Нигилизм, nihil и ничто

Между тем если мы останемся при ницшевских зарисовках, то надо прежде всего другого спросить одно, уже говорившееся: какое отношение имеет нигилизм к ценностям и их обесценке? Ведь по своему словарному понятию «нигилизм» говорит только, что все сущее есть nihil – «ничто»; и, надо думать, нечто лишь потому имеет никакую ценность, что – и пока – оно заранее уже и в себе ничтожно и ничто. Ценностное определение и оценка чего-то как ценного, драгоценного или лишенного ценности основываются лишь на определении того, есть ли нечто и как оно есть или же оно есть «ничто». Ничто и нигилизм не состоят с идеей ценности ни в какой необходимой сущностной взаимосвязи. Почему же нигилизм все равно (и без особого обоснования) понимается как «обесценка верховных ценностей», как «крушение» ценностей?

Надо сказать, конечно, что в понятии и слове «ничто» для нас большей частью сразу же слышится ценностный тон, а именно тон ничтожности. «Ничто» мы говорим там, где желаемой, предполагаемой, искомой, необходимой, ожидаемой вещи нет в наличии, она не есть. Если где-то, скажем, идет разведывательное бурение в поисках нефти и скважина не дает результата, говорят: «ничего» не найдено, а именно нет предполагавшегося наличия – нет искомого сущего. «Ничто», «ничего» означает: неналичие, несуществование определенной вещи, определенного сущего. «Ничто» и nihil означают, таким образом, сущее в его бытии и оказываются бытийным, а вовсе не ценностным понятием. Корневое значение латинского nihil, о котором задумывались уже римляне (nehilum), до сего дня не прояснено. В словарном понятии нигилизм, во всяком случае, относится к ничто и тем самым – каким-то особенным образом – к сущему в его небытии. Небытие сущего, однако, считается отрицанием сущего. Мы привычно думаем о «ничто» также и просто при любом случае отрицания. При бурении в поисках нефти «ничего» не найдено, это значит: нет искомого сущего. На вопрос: обнаружена ли нефть? – в данном случае отвечают: «нет». При бурении не найдено, конечно, «ничего», но никоим образом не найдено «Ничто», потому что его бурильщики не искали, да и вообще его не найти никаким бурением с помощью механических буровых вышек и подобного оснащения.

Можно ли вообще найти или хотя бы только искать Ничто? Или не надо его даже искать и находить, потому что оно «есть» то, что мы всего меньше, т. е. никогда, и не теряем?

Ничто здесь означает не какое-то особенное отрицание отдельного сущего, но безусловное и полное отрицание всего сущего, сущего в целом. Но тогда как «отрицание» всего «предметного» Ничто со своей стороны уже не «есть» тот или иной мыслимый предмет. Речь о Ничто и осмысливание Ничто оказываются «беспредметным» предприятием, пустым баловством со словами, баловством, которое в довершение всего, похоже, не замечает, как само себя постоянно бьет по лицу, вынужденное все время, что бы оно не строило из Ничто, говорить: Ничто есть то и то. Даже если мы просто скажем: Ничто «есть» Ничто, мы скажем «о» нем, по-видимому, некое «есть» и превратим его в сущее, припишем ему то, в чем ему надо отказать.

Никто и не подумает отрицать, что подобные «соображения» легко укладываются в голове и «бьют в точку» – а именно пока люди движутся по кругу легко укладывающегося в сознании, орудуют словами и от безмыслия рады удару обухом по голове. Действительно, о Ничто, о противосущности всякому сущему мы не можем вести речь иначе, как говоря: Ничто «есть» то и то. Но это означает прежде всего «только» как раз неизбежную привязанность также и Ничто, даже и самого Ничто к этому «есть» и к бытию. Что тогда называется «бытием» и «есть»? В этих столь доходчивых и уже довольно-таки надоевших, мнимо остроумных ссылках на невозможность что-либо сказать о Ничто, не превращая его при этом сразу в сущее, люди делают вид, будто сущность «бытия» и «есть», которое во всем говоримом о Ничто якобы ошибочно приписывается этому последнему, это самая очевидная и выясненная и беспроблемная вещь на свете. Создается впечатление, что мы самым отчетливым, просветленным и несокрушимым образом располагаем истиной относительно «есть» и «бытия». Это мнение, естественно, давно укоренилось в западной метафизике. Оно из тех оснований, на которых покоится метафизика. Потому с «ничто» и разделываются большей частью в коротеньком параграфе. Это кажется общепонятным положением вещей: ничто «есть» противоположность всему сущему.

Ничто вышелушивается при более пристальном рассмотрении сверх того как отрицание сущего. Отрицание, отказ, запрет, негация есть противоположность утверждению. То и другое – основные формы суждения, высказывания.

Ничто как результат отрицания имеет «логическое» происхождение. Человек нуждается в «логике», чтобы мыслить правильно и упорядоченнно, но голое помысленное само по себе еще не обязательно должно быть, т. е. встречаться в действительности как действительное. Ничто, происходящее из отрицания, отказа, есть голое создание ума, абстрактнейшее из абстрактного. Ничто есть прямо и просто «ничто», и потому пустейшее, и потому недостойно никакого дальнейшего внимания и рассмотрения. Если Ничто ничтожно, если Ничто нет, то и сущее тоже никогда не может погрузиться в Ничто так, чтобы все растворилось в Ничто; ибо никакого процесса превращения в Ничто не может быть. Тогда «нигилизм» есть иллюзия.

Будь это так, мы могли бы считать западную историю спасенной и отделаться от всяких мыслей о «нигилизме». Но, возможно, дело с нигилизмом обстоит иначе. Возможно, оно обстоит все же так, как Ницше говорит в Воле к власти, № 1 (1885/86): «Нигилизм стоит у ворот: откуда пришел к нам этот самый жуткий из всех гостей?» В № 2 предисловия говорится (XV, 137): «Рассказываемое мною есть история ближайших двух столетий». Конечно, расхожее мнение и давнее философское убеждение правы: Ничто не есть «сущее», не есть «предмет». Но никак не успокаивается вопрос, не «есть» ли все-таки это непредметное и не определяется ли им самое существенное в бытии. Остается вопросом, «есть» ли то, что не предмет и предметом никогда быть не может, тем самым сразу же и само Ничто, причем «пустое». Возникает вопрос: не заключается ли интимнейшее существо нигилизма и мощь его господства как раз в том, что люди принимают Ничто за что-то пустое, а нигилизм – за обоготворение голой пустоты, за отрицание, которое тут же может быть преодолено мощным утверждением?

Возможно, существо нигилизма заключено в том, что люди не принимают всерьез вопрос о Ничто. В самом деле, вопрос остается неразвернутым, люди упрямо не хотят уходить от схемы давно привычного или-или, на котором вопрос застревает. Люди говорят рядом с общим определением: ничто «есть», или «нечто» совершенно пустое, или оно должно быть сущим. Поскольку, однако, ничто явно быть сущим никогда не может, остается только второе, что оно просто пустое ничего. Кто сумел бы ускользнуть от этой принудительной «логики»? «Логике» почет и уважение; но мышление по правилам только тогда может претендовать на роль суда в последней инстанции, когда сперва установлено, что тем, что по законам «логики» должно считаться «правильным», исчерпывается все мыслимое и все требующее осмысления и все заданное мысли как задача.

А что, если Ничто в своей истине пусть и не сущее, но вместе с тем и никогда не просто пустая ничтожность? Что, если, стало быть, вопрос о существе Ничто даже еще и не поставлен удовлетворительным образом, пока мы полагаемся на схему или-или? Что, наконец, если упущение этого развернутого вопроса о существе Ничто оказывается основанием того, что западная метафизика неизбежно впадает в нигилизм? Нигилизм, испытанный и понятый исходнее и сущностнее, будет тогда историей метафизики, которая тяготеет к той принципиальной метафизической позиции, где исключена не только возможность понимания Ничто в его существе, но и воля к его пониманию. Нигилизмом тогда нужно будет называть: принципиальное недумание о существе Ничто. Возможно, здесь залегает причина того, что сам Ницше поневоле оказывается внутри – как он это видит – «законченного» нигилизма. Поскольку Ницше хотя и опознает нигилизм как движение западной истории в Новое время, однако не в состоянии думать о существе Ничто, не умея о нем спросить, постольку он вынужден стать классическим нигилистом, дающим слово той истории, которая теперь совершается. Ницше узнает и ощущает нигилизм потому, что сам мыслит нигилистически. Ницшевское понятие нигилизма само – нигилистическое понятие. Потаенное существо нигилизма он не может, несмотря на все прозрения, узнать потому, что заранее и исключительно понимает его из ценностной идеи, как процесс обесценивания верховных ценностей. Ницше должен так понимать нигилизм, потому что, держась в колее и в сфере западной метафизики, он додумывает ее до конца.

Ницше вовсе не потому истолковывает нигилизм как процесс обесценивания верховных ценностей, что в его образовании, в его «частных» взглядах и позициях идея ценности играет определенную роль. Идея ценности играет эту роль в мысли Ницше потому, что Ницше мыслит метафизически, в колее истории метафизики. В метафизике же, т. е. в ядре западной философии, ценностная идея не случайно вышла на передний план. В понятии ценности таится понятие бытия, содержащее в себе истолкование сущего как такового в целом. В идее ценности – незамеченным – мыслится существо бытия в одном определенном и необходимом аспекте, а именно в его срыве. В нижеследующем это надо будет показать.