли видеть не всех. Да и ракетные ружья в умелых руках могли составить неплохой противовес пулеметам. Не сказать, что я струсил, но начинать стычку из-за неоплаченного водорода казалось мне опрометчивым. К моему облегчению, Жаб протянул заправщику деньги. Тот благодарно кивнул и сказал:
– Шукран. Фи аман Алла.
Кажется, это обозначало «езжайте с богом». Но я испугался, только теперь поняв, что все мы были на волосок от кровопролитной стычки. Я, или Пас, или кто-то другой из команды могли быть ранены или убиты на чужой земле, и я даже не знал, по какому обычаю нас похоронили бы. Несмотря на жгучий зной, у меня мороз пробежал по коже. Лицо Паса скрывала тень от панамы, так что непонятно было, о чем он думает. Но лично меня ужаснуло, как Жаб мог углубиться во враждебную территорию такими малыми силами, ведь, начнись драка, нам и помощи ждать неоткуда.
Амфибия тронулась с места и покатилась к выезду на бетонку. Я с облегчением выдохнул, отложил карабин и вытер вспотевшие ладони о брюки.
– Проскочили, – шепнул Пас.
Всадники не двигались, провожая нас хмурыми взглядами. Вдруг один из них ни с того ни с сего вскинул ружье.
– Рипли! – выкрикнул я, не помня себя от страха. – В нас прицелились!
– В отсек! – скомандовала она.
Но мы не успели. Видимо, всадники лишь выполняли отвлекающий маневр, поскольку первая ракета ударила «Ксению» не с их стороны, а с крыши ближайшего дома. Ударной волной меня сшибло с брони на бетон и оглушило так, что я перестал понимать, что кричат наушники гарнитуры. Сверху на меня посыпались детали развороченного пулемета и горящие куски эластида.
От ужаса неминуемой смерти мой разум сжался в комок, самоустранился от управления телом. Зато рефлексы, наработанные во время тренировок в учебке, проснулись сами собой. Оглушенный, ослепший от вспышки, я перекатился под брюхо амфибии и только там понял, что карабин перед попаданием ракеты я положил на броню. Где он находится, я не имел ни малейшего понятия.
Вторая ракета попала в корму. Броневик вздрогнул на амортизаторах, воздух заволокло вонючим тротиловым дымом. Когда копоть осела, я разглядел возле себя Паса.
– Держи! – крикнул он, протягивая мой карабин.
– Огонь! – ревели наушники голосом Жаба.
Я прижался к внутренней стороне колеса и взял на прицел группу всадников. Один из них целился в нас, другой вставлял ракету в ружье. В сетке прицела они выглядели как персонажи теста на симуляторе. Яркое солнце отбрасывало контрастные тени, усиливая впечатление нереальности происходящего.
В общем, когда я вжал приклад карабина в плечо, у меня не было ощущения, что сейчас придется стрелять по людям. Я просто поймал в координатную сетку одного из всадников и выжал спуск. Араб покачнулся в седле, выронил ружье и рухнул на бетон, испугав остальных верблюдов. Тут же заговорил карабин Паса, с лязгом досылая в ствол сверкающие гарпуны после каждого выстрела. Попадал он в основном по животным, вызвав среди всадников замешательство. Мне понравилась столь легкая победа, и я начал по одному выцеливать спешившихся противников. К стрельбе у меня действительно были способности – после каждого толчка прикладом в плечо один из арабов падал, некоторое время еще продолжая дергаться на бетоне. Но эти конвульсии не испугали меня, а, наоборот, раззадорили.
В колесо рядом с Пасом ударила третья ракета, пущенная с крыши дома. И в ту же секунду заговорил оставшийся «КСП-45». Его выстрелы слились в сплошной оглушительный рев, на бетон потоком хлынули стреляные гильзы. Я не был уверен, но скорее всего им управляла Молчунья.
Первая очередь слизнула с бетона оставшихся всадников, вторая ударила в дом, укоротив забор и сметя половину крыши. Стоявший у стены верблюд разлетелся кровавыми клочьями метров на двадцать вокруг. Когда пулемет смолк, я с ужасом увидел несколько ракетных следов, устремившихся к нам с крыши почти каждого дома. Я сжался в комок и закрыл уши руками. Но долбануло все равно так, что у меня чуть кишки изо рта не вылетели. Пара ракет была нацелена под днище, от них нам досталось больше всего. Когда дым рассеялся, я увидел свой карабин на самом краю бетонки, а из левой кисти Паса толчками хлестала кровь. Тут же вновь загрохотал пулемет, делая бессмысленными любые попытки хоть что-то сказать.
«Ранило только в руку?» – спросил я на Языке Охотников.
«Кажется, да», – ответил акустик.
Обожженный ракетными взрывами бетон скрылся под слоем кувыркающихся пулеметных гильз.
– Пас ранен! – выкрикнул я в микрофон.
Через десяток секунд под днище влезла Рипли с карабином и медицинским пакетом. Она начала перевязывать Паса, а я схватил его карабин и принялся лупить во все, что двигалось. Гарпуны, разогнанные до полутора километров в секунду, навылет прошибали не только тела, но и глинобитные стены.
«Надо перебираться в отсек! – жестами показала начальница. – Оттуда мы им дадим жару! Давай, Копуха, ты первый. Потом прикроешь нас через амбразуру».
Я выполз из-под днища и хотел уже ухватиться за лесенку, но Молчунья перевела огонь на водородную станцию. Пробитые газовые колонки зашипели под диким давлением и взорвались, отбросив меня к обочине. Очухавшись, я увидел такое, от чего волосы на руках стали дыбом. Над домами парил в воздухе легкий «Силуэт-Вертикаль» с кумулятивными ракетометами среднего класса.
Словно в замедленной съемке я увидел, как первые снаряды прошили броню «Ксении», заливая десантный отсек огнем, как из кабины выпрыгнули Молчунья и Жаб с горящим рукавом рубашки. Кумулятивные ракеты пробивали только первый слой брони, так что единственным спасением казалось снова забраться под днище. Я рванул туда, сгрудившись вместе с остальными на спасительном островке в океане огня. Рипли вжалась в бетон, Молчунья скорчилась, обняв ее, Жаб распластался рядом. Я отбросил карабин, рухнул между ними и закричал, не помня себя от ужаса:
– Мамочка, я не хочу умирать!!!
И вдруг все стихло. Не просто прекратилась стрельба, а наступила оглушительная, ватная тишина. Жаб поднял голову. Взгляд у него был такой, словно ему привиделось нечто невероятное.
«Неужели подоспела помощь из города?» – мелькнула у меня мысль.
Но все оказалось еще более невероятным. На бетонке возле амфибии в полный рост стоял Пас с поднятым к плечу карабином. А гравилет рухнул на дома, вспыхнул и почти беззвучно взорвался.
– Боги морские! – одними губами шепнула Рипли. – Чистюля?
Только теперь я заметил, что Пас стоит в луже крови – взрывавшиеся вокруг него ракеты посекли ему ноги осколками. Но он словно не замечал этого. Спокойно повесил карабин на плечо и поднялся по лесенке в десантный отсек.
«Молчунья, за руль! – приказал Жаб на Языке Охотников. – Рипли и Копуха – в отсек!»
Я вылез из-под днища и увидел человек двадцать арабов, опустивших оружие в немом удивлении. Воодушевленный такой реакцией, я поднял свой карабин, закинул его на плечо и поднялся в отсек. Никто из противников и не думал по нас стрелять, хотя последний пулемет бессильно обвис на турели, пробитый кумулятивной ракетой.
В отсеке висели густые клубы дыма, пол и стены заливала противопожарная пена. Через многочисленные дыры в броне врывались лучи солнца. Амфибия взревела и тронулась, факел пылающей водородной станции быстро скрылся за барханами позади. Меня словно парализовало, я все видел, все понимал, но не мог ни шевелиться, ни говорить. Рипли, вытащив из ниши в стене чемодан медицинского модуля, спешно орудовала инъектором, обкалывая обезболивающим ноги Паса. Он сидел, как и я, похожий на восковую куклу.
Закончив инъекции, начальница стянула с Паса ботинки и достала из чемодана щипцы и зажимы, с помощью которых один за другим начала вынимать мелкие осколки. Пас не двигался. Кровь из его голеней сочилась так, словно на них места живого не было. Наконец Рипли закончила с осколками и наложила бинты.
– Как ты? – спросила она.
– Хуже еще не бывало, – скривился Пас. – Но, кажется, я напугал этих арабов.
– Напугал? – нервно рассмеялась начальница. – Это ты называешь напугал? Да они так обосрались, что до конца жизни будут икать при одном упоминании об охотниках! И детям завещают не связываться! Это же надо было додуматься – под шквальным огнем выйти из-под брони и завалить гравилет из легкого карабина!
– Я испугался, что нас всех убьют, если его не сбить, – Пас виновато опустил глаза.
– Испугался! – хихикнула Рипли. – Погляди на него, Копуха, он испугался!
Я не выдержал и тоже сорвался на истерический смех.
Через час в амбразуре показался довольно большой город. Без ажурных небоскребов он выглядел приземленным и грузным и вызывал тягостное ощущение. Щелкнул динамик внутренней связи.
– Я связался с базой и доложил о перестрелке, – сообщил Жаб. – Но они сейчас не имеют возможности выслать гравилеты и сровнять гадючник с песком. Или не хотят тратить топливо на уродов. Не имеет значения. Главное, что Макамота готов нас принять. Но есть одна проблема. Чистюля сможет стоять на ногах?
– Пока действует наркоз, – нахмурилась Рипли. – Что там еще случилось?
– Родичи холерных обложили медицинский центр. Охрана справляется, но нам придется пройти через толпу. Сначала на входе, затем на выходе. Штаб запретил переть на людей броневиком.
– Барракуда! – зло выругалась начальница. – Кто бы знал, как я этого не люблю!
– Для салаг поясню суть проблемы. В этих местах женщинам без чадры появляться на улицах запрещено. Но мы должны доставить Рипли в медкабинет, где стоит программатор.
– Может, лучше купить чадру? – осторожно спросил Пас.
– И надеть на твою бестолковую голову! – вспылила Рипли.
– Ты, молодой, говори, да не заговаривайся, – прошипел Жаб. – В моей команде все охотники, даже вы, салаги. Так что если речь пойдет о чадре, то наденут ее все, включая меня. Доступно?
Мы въехали в город. Амфибия медленно пробиралась по узким улочкам, прокаленным солнцем. Большинство домов выглядело обветшалыми, некоторые совсем развалились. Под треснувшими стенами ветер гнал змеистые струйки песка. И это была столица, самый густонаселенный район! По курящим кальяны арабам Десятилетняя эпидемия ударила крепче всего. Оставшиеся одичали, озлобились, сбились в кучу и стали выживать по своим средневековым законам. Менее чем миллионное население столицы еще как-то держалось цивилизации, но поселки возле заправочных станций превратились в мелкие бандитские государства, живущие грабежом и разбоем.
Из теней нас иногда провожали ненавидящие взгляды вооруженных мужчин.
– В медресе им говорят, что эпидемию на арабов наслали европейцы, – пояснила Рипли.
– Что же здесь делает Макамота?
– Лечит их от холеры, – пожала плечами Рипли. – Они с Жабом чем-то похожи. Только один сдвинулся на охоте, а другой – на помощи всему человечеству. И то и другое одинаково опасно для окружающих.
Пас невнятно ругнулся себе под нос.
– Не развращай мне салаг! – рявкнул Жаб. – Можно подумать, ты ни на чем не сдвинулась!
Амфибия медленно выкатилась на заполненную толпой площадь, в центре которой тянулась к небу огромная мечеть с башнями по углам стен.
– Плохо, что у нас нет гравилета, – вздохнула Рипли. – Можно было бы сесть на площадке внутри медицинского центра.
– Я бы сказал иначе, – фыркнул взводный. – Хорошо, что у нас есть броневик.
Народ расступалcя перед «Ксенией» неохотно. По большей части это были мужчины, некоторые с оружием, но попадались и дети, пару раз я заметил фигуры в чадре. По краю площади маячили всадники на верблюдах с тяжелыми ракетными ружьями поперек седел. В конце концов толпа перестала поддаваться, и амфибия замерла, заглушив мотор.
Над площадью прокатился голос Жаба, транслируемый мощными усилителями. Взводный говорил по-арабски.
– О чем он? – спросил я у Рипли.
– Просит разрешения проехать, говорит, что у нас на борту раненый.
Глядя на нашу изрешеченную машину, в это было нетрудно поверить, но особого сострадания мы у местных не вызвали. В броню ударил сначала один камень, затем другой.
– Кус эмык! – заорал кто-то у самого борта.
Рипли нахмурилась.
– Так, салаги, – ожил динамик внутренней связи. – Прикройте меня с брони!
Я подхватил карабин и, дрожа от напряжения, вскарабкался на крышу. Судя по индикатору, в кассете оставалось всего шесть гарпунов, слишком мало для серьезного боя. Зато Жаб вытащил из кабины многозарядный ракетомет с калиматорным прицелом. От одного вида такого оружия мороз продирал по коже. Видимо, это возымело действие – толпа поутихла. Я присел на одно колено и уперся прикладом в броню. Сверкающий наконечник гарпуна торчал из ствола, красноречиво свидетельствуя о том, что оружие заряжено.
Жаб сделал несколько шагов к мечети, на его левой руке была тяжелая компьютерная перчатка, переводящая Язык Охотников в текст для Молчуньи. Толпа расступилась. Похоже, у местных уже был опыт столкновения с охотниками и они не хотели его повторять. Я наконец осознал, какую силу мы собой представляем. Это же надо! Впятером вступить в бой с превосходящим противником и победить! Если бы не гравилет, мы могли бы убить на заправке всех бандитов одного за другим. Пожалуй, взводный понимал, что делает, когда собирался проехать от берега до столицы. И теперь тоже знал, что делать. Он медленно двигался в выбранном направлении, а вооруженные мужчины расступались перед ним.
На крышу амфибии выбрался Пас в незашнурованных говнодавах, из-под его брюк торчали окровавленные бинты. Заметив на броне двоих охотников с карабинами, толпа отхлынула, как вода от упавшей в море скалы.
– Не расслабляйтесь, – раздался в наушниках голос Жаба. – Это они женщину без чадры еще не заметили. Рипли! Не спать! Бери карабин и иди сюда.
Он сделал несколько жестов левой рукой. «Двигайся за нами. Если начнется стрельба, дави толпу без разбора».
Мне опять стало страшно.
Рипли, не надевая панамы, спустилась по лесенке и направилась к Жабу. Оружие она держала на плече. В сравнении с ней арабы казались коротышками, но по толпе вновь пробежала волна истерической злобы.
– Зубби фентизык! – орали одни.
– Уалла я меньяк! – плевались другие.
«Ксения» тронулась вслед за командиром и нашей начальницей. Кто-то снова запустил камнем, но не в них, а в броню – похоже, арабам хотелось хоть на чем-нибудь выместить бессильную ярость.
– Копуха, Чистюля, давайте к нам! – приказал Жаб. – А то здесь есть непонятливые!
Слезая по лесенке, я увидел, как взводный с размаху ударил стволом ракетомета под дых араба, протянувшего руки к Рипли.
«За нее поубиваю всех на фиг», – решил я, спеша на подмогу.
Меня догнал Пас, и мы вдвоем принялись расклинивать толпу, используя карабины как палки. Особенно резвых я припугивал торчащим из ствола гарпуном, а мирный, казалось бы, Пас заехал одному арабу прикладом в грудину. Толпа вновь отхлынула, и мы добрались до ворот.
Там нас поджидала охрана. Они электрошоковыми дубинками оттеснили слишком разгоряченных подальше, отворили решетку и пропустили нас внутрь. Под прикрытием засевших на стене пулеметчиков мы были в относительной безопасности, но хлынувший в кровь адреналин не давал мне успокоиться. Меня трясло едва не до стука зубов. Пас начал прихрамывать, видимо, действие наркоза проходило.
«Если что случится, – Жаб шевельнул пальцами левой руки, – вламывайся прямо в ворота, потом разберемся. И надень перчатку, чтобы я мог тебя слышать».
– Уже надела, – раздался в наушниках синтетический голос знакового интепретатора. – Не задерживайтесь слишком долго.
«Обещаю. Только перепрограммируем чипы Копухи и Рипли», – показал взводный, удерживая ракетомет одной рукой.
Внутренний двор был устелен сплошным покровом тюфяков и одеял из верблюжьей шерсти, на них лежали в основном дети и женщины. Вонь стояла ужасная. Пас скривился, видимо, представив летающих в воздухе бактерий. Оказалось, что их он боится больше, чем кумулятивных ракет.
На ступенях мечети нас встретил невысокий узкоглазый человечек в зеленом халате.
– Привет, Макамота! – Рипли пришлось чуть ли не сесть на корточки, чтобы его обнять.
– Привета, привета! – улыбнулся доктор. – Очень рад тебя видеть! Рапана сейчас знаешь где? Очень в нехорошема месте Рапана. Будут его выгонять.
– Не станет больше срать мне на голову! – мстительно сощурился Жаб.
– Надо идти, – Макамота высвободился из объятий. – Я запишу тебе допуск, только надо тебя посмотреть. Чуть-чуть посмотреть, чтоб мне быть спокойно.
Рипли пожала плечами и первая вошла в здание. Внутри больных не было, и я очень обрадовался, когда почти вся вонь осталась снаружи. Мы добрались до кабинета, в котором между беговой дорожкой и велоэргометром громоздился программатор подкожных чипов. Макамота усадил Рипли в кресло и принялся ковыряться у нее в ушах сверкающими инструментами. Жаб поставил ракетомет на пол, мы остались стоять у двери. Пас отвернулся.
– Совсем хорошо, – бормотал доктор. – Можно до тысячи метров нырять.
– До скольки?! – багровея, спросил Жаб. – Я тебе, обезьяна узкоглазая, самому уши выверну! Мы с тобой о чем говорили?
– Мы по радио говорить, – спокойно ответил Макамота. – А по радио как передать?
– Тьфу! – взводный покачал головой. – Ты меня заикой сделаешь. На, возьми.
Он достал из кармана и протянул узкоглазому толстую пачку денег. Тот снова заглянул в ухо Рипли.
– Не хорошо я смотреть. До тысячи пятисот.
– Может, тебя убить прямо здесь? – Рипли оттолкнула доктора и поднялась с кресла.
– Это никак не порючится, – улыбнулся Макамота, доставая из-под халата скорострельный «блицтригг». – Еще денег дай. У тебя есть, знаю.
Жаб зло вытянул из другого кармана точно такую же пачку, разделил надвое и протянул половину доктору.
– Еще попросишь, я перед смертью дам команду водителю, чтобы он сровнял твое логово пулеметами. – Взводный поднял левую руку в перчатке.
– Хорошо! – доктор взял деньги и, не опуская «блицтригг», потянул Рипли к программатору.
Она вставила левую руку в массивный браслет и подождала, пока Макамота перепишет в подкожном чипе код ее допуска.
– Готова! – сообщил узкоглазый, размыкая браслет.
– Спасибо, – Рипли потерла запястье.
Жаб провел по ее руке браслетом хронометра, проверяя реальность проделанной работы.
– Норма, – улыбнулся он. – До четырех тысяч нам хватит. Обязательную программу можно считать законченной, но есть еще пожелание.
– Что надо? – заинтересовался Макамота.
– Вот этому до тысячи метров, – он показал на меня. – За оставшиеся деньги.
– Немного денег. Совсем немного.
– Больше у меня нет.
– Тогда надо его смотреть. А то вдруг он борьной? Меня тогда как Рапана.
Жаб взял мой карабин, а Макамота принялся прогонять меня через все тесты, включая беговую дорожку. Хоть в кабинете и работал климат-контроль, но меня все равно через пятнадцать минут бросило в пот.
– Хороший будет охотник, – покивал Макамота. – И катетер хорошо приживается. Давай деньги.
Жаб протянул ему оставшиеся купюры и дождался, когда мне перепрограммируют чип.
– Ну, спасибо, дружище! – Жаб дружески похлопал доктора по плечу.
Я начал натягивать рубашку на мокрое тело и не сразу понял, что произошло. Просто мне под ноги грохнулся «блицтригг». Подняв глаза, я обнаружил Макамоту лежащим на полу с заломлеными назад руками. На его спине сидел взводный и спокойно шарил в карманах его халата. Рипли целилась в голову доктора из гарпунного карабина.
– Зачем так? – прохрипел Макамота.
– Самого богатого нашел? – фыркнул Жаб, забирая обратно часть денег. – На сколько договаривались, столько и получишь. Шкуродер. В дерьмо вы превращаетесь в диких местах. Насмотритесь на арабов и давай бандитствовать. И кто? Потомок самураев! Копуха, разряди «блицтригг», там сбоку запор кассеты.
Я разрядил оружие, бросил его во врачебное кресло и взял свой карабин.
«У тебя все нормально?» – спросил взводный у нашей водительницы.
– Кондиционер еле справляется, – ответил в наушниках бесцветный синтетический голос. – А так ничего. Толпа успокоилась.
– Поднимайся, – качнула стволом Рипли. – Проводишь нас до амфибии.
Макамота поднялся, со вздохом отряхнул халат и покинул кабинет вместе с нами. Мне показалось, что его задело упоминание самураев.
– Нужен будет доктор, меня найди, – сказал он на прощанье. – Нехорошо я делать, извини.
– Заметано, – кивнул Жаб. – С арабами меньше общайся. Погоди, а зачем тебе деньги, от жадности или для дела?
– Жениться буду.
– На местной?
– Нет. Знаешь Марику Тусава из северной группы?
– Знаю. Отличный охотник. Хорошо будет, если она ребенка родит. Погоди.
Жаб дождался, пока охрана отгонит толпу от ворот, и скрылся в кабине броневика. Мы по очереди начали подниматься по лесенке. Перед тем как влезть в люк, я увидел Макамоту, прячущего под халат два увесистых золотых слитка.
– Тебе до таких глубин не добраться, а я себе еще подниму, – улыбнулся с подножки взводный. – Не забудь Марике привет передать.
