Глава 11

Лола

Конечно, я была готова, что Харлоу устроит мне допрос, но чего никак не ожидала, так это уже ждущих нас в квартире Миа и Лондон. В голове муть от предстоящей поездки, секса и от дедлайна в моем календаре, и кажется, я не найду незадействованную часть мозга для предстоящего разговора.

Растерянно моргая, я смотрю на трех женщин у меня дома.

– Я написала им СМС, – со взмахом руки объясняет Харлоу. – В разгар трахофеста. После того как ты кончила, как я поняла, но до того, как кончил Оливер.

– Ты устроила общий сбор, потому что я занималась сексом с Оливером? – Накрыв лицо ладонями, я бормочу: – О боже.

Покачивая головой, Харлоу убирает мои руки от лица:

– Я просто рада, что тебя наконец отымели.

– Харлоу, – оттаскивая ее от меня, встревает Миа. – Не смущай ее.

– Говорит девица, которая сегодня еле ходит.

Не обращая на нее внимания, Миа вталкивает меня в квартиру. Хотя все верно: Миа ковыляет. Но дело не в ее ноге, Харлоу ни за что не стала бы ее поддразнивать этим. Миа движется, как старушка или беременная на очень, очень большом сроке. Будто ее спина вот-вот разломится пополам.

– Что это с тобой, Бланш? – ухмыляясь, интересуюсь я.

– Ш-ш-ш, – отмахивается она от меня.

Мы усаживаемся в гостиной, Миа с Лондон на диване по обе стороны от меня, а Харлоу на журнальном столике передо мной.

– Самое главное, что нужно обсудить, – драматическим тоном начинает Миа, – это как мы тебя подвели.

Повернувшись к ней, Харлоу уставилась на нее в радостном изумлении.

Я отодвигаюсь от Миа и скептическим взглядом окидываю их троих.

– Чего-чего?

– Все это время, – Миа подносит свою изящную руку к шее, – у тебя развивались отношения с Оливером. И стоит признать: ты не рассказывала нам обо всем этом, потому что мы редко виделись. А ведь мы подруги.

Я уныло смотрю на нее.

– Ты что, пассивно-агрессивный тролль?

Харлоу с Лондон кивают. А Миа энергично мотает головой:

– Мы просто были слишком заняты.

– Ну да, ты ж покупала дом, балда.

Миа с улыбкой соглашается:

– Я целыми днями так была занята с документами, что некогда было взять трубку, балда.

Я со смехом откидываюсь на спинку дивана:

– Это просто произошло.

– Ну да, и ни секунды на раздумья, – невозмутимо замечает Харлоу.

Кивнув, Миа говорит:

– Это так похоже на нашу Лолу. Столько спонтанности!

– Нет, я имею в виду вчера вечером… – начинаю я.

– Вчера вечером вы, ребята, впервые флиртовали друг с другом, а потом – бах! «И секс?» – спрашивает Харлоу и кивает, будто она уже знает правильный ответ.

– Вы просто три жуткие шлюшки, – усмехаясь, заявляю я. – А мне пора собираться.

Встав с дивана, я направляюсь в свою комнату.

– Но нам по-прежнему нужны подробности! – кричит Миа и идет за мной следом.

Подробности.

Моя голова только ими и забита. В ней нет никого и ничего, кроме Оливера. Я хочу вытатуировать на коже каждую подробность: очертания его рта во время его оргазма, мягкое прикосновение его пальцев к моим плечам, когда они скользили к моим волосам, как приподнимались и опускались его плечи от движений во мне.

– Было хорошо.

Стоя на пороге комнаты, Харлоу хмыкает, наблюдая, как Миа и Лондон расположились на моей кровати.

– Он вломился в твое влагалище и, судя по звукам, чуть не разломал мебель. И это было просто «хорошо»?

Я поднимаю голову от ящика в шкафу, откуда доставала одежду:

– Ты не могла бы не произносить слово «влагалище»?

– Это великолепное слово, – спорит она. – И ты должна гордиться…

– Господи, я уверена, мои женские прелести просто невероятны, – перебиваю ее я и отворачиваюсь, чтобы продолжить собираться, – но это не великолепное слово. Великолепное место – да. Но слово – просто жуть.

– Да, нужно придумать получше, – соглашается Лондон. – Хотя лично мне нравится киска.

– Но мы не станем называть свои киски так же небрежно, как парни свои члены, – настаивает Харлоу.

– А это разве плохо? – удивляется Миа. – Может, нам стоит быть с ними чуть небрежнее?

Харлоу выглядит оскорбленной.

– Ну, например… лазейка. – Лондон обеими руками показывает себе между ног и оглядывает всех в поисках поддержки. – Типа это моя лазейка.

– Может, лучше что-нибудь другое, не рифмующееся с одноглазой змейкой? – предлагаю я.

– Ой. – Весь энтузиазм Лондон тут же испаряется. – Это так странно. Я даже не сообразила. Честно говоря, давно не думала об одноглазых змейках.

– Как новый дом? – спрашиваю я Миа, меняя тему. Затем застегиваю сумку и ставлю ее рядом со столом.

Она пожимает плечами и блаженно улыбается:

– Безумно красивый. Вчера получили ключи.

– И ночевали там? – уточняю я.

Она кивает.

– Там еще ни мебели, ни электричества. Внутри холод собачий, и Ансель голым нарезал несколько кругов по дому, прежде чем атаковать меня прямо на деревянном полу гостиной. – Она хватается за поясницу и морщится. – Я в свои двадцать три старовата для секса на полу? Как-то надеялась на бо́льшую долговечность.

– Что ж, это объясняет, почему ты согнулась в три погибели, – замечаю я.

Лондон вздыхает:

– Я бы занялась сейчас сексом хоть на отвесных скалах.

Я даю ей пять, но она тут же хватает меня за руку и сильно шлепает по ладони:

– Погоди-ка. Я забираю назад свои пять. У тебя вчера был мега-трах. И еще сегодня.

– В последний раз такое у меня было почти год назад! – не соглашаюсь я. – И я еду в Лос-Анджелес, где буду три дня без мега- и даже просто траха, так что давай-ка все же пять.

Лондон вяло касается моей ладони, а при упоминании о Лос-Анджелесе мы вчетвером погружаемся в молчание. Эта тишина говорит, что они закончили надо мной издеваться. Но раз все остаются на своих местах, мне понятно, что они никуда не уйдут, пока наконец не услышат подробности.

Поэтому я рассказываю, что могу.

Рассказываю, как я его рисовала и как после этого ослабла напряженность. Что мои чувства начали расти в геометрической прогрессии, едва я их просто признала. Выкладываю о том вечере обнимашек у него дома, о вечеринке в Лос-Анджелесе и о баре после нее. Об откровенном признании Оливера, что он в меня влюблен.

Давление у меня внутри так сильно нарастает, что трудно сделать глубокий вдох.

Харлоу прижимает руку к своей груди:

– Он так и сказал?

Я киваю, покусывая ноготь:

– Так и сказал.

– И не занялась с ним сексом в ту же ночь? – уточняет Миа.

– Тем более в отеле, – добавляет Харлоу в ужасе от моей упущенной возможности.

Это становится уже чересчур, я чувствую, как сильно сказалась на моей жизни эта многомесячная тоска по Оливеру.

– Это слишком важно для меня. – И мои глаза неожиданно наполняются слезами.

Оттолкнув удивленную Харлоу, я несусь в ванную и закрываю за собой дверь.

– Что… – Я слышу, как говорит Лондон.

А Харлоу тихо бормочет:

– Понятно.

Я слышу ее тихий стук в дверь, пока ополаскиваю лицо прохладной водой и вытираю мягким полотенцем.

Дыши.

Это просто все и сразу, – говорю я себе. – Дыши.

– Лола?

– Просто дай мне пару минут.

Не знаю, откуда у меня этот мрачный страх. Кровь то холодная от ужаса, то горячая от восторга. Это чередование просто сводит с ума. Все хорошо. Мы в порядке. Тогда почему у меня такое чувство, будто я в руке пытаюсь удержать ураган?

Я расчесываю волосы и снова собираю их в аккуратный хвост. Подкрашиваюсь. Уставившись на себя, я стараюсь не волноваться, что отражающаяся в зеркале женщина непременно все испортит.

– Лола, – шепчет Харлоу через дверь. – Лола, это ничего, что ощущается так интенсивно. Оливер никуда не денется.

* * *

Машина останавливается у Four Seasons в Беверли-Хиллз, водитель достает из багажника мою скромную небольшую сумку и любезно улыбается, когда я ему оставляю в качестве чаевых единственную жалкую десятку, что была у меня из наличных.

Я вздрагиваю, когда посыльный одновременно со мной тянется к сумке, после чего мы оба хором извиняемся. Его улыбка сочувственная, и он кивает в сторону роскошного входа в отель. Должно быть, я выгляжу, будто коматозник: толком не выспавшаяся предыдущей ночью, я дрыхла, как насосавшийся молока младенец, всю дорогу от Сан-Диего. Но даже с приходом сумерек и наличием манящей кровати в моем номере, к сожалению, я знаю, что буду на ногах еще несколько часов.

Номер уже оплачен, и с ключом в руке я поднимаюсь наверх. Роскошный люкс оформлен в нейтральных тонах с яркими цветами в вазе на столе. Огромная двуспальная кровать занимает максимум пространства спальни, а сквозь приоткрытые французские двери, ведущие на балкон, виден горизонт Лос-Анджелеса.

Он очень красивый, а грядущие дни обещают быть захватывающими, но у меня сосет под ложечкой. Как бы отчаянно это ни звучало, но мне не нравится идея несколько дней быть вдали от Оливера. У нас все только началось, и еще не время даже для коротких расставаний.

Беру телефон, чтобы ему позвонить, и вижу два пропущенных звонка от моего редактора, три от Бенни и один от Оливера.

Первым я прослушиваю сообщение Оливера, пока иду в ванную, попутно раздеваясь. Мне нужны душ, еда в номер и полноценный сон.

«Привет, лапочка. Уже соскучился. Надеюсь, дорога была легкой. Сегодня собираюсь поужинать с нашими. Тебя там будет не хватать. Позже тоже. – Он понижает голос: – Не хочу сегодня спать один в своей постели. Хочу там тебя и верхом на мне. Лола. Я спятил. Позвони, когда приедешь, и мы с тобой поиграем. Я люблю тебя».

Я слушаю запись снова и снова, пока не включаю воду и с улыбкой не вспоминаю каждое его прикосновение, забыв о других сообщениях, мигающих красным на экране телефона.

* * *

Машина забирает меня у входа в отель на следующий день в девять утра, и по дороге через центр Лос-Анджелеса я глазею в окно. Вчера после душа я перезвонила Оливеру, и мы разговаривали три часа, пока не охрипли от усталости. Внезапно мне хочется иметь его и наше фото, чтобы смотреть на него вместо однообразия зданий, тротуаров и габаритных огней машин впереди.

Но когда я достаю телефон, чтобы посмотреть, какие у меня вообще есть фотки, на экране мигает уведомление еще об одном звонке Бенни.

– Блин, – выдыхаю я, большим пальцем чувствуя, что телефон был поставлен на беззвучный режим с момента приезда из Сан-Диего. – Блин, блинский блин!

Я забыла, что он звонил. И даже не прослушала его сообщения.

«Лола, это Бенни, перезвони».

«Лола, милая, я только что разговаривал с Эриком. Он ждет, когда ему пришлешь рукопись».

Мой редактор? Что?

«Привет, Лола, это Эрик. Набери мне. Как успехи с “Майским Жуком”?» Нужно вычитать, что уже есть, и обсудить, понадобится ли тебе дополнительное время».

– Дополнительное время? – вслух повторяю я. Водитель тут же смотрит на меня в зеркало заднего вида. А я трясущимися руками открываю приложение с календарем. Я не могла перепутать сроки.

Просто невозможно, чтобы я перепутала сроки.

Ищу и быстро моргаю. Я вроде бы знаю о сроках по книге на следующей неделе. Все время себе напоминаю, что пора доделать, но в календаре ничего нет. Прокручиваю вперед на одну неделю, две, три… Ничего. Пролистываю назад эту неделю, предыдущую. Тоже ничего.

Водитель подъезжает к офисам студии, и, рассеянно поблагодарив, я выхожу из машины. Руки становятся влажными от пота. Со страхом где-то в животе открываю календарь на две недели назад. С пометкой на среду там красуются слова:

Сдать «Майского Жука» Эрику.

Это было две недели назад.

У меня готово всего семнадцать панно для следующей книги, а срок сдачи был две недели назад. Теперь я понимаю, почему Эрик писал мне на почту, как обычно, перепроверяя. И теперь понятно, почему Бенни нервничал, говоря о книге как о своей собственной. Никогда в жизни я не запарывала дедлайны – даже такие незначительные, как домашние задания по математике.

Я выбегаю из здания и хотя понимаю, что опаздываю на встречу с Остином и Лэнгдоном, больше ждать не могу. Бенни на мой звонок не отвечает, и я оставляю ему бессвязное сообщение, истерически пытаясь объяснить произошедшее: что я внесла уведомление в календарь и почему-то запомнила, что это будет в марте, а не в феврале, и пусть он позвонит Эрику и все объяснит, и пожалуйста, пусть скажет, что мне нужно еще время, и я никогда больше о таком не попрошу, и все это полностью моя вина.

Приходит сообщение от Оливера: «Удачи сегодня!» – и моя паника возрастает в разы. Я понятия не имею, как собираюсь сегодня сосредоточиться хоть на чем-нибудь, зная, что так мощно облажалась.

– Доброе утро, Лолс! – окликает меня Остин откуда-то сзади, и, оглянувшись, вижу, как он не спеша направляется со стороны многоуровневой парковки по соседству.

Он широко улыбается, и я бросаю телефон в сумку, все еще дрожа:

– Доброе утро.

Когда, приблизившись, он видит мое лицо – а я не сомневаюсь, что выгляжу бледной и тревожной, – то хмурится и притворно сварливо смотрит на меня.

– Ты сегодня не выглядишь крутышкой, готовой надрать всем задницы.

– Просто я сейчас поняла, что пропустила…

Остину на самом деле плевать. Он уже проходит мимо, кивком показывая идти за ним.

Оттянув ворот блузки, чтобы хоть немного охладиться и успокоиться, я вслед за ним иду в здание. И черт бы побрал: на моей синей блузке под мышками уже проступили большие следы от пота. И они явно станут еще больше. Моим первым порывом было желание позвонить Оливеру и обо всем рассказать, после чего расслабиться, когда он спокойно уверит, что все нормально, и предложит вариант, как мне поступить.

– Лэнгдон скоро будет, – сообщает мне Остин. – О чем ты говорила? Пропустила что-то?

– Ох, – я стараясь идти в ногу с его быстрыми шагами, пока мы идем к лифту, – мне нужно было кое-что отослать редактору.

Я чувствую, как голова идет кругом, когда вытаскиваю телефон проверить, нет ли звонка от Бенни.

– Упс, нет-нет, никаких гаджетов! – говорит он и указательным пальцем нажимает на кнопку наверху моего телефона. – У нас сегодня миллион дел. – Наклонившись ко мне, он добавляет:

– И нет ничего более важного, верно?

* * *

Остин ведет меня в конференц-зал и вручает распечатанную копию сценария, как мне показалось на первый взгляд. И это значит, что у меня есть полчаса просмотреть его до приезда Лэнгдона.

– Он застрял в пробке. – Остин хмуро смотрит в свой телефон.

– Я еще даже не читала…

– Не волнуйся, – мягко перебивает меня он. Обходит стол и садится рядом. То, как искренне он поморщился, говорит мне, что он знает, насколько все это для меня тяжело. Просто обычно трудно сказать, на моей ли он стороне. – У нас есть целый день на внимательное изучение. Клянусь, Лола, у тебя будет сколько угодно времени на работу с этим сценарием.

К тому моменту, как приезжает Лэнгдон и мы втроем рассаживаемся вокруг стола, я исписала блокнот малопонятными и хаотичными заметками про первые сцены. Рукопись передо мной – одна из самых захватывающих вещей в моей жизни, но я не могу как следует погрузиться в процесс. Мое внимание перемещается с «Майского Жука» к Оливеру и обратно – то с облегчением, то с тревогой. Но Лэнгдон с Остином ориентируются в сценарии очень хорошо, так что даже без учета паники из-за дедлайна и одержимости Оливером, который не выходит у меня из головы, я чувствую себя так, будто пытаюсь догнать машину на дороге, когда стараюсь не потерять нить разговора.

Мне просто нужно сосредоточиться. И у меня не получится посмотреть, звонил ли мне Бенни или Эрик, так что нужно просто пережить этот день.

Просто продержись день.

Просто продержись…

– Ну так что, Лола? – в мою усердную работу по сохранению спокойствия врывается Остин, кончиком ручки почесывая голову. В тихом зале хорошо слышен этот звук. Я провожу ладонями по голым рукам, задаваясь вопросом, зачем так сильно включили кондиционер. – Мы думали о первой сцене, Куинн вполне себе может возвращаться и из библиотеки, а не просыпаться у себя в постели.

Я пробегаю взглядом по своему списку вопросов и вижу, что тут у меня нет никаких замечаний. Я на самом деле люблю первую сцену.

– Но в библиотеке не так пугающе, чем когда она просыпается и видит его, – не соглашаюсь я.

– Я просто не уверен в расположенности зрителей к Рэйзору, стоящему в спальне восемнадцатилетней девушки, – замечает Лэнгдон.

Я уставилась на них обоих:

– Особенно если учесть, что Куинн пятнадцать.

Остин поднимает взгляд на Лэнгдона, и я замечаю его едва заметное покачивание головы.

– Давайте сначала сосредоточимся на этой сцене и решим, библиотека или спальня.

– Зрители и не должны быть расположенными к Рэйзору в начале. Мне что, действительно нужно это объяснять? – Я чувствую, как мой прежний стресс сменяется новым, будто кто-то подлил масло в огонь. – Он изуродован шрамами, у него острые, как ножи, зубы. Он не похож на героя, потому что в начале истории он и не такой.

Остин пускается в объяснения о том, как важны зрительское доверие и верное первое впечатление. И использует столько профессионального сленга, что через несколько минут мой мозг начинает отвлекаться и вместо происходящего думать —

об Оливере в его кабинете,

как он сказал мне быть тихой,

как он будто бы знал, что при мысли об отъезде на эти три дня я была близка к панике,

насколько сильно он уже меня любит и как доверяет, что я его правильно пойму,

и как сильно он мне нужен прямо сейчас, с направленным на меня взглядом и помогающий мне справиться со всем этим шаг за шагом.

– Так что вопрос на самом деле в том, чтобы буквально схватить их за шкирку и орать в лицо, что они обязаны полюбить Рэйзора, – продолжает Остин, – причем независимо от того, что тот делает. И да, прямо в первой сцене. Это потом поможет им простить его за последующие действия.

Я киваю, а в голове каша. В том, о чем он говорит, вроде бы есть смысл. Но при этом и ни капли нет.

И, блин, я понимаю, что пропустила бо́льшую часть его пояснений, но я не могу не начать спорить:

– Просто я считаю…

Тяжело вздохнув, Лэнгдон раздраженно смотрит в сторону Остина.

– У нас на это нет времени.

– Нет-нет, – отмахнувшись от Лэнгдона и обаятельно улыбаясь, не соглашается Остин. – Пусть говорит.

Я с трудом нахожу слова, несколько долгих мучительных секунд внезапно пытаясь вспомнить, о какой именно сцене мы вообще говорим.

– М-м…

– Начало… – терпеливо подсказывает Остин.

Несколько раз кивнув, я продолжаю:

– Я предпочитаю, чтобы все осталось, как в книге.

Лэнгдон насмешливо бормочет себе под нос:

– Ну вот и сюрприз.

Я резко поворачиваюсь к нему.

– Прошу прощения? – Мое сердце бьется так сильно, что я начинаю дрожать. – Разве это не адаптация книги? Я не одну неделю редактировала эту сцену, чтобы все было правильно.

Лэнгдон саркастически улыбается.

– Сколько тебе лет? – наклоняясь вперед и облокачиваясь на локти, спрашивает он.

Я сажусь.

На панно изображена девушка с канистрой бензина, держащая в руках спичку.

– Двадцать три.

– Двадцать три, и ты написала книгу, которая кому-то понравилась. Ну а теперь ты все стала понимать в Голливуде. – Щелкнув пальцами, он откидывается на спинку кресла. – Честно говоря, не понимаю, зачем я здесь?

Температура моей крови превысила кипение. Что он сейчас сказал?

– Я тоже не понимаю зачем, – наконец выдаю я подрагивающим голосом. – Тебе сорок пять, и ты написал только один адаптированный сценарий для крупного фильма, собравшего в прокате меньше одиннадцати миллионов. Наш бюджет в десять раз больше.

Лэнгдон делает глубокий вдох, от чего становится похожим на дракона, который вот-вот изрыгнет пламя.

– Я занимаюсь инди-фильмами, и это перспективная ниша, которая позволяет мне…

Остин пытается засмеяться, но получается резкий вопль.

– Лэнгдон, остановись. Не звезди. Лола просто говорит, как чувствует. Это все для нее в новинку. – Он поворачивается ко мне и успокаивающе говорит: – Что-то из этого – и да, я понимаю, насколько это трудно, – ты должна доверить нам. Мне. Лэнгдону. Доверить процесс. Как думаешь, сможешь?

Он кивает и улыбается, будто я уже согласилась. Я же потрясенно смотрю на него.

– Превосходно, – заявляет он. – Мы самую-самую малость изменим первую сцену, и бах! На экранах появится созданный тобой мир!

* * *

Остаток встречи был таким же ужасным. Лэнгдон наконец справился со своим раздражением, но вся моя история оказалась порезанной на перемешанные между собой куски. Исчезли диалоги, которые я так люблю. В сценарии стали красоваться сцены, которые мне и в голову бы не пришло включить в книгу. Не то чтобы я сильно трясусь над своей работой, но так много изменений просто не имеет смысла. И мы будем продолжать делать это и завтра. И послезавтра.

Я заказала еду в номер и переоделась в пижаму, когда на часах еще не было и восьми вечера. Эрик позвонил во время нашего короткого перерыва на ланч, и мы договорились созвониться еще раз в пятницу, когда поеду домой. Судя по голосу, он вроде не собирался меня прикончить. Но я знаю, что по приезде затаюсь в своей писательской пещере.

Черным безжизненным пятном в центре мягкой кровати лежит мой телефон. Мне хочется позвонить Оливеру и попросить его поболтать со мной, чтобы отвлечься от этого вымораживающего безумия, но воздух при каждом моем вдохе проходит только полпути по горлу и тут же спускается обратно.

Он нужен мне здесь. У меня список дел длиной в пять километров, но от одиночества я чувствую беспокойство. Такая сильная потребность в нем (и так скоро!) кажется настоящим помешательством. Большую часть дня вместо работы над сценарием я провела в желании вернуться в Сан-Диего.

Но я не хочу разговаривать с Оливером по телефону, потому что чувствую панику, которую нереально толком сформулировать: по поводу нас с ним, книги, фильма, всего происходящего в целом… И по этой же причине я не могу написать ему СМС, ведь уложить эту бездну в несколько слов на экране маленького гаджета – банально и нелепо. Я настолько странно и безрассудно скучаю по нему. Меня тянет уехать отсюда и быть этой ночью с ним. Оливер нужен мне в этом номере, и я точно знаю: он тут же, не раздумывая, приедет сюда, стоит мне только попросить. Успокоит меня, рассмешит, и его подначивания сведут мое помешательство на нет. Отвлечет какой-нибудь ерундой – пушистой штучкой, надевающейся на кончик ручки, яркой пластмассовой слинки. Чем-нибудь дурацким и бесполезным.

Но если он поедет сюда, то будет в дороге один, причем поздно. А люди любят выпить. Они часто не осторожны. Часто за рулем говорят по телефону и пишут СМС. А от Сан-Диего ехать больше двухсот километров.

От входящего сообщения вибрирует телефон, и на экране я вижу его имя.

«Как все прошло?»

Беру телефон и начинаю набирать с десяток различных ответов, но удаляю каждый. Бросив в итоге его на кровать, я выключаю телевизор и иду в душ. Потом беру блокнот, следующие несколько часов провожу за самыми худшими зарисовками, что когда-либо делала, и швыряю его на кровать. Был ли успех «Рыбы Рэйзор» счастливой случайностью? Я начала его создавать в пятнадцать лет, и мне понадобилось три года, чтобы закончить. Следующие два ушли на редактуру и еще два на подготовку к публикации. Как я вообще думала написать следующую книгу во время вечных поездок, работой над фильмом и влюбленности?

На панно изображен грызущий все на своем пути монстр.

Я выжата как лимон, но ум и не собирался останавливаться. Тогда, покопавшись в сумке, я нахожу снотворное. Эти маленькие белые таблетки всем своим видом словно бросают мне вызов.

Я даже толком не почувствовала, как одна скользнула вниз по горлу. От объемного и пустого мир сужается до размеров точки, где я в руке держу карандаш. Линия удлиняется и выходит за пределы листа, а мои веки резко, как срубленные деревья в лесу, закрываются.

* * *

На следующее утро у входа в здание меня встречает Остин с огромной кружкой кофе в руках.

– Подумал, тебе понадобится, да? – спрашивает он, попивая свой крошечный эспрессо.

Я улыбаюсь и, поблагодарив, беру кружку. Внутренне вздрагиваю: он дает понять, что сегодняшний день будет длиннее и труднее вчерашнего? Или же мне просто нужно быть сосредоточенной и он решил, что кофе тут в самый раз?

Следуя за ним к лифтам, я слушаю его короткий разговор по телефону. Как только подъезжает лифт, он отключается, и вместе с толпой мы входим в кабину.

– Хочу, чтобы ты знала: Лэнгдон действительно чувствует дух твоей истории, – слишком громко для такого замкнутого пространства произносит Остин.

– Конечно. – Мне хочется поговорить об этом с Остином плюс убедиться, что мы вовремя закруглимся, и я успею поработать в отеле, но только не в переполненном лифте.

– И я понимаю, что та тема с возрастом стала камнем преткновения…

– Именно, – тихо подтверждаю я.

– Но у Лэнгдона отменное чутье на кино, он знает, что будет иметь успех, а что нет. Мы не можем показать по большей части мужской зрительской аудитории пятнадцатилетнюю героиню.

Все вокруг притихли и явно ждут, что я отвечу.

– Ну и зря, – замечаю я, и позади кто-то фыркает. Трудно сказать, была ли это поддержка или насмешка. – Хотя той же Натали Портман в «Леоне» было двенадцать, и многие нюансы отношений Рэйзора и Куинн позаимствованы оттуда.

Лифт останавливается на нашем этаже.

– Ну в свое время были, конечно, обсуждения сексуальных нюансов их отношений, – замечает он.

Я уже открываю рот высказать свое мнение о больном воображении людей, кто находит то, чего нет, и что между Матильдой и Леоном не было никаких сексуальных отношений, как раздвигаются двери, и Остин выходит из лифта.

– Секс хорошо продается, – бросает он через плечо. – Не зря так говорят.

– Росомаха тоже! – громко кричу ему вслед я, хотя знаю, он слышит меня, даже когда листает что-то в телефоне. – Он обучал молодых девушек, но по отношению к ним не позволял себе ничего мерзкого.

Остин игнорирует мои слова, и мы идем в тот же конференц-зал, где были вчера. Через стеклянную дверь видно, что Лэнгдон уже на месте, разговаривает и смеется с каким-то мужчиной чуть старше его, но стройнее, с седыми висками и в очках в широкой оправе.

– О, отлично, они оба здесь, – говорит Остин и толкает дверь. – Лола, это Грегори Сент-Джуд.

Мужчина встает, поворачивается и с осторожностью смотрит на меня.

– Наш режиссер, – добавляет Остин.

Я пожимаю ему руку. Он ниже меня ростом, но приветствует меня крепким рукопожатием и дружественным кивком, после чего снова садится рядом с Лэнгдоном.

– Моего отца тоже зовут Грег, – замечаю я, как надеюсь, с приветливой улыбкой.

Он напряженно отвечает:

– Вообще-то я предпочитаю Грегори.

– Да. Конечно.

Это хреново. Я и так чувствую себя неуверенно после неудачного разговора с Остином, а теперь я словно Рэйзор – представитель совершенно иной версии этого мира. Я откашливаюсь, пытаясь сдержать смешок при этой мысли.

Кладу телефон на стол, и тут меня накрывает острое желание позвонить Оливеру, чтобы рассказать ему об этом. Услышать его голос и попробовать на вкус нормальную жизнь.

И вот так я словно ломаю печать и впускаю поток до этого момента убранных подальше мыслей.

Со вчерашнего вечера я ему не писала, кроме кучи смайликов с сердечками утром и «SOS. С Л-А все странно».

Но он ответил: «Дрых без задних ног. Кажется, это результат недостатка сна? Набери, как закончишь сегодня».

Но мне этого недостаточно. Я быстренько еще раз обдумываю идею его приезда сюда, чтобы провести эту пару ночей вместе. Но смогу ли я сосредоточиться, когда он будет так близко? И даже если так, когда я вообще буду работать?

– Лола? – зовет меня Остин, и я замечаю, что, оказывается, уставилась на экран телефона, и, кажется, он окликает меня не в первый раз.

– Прощу прощения. Я просто… – Я с улыбкой выключаю телефон. – Итак. С чего начнем?

Он устало улыбается:

– Страница шестьдесят.