Книга: Не кричи: «Волки!»
Назад: 3. Счастливо оставаться
Дальше: 5. Контакт!

4

Когда волк – не волк

Я огляделся и увидел вокруг промерзшие холмы – их вершины были закрыты тучами, увидел широкую полосу торосистого льда и раскинувшуюся за долиной волнистую тундру, пустынную, без единого деревца. Да, кажется, я и впрямь попал в самую настоящую страну волков. Я уже чувствовал множество волчьих глаз, которые настороженно следят за мной. Я зарылся в гору багажа, отыскал револьвер и постарался критически оценить свое положение.

Оно было не из блестящих. Правда, мне – бесспорно – удалось проникнуть в самое сердце Бесплодных земель Киватина. Кроме того, создано даже некоторое подобие базы, хотя ее местоположение – на льду озера, вдали от берега – оставляет желать лучшего. Как бы то ни было, до сих пор я строго придерживался инструкции. Но вот со следующим пунктом оперативного приказа была одна загвоздка:

§ 3

Разд. (С)

Подпункт (IV)

Немедленно по организации постоянной базы вам надлежит, используя водные пути, отправиться на каноэ в широкий объезд окружающей территории с целью общего ознакомления и сбора достаточных статистических сведений о численности Canis lupus и области их распространения, а также для установления непосредственного контакта с изучаемым объектом…

Я и рад бы действовать согласно инструкции, но что-то мне подсказывало (наверное, толстый лед под ногами), что плавание на каноэ придется отложить по крайней мере на несколько недель, а возможно, и навсегда. К тому же, лишенный других средств транспорта, я просто не знал, как начать перевозку целой груды снаряжения на твердую землю. Что же касается «установления контакта с объектом изучения», то сейчас это едва ли было выполнимо, если только сами волки не проявят инициативы.

Как быть? Ведь инструкция составлялась специально для меня после консультации с метеорологической службой. Там мое начальство заверили, что к намеченному сроку моего прибытия в центральную тундру озера и реки «обычно» очищаются ото льда.

Еще в Оттаве я твердо усвоил правило: никогда не оспаривать сведений, исходящих от других министерств; а если полевые работы, основанные на этой информации, срываются, то виноват, без сомнения, полевой работник.

В создавшемся положении оставался только один выход: несмотря на обескураживающий ответ на мою первую радиограмму, просить новых указаний из Оттавы.

Я мгновенно распаковал портативную радиостанцию и водрузил ее на штабель ящиков. Должен признаться, что раньше у меня как-то не хватало времени, чтобы ознакомиться с аппаратурой. Поэтому сейчас, перелистав приложенное руководство, я несколько растерялся: меня снабдили моделью, предназначенной для лесников, радиус ее действия в нормальных условиях не превышал тридцати километров. Тем не менее я присоединил батареи, поднял антенну и, согласно инструкции, принялся вертеть ручки и нажимать кнопки, словом – вышел в эфир.

По причинам, известным лишь Министерству транспорта, которое выдает разрешения на переносные рации такого типа, мои позывные были «Дэйзи Мей». Несколько часов кряду несчастная Дэйзи посылала отчаянные призывы в темнеющее приполярное небо, но – ни шепота в ответ. Я уж совсем было согласился с приведенной в руководстве весьма скептической оценкой рации и собирался прекратить бесплодные попытки, как вдруг уловил слабый человеческий голос, едва слышный сквозь свист и треск в наушниках. Я поспешно настроился на волну, но никак не мог разобрать слов, пока не догадался, что говорят по-испански.

Я понимаю, что мое дальнейшее повествование может вызвать недоверчивую улыбку читателей, но так как я сам абсолютно не смыслю в радиотехнике, то мне остается лишь привести объяснение, данное позднее одним экспертом. Добавлю также, что ни один рядовой биолог, и я в том числе, ни за что не сумел бы выдумать такой истории. Техническая сторона вопроса сводилась к загадочному явлению, известному под названием «дальнее прохождение»: в результате определенного сочетания атмосферных условий маломощные радиостанции (особенно на Севере) иногда осуществляют связь на очень большое расстояние. Моя установка побила все рекорды. Станция, которую я поймал, принадлежала радиолюбителю в Перу.

Его английский язык был не лучше моего испанского, и прошло немало времени, прежде чем мы начали понимать друг друга. Но и после этого он остался при убеждении, что с ним говорят откуда-то с Огненной Земли. Я совершенно вымотался, пока наконец столковался с перуанцем. Он записал основной смысл моего сообщения и обещал переслать его в Оттаву по обычным каналам связи. Памятуя недавнее суровое предупреждение, я свел свое послание к десяти словам, которые были неправильно поняты в Перу и в довершение основательно перевраны при двойном переводе. Но их оказалось вполне достаточно, чтобы, как мне стало известно впоследствии, вызвать переполох в официальных кругах.

Телеграмма пришла из Южной Америки и поэтому поступила не в мое министерство, а в Министерство иностранных дел. Там лишь установили, что депеша, по-видимому, передана с Огненной Земли и, кажется, зашифрована. Срочно запросили Министерство обороны, в котором никак не могли расшифровать код или хотя бы собрать какие-нибудь сведения о таинственном канадском агенте, засланном в район мыса Горн.

Клубок распутался совершенно случайно. Несколько недель спустя один из заместителей министра иностранных дел, завтракая с высокопоставленным чиновником из моего министерства, рассказал ему нашумевшую историю и случайно упомянул, что загадочная депеша подписана каким-то ВАРЛЕЕМ МОНФЭТОМ.

С похвальной (хотя почти необъяснимой) проницательностью сановник признал наиболее вероятным автором радиограммы меня. Однако возникла новая, еще более волнующая загадка: кто разрешил мне отправиться на Огненную Землю? В результате полетели срочные радиограммы, адресованные мне через канадского консула в Чили, с требованием немедленно прислать объяснения в Оттаву.

Ни одно из этих предписаний до меня не дошло. Даже если бы их направили по прямому пути, я бы их все равно не получил – ведь батареи рации годились всего на шесть часов работы. До того как они окончательно сели, мне удалось поймать только одну передачу – концерт легкой музыки из Москвы.

Но вернемся к моему повествованию.

К тому времени, когда я закончил разговор с Перу, совсем стемнело, и окружающие холмы, казалось, вплотную придвинулись ко мне. Волков пока не было, но они, как легко понять, в сильной степени занимали мое воображение, и, когда вдали промелькнула какая-то тень, я сразу понял – это волки.

Напрягая слух, я уловил слабый, но взволновавший меня звук, который мгновенно узнал. Мне неоднократно приходилось слышать его и раньше, правда не в дикой местности, а в ковбойских фильмах. Тут не могло быть ошибки – это вой волчьей стаи, несущейся в бешеной погоне, причем направляются они явно в мою сторону. Итак, мне, вероятно, удастся выполнить по крайней мере одно задание – я вот-вот «установлю контакт с изучаемым объектом».

Но радость от сознания верности долгу омрачилась целым рядом обстоятельств, среди которых не последнее место занимал тот факт, что в моем револьвере всего шесть зарядов, а я, хоть убей, не помню, куда засунул запасные патроны. Вопрос этот имел немаловажное значение: будучи весьма начитан по своей части, я знал, что число волков в стае колеблется от четырех до сорока. Более того, если судить по разнообразию голосов, я склонен был предположить, что эта стая насчитывает по меньшей мере четыре сотни хищников.

Приполярная ночь вплотную надвинулась на меня, волки тоже вот-вот нагрянут. В темноте я, конечно, не смогу как следует определить ни их численности, ни тем более характера повадок. Поэтому я предпочел за благо спрятаться под перевернутую лодку, чтобы присутствие человека не слишком бросалось в глаза и не вызывало у животных тенденции к нетипичному поведению.

Как известно, один из основных принципов современной биологии заключается в том, что наблюдатель ни при каких условиях не должен допускать, чтобы его внимание рассеивалось. Вынужден, однако, честно признаться, что в сложившейся обстановке я так и не сумел сконцентрироваться надлежащим образом. Особенно меня беспокоила мысль о каноэ. Непрочная парусиновая лодка на тонком кедровом каркасе вряд ли выдержит грубое обращение, и тогда я останусь вовсе без средств передвижения. Что же касается второго источника беспокойства, то его крайнюю необычность мне хотелось бы подчеркнуть особо как наглядное свидетельство нелогичности человеческого мышления при отсутствии должного дисциплинирующего контроля. Дело в том, что я поймал себя на горячем желании превратиться в беременную эскимоску.

Находясь под лодкой, я, разумеется, не мог видеть, что происходит снаружи, поэтому мне пришлось положиться на другие органы чувств. Я услышал, как стая примчалась на полном ходу, описала круг у груды моего снаряжения и кинулась прямо к каноэ.

Ужасающий вой, лай и визг почти оглушили меня; от невыносимого шума у меня начались галлюцинации – мне почудился среди общего рева хриплый человеческий голос. Звучал он примерно так:

СТОЙЧЕРТВАСПОБЕРИСУКИНЫДЕТИ!

Затем послышались удары, болезненный визг, и внезапно наступила удивительная тишина.

Я потратил годы, стремясь научиться делать правильные выводы из наблюдаемых явлений, но с подобной ситуацией столкнулся впервые. Это было выше моего понимания. Требовались дополнительные факты. С величайшими предосторожностями я глянул одним глазом в щель между планширом каноэ и льдом. Сперва ничего не было видно, кроме множества волчьих лап, но внезапно мое внимание приковала пара конечностей – единственная пара, которая явно не принадлежала волку. Мобилизовав все свои дедуктивные способности, я сразу же отыскал ответ, спокойно приподнял борт каноэ, высунул голову и уставился в смущенное, слегка испуганное лицо молодого человека, закутанного в оленьи меха.

Вокруг него, глядя на меня с глубочайшим подозрением, сгрудились четырнадцать огромных грозных хаски, составлявших упряжку. Что же касается полноценных волков, то, признаюсь чистосердечно, их нигде не было видно.

Назад: 3. Счастливо оставаться
Дальше: 5. Контакт!