© Christina Lauren, 2014

© Тогобецкая М., перевод, 2019

© ООО «Издательство АСТ», 2019

* * *

Нашим отцам, Пэту и Джеймсу, за то, что поддерживали все наши безумные идеи.

Глава 1

Харлоу

Я ВРЫВАЮСЬ в дверь первого попавшегося «Старбакса» в непонятном районе с надеждой забыть второй худший провал в моей жизни. Тоби Амслер – фантастически привлекательный, сексуальный, к тому же и член команды по водному поло Университета Сан-Диего. В нем есть все, что дает надежду на умопомрачительно веселые ночи мирового уровня.

А в итоге все это оказалось лишь обманчивой рекламой.

Вообще, когда речь заходит о потенциальных любовных делах, то для меня парни обычно делятся на три основные категории: бабники, недоразумения и маменькины сынки. Бабники, по моему опыту, бывают самых разных видов и размеров: это может быть сексуальный рок-звезда, мускулистый хоккеист, иногда даже неотразимый ботаник. В чем их сила в постели? В основном она в грязных словечках и выносливости – и то, и другое мне нравится. Вот только жаль, что не всегда это имеет отношение к мастерству.

Недоразумения – это часто артистические натуры, тихие серферы или чувствительные музыканты. Эти ребята редко понимают, что, мать твою, надо делать, но они по крайней мере готовы стараться часами.

Маменькиного сынка вычислить проще всего. Здесь, в Ла-Хойе, они обычно ездят на мамином подержанном «Лексусе» и держат его в идеальном состоянии. Этот тип снимает ботинки, как только входит в помещение, и всегда смотрит тебе в глаза при разговоре. В постели маменькин сынок обычно имеет мало преимуществ, но по крайней мере они стараются быть аккуратными.

Тоби Амслер оказался редкой комбинацией маменькиного сынка и бабника, что каким-то непостижимым образом сделало его в постели совсем уж никуда не годным. Единственным, что могло усилить неловкость от его оральных ласк с эффектом пылесоса, стало появление его мамы, которая принесла ему чай и чуррос – без стука! – в шесть часов утра. Не самое лучшее начало дня для меня!

Не могу понять, почему меня это удивило. Несмотря на то, во что заставляют женщин верить фильмы и песни о любви, эти ребята совершенно безнадежны во всем, что касается женского оргазма. Они учатся сексу по порнофильмам, цель которых – найти для камеры удачный ракурс, и никого на самом деле не волнует, что там испытывает девушка, потому что она все равно притворится, что все потрясающе круто. Секс – это то, что происходит вблизи, внутри, а не на правильном расстоянии от камеры. А парни, кажется, об этом забывают.

Пульс у меня еще не нормализовался, а пара впереди меня делает заказ со скоростью улитки. Молодой человек желает знать, что хорошего они могут предложить тому, кто не любит кофе.

Мне хочется огрызнуться и ответить: «Ну, наверное, не ходить в кофейню!» Но я не делаю этого и напоминаю себе, что этот конкретный мужчина ни в чем не виноват, что все мужчины не обязаны быть в курсе того, что я разочарована и не удовлетворена.

Клянусь, обычно я не склонна драматизировать. Просто у меня выдалось хреновое утро и мне нужна передышка.

Прикрыв глаза, я делаю глубокий вдох. Ну вот, уже лучше.

Я делаю шаг назад и изучаю витрину с выпечкой, размышляя, что бы выбрать. И тут я замираю, дважды моргаю, а потом сощуриваю глаза и с недоверием смотрю на витрину, вернее – на отражение в ее стекле.

Это же… Да нет!.. Финн Робертс… стоит у меня за спиной?

Наклонившись вперед, я могу лучше разглядеть собственное отражение, и прямо сзади меня… действительно Финн.

Мой мозг немедленно начинает лихорадочно соображать. Почему Финн не в Канаде? Где я? Я вообще проснулась? Может быть, это кошмар с Финном Робертсом, который я вижу на водяной двуспальной кровати Тоби Амслера?

Я пытаюсь убедить себя, что это игра света. Может быть, мой мозг в конце концов закоротило однажды утром, когда я использовала свою левую руку для достижения оргазма, и это, видимо, заставляет меня думать о Финне, так ведь?

Финн Робертс, единственный парень, который не вписался в мою удобную классификацию парней. Финн Робертс, мой официальный экс-муж-на-двенадцать-пьяных-часов-в-Вегасе, который умел пользоваться руками, губами и телом и который заставил меня кончить столько раз, что ему, как он сам говорил мне, показалось, будто я потеряла сознание.

Финн Робертс, который в итоге тоже оказался той еще задницей.

Оптическая иллюзия. Это не может быть он.

Но когда я украдкой смотрю через плечо, то понимаю, что это действительно он. У него на голове синяя моряцкая кепка, надвинутая низко на ореховые глаза, опушенные такими длинными и густыми ресницами, каких я в жизни ни у кого не видела. Одет он в ту же самую зеленую футболку «Хантер» с белым логотипом его семейной компании, в которой он был, когда я заявилась к нему домой месяц назад. Загорелые, мускулистые руки скрещены на широкой груди.

Финн здесь. Черт, Финн здесь. Я закрываю глаза и издаю стон. Мое тело реагирует самым ужасным образом: я немедленно чувствую слабость и жар, позвоночник выгибается, как будто он давит на меня сзади. Я помню тот момент, когда впервые поняла, что мы переспим там, в Вегасе. Пьяная, я посмотрела на него и заявила во всеуслышание: «Пожалуй, я трахну его сегодня вечером». На что он подался вперед и сказал прямо мне в ухо: «Звучит неплохо. Но я больше люблю сам трахать».

И я знаю, что если вдруг сейчас, здесь, услышу его голос – низкий, спокойный, как вода на глубине, слегка хриплый, то в том заведенном состоянии, в котором нахожусь, я, наверное, испытаю оргазм прямо посреди этой кофейни.

Я так и знала, что надо было потерпеть и поехать в «Панникин» за моей обычной утренней дозой кофе.

Я стою молча, считая до десяти.

Одна из моих лучших подруг, Миа, шутит, что я молчу, только когда удивляюсь или бешусь. Так вот сейчас и то и другое.

Худющий бариста, совсем мальчишка, ловит мой взгляд, наклоняясь вперед:

– Не хотите попробовать наш тыквенный пряный мокко?

И я тупо киваю в ответ.

Подождите, что? Нет, это звучит отвратительно! Какая-то часть моего сознания пытается скомандовать рту произнести обычный заказ: большой кофе, черный, с собой. Но я застываю в своем ошеломленном молчании, пока бариста царапает мое имя черным маркером на стаканчике. Словно загипнотизированная, я достаю деньги и снова убираю кошелек в сумочку.

Немного успокоившись, я отворачиваюсь от прилавка и жду свой кофе. И встречаюсь взглядом с Финном, который улыбается:

– Привет, Рыжая Злючка.

Не поворачиваясь к нему, я изображаю, будто изучаю его через плечо. Он не побрился утром, и темная щетина опасной тенью лежит на подбородке. Шея у него густо загорелая от работы на открытом воздухе все лето. Я позволяю своему взгляду спуститься ниже, потому что – давайте будем реалистами – я была бы просто дурой, если бы не насладилась лицезрением этого мужчины, прежде чем сказать, чтобы он шел трахать самого себя.

Финн сложен как супергерой из любимых комиксов Лолы: эта широкая грудь и узкая талия, мускулистые плечи, крепкие ноги. Он производит впечатление незыблемости, как будто его загорелая кожа сделана из титана. Я хочу сказать: Господи Иисусе, что это мужчина, который работает руками, потеет, когда работает, трахается так, будто это его работа, и которого воспитывал отец, ожидающий помимо всего прочего, что его сыновья будут хорошими рыбаками. Я не могу представить никого из своих знакомых, кто бы ни выглядел рядом с ним мелким и незначительным.

Его улыбка постепенно становится шире, он немного склоняет голову:

– Харлоу?

Хотя его глаза почти не видны в тени кепки, я уверена, что они слегка расширяются, когда я наконец отрываю взгляд от его шеи. И тут я вспоминаю, как его взгляд может цеплять – словно крючок. Я закрываю глаза и встряхиваю головой, пытаясь прийти в себя. Я не против завалиться в обморок, когда ситуация того требует, но ненавижу это состояние, когда оно пытается подменить собой мое праведное, заслуженное негодование.

– Спокойно. Я пытаюсь придумать ответ.

Его брови сходятся у переносицы в смущении… По крайней мере я думаю, что это смущение. Мне кажется, у Финна это выражение означает и нетерпение, и разочарование, и концентрацию. Его точно нельзя назвать открытой книгой.

– Ладно, а?..

Ладно, вот суть проблемы: после нашего матримониального приключения в Вегасе я прилетела к нему. Я появилась в Ванкувере, одетая в плащ на голое тело. Сюрприз! Мы занимались сексом почти десять часов без остановки – диким сексом, громким, сексом-на-всех-поверхностях. А когда я сказала ему, что мне пора в аэропорт, он просто улыбнулся, взял телефон с прикроватной тумбочки и вызвал мне такси, которое приехало и встало на стоянке сразу за новеньким, вишнево-красным «Форд F-150» Финна.

Я пришла к выводу – спокойно, трезво, – что мы друг другу не подходим даже для случайного секса без обязательств время от времени, и закрыла эту тему. Так почему же тогда я так злюсь, что он здесь?

Бариста предлагает тот же напиток Финну, но тот строит гримасу отвращения на лице, отказывается и заказывает два больших черных кофе.

Это меня еще сильнее злит. Это я должна была бы вести так спокойно и разумно, а не он!

– Какого черта ты делаешь в моей кофейне?

Его глаза расширяются, он беззвучно шевелит губами, словно пытаясь что-то сказать, прежде чем произносит вслух:

– Ты владеешь этим местом?!

– Ты в себе, Финн? Это же «Старбакс»! Я имею в виду, это же мой город.

Он закрывает глаза и смеется, и свет падает на его подбородок… И я точно знаю, какое ощущение от этой щетины чувствовала бы моя кожа … Блин…

Я склоняю голову и смотрю на него:

– Что смешного?

– Просто я ведь реально мысленно допустил, что ты действительно можешь владеть «Старбаксом».

Слегка закатив глаза, я беру свой напиток и выхожу из кофейни.

По пути к машине я вытягиваю шею, распрямляю плечи. Почему же я так раздражена?

Я ведь и не ожидала, что в моем распоряжении будет экипаж, когда неожиданно появилась в его маленьком домике с видом на море. И я уже спала с ним в Вегасе, поэтому понимала, что это отношения без обязательств. И на самом деле я ведь поехала туда потому, что хотела хорошего секса. Или – если совсем по сути дела – я хотела (нет, мне нужно было) удостовериться, что секс был действительно так хорош, как мне запомнилось.

А он оказался гораздо лучше.

Так что, видимо, это послевкусие от отвратительного секса с Томи Амслером выводит меня из себя. Эта случайная встреча с Финном могла бы пройти совсем по-другому, если бы я только что не вылезла из постели первого парня, с которым переспала после него, – первого, с кем я была за два месяца! – и если бы этот опыт не оказался таким удручающе неудовлетворительным.

За спиной у меня слышатся шаги по асфальту, и я начинаю оборачиваться, но в этот момент чья-то сильная рука обвивается вокруг моего предплечья. Финн хватает меня сильнее, чем, кажется, намеревался, и в результате мой тыквенный жуткий кофе выплескивается на землю, чуть не попав мне на туфли.

Я окидываю его раздраженным взглядом и запускаю пустой стаканчик в мусорку рядом со стоянкой.

– Ох, да ладно, – говорит Финн с легкой улыбкой, протягивая мне один из стаканчиков, который балансирует на крышке другого. – Все равно же ты не собиралась это пить. Ты же даже не притронулась к ванильному сиропу, который есть у меня дома.

Взяв кофе, который он протягивает, я бормочу слова благодарности и отвожу глаза в сторону. Я веду себя как женщина, которой никогда не хотела бы быть, – брошенной, страдающей, обиженной.

– Почему ты злишься? – спрашивает он спокойно.

– Я просто очень занята.

Не обращая внимания на это, он говорит:

– Это из-за того, что ты проделала весь этот путь до Ванкувера, появилась в моем доме в одном плаще на голое тело в середине июля и я трахал тебя до потери сознания?

Ухмылка в его голосе намекает, что вряд ли он действительно думает, будто я могу злиться из-за этого. И он прав.

Я делаю паузу и смотрю на него пристально.

– Ты имеешь в виду тот день, когда ты даже не удосужился одеться, чтобы отвезти меня в аэропорт?

Он моргает, чуть откинув голову назад.

– Я пропустил свою смену, когда ты появилась. Я никогда так не делаю. И я сорвался на работу через минуту после того, как твое такси отъехало.

Это что-то новенькое. Я переступаю с ноги на ногу и смотрю на оживленную улицу у него за спиной, потому что больше не могу смотреть ему в глаза.

– Ты не говорил мне, что тебе нужно на работу.

– Говорил.

Я чувствую, как мой подбородок задирается кверху от злости, когда я снова взглядываю ему в лицо.

– Не говорил.

Он вздыхает, снимает кепку, почесывает свою вечно растрепанную голову, а затем надевает ее обратно.

– Ладно, Харлоу.

– И все-таки что ты здесь делаешь? – спрашиваю я.

И тут все встает на свои места: Ансель приехал в город к Миа и мы все приглашены завтра на торжественное открытие магазина комиксов Оливера, «Даунтаун Граффик». Канадец Финн, парижанин Ансель и сдержанный австралиец Оливер – все «женихи» из Вегаса. Четверо из нас аннулировали брак сразу после свадебной церемонии, а вот Миа и Ансель решили по-настоящему стать мужем и женой. Лола с Оливером теперь стали друзьями, их связывают любовь к комиксам и графическим романам. Так что нравится нам это или нет, мы с Финном теперь тоже должны стать частью этой разношерстной компании. И нам нужно научиться быть вежливыми друг с другом и общаться, не снимая одежды.

– Точно, – бормочу я. – Открытие же на этой неделе. Ты поэтому здесь.

– Я знаю, что у них не будет «Севентин» и «Космо», но все же тебе тоже стоит зайти и проверить, – говорит он. – Магазинчик неплохо выглядит.

Я подношу стаканчик с кофе к носу и вдыхаю аромат. Черный, без всяких добавок кофе. Идеально.

– Разумеется, я приду. Мне нравятся Оливер и Ансель.

Он вытирает губы ладонью, слегка улыбаясь.

– Итак, ты злишься из-за такси.

– Я не злюсь. Это не размолвка влюбленных, и мы с тобой не ссорились. У меня просто выдалось не самое лучшее утро.

Прищурившись, он оглядывает меня с ног до головы. Он чертовски наблюдателен, и я вспыхиваю, когда замечаю на его лице понимающую улыбку: он вычислил, что я не ночевала дома.

– Волосы твои – это чистое безумие. Но что интересно, ты выглядишь слегка напряженной. Как будто ты не получила того, что тебе было нужно.

– Выкуси.

Финн подходит ближе, склоняет голову набок с раздражающей улыбкой:

– Скажи «пожалуйста», и я выкушу.

Со смехом я отталкиваю его, уперевшись ладонью в эту очень красивую, очень твердую грудь:

– Убирайся.

– Потому что теперь ты этого хочешь?

– Потому что тебе нужно в душ.

– Слушай, – говорит он, посмеиваясь. – Я не стану тебя преследовать, если ты будешь бегать от меня, но нам придется видеться время от времени. Давай попробуем вести себя как взрослые.

Он поворачивается, не дожидаясь моего ответа, и я слышу, как щелкает его брелок, когда он открывает двери машины. Я изображаю дерзкое выражение на лице и показываю средний палец его удаляющейся спине. А потом замираю, потому что сердце у меня выпрыгивает из груди от резкого прилива адреналина.

Финн забирается в тот же самый вишнево-красный грузовичок, который стоял на парковке перед его домом. Только сейчас он покрыт дорожной пылью и грязью, прилипшей к нему за мили и мили дороги.

И у меня рождается вопрос: если он приехал всего на неделю, то зачем он тащил грузовик сюда аж из самого Ванкувера?

У меня не остается времени обдумать это, потому что телефон в моем кармане вибрирует – мама прислала сообщение, и я достаю его и вижу на экране слова: «Не могла бы ты приехать домой прямо сейчас? Пожалуйста!»

Я ВСЕГДА все исправляю.

Когда мне было четыре и я разбила мамины любимые бусы, примеряя их, я провела три часа в своем домике на дереве, пытаясь их склеить. Преуспела я исключительно в склеивании собственных пальцев между собой. В старших классах, когда Миа попала под грузовик и ее почти парализовало, я сидела у ее постели каждый день все лето, которое она провела с ног до головы в гипсе. Я знала, что если буду сидеть там достаточно долго, то ей что-нибудь наконец понадобится, и тогда я буду готова ей помочь. Я приносила ей диски и дурацкие журналы для подростков, красила ей ногти и протаскивала к ней в комнату очень странные вещи: холодильник для вина, ее бойфренда, Люка, ее кота – только чтобы она улыбнулась. Когда отец Лолы уехал в Афганистан, а потом вернулся оттуда совсем другим, подавленным, а Лолина мама бросила обоих на произвол судьбы, я приносила продукты и еду – все, чтобы хоть как-то облегчить им существование. И когда Ансель оказался достаточно разумным, чтобы попытаться исправить все в их отношениях с Миа, я тоже приложила к этому руку. Если моим друзьям что-то нужно, я это делаю. Если кто-то, кого я люблю, не может решить проблему, то ее решаю я. Не знаю, хорошо это или плохо, но я так живу.

Поэтому я тут же еду домой и сажусь рядом со своей младшей сестрой напротив родителей в нашей светлой, просторной, счастливой семейной гостиной – комнате, которая сейчас, в данный момент, похожа на могилу, – и немедленно включаю сигнал тревоги. В обычные дни наша семья очень шумная, а сейчас в доме непривычно тихо. И я чувствую, что нужно сказать «привет» шепотом. Занавески раздвинуты, но густой туман, который идет со стороны моря, делает помещение мрачным и темным.

Семья для меня всегда была и есть центром моей вселенной. Мама была актрисой, когда они поженились с папой, а папина карьера не особо ладилась, пока я не поступила в старшую школу. Поэтому, когда я была маленькой, мы с папой часто кочевали с мамой с одних съемок на другие, пока не родилась моя сестра, Беллами. Она младше меня на шесть лет, и большую часть времени мы проводили втроем.

Папа очень эмоциональный и отзывчивый, заботливый, он воплощение энергии и страсти. Мама – прекрасная, спокойная движущая сила нашего семейства, она ведет хозяйство, подмигивая из-за широкой спины отца. Но в данный момент она сидит рядом с ним, он сжимает ее ладонь обеими руками, и я вижу, сидя напротив них, с другой стороны кофейного столика, что у нее на лбу выступил пот.

В голове проносится мысль, что они собираются сказать нам, что продают дом (я выставлю пикет на подъездной дорожке и буду стоять там, пока они не передумают!). Потом – что они переезжают в Лос-Анджелес (я буду вне себя). Потом – что у них какие-то проблемы и они должны пожить какое-то время врозь (этого я даже представить себе не могу!).

– Что случилось? – медленно спрашиваю я.

Мама закрывает глаза, делает глубокий вдох, а затем смотрит прямо на нас и говорит:

– У меня рак груди.

Все слова после этих четырех звучат как-то нечетко и размыто. Но я все же понимаю достаточно, чтобы уяснить: у мамы опухоль примерно три сантиметра в груди, раковые клетки также обнаружили у нее в нескольких лимфатических узлах. Папа нашел опухоль, когда они принимали душ однажды утром. Я испытываю слишком большое облегчение от факта, что он ее нашел, чтобы смутиться при этой информации. И она не хотела говорить нам, пока не разузнала все как следует. Она дала согласие на мастэктомию и последующую химиотерапию, и операция будет в понедельник, то есть через три дня.

Все происходит слишком быстро. Но для такого «спасателя», как я, недостаточно быстро. Я могу засыпать их вопросами, как будто читаю по книге: а вы заручились мнением еще одного врача? сколько времени уйдет на восстановление после операции? как быстро после этого ты сможешь начать химию? какие лекарства тебе будут давать?..

Но я слишком ошеломлена, чтобы понять, будет ли уместно отреагировать на эту новость подобным дождем вопросов.

Когда папа упоминает о том, как он нашел шишку, Беллами взрывается смехом, но тут же срывается в истерические рыдания. Мама говорит как автомат – я вижу такое впервые в жизни! – сообщая детали того, что сказал врач. Папа хранит непривычное молчание.

Какую реакцию можно назвать правильной, когда ты вдруг понимаешь, что центр твоей вселенной смертен?

Мама заканчивает разговор, заявляя, что рассказала нам все, что знает. И что она обещает быть сильной. И что она в полном порядке. А сейчас она хотела бы прилечь и немного побыть одна. Я же едва могу дышать, а взглянув на лицо отца, понимаю, что ему сейчас еще хуже – гораздо хуже.

Мы с Беллами сидим и смотрим «Улики» почти без звука. Она свернулась калачиком у меня на коленях, а папа исчезает в коридорчике, ведущем в их спальню. На своем телефоне я читаю один за другим сайты с информацией о третьей стадии рака груди, и каждый новый кусочек информации мысленно взвешиваю на весах с шансами моей мамы на выживание. Идут титры, а затем экран становится пустым – и только тогда я понимаю, что фильм закончился.

НО Я НИЧЕГО не могу сейчас сделать. Мама не хочет, чтобы мы что-то делали. Она не хочет, чтобы мы заботились о ней. Она хочет, чтобы мы «жили своей жизнью» и «не позволяли этому монополизировать наши мысли».

Она что, совсем не знает папу и меня?

Спустя всего несколько часов после того, как она рассказала нам о раке, он становится осязаемым, живым, дышащим существом, которое занимает в нашем доме едва ли не больше места, чем мы сами.

Ни о чем другом думать я не могу, не вижу ничего другого, когда смотрю на нее. И поэтому я понятия не имею, что мне делать с самой собой.

– Я думала, сегодня вроде намечалась вечеринка в честь новоселья Лолы, – говорит мама, и я снова возвращаюсь в реальность.

Она выглядит абсолютно нормально, разве что слегка усталой, когда переворачивает жареный сыр и смотрит на меня через плечо. То есть вы понимаете, она готовит нам ужин, как будто сегодня совершенно обычный вечер пятницы, ничего особенного. Я могу поклясться, что мы все трое смотрим сейчас, как она готовит, и боремся с желанием заставить ее сесть, отдохнуть и позволить нам принести ей что-нибудь поесть.

Но она убила бы нас за это.

– Да, так и есть. – Я подкрадываюсь к ней и утаскиваю пару кусочков сыра из миски. – Но я останусь дома.

– Нет, не останешься. – Мама оборачивается и одаривает меня своим лучшим выражением из серии «не спорь-со-мной». – Завтра открывается магазин Оливера.

– Я знаю.

– Ты пойдешь. И проведешь там весь вечер, – вмешивается папа. – Я веду маму в кино, а потом мы придем домой и… – Он исполняет какое-то танцевальное па у нее за спиной. – Ты вряд ли захочешь быть дома во время того, что произойдет дальше.

О господи! Я закрываю руками уши, а Беллами крякает и делает вид, что прячется под кухонный стол.

– Ты выиграл, – говорю я ему, стараясь, чтобы голос звучал беззаботно, чтобы никто не заметил панику, которая рвется из меня наружу.

Я не хочу уходить далеко от мамы:

– Но завтра мы что-нибудь будем делать все вчетвером!

Папа кивает и храбро улыбается мне. Я никогда не видела его таким потерянным.

НА САМОМ ДЕЛЕ, если говорить честно, это хорошо, что я ухожу. Худшее, что мы можем сделать для мамы, – сидеть рядом и наблюдать за каждым ее движением с этим встревоженным, горестным выражением лица. Папа заверил меня, что в течение следующих недель и месяцев я смогу сыграть свою роль. Мне будет чем заняться. Беллами милая, но ей всего восемнадцать, и она ужасно неприспособленная. Любое, даже самое маленькое поручение выбивает ее из колеи. И это, кстати, очень хорошо для ее роли – Постоянный Позитив. Я же та дочь, которая творит всякое дерьмо. И именно я буду той дочерью, которая будет возить маму на обследования, задавать кучу лишних вопросов, заботиться о ней, когда папе нужно будет работать, и, возможно, сводить ее с ума.

Но в данный момент я чувствую себя ужасно.

И если на свете есть кто-то, кого я хотела бы сегодня видеть, кроме членов моей семьи, то это мои девочки.

Новая квартира Лолы – это огромный шаг вперед по сравнению с общежитием. Я надеялась, что она переедет ко мне, когда мы закончим колледж, но она решила поселиться в центре, и каждый раз, когда я ее навещаю, я понимаю, что нельзя ее в этом упрекнуть. Квартира находится к северу от квартала Газовых фонарей в новом, с огромными окнами высотном доме с видом на гавань и всего в паре кварталов от Донат Бара. Счастливица.

– Харлоу-у-у! – мое имя разносится по большой гостиной, и я быстро оказываюсь в объятиях четырех рук.

Две руки принадлежат Лоле, а еще две – Лондон, новой соседке Лолы и самой симпатичной девочке в Америке, какую только можно себе представить: песочного цвета волосы, веснушки, ямочки и постоянная улыбка. Она успешно дополняет свой образ очками девочки-заучки и дикой одеждой: сегодня, например, она одета в синюю футболку «Тардис», желто-зеленую юбку в горошек и гольфы в черно-белую полоску. По сравнению с черным платьем Лолы в стиле ретро и этой гламурной Бетти Пейдж мы, все остальные, выглядим трагически немодными.

– Привет, Лола-Лондон. – Я прижимаюсь щекой к щеке Лолы. Мне это было нужно.

Голос Лолы слегка приглушен моими волосами:

– Звучит как имя стриптизерши.

Лондон смеется, выбираясь из нашего треугольника.

– Или название коктейля?

– Один «Лола-Лондон» со льдом, – говорю я.

– Что ж, – отвечает Лондон, показывая на холодильник в кухне. – Мы можем попытаться сегодня его изобрести. Клянусь, я купила все: и миксеры, и выпивку, и пиво, и орешки, и…

Она прикрывает глаза, поднимает правую руку в рокерском приветствии и вопит:

– Чипсы-ы-ы!

Затем разворачивается и бежит открывать дверь, и я одобрительно киваю Лоле:

– Мне нравится эта девчонка!

– Кое-кто сказал мне, что в этом доме вечеринка!

Я поворачиваюсь на голос Анселя – низкий, с акцентом, и все остальные звуки в квартире тонут под громом аплодисментов и смеха, которые вызывают его появление. На голове у него сомбреро, поля которой заполнены кукурузными чипсами, потому что он очаровательный идиот.

Миа отрывается от него, идет ко мне и обнимает меня за плечи:

– Ты как?

Я позвонила Лоле и Миа раньше, рассказала им наши шокирующие новости, а они достаточно хорошо меня знают, чтобы оценить масштабы моей паники.

Я моргаю, получая удовольствие от восхитительного зрелища, которое представляет собой Ансель, исполняющий довольно странные телодвижения, напоминающие танец тореадора.

– Эх, сама понимаешь.

Она делает шаг назад и внимательно изучает мое лицо, пока не решает, видимо, что я здесь для того, чтобы отвлечься, а не чтобы обсуждать здоровье моей мамы. Мы все смотрим, как Ансель угощает чипсами из сомбреро всех желающих. Серьезно, его внутренний ребенок жив и довольно активен.

Я рисую круг в воздухе вокруг своей головы.

– Что это за?..

– Понятия не имею, – перебивает меня Миа. – Они с Финном ушли за пивом, и вернулся он вот с этим. Он ее не снимает уже несколько часов, но наполнял уже три раза. Держите себя в руках, дамы, он мой.

Она наклоняется, чтобы достать пиво из холодильника, а я, услышав имя Финна, тут же замечаю его в комнате. Он, видимо, пришел вместе с Анселем и Миа. Мой желудок совершает неприятный кульбит, когда Финн смеется над какими-то словами Анселя и поднимает руку, чтобы поправить бейсболку. Его бицепс напрягается, и в животе у меня начинает пылать огонь. Я выпиваю залпом половину своего пива, чтобы его погасить, представляя себе, как оно с шипением льется на воображаемое пламя внутри меня.

– Я не знала, что Финн придет сегодня.

Ну а что я думала? Что они его оставят дома одного? Просто Финн представляет собой еще одно осложнение для меня, и мой уже перегруженный мозг не может справиться с этим сразу.

Миа откручивает крышку на пиве и смотрит на меня с легкой улыбкой во взгляде:

– Все нормально?

Вежливо. Мы тут все одна команда, напоминаю я себе.

– Ты же знаешь, что все отлично.

– Пока он не пытается говорить, да?

Смеясь, я киваю.

– Точно.

Лола гладит меня по спине, а затем склоняет голову, показывая, что хочет присоединиться к людям, которые собираются играть в карты.

– Тебе тут хорошо?

– Ага, – отвечаю я. – Я, наверное, просто постою и посмотрю на то, какие вы, ребята, классные.

Убедившись, что я не нуждаюсь в компании, Миа идет за ней, а я остаюсь одна в залитой светом кухне, глядя на маленькую группку вокруг обеденного стола. Ансель слюнявит большой палец и начинает раздавать карты, отправляя каждую точным движением очередному игроку. Я чувствую себя немного потерянной, как будто меня не должно быть здесь, но и домой мне идти нельзя. Мне слишком тесно в самой себе, слишком душно в этой квартире.

Какая-то тень мелькает мимо меня, и, повернувшись, я вижу парня с обесцвеченным ирокезом, который наклоняется к холодильнику и вытаскивает оттуда банку.

– Интересный выбор, – говорю я. – «Страстный пунш»?

Он поворачивается и смеется, кивая в знак согласия. Он хорош, даже почти сексуален, но его улыбка обнажает полный рот слишком ровных, белоснежных зубов – мальчик-хиппи из Ла-Хойи. Ну разумеется.

– Ты когда-нибудь пробовала его? Он на вкус как сок!

Дешевый коктейль ему кажется открытием, забавной новинкой?

Определенно, это мальчик-хиппи из Ла-Хойи.

– Я Харлоу, – говорю я, протягивая руку. – И если ты хочешь сока, почему бы тебе просто не выпить сока?

Он трясет банку.

– Немного сложновато опьянеть от сока, – отвечает он, а потом прижимает банку к груди и добавляет: – Не-Джо.

– Не… что?

– Нет. Не-Джо. Оливер, мой новый босс, называет меня Джоуи. Думаю, издевается надо мной, как над кенгуру, потому что он же австралиец. Но это не мое имя.

Я жду, что он назовет свое настоящее имя, ведь он же наверняка собирается работать у Оливера довольно долго и вряд ли захочет оставаться Не-Джо на протяжении многих месяцев. Но он не называет.

– Значит, ты будешь Не-Джо?

– Ага!

– Все время?

– Ага.

– Что ж, тогда приятно познакомиться.

Несмотря на тот факт, что, кажется, мозг Не-Джо уступает размерами мозгу беспозвоночных, я разглядываю его и ловлю себя на мысли, что он мне даже нравится. На нем пляжные шорты и футболка, и он явно доволен тем, что находится здесь и сейчас и делает то, что делает.

– Значит, ты собираешься работать в этом магазине?

Когда он кивает, одним глотком выпивая полбанки своего напитка, я добавляю:

– Завтра для вас, ребята, важный день.

– Все будет хорошо. Оливер – лучший босс. Ну то есть я хочу сказать, будет лучшим боссом. Он такой… расслабленный.

Я бросаю взгляд через комнату туда, где Оливер с таким вниманием смотрит в свои карты и так крепко держит их в руке, что я опасаюсь, как бы они не воспламенились. В отличие от Финна, который не особо беспокоится о своем внешнем виде, но все же зарабатывает очки в свою пользу короткой стрижкой и обычно гладковыбритым лицом, Оливер привлекателен сам по себе, без всяких усилий. Я пока не решила, так ли он рассеян на самом деле, как кажется, но я точно знаю, что он очень дельный парень, а учитывая, что ему всего тридцать, а он открывает свой собственный магазин комиксов в самом крутом районе Сан-Диего, не думаю, что действительно такой уж расслабленный, как надеется Не-Джо.

Я снова перевожу взгляд на мальчика-хиппи:

– И что ты будешь там делать?

– Продавать комиксы и все такое.

Я смеюсь. Этот парень без тормозов довольно забавный, интересно на него посмотреть в деле.

– А, то есть ты имеешь в виду – работать на переднем фронте?

– Ага. Работать на переднем фронте. А иногда на заднем. – Он смеется собственной шутке.

– На-кас-се, – поет он.

– Сколько в тебе дури, Не-Джо, а?

Он замирает и, похоже, мысленно пытается подсчитать.

– Прилично.

– Хочешь виски?

Потому что на самом деле у меня никогда не будет секса с Не-Джо, но второе, что я больше всего люблю делать с парнями, – это смотреть, как они напиваются.

Мы наливаем несколько стопок и ставим их на стойку, когда я вижу, как Финн встает из-за стола. Он бросает карты на стол, видимо проиграв, судя по тому, как он снимает свою кепку, чешет голову той же рукой, а затем снова напяливает ее обратно. Меня бесит то, что это движение кажется мне таким сексуальным.

Когда он поднимает голову и видит на кухне меня с Не-Джо, он сощуривает глаза, а потом идет к нам.

– О, черт, – бормочу я себе под нос.

– Этот Халк – твой? – спрашивает Не-Джо, склонив голову.

– Ни капельки.

– Да ладно. Ты посмотри на это напряжение в его взгляде. – Он начинает пьяно шептать: – Как будто лев подкрадывается. – Он слегка вздрагивает, чуть трезвея, и пищит: – Пойду-ка я к маленьким мальчикам в комнату!

– Спасибо, – ворчу я в его удаляющуюся спину, а Финн протискивается между мной и столом, упираясь в него бедром.

Сегодня я лишена своего обычного оружия – своего энтузиазма, уверенности и легкости, которые мне дает знание, что в жизни тех, кого я люблю, все в порядке. Тихий сигнал тревоги у меня в голове напоминает, что разговор с Финном сегодня вечером, может быть, плохая идея. Мы в результате либо подеремся, либо будем трахаться: Финна сложно заподозрить в способности к сочувствию или нежности. Но я решаю не отступать и чувствую тепло, которое исходит от его груди. Его кепка сползает ему почти на глаза, поэтому мне приходится ориентироваться на его рот, чтобы угадать настроение. Навскидку кажется, что он то ли скучает, то ли сердится, то ли задумчив, то ли хочет спать.

– Круто встретить тебя здесь.

– Финн… – отвечаю я с едва заметным кивком.

В углу его рта зарождается улыбка, искривляя его губы. Черт побери его и его удивительно привлекательную улыбку.

– Харлоу.

Я обнаруживаю, что закусываю нижнюю губу, разглядывая его.

Светская болтовня тут не сработает, но я не совсем уверена, что в состоянии противостоять его грубости сегодня, когда чувствую себя такой издерганной. Финн не вписывается ни в одну из моих обычных классификаций парней, и, возможно, в этом содержится некий вызов.

Его трудно прочитать, зато на него легко смотреть, и не важно, насколько это плохая идея, но не подпустить его близко решительно невозможно.

Драться или трахаться?

И та и другая возможность начинают казаться мне одинаково привлекательными.