Глава 9

ГОРАЗДО СЛОЖНЕЕ относиться экономнее к деньгам, когда евро по-прежнему кажутся мне игрушечными, ненастоящими деньгами. Учитывая, что в наших отношениях с Анселем все совсем не так, как было в Штатах, и несмотря на то, что я влюблена в этот город, часть меня думает, что мне стоит провести здесь пару недель, посмотреть все, что можно посмотреть за это время, а потом отправиться домой и попытаться наладить отношения с отцом, чтобы не пришлось заниматься проституцией или стриптизом, когда я перееду в Бостон и начну платить за квартиру.

Но при мысли о встрече с отцом у меня мурашки бегут по всему телу. Я понимаю, что поступила импульсивно и, возможно, даже легкомысленно. Я понимаю, что любой любящий отец в этой ситуации имел бы право сердиться. Вот только мой отец сердится всегда, поэтому со временем мы стали невосприимчивы к этому. Я извинялась сотни раз, даже когда была невиновата. И сейчас мне не в чем извиняться. Да, возможно, я испугана и одинока, не знаю рабочего графика Анселя, не знаю, что будет с нами сегодня вечером, завтра, на следующей неделе, не знаю пока, найду ли с кем общаться, кроме него. Без языка, без знакомых, в чужой стране… но это было первое самостоятельное решение в моей жизни, которая наконец-то становится только моей.

Я все еще не могу собрать мысли воедино и перестать думать о своем пробуждении с Анселем, когда выхожу из душа. Зеркало в ванной передо мной абсолютно сухое и чистое, никаких капель, никаких разводов, как будто его чем-то обработали. И все поверхности в ванной чистые. Окно сверкает, пропуская солнечный свет внутрь. У меня в голове всплывает некое воспоминание, и я обхожу квартиру, чтобы кое-что проверить. Порядок просто идеальный, а для мужчины – удивительный. Даже еще не видя окон в гостиной, я знаю, что увижу. Ну да, именно это я и предполагала найти: я точно помню, что прижимала руку к стеклу накануне, когда смотрела, как он садится на мотоцикл, и знаю, что делала это больше, чем один раз, но на стекле нет никаких следов, оно кристально чистое и прозрачное. Кроме нас, в квартире никого не было. Значит, в то короткое время, которое он провел дома, он нашел минутку, чтобы протереть окна и зеркала.

* * *

СТАРУШКА, которая живет на нижнем этаже, придерживает дверь, когда я выхожу из лифта, и мы проводим минимум час в приятной беседе. Она плохо говорит по-английски, мешая английские слова с французскими, которые я не могу перевести, но почему-то вместо неловкой светской беседы ни о чем у нас получается удивительно легкий и приятный разговор. Она рассказывает мне, что лифт появился в этом доме только в семидесятых годах, а они с мужем переехали сюда раньше. Говорит, что овощи лучше покупать в магазинчике вниз по Рю де Ром, чем на углу. Она угощает меня мелким зеленым виноградом с горькими семечками, от которого у меня по коже идут мурашки, но почему-то я не могу перестать его есть. А потом она говорит, что очень рада видеть, как Ансель много стал улыбаться, и что та, другая, ей никогда не нравилась.

Я откладываю эту информацию в далекую кладовочку своего сознания и благодарю ее за компанию. Ансель привлекательный, успешный и обаятельный молодой человек, разумеется, у него была жизнь до того момента, как я появилась в аэропорту, и в этой жизни, без сомнения, были женщины. Так что ничего удивительного, что у него кто-то был. Все это наводит меня на мысль, что неплохо было бы все-таки узнать о нем побольше. Что-то, кроме того, как он выглядит без одежды.

* * *

Я ПРОВОЖУ ПОЧТИ ВЕСЬ ДЕНЬ, осматривая окрестности и составляя мысленную карту города. Улицы кажутся бесконечными, магазин следует за магазином, узкие переулочки за переулочками. Я как будто нырнула в кроличью извилистую нору, но теперь я знаю, что всегда найду дорогу назад: мне просто нужно в любой ситуации найти букву «М», которая означает метро, и оттуда я уже с легкостью доберусь до улицы Анселя.

До МОЕЙ улицы, поправляю я себя. Нашей. Общей.

Думать, что его квартира и моя тоже, – это как воображать, что мой дом – это съемочная площадка, или убеждать себя, что евро – это настоящие деньги. И каждый раз, когда я натыкаюсь взглядом на обручальное кольцо на своем пальце, все становится еще более сюрреалистичным.

Мне нравится, как выглядит улица на закате. Небо надо мной еще светлое, но уже начинает темнеть, когда солнце медленно скользит за горизонт. Длинные тени ложатся на тротуар, цвета, кажется, становятся ярче, богаче, я никогда раньше таких не видела. Вдоль узкой мостовой выстроились здания, и потрескавшийся, неровный тротуар кажется дорогой, ведущий к приключениям. В дневном свете дом Анселя выглядит немного обшарпанным, как будто припыленным и немножко уставшим. Но в сумерках он преображается и кажется юным и полным сил. И мне нравится, что наш дом – сова.

Идя по неровному тротуару, я вдруг понимаю, что впервые проехала весь путь от Рю Сент-Оноре до метро, вышла на нужной остановке и нашла дорогу до дома, не заглядывая все время в приложение в телефоне. За спиной я слышу шум дороги, рев мотоциклов, звонки велосипедов. Из открытого окна несется чей-то смех. Все окна нараспашку, балконные двери и ставни тоже открыты, ловят свежую вечернюю прохладу, занавески танцуют на ветру.

Мое сердце уходит в пятки, а пульс учащается, когда я подхожу к нашему дому и вижу мотоцикл Анселя, припаркованный у тротуара.

Я расправляю легкие, входя в наш маленький вестибюль и подходя к лифту. Рука у меня дрожит, когда я нажимаю кнопку седьмого этажа, и я напоминаю себе, что нужно дышать. Глубже дышать. Глубокий вдох. Глубокий выдох. И снова. И по очереди.

Впервые Ансель оказывается дома раньше меня. Впервые мы оба находимся в квартире, и при этом никто из нас не валится с ног от недосыпа, не блюет и не спешит на работу. Мои щеки вспыхивают, когда я вспоминаю его шепот «Не забирай это у меня». Он сказал это сегодня утром, после того как я кончила под его рукой.

О господи.

В животе порхают бабочки, я выхожу из лифта, полная адреналина и возбуждения. Вставив ключ в замок, я делаю глубокий вдох и открываю дверь.

– Милый, я дома! – кричу я с порога и замираю в ожидании ответа.

Ансель на кухне. Он прижимает телефон к уху и говорит по-французски так быстро, что я не уверена, что кто-то вообще может понимать его там, на другом конце провода. Он явно раздражен и повторяет одну и ту же фразу все громче, раздражаясь все сильнее.

Он меня не замечает, и хотя я не понимаю ни что он говорит, ни с кем он разговаривает, я не могу отделаться от ощущения, что подслушиваю. Его раздражение почти осязаемо, оно как будто наполняет собой помещение, и я тихонько отступаю назад, кладу ключи на столик у входа и раздумываю, не спрятаться ли мне в ванной. Но в этот момент вижу, что он заметил мое отражение в зеркале в гостиной: он напрягается, глаза его расширяются. Повернувшись, он натянуто улыбается, а я поднимаю руку, слабо помахивая в знак приветствия.

– Привет, – шепчу я. – Прости.

Он машет в ответ и с извиняющейся улыбкой поднимает палец вверх, призывая меня подождать. Я киваю, думая, что он вот-вот закончит разговор, но нет. Он кивает в глубь квартиры, а затем идет и скрывается в спальне, закрыв за собой дверь.

Я могу только стоять на месте и моргать, глядя на белую дверь, закрытую перед моим носом. Голос его доносится из-за этой двери в гостиную и, кажется, стал даже громче, чем раньше.

Совершенно растерявшись, я снимаю с плеча сумку и кладу на диван.

На рабочем столе лежат продукты: пакет свежей пасты, зелень, кусок сыра. Багет, завернутый в коричневую бумагу, лежит рядом с кастрюлей, в которой закипает вода. На простом деревянном столе стоят ярко-красные тарелки, а в центре – букетик фиолетовых цветов в маленькой вазе. Так он готовил нам ужин!

Я открываю несколько ящиков в поисках винных бокалов и стараюсь не обращать внимания на слова, которые доносятся из соседней комнаты. Разговор с человеком, которого я не знаю. На языке, на котором я не говорю.

Я старательно делаю вид, что не замечаю, как в душе у меня зарождается и растет тревога. Я вспоминаю, как Ансель говорил, что его начальница недовольна, что он выходит из-под ее контроля, и невольно задумываюсь, с кем он сейчас разговаривает. Это может быть кто угодно. Например, кто-то из ребят – Финн или Оливер, или тот парень, который не смог приехать в Вегас. Хотя… стал бы он разговаривать так раздраженно с начальницей или с другом?

Я бросаю взгляд в сторону спальни, потому что дверь открывается, и подпрыгиваю, поспешно принимая как можно более занятой вид. Тянусь за пучком базилика и роюсь в ящичке в поисках ножа.

– Прости, – говорит он.

Я отмахиваюсь, и голос мой звучит, пожалуй, слегка пронзительно:

– Не переживай! Ты не обязан все мне объяснять, у тебя же была жизнь до того, как я появилась.

Он наклоняется и целует меня в каждую щеку.

Боже, как же он пахнет. И губы у него такие мягкие и нежные, что мне нужна вся моя сила воли, чтобы держать себя в руках.

– У меня действительно была жизнь, – произносит он, забирая нож из моей руки. – Так же как и у тебя. – Он улыбается, но в глазах у него нет улыбки. И ямочек нет. Я так скучаю по ним.

– Почему твоя работа так убивает в тебе радость? – спрашиваю я, страстно желая, чтобы он снова дотронулся до меня.

Со смущенной улыбкой он пожимает плечами.

– Я самый младший сотрудник в очень крупной фирме. Мы представляем огромные корпорации на очень больших процессах, поэтому я имею дело с сотнями и тысячами разных документов. Не думаю, что юристы, которые работают там лет по тридцать, еще помнят, каково это.

Я подношу маленький помидорчик к губам, прокусываю его и говорю:

– Какая дрянь, – и сую помидорчик в рот.

Он смотрит, как я жую, и медленно кивает.

– Так и есть. – Его глаза темнеют, и он моргает один раз, а потом еще, сильнее, словно пробуждаясь ото сна и только сейчас поняв, что это я стою перед ним. – Как прошел твой день?

– Я чувствую себя виноватой, потому что только развлекаюсь, а ты вкалываешь в офисе целый день, – признаюсь я.

Он опускает нож и поворачивается ко мне.

– Так ты… останешься?

– А ты хочешь, чтобы я осталась? – спрашиваю я низким от волнения голосом и чувствую, как в горле встает ком.

– Конечно, я хочу, чтобы ты осталась, – твердо отвечает он, ослабляя узел галстука, снимая его через голову и бросая на дальний конец стола. – В отпуске легко притворяться, что реальной жизни не существует. Я не рассчитывал, что моя работа будет настолько мешать мне. А может быть, я просто думал, что ты мудрее меня и менее импульсивна.

– Клянусь, со мной все хорошо. Париж вовсе не так уж плох. – Я одариваю его сияющей улыбкой.

– Проблема в том, что я хотел бы быть с тобой, пока ты здесь. Получать удовольствие от тебя.

– Разумеется, от моего искрометного чувства юмора и острого ума, не так ли? – спрашиваю я с насмешливой улыбкой и тянусь за базиликом.

– Нет, меня вообще не интересует твой ум. Я имею в виду твои сиськи. На самом деле меня интересуют только сиськи.

Я смеюсь, чувствуя, как облегчение растекается по моим венам. Вот это – он.

– Кто вообще дал тебе диплом юриста, а, болван?

– Ну, это обошлось довольно дорого, но мой отец влиятельный человек.

Я снова смеюсь, и он делает шаг ко мне, но как только он приближается, сразу возникает неловкость, потому что я тоже тянусь к нему и наши руки встречаются посередине пути. Мы хором извиняемся и остаемся на своих местах, глядя друг на друга.

– Ты… можешь трогать меня, – говорю я, как будто он спрашивал.

– Почему ты не берешь деньги, которые я оставляю тебе на столике?

Я отвечаю не сразу и шепотом:

– Я… от них идет такая энергетика… я чувствую себя проституткой.

Ансель подается ко мне, смеясь вместе со мной:

– Прости. Я не знаю, как сказать все то, что я репетировал весь день. – Он запускает руку в волосы и ерошит их, они встают дыбом, и это так чертовски эротично и обаятельно! Мне хочется тоже немедленно запустить в них руку. – Просто… я чувствую себя таким виноватым, что почти не бываю с тобой, и хочу быть уверен, что тебе весело.

Ах. Значит, это чувство вины делает его этой роботизированной версией того очаровашки, за которого я вышла замуж.

– Ансель, ты не обязан заботиться обо мне.

Его лицо немного вытягивается, но он снова выдавливает из себя улыбку:

– Я хочу как-то компенсировать свое отсутствие.

– Ты же привез меня сюда, – напоминаю я.

– Но я тебя почти не вижу! А прошлой ночью… я вообще уснул, а ты… – Я смотрю, как он облизывает губы кончиком языка. Он смотрит на мой рот, губы его приоткрываются. – Все это так странно.

– Не то слово, – соглашаюсь я. – Но я все равно не возьму твои деньги.

– Мы же женаты.

– Мы не в том смысле женаты.

Он смеется, качая головой с притворным упреком, но теперь это настоящая улыбка, от которой на щеке его появляется та самая ямочка, и это заставляет мое сердце увеличиться в размерах так, что ему становится мала грудная клетка. Привет, любовничек.

Юридически – да, мы женаты. Но я и так живу и питаюсь за его счет. И будет очень неправильно брать у него деньги, когда я даже не знаю его второго имени.

О черт, я ведь даже не знаю его второго имени.

– Думаю, это отлично, что ты хорошо проводишь время, – говорит он осторожно. – Ты уже была в Музее…

– Как твое отчество? – перебиваю я.

Он склоняет голову, и легкая улыбка чуть-чуть приподнимает уголки его губ.

– Чарльз. По отцу.

Выдохнув, я повторяю:

– Чарльз. Здорово. Ансель Чарльз Гийом. Красивое имя.

Его улыбка медленно гаснет, и он задает встречный вопрос:

– Ладно. А как твое второе имя?

– Роуз.

– Миа Роуз?

Мне нравится, как он произносит это «Роуз». «Р» звучит как-то более выпукло, чем остальные звуки.

– В твоем исполнении мое имя звучит красивее, чем обычно.

– Еще бы, – подмигивает он. – Ведь это теперь мое официально любимое имя.

Я смотрю на него, чувствуя, как улыбка расползается по моему лицу.

– Мы все делаем задом наперед, – шепчу я.

Он придвигается ближе и отвечает:

– Тогда мне нужно заново тебя соблазнить.

О, я трепещу.

– И ты это сделаешь?

Его улыбка становится опасной.

– Я хочу, чтобы ты сегодня вечером снова была в моей постели. Голая – для меня.

Он имеет в виду секс. И я вдруг понимаю, что не могу проглотить ни кусочка еды: желудок у меня почему-то оказывается прямо в горле, а трусики почти падают от возбуждения.

– Вот почему я хотел начать с того, чтобы приготовить нам ужин, – продолжает он, не обращая внимания на мое состояние. – И кроме того, моя мама содрала бы с меня живьем кожу, если бы узнала, что в основном я питаюсь покупной едой навынос.

– Ну, я что-то с трудом могу представить себе, как ты приходишь домой ночью и готовишь себе что-нибудь поесть.

– Это правда, – медленно произносит он, растягивая слоги и делая еще шаг ко мне. – Я хотел таким образом извиниться за прошлую ночь. – Он улыбается и качает головой, а потом хитро смотрит на меня. – И за то, что мне пришлось уйти так быстро утром, после того, как ты… так изобретательно использовала мои пальцы… – Он делает паузу, чтобы убедиться, что безраздельно завладел моим вниманием. И добавляет: – Я очень хотел остаться.

О.

Интересно, слышит ли он, как вдруг мое сердце падает в пятки с грохотом, который раскатывается по всей комнате. В голове роятся слова, но, видимо, мой мозг не в ладу со ртом, потому что я не могу ничего произнести. Каждый волосок на моих руках встает дыбом, а он смотрит на меня и ждет моей реакции.

Он хочет сегодня ночью заняться сексом. И Я хочу сегодня ночью заняться сексом.

Но то, что было так легко и естественно раньше, стало вдруг так… сложно. Мы займемся этим прямо сейчас? Диван прекрасно подойдет, а может быть, даже стол… или мы должны сначала поужинать и отправиться в спальню, чтобы все было цивилизованно? Я кошусь в окно и вижу, что солнце все еще пробивается в окошко над кроватью. Он увидит мои шрамы. Все. Да, вроде бы я знаю, что он видел их раньше (и трогал!), но тогда все было иначе. Теперь это не спонтанный «наверно-это-никогда-не-повторится» секс. Не «ты-понятия-не-имеешь-кто-я-поэтому-я-могу-быть-кем-угодно» секс. Не «выигрыш-в-лотерее-где-главный-приз-отличный-секс». Это секс запланированный, секс, которым мы можем заняться, когда захотим.

Доступный секс.

Еще тысяча мыслей проносится в моей голове, пока он неуверенно смотрит на меня и ждет. Я думаю слишком долго, и паника, что я сейчас все испорчу, поднимается у меня в груди и комом встает в горле.

– Ты голодна? – спрашивает он на всякий случай.

– Не должна.

Что это вообще значит, Миа?!

– Но… ты хочешь? – Он трет висок, явно растерянный. – Ну, то есть… мы можем сначала поесть, если ты хочешь.

– Я не хочу. Не надо. Давай не будем? Я за то, чтобы не есть сначала.

С тихим смехом Ансель выключает плиту и поворачивается ко мне. Он берет мое лицо в ладони, проводит пальцами по щекам и целует меня. Его губы дразнят мои, зубы нежно покусывают. Я чувствую, как его пальцы зарываются в мои волосы и он слегка оттягивает мою голову назад, а сам чуть отстраняется, чтобы прижать свой нос и подбородок к моим. Его пальцы дрожат от сдерживаемой страсти, он постанывает, вряд ли понимая, что делает это.

Я посасываю кончик его языка, который он просовывает мне в рот, и он стонет уже громче. Мои соски топорщатся, когда он ведет меня в спальню, и я чувствую, как набухает моя грудь, а между ног становится горячо. Он наступает мне на ногу и шепчет извинения, морщась, когда я повторяю «Ничего, ничего» между его поцелуями. Мои глаза закрыты, но я чувствую, как он сбрасывает обувь, слышу, как ботинки со стуком падают на деревянный пол. Угол стены впивается мне в спину, и он снова шепчет извинения мне в рот, сосет мой язык и пытается меня отвлечь. Его пальцы пробегают вдоль моего позвоночника, забираются под блузку, он снимает ее с меня через голову, и между нами больше нет ничего лишнего. Я срываю с него рубашку, чтобы ощутить под руками его теплую кожу и прижаться к нему.

Одежда летит в сторону, он в самом деле выпрыгивает из брюк, а когда я снова открываю глаза, я вижу над головой потолок, а под спиной чувствую простыни. Он целует мою шею и плечи, языком проводит дорожку вниз, к груди. В спальне темнее, чем я думала, и я почти забываю, что мы голые, пока Ансель не встает на колени и не тянется через меня к прикроватной тумбочке за презервативом.

– О. – Я сдвигаю брови. Похоже, мы готовы начать. Но я полагаю, что результаты анализов еще не пришли. – А нам… мы…

Он смотрит на фольгированный пакетик.

– Я проверял почту и… еще нет. То есть… Если…

– Нет, – бормочу я. – Хорошо. Все в порядке.

Можно ли представить себе что-то более неловкое? Может быть, он думает, что у меня что-то есть? Может, он думает, что Вегас был для меня… ну, обычным и привычным делом? И кстати, а как насчет него самого? Как насчет «той, другой»? Передо мной его обнаженные грудь и руки, его плоский живот, его твердый член в полной боеготовности, сколько женщин наслаждались этим впечатляющим зрелищем?

– Конечно, надо использовать его, чтобы быть уверенными, пока не будем знать точно.

Он кивает, и я не могу не заметить, как дрожат его руки, когда он натягивает его и расправляет по всей длине. Ноги у меня раздвинуты, и он располагается между ними, устремив на меня пылающий взгляд.

– Все в порядке? – спрашивает он.

Я киваю и слегка задыхаюсь, когда он пальцами находит то место, где я мокрая, и описывают там маленькие круги, а потом заменяет пальцы членом.

И… о, это так… хорошо.

– Все еще хорошо? – спрашивает он снова, и на этот раз я ногами обхватываю его и притягиваю к себе, чтобы он вошел в меня.

Он охает, когда попадает внутрь, и замирает, когда его тело соприкасается с моим. Его тихие стоны вибрируют на моей коже, и я киваю, чтобы дать ему понять: «Все хорошо, мне хорошо, продолжай». Он выходит из меня и снова входит. Его волосы разметались по моей груди, когда он смотрит вниз, между нами, чтобы увидеть, как он двигается во мне. Глубже и глубже.

Я чувствую каждый его вздох, слышу каждое его слово и стон, слетающий с его губ, шлепки, когда его кожа бьется об мою. Снаружи доносится чей-то крик, и я поворачиваю голову к окну. Ансель касается моего подбородка, улыбается, привлекая мое внимание, целует меня. Я чувствую вкус вина, которое он, видимо, пил, когда начал готовить ужин для нас, чувствую слабый аромат его лосьона. Но я по-прежнему слышу звуки, доносящиеся с улицы, чувствую, как тяжелый, душный воздух квартиры давит на нас сверху.

Мне приходит в голову, что я не замечала ничего этого раньше – ни в Вегасе, ни в его гостиничном номере. Я тогда была так погружена в свои фантазии и размышления о том, кто мы, где мы и что мы делаем, так притворялась кем-то другим, у кого совершенно другая жизнь, что забывала думать и тревожиться. Я хотела только его.

Ансель ускоряется и тянется рукой между нами, его палец скользит туда, где находится член, и двигается к моему клитору. И это приятно, очень приятно. Быть с ним приятно, и эти стоны и звуки – потрясающие, и все продолжается всего несколько минут, так что… о…

Я что-то чувствую.

Оно? Оно.

– Да, – выдыхаю я, и он начинает интенсивно вращать бедрами в ответ. И вау, это действительно помогает, потому что вот оно, снова, это пока еще нерешительное ощущение у меня внизу живота. Которое нарастает, тяжелеет и наливается силой, и я уже близко.

Я думаю?

Да.

Нет!

…может быть?

Я двигаю бедрами, он двигает своими мне навстречу, все сильнее и быстрее, пока изголовье кровати не начинает биться о стену…

Вообще это довольно громко. Что подумают соседи. Эй, мозг, заткнись. Я закрываю глаза и пытаюсь не думать, делаю глубокий вдох и смотрю наверх. Ансель трудится надо мной, шепча грязные словечки мне в ухо, некоторые из них я даже понимаю, а другие нет, да черт возьми, он мог бы с тем же успехом читать мне счет из химчистки, и все равно это звучало бы сексуально.

– Я практически слышу, как ты думаешь, Сериз, – говорит он мне на ухо. – Перестань.

Господи, я пытаюсь. Я поднимаю ноги повыше и направляю его, молча умоляя свое тело снова вернуться туда, где мои конечности становятся мягкими и слабыми, где я не слышу ничего, кроме белого шума и его стонов, и кончаю, кончаю, но… черт, не получается. Дурацкое тело. Дурацкий темперамент. Дурацкий оргазм.

– Я хочу тебя услышать, – говорит он, и это звучит как вопрос. Как будто он спрашивает меня. – Ты можешь не сдерживаться.

Я сдерживаюсь? Я издаю стон от неловкости, которую испытываю, и закрываю глаза, раздумывая, не стоит ли напомнить ему, что ему не нужно ждать меня, напомнить, что моему телу иногда бывает нужно слишком много времени, или, не могу поверить, что думаю об этом, лучше притвориться и имитировать.

– Ансель, – произношу я и сжимаю покрепче его плечи, потому что, по совести говоря, не имею ни малейшего представления о том, что сейчас вылетит у меня изо рта. – Мне так хорошо, ты делаешь все хорошо, но…

Судя по всему, именно это и было ему нужно.

– О господи, – стонет он. – Еще нет, еще нет…

Он закусывает губы, запускает пальцы одной руки мне в волосы, а другой подхватывает меня под ягодицы, приподнимая меня к себе. Ближе. Наваливается на меня и стонет мне прямо в рот, и если бы я не запуталась так в собственных мыслях, боже, это было бы очень, очень горячо.

– Черт, черт, черт, – хрипит он и входит в меня последний раз, так глубоко, что мне кажется, будто меня разорвали пополам. Воздух со свистом вырывается из моих легких, когда он содрогается на мне, а я смотрю в потолок.

Мне знакомо это ощущение. Я испытывала его в своей жизни неоднократно. Ощущение, что мое тело не удовлетворено, и я остаюсь с тревожной мыслью, что со мной что-то не так. Неправильно. Что, возможно, я просто не способна испытать оргазм с кем-то.

Ансель целует меня в губы теплым влажным поцелуем, потом стаскивает и выбрасывает презерватив.

– Тебе хорошо? – спрашивает он, пытаясь поймать мой взгляд.

Я потягиваюсь, изо всех сил стараясь выглядеть так, будто совершенно обессилена, и улыбаюсь ему:

– Абсолютно. Просто… – Я замолкаю для очень убедительного зевка. – Так-расслаблена-сейчас, – бормочу я сонно.

И вижу, как с его языка рвется вопрос: «Правда?»

– Не хочешь поужинать? – спрашивает он вместо этого и целует мой подбородок. Его голос подрагивает, дыхание еще не восстановилось. Кивнув, я смотрю, как он скатывается с кровати, снова одевается и ласково улыбается мне, прежде чем выйти из спальни.