Стояла мягкая зима. Лёгкие снежинки кружились в сизом воздухе утренних сумерек. Гоенег долго смотрел вслед уезжающим оленям, болело его сердце о дочери. Какое же испытание уготовили Боги его премудрой Василисе?

Ворожба духа воды далась Василисе нелегко, и только через седмицу после того, как Василиса освободила водяного, странники отправились в путь. К этому времени столичные купцы покинули Волыньку, и олений поезд мог уехать незамеченным.

Перед тем как отправиться в путь, Веслав обратился к кочевнику-оленеводу Лютогосту, который вместе со своей семьёй остановился на зимовье недалеко от Волыньки. Лютогост содержал редких и дорогих белых оленей, которые намного крупнее, крепче и выносливее своих серых сородичей. Царевич предложил Лютогосту драгоценные камни, которые некогда украшали царское платье Веслава. Хмурый оленевод не стал интересоваться, откуда у сына рыбака такие богатства. Лютогост взял драгоценности и дал Веславу шестерых оленей в упряжках и трое удлинённых ездовых саней, на которых могли разместиться шесть человек и их поклажа. С собой взяли и мечи, и охотничьи стрелы с луками.

Заяц, который решил, что торговать ему наскучило, заместо себя оставил работницу Катю, а неравнодушной к нему Фросье наказал за девкой приглядывать. Фросья согласилась, только попросила Мухому быстрее возвращаться. Зайцу от её слов неловко сделалось, и он клятвенно заверил Фросью, что обязательно вернётся.

Яромир пытался уговорить Яру остаться дома, но она была непреклонна. «Коли Боги не послали нам детей, коли нет у меня нужды дома оставаться, с тобой странствовать буду, – говорила она. – Если же в дороге смерть нас настигнет, то вместе умрём, как и подобает любящим душам».

Водяной рассказывал, что Индрик живёт в Фавор-горе, самой высокой горе восточной части Великой Гряды Рифейских Гор, отделяющих северную Сваргорею от остального мира. Горы Рифея от Волыньки далеко, без остановок не добраться. Поэтому путь проложили через крохотную деревню Миронь, где можно запасы пополнить и отдохнуть. Затем надо было спуститься в ближайшее к горам поселение Горянка. А оттуда, через хутор Южный, отправиться в таинственные земли, прилегающие к горной гряде. В крупные поселения и большие княжества решили не заезжать, как и наказала путникам Лада. Путь держать оленьими тропами, дальше от Великой Дороги Южного Передела, как ещё называли Рифейские Горы.

Водяного Василиса в короб посадила и наказала нести Веславу, чтобы жители деревни не заметили духа воды. Путники не сказали деревенским о том, куда они уходят. Рассказали только, что отправляются искать хорсгора – священного оленя, чтобы привести его оберегом к Перуновой охоте. Жители Волыньки желали им удачи, и только маленький Агнешка будто не поверил. Сын рыбака Тихона подошёл к своей любимой Василисе и на прощание дал ей берёзовый оберег.

Белозёр простился с Веславом дома, а Гоенег провожал Василису до хутора Лютогоста, где ждали подготовленные оленеводом к путешествию сани: три пары запряжённых белых оленей и поезд из трёх удлинённых гружёных нарт. На сани поставили огнивицы с Небесным Огнём, который не мерк ни ночью, ни днём и был безопасен для дерева. Огонь-Сварожич силу нечистую от пути отводил и тепло странникам дарил.

Отец крепко обнял дочку на прощание и благословил своим Словом. А потом долго стоял, смотря на пустую дорогу, по которой уехали сани. Увидит ли он Василису вновь?

Олени везли путников по охотничьей тропе, которая уводила в глубь южной тайги. Тайги более тёплой и не такой дремучей, как её северный оплот. В южном лесу было много людских троп и дорог, соединяющих княжества и деревни, и не так много обитателей чащоб, мавок и русалок, как в самой чаще Севера. Путь, хоть и предстоял долгий, но, надеялись путники, будет не очень опасным.

Василиса, которая лучше всех знала местные леса, погоняла оленей. С ней менялся Витенег, ведь за десять лет он стал неплохим охотником и мог ориентироваться в лесу, да и за плечами у него большой опыт в странствиях.

Когда сани отъехали далеко от деревни, водяной вылез из своего короба. Дух воды, сидя на коленях у царевича Веслава, с любопытством смотрел на окружающий мир.

Через некоторое время выглянуло холодное зимнее солнце, и пушистый снег, который лежал на ветвях деревьев, легонько замерцал. Иногда взлетали с веток испуганные шумом саней птицы. Несколько раз встречались любопытные лисицы, которые, сопровождая поезд на почтительном расстоянии, то появлялись среди деревьев, то скрывались из виду.

Лес был высокий и просторный, и упряжка свободно ехала по тропе меж вековых сосен.

На дневной отдых останавливались на перелесных выдувах – более оголённых участках земли, где олени могли добыть себе подснежный корм. В это время путники грелись у разведённого костра и обедали взятыми из деревни припасами: вяленой рыбой и мясом, сухарями. Над огнём растапливали снег и пили талую воду. Сушили и прогревали дублёные шубы, которые надевали поверх свит. Василиса говорила, что будет охотиться только тогда, когда взятая в дорогу провизия начнёт заканчиваться, ибо нельзя у Матери-Природы брать больше, чем необходимо.

На ночь разбивали небольшой лагерь. Натягивали палатку из взятых с собой шкур: одну палатку на всех, так было проще согреться. Караулили сон по очереди. Водяной, который по своей природе не ведал сна, оставался с караульным и веселил его, не давая уснуть.

Перед каждой стоянкой Василиса шептала слова, отгоняющие духов леса, а перед каждым новым участком пути шептала слова на лёгкую дорогу. Шептала охотница и оленям, чтобы животным было легче везти обоз по снегу. Когда белые олени вязли в снегу, волхва передавала место каюра  Витенегу, а сама, опустившись у края саней на колени, говорила со снегом. Водяной ей охотно помогал, шепча замерзшей воде, и тогда снег послушно расступался, и олени выбирались из сугроба.

Когда тропа стала сворачивать по направлению к Южному Рукаву Великой Дороги, путникам пришлось направить оленей в лес. Лада предупреждала, чтобы они избегали больших дорог, трактов и княжеств – лучше завязнуть в снегу, нежели быть пойманным кем-нибудь из преданных царских слуг.

Но, не проехав и половины версты по заснеженному лесу, животные встали: даже большие и сильные белые олени не могли преодолеть сугробы. Не помогла и ворожба Василисы. Тогда водяной спрыгнул с саней на снег, встал перед оленями и зашептал. Шепот духа воды походил на хрустальный звон: его слова переливались в морозном воздухе, искрились на снегу и снежинками поднимались в небо. Прекрасная песнь водяного ручьём текла по снегу и тёплым ветром овевала дерева. В ответ духу воды запели птицы, радостно и громко, будто весну встречали. И правда: снег перед прозрачным человечком будто бы опал и затвердел. Водяной запел сильнее, и ветер понёс весенний перезвон, и с ветвей закапала капель. Песнь наполнилась теплом, и кружево слов водяного сложилось в дорогу плотного весеннего снега, которая убегала в глубь тайги. Выглянуло солнце и будто бы нарочно указало на дорожку золотым лучом.

Странники замерли, поражённые чудесной ворожбой.

Довольный водяной повернулся, поклонился и залез обратно на сани.

– Что же ты не явил такое чудо раньше? – спросил его Мухома.

Дух воды звонко захихикал:

– А вы же не просили, – пожал водяной прозрачными плечами.

Олени легко понесли путников по тропе, наговорённой водяным духом. Тропа плавно изгибалась, следуя по просеке, на которой могли поместиться два бегущих рядом оленя и поезд из саней. Деревья будто бы сами расступались перед оленьим поездом. Порой тропа осыпалась, снег смыкался, но водяной вновь запевал свою песню, и замёрзшая вода слушалась его.

Олени ещё больше углубились в тайгу, и плотнее сплелись над головою ветви. Песнь водяного кружевом дрожала над тропой, поднимая над собой нижние лапы вековых елей, которые тут же смыкались за санями. Среди гущи ветвей путники несколько раз видели зеленоватые отблески глаз русалок. Но лесные духи не посмели перечить защите слов водяного. Только холодно горели глаза, которые, не будь среди путников духа воды, непременно бы на странников морок навели, чтобы сбить их с пути.

– Вот как охотники одни в леса уходить могут? – поёжился Мухома. От взгляда лесной силы Зайцу делалось не по себе. Несмотря на старания водяного, несмотря на согревающий в огнивицах Огонь-Сварожич, в воздухе иной, не зимний, холод ощущался.

– Поэтому мы и учимся ворожбе, – шёпотом ответила Василиса. – Иначе бы гибли охотники на своей первой одинокой охоте.

– Зачем нужна одинокая охота? – спросил Веслав, озираясь по сторонам. – Почему нельзя охотиться совместно?

– Мы и охотимся совместно, – ответила Василиса. – Одинокая охота нужна для того, чтобы Дух свой закалить, царевич.

– Холодно-то как стало, – прошептала, сильнее кутаясь в дублёную шубу Яра. – И Небесный Огонь будто бы не греет.

Яромир обнял свою жену.

– Это ненадолго, – тоненьким голоском заверил водяной. – Скоро мы выберемся из русалочьей чащи.

Так, петляя по лесу, держали они путь в деревню Миронь. Днём совершали привалы, ночью оставляли караулить водяного, а сами спали в палатке из шкур подле огнивиц с Огнём-Сварожичем: ворожба благодарного духа воды оказалась сильной. Через седмицу, проведённую в пути, олени вышли на большое поле среди тайги. Веслав, который теперь тоже правил, остановил по просьбе Василисы оленей, и охотница с Витенегом подстрелили птиц, которые отдыхали среди низкорослых деревьев перелесья. Тут же, у крайних деревьев, устроили привал: олени паслись на выдуве, а путники развели огонь, на котором приготовили обед из свежего мяса. Все, что не съели, взяли с собой, и вновь отправились в путь.

Через вторую седмицу достигли, наконец, они Мирони. Уставшие и измученные странники и утомлённые животные. Если бы отправились прямой проторённой дорогой, добрались бы, конечно, быстрее.

Деревенька Миронь была ещё меньше, чем Волынька. Располагалась она на большом поле, часть которого была отдана под посевы. Крайние домики стояли прямо в лесу. Олени вышли на тропу на расстоянии от поселения, и ворожба водяного духа опала. Перед белыми оленями вновь простирался высокий зимний снег.

Водяной залез в свой короб, и Витенег занял место каюра. Добраться до Рифейской гряды без остановок крайне тяжело, особенно в зимнюю пору. Оставалось надеяться, что в такие отдалённые и забытые Богами места, как лесная деревенька Миронь, Драгослав своих соглядатаев не отправлял.

Так оно и оказалось: жители Мирони крайне удивились гостям. Последний караван навещал деревню три года назад, да и то, те путники, как оказалось, просто заплутали, сойдя не на том повороте с Великой Дороги.

В Мирони была крытая гонтина , построенная из священного дуба. Первым делом путники отправились благодарить Богов и посмотреть на Великобожие лесного селения. Капий Полоза стоял, как и подобает, в низине святилища. Значит, остались ещё места, коим чужда Полозова ворожба.

Жители Мирони приняли своих гостей радушно: поселили в пристройке дома деревенского старосты, истопили им баню и хорошо накормили. Сказали, что путники, ищущие священного оленя Даждьбога-Хорса, обязательно принесут Мирони счастье и благословение самого Даждьбога.

В течение всего путешествия оленьего поезда от Волыньки до Мирони не было сильных снегопадов; если и падал снег, то лёгкий и пушистый. Но на второй день после прибытия гостей в Миронь пошёл сильный снег. Вьюга мела три дня, на четвёртый немного успокоилась. И только на пятый день странники смогли вновь отправиться в дорогу. Радушные жители Мирони дали им с собой припасов и благословили в долгий путь.

Когда сани отъехали от деревни далеко, водяной вылез из берёзового короба и вновь запел песню лесу, и снег вновь послушно расступился, открывая путникам дорогу.

Но через три дня пути начался сильный снегопад. Даже песня водяного не могла справиться с настигшим ненастьем. Оленей пришлось остановить. Дух воды пел Слова, которые хрустальным куполом снежинок зависали над людьми, не давая снегопаду завалить сани. Снег ложился на ледяное кружево слов водяного, будто на крышу. Небесный Огонь-Сварожич, что горел в огнивицах на санях, отражался от искрящейся крыши и дарил тепло. Животные беспокойно хоркали : охраняющая ворожба пугала их. Охотница успокаивала оленей, гладя их и шепча им.

– Лютень  почти наступил, – задумчиво проговорил Яромир. – Если и дальше так мести будет, только к оттепели до Горянки доедем.

– Пока до Мирони ехали, чудесная погода стояла, – ответила Яра. – Да и Лада обещала нам, что зима не будет студёной.

– Не будет, – согласился водяной. – Только вьюга немножко посерчает, да и отпустит нас.

Вьюга шумела два дня. Водяной несколько раз пел песню, делая купол слов над санями более просторным и более крепким, и под его укрытием олени смогли искать мох. Путники разложили на санях шкуры, развели подле них огонь и в волхвовском доме пережидали ненастье. Всполохи золотого и небесного огня отражались от снежных зачарованных стен. Веслав играл на жалейке, а Василиса и Яра пели. Мухома пытался приободрить друзей, рассказывая не всегда культурные байки. Иногда сквозь завывания ветра можно было услышать и протяжный вой волков. Но хищники не подходили к окружённому магией слов оленьему поезду. Только их тёмные тени порой мелькали в снежной пелене.

Когда спа´ла метель, водяной своим Словом разрушил волхвовский дом. Витенег и Яромир вновь запрягли оленей. Снег лежал высоко. Водяной долго просил замёрзшую воду расступиться перед санями, но слишком много её, холодной, было. Долго не хотела вода уступать своему рвущемуся к свободе духу, завидно, наверное, ей было. Но водяной на студёную воду не серчал: дух воды только громче запел, веселее и радостнее. Тогда послушалась его зимняя вода, и расступились перед странниками сугробы. Олени пошли по чудесной дороге с высокими снежными стенами. Когда путники останавливались на привал, водяной зачаровывал небольшую поляну, где странники натягивали из шкур палатку и разводили золотой костёр.

Через четыре дня заговорённая тропа вывела на большое поле. Белое зимнее небо роняло редкие и большие снежные хлопья. Ветра почти не было, и путники решили отдохнуть. После снегопадов выдувов на поле не осталось, и водяной обратился к снегу, чтобы он расступился перед животными и дал возможность оленям найти мох.

Василиса вновь подстрелила птиц, а Веслав и Яромир развели огонь. Когда странники собрались обедать, Василиса попросила Веслава сыграть на жалейке. Царевич согласился, и нежная мелодия полилась по морозному воздуху.

Голос у жалейки был светлый, но наполненный грустью и тоской. Странники слушали песнь дудочки в тишине, не говорил даже Мухома. Царевич играл долго, и казалось ему, что с песней покидает его печаль, которая давно стала верным спутником Веслава.

Вдруг выглянуло солнце: снег заискрился в тёплом свете, замерцал. Удивлённые, путники посмотрели на белое зимнее небо – меж низкими облаками не было просвета. Веслав перестал играть. Люди стали озираться; Василиса, волнуясь, встала. Мухома что-то пробурчал. И тут Яра указала всем на поле: на другом конце перелесья стоял он, солнечный сохатый. Огромный олень, почти с тура, с золотыми, сияющими рогами и бурой шерстью. Но не животному миру этот зверь принадлежал – его золотые рога сияли, будто настоящее солнце. Люди замерли, заворожённые чудом.

Сохатый медленно шёл по полю, от чего свет всё разгорался, воздух делался теплее, и звонче пели птицы. Олень двигался величаво, гордо нёс свою сияющую корону благородный король леса. Дойдя до середины поля, хорсгор остановился, принюхиваясь.

– Сейчас нас учует, – прошептал Заяц, и сохатый посмотрел в сторону путников.

Долго стоял олень Даждьбога, смотря на гостей своего леса. Наклонил голову набок, изучая детей Сварога, которые замерли под его пристальным взором. Потом поклонился им и величаво направился в лес. Когда сохатый ступил за полосу деревьев, золотой свет померк, и только тёплый огонёк медленно уплывал в глубину леса.

– Сам Хорс благословляет нас, – прошептала Василиса, продолжая заворожённо стоять. Охотница проводила взглядом огонёк и обернулась на Веслава. – Даждьбог благословляет тебя, царевич, – улыбнулась она.

Веслав невольно улыбнулся, но ничего в ответ не сказал.

Когда олени вновь углубились в лес, встретилась им волчья стая. Но за хрустальную ограду тропы, которую заговорил водяной дух, волки не сунулись. Только сверкали их голодные глаза и алели открытые пасти. Олени, от страха, сильнее понесли, и Яромир с Витенегом с трудом удерживали поводья, чтобы перепуганные животные не разломали сани. Через некоторое время волки отстали, но их вой ещё долго слышался вдали.

Не раз приходилось останавливать оленей и для того, чтобы переждать вьюгу. Водяной зачаровывал снег, и путники пережидали ненастье в снежном доме его слов. И сквозь голоса метели вновь слышались волчьи песни, от которых стыла кровь.

Было и такое, что вьюга не унималась четыре дня. Но Василиса успокаивала других пилигримов: раз явился им сам Хорс в облике оленя то, значит, доедут они с Его помощью.

До Горянки путники добрались за четыре дня до начала весны. Горянка оказалась даже меньше, чем Миронь, – несколько домиков, приютившихся у леса, на краю большого поля, простиравшегося до самого горизонта. Жители Горянки удивились гостям ещё больше, чем жители Мирони: они даже и припомнить не могли, когда последний раз к ним странники заходили. О жизни на стольных островах деревенские тоже не слышали – они знали только то, что таковые существуют. Но ни то, кто правит, ни то, как, их не волновало. Беспокоились деревенские только о своём выживании: о зимовке скота, об озимых посевах, о летних урожаях. Волновали жителей Горянки и лесные хищники, которые в изобилии водились в их отдалённой от человеческого мира местности. Волхвы Горянки окружали своими словами селение, но в студёную зиму, бывало, волколаки выходили из лесу и ворожбу прорывали. Поэтому удивились жители Горянки, что странники приехали по дремучему лесу и даже волков по дороге не встретили. Встретить-то, конечно, встретили, только волки, чуя водяного, к путникам не решились подойти. Правда, об этом пилигримы не сказали – сварогины поведали о чудесном явлении хорсгора и о том, что сила солярного Бога и хранила их обоз.

В гостеприимстве жители Горянки не уступили жителям Мирони: гостей разместили, напоили и накормили. Уставшие после трудной и долгой дороги странники попросили позволения гостить в деревне седмицу. Жители любезно согласились, и первый день весны Горянка встретила со своими гостями.

Весну чествовали песнями, плясками и хороводами. Несмотря на то, что на улице ещё стоял мороз и лежал на земле снег, с первых дней весны распевали весенние заклички – песенки-веснянки. Ярила и Яра, услышав музыку и песни, должны были спуститься на землю праздновать. А вместе с силами весны и тепло должно было прийти.

Вечером, когда зажгли костры и закончились праздничные пляски, волхвы Горянки обратились к Богам. Капище располагалось за деревней, под открытым небом. Перед парным капием Ярилы и Яры, оплетенным зелёным вьюном, зажгли Небесный Огонь. Волхвы в белых свитах тихо пели песнь весне, а простые жители деревни, расположившись чуть поодаль, слушали их.

– Впервые вижу, чтобы миряне присутствовали среди внемлющих волхвов, – тихо прошептала Василиса Веславу. Они вместе с другими людьми, которые пришли чествовать весну, сидели на деревянных скамьях, окружающих капище.

– Это традиции Золотого Века, – шёпотом ответил Веслав. – Читал в книгах, что совместное внимание Богам было распространено до начала Эры Перуна. Но не думал, что древние порядки сохранились где-нибудь и в наше время.

Василиса обернулась на царевича.

– Ты много читал. – Она наклонилась ближе к Веславу, чтобы их речи не мешали другим. – Этому я немного завидую, – Веслав удивлённо посмотрел на неё. – Знаешь ты много, – пояснила Василиса, видя удивление в глазах друга. – У меня не было книг. Только те бересты, которые собирал отец. По ним я читать училась.

– И что же ты читала?

Василиса улыбнулась:

– Записки деревенского старосты о количестве зерна в амбарах, запасённого на зиму. Отчёты купцов Волыньки. – Охотница тихо рассмеялась, Веслав, невольно, тоже. На них обернулись люди, которые пытались сосредоточиться на баритонном пении волхвов. Пристыдившись, Василиса замолкла. Веслав кивнул в сторону деревни, предлагая уйти с собора, чтобы не мешать. Охотница согласно кивнула, и они покинули капище.

Ночь была светлая: на безоблачном небе сияли две луны, и свет ночных сестёр отражался от серебристого снега. Близкие огни Горянки горели теплом, и тихое пение волхвов разливалось по миру.

– Я никогда не была так далеко от дома, – задумчиво проговорила Василиса, идя рядом с царевичем. Снег под ногами по-зимнему хрустел, а мороз щекотал лицо.

– Я тоже, – ответил ей Веслав и взял охотницу за руку. Василиса улыбнулась и крепче сжала его ладонь.

– Как бы ни была печальна причина нашего странствия, – сказала Василиса, – само путешествие мне нравится.

– Я никогда не хотел быть царём, – признался Веслав. – Я всегда хотел странствовать. Мечтал мир смотреть, а не на троне сидеть, – усмехнулся он. – Ты не поверишь, но я не любил учиться. Читать мне было скучно.

Василиса звонко рассмеялась.

– Ты знаешь, то, что читала я, было намного скучнее твоих книг, – сказала она. – Правда, была у отца одна береста со сказкой. Вот её я очень любила.

– О чём была та сказка?

– О зачарованной княжне, которая мёртвым сном спала. А вместе с ней спали все подданные её княжества. И только сварогин из соседнего княжества отважился отправиться в заколдованный город, чтобы разбудить спящую красавицу. Сила его Духа была такова, что тёмные слова перед ним таяли.

– А тот сварогин разбудил княжну?

Василиса пожала плечами:

– Не знаю, – задумчиво проговорила она. – История обрывалась на том, как сварогин в зачарованное княжество приехал, – Василиса посмотрела на Веслава. – Ты же много сказок знаешь. Расскажи мне.

Веслав улыбнулся и стал рассказывать. Долго гуляли они, взявшись за руки, под светом Дивии и Луны. Веслав рассказывал былины, которые учил в Ведомире, а Василиса заворожённо его слушала.

Через день продолжили они свой путь. Водяной, которого во время пребывания в деревне старались выпускать так, чтобы деревенские его не заметили, наконец-то вздохнул свободно. Прозрачный человечек, устроившись рядом с каюром, громко пел свою песню миру. Веслав подыгрывал ему на жалейке, и снег перед белыми оленями расступался.

Поля перемежались полосами рощиц, но через два дня пути вновь начался лес. Водяной снова пропел песню, и тропа послушно побежала меж деревьев. Весенний снег был более податлив, да и дерева начинали просыпаться и с большей охотою расступались перед путниками.

Лес готовился к пробуждению, слышались первые птичьи трели. Мороз, хоть и кусался, но уже не так серчал. Огонь-Сварожич грел путников теплее, да и перелесных выдувов по дороге встречалось больше. Несколько раз нагоняла путников и вьюга, но ворожба духа воды отгоняла налетевшее ненастье.

На одной из остановок слышались нежные, похожие на свирели, песни вил. Но лесные девы не вышли к людям: они боялись незваных гостей. Мухома хотел отправиться в лес, посмотреть и на это чудо, но Василиса не пустила Зайца. Вилы – добрые духи, но их поступки и мысли неведомы человеку. Заиграют ещё, в чащу уведут и оставят в лесу.

К концу третьей седмицы первого месяца весны, брежена, странники увидели хутор Южный. Тайга сменилась разреженной степью, а на горизонте проступали величественные пики заснеженных гор. Ветер сделался теплее, и солнце стало чаще выглядывать из-за облаков. Три дома, стоявшие на пологом холме, были такие же древние, как и это место на краю мира. Только видневшиеся позади них капии да тёплый свет окон говорили о том, что здесь всё же живут.

– Вот чудеса, – удивился Яромир. – Думал, приедем мы в заброшенное селение. Как так жить-то можно?

– Тоже диву даюсь, – согласилась с ним Яра.

– А я бы жила так, – сказала Василиса и все удивлённо на неё посмотрели. – Рядом с Матерью-Природой.

– Наскучило бы тебе такое бытие, – ответил Витенег. – Что делать тут?

– Просто жить, – пожала плечами Василиса. – Что ещё надо-то?

– Если бы возможно было, я бы тоже тут остался, – задумчиво проговорил Веслав. – В тишине и спокойствии.

Василиса посадила водяного в короб, и Яромир, который, как и все, научился погонять оленей за время странствия, направил нарты к хутору.

Навстречу обозу вышли невысокая худенькая пожилая женщина и её муж, поджарый мужчина преклонного возраста. Одеты они были в тёплые шкуры, перевязанные широкими кожаными поясами.

– Гой еси, путники! – проговорили они с лёгким поклоном, когда олени остановились.

Странники спустились с саней и приветствовали хозяев.

– Одни мы с Гьярдой тут остались, – сказал мужчина и, махнув рукой на другие дома, сокрушённо произнес: – Мятичи померли от годов своих, а Куверы пять лет назад к людям ушли. С чем же вы сюда пожаловали, люди добрые? Неужели люди ещё помнят о нас?

– Помнят, – улыбнулся Веслав. – Остался ваш хутор на картах, вот мы и прибыли к вам.

– Удивительно, Гореша! – всплеснула руками Гьярда. – А я-то думала, не помнят нас. – Она улыбнулась гостям. – Вы проходите, – она указала на свой дом, – будете гостями желанными! Счастье-то какое, а, Гореша, – улыбалась она. – На старости лет Боги послали нам гостей!

Дом Гьярды и Гореши, единственный жилой из трёх, был сложен из дерева и обмазан белёным турлуком . К дому прижимались две покосившиеся пристройки, а позади двора стояли поросший мхом сарай и баня. Крыльцо располагалось в центре дома. Входная дверь вела в сени, по правую сторону которых находилась жилая комната, светлица, а по левую – выходившая окнами во двор комора.

Гьярда провела гостей в светлицу: небольшая комната была убрана аккуратно и даже украшена рушниками . На столе дымился свежеиспечённый хлеб, а в красном углу светилась маленькая огнивица.

– Места у нас тут немного, – немного сконфуженно произнесла Гьярда. – Но мы разместимся, гости славные!

– Конечно, разместимся! – заверил Гореша.

Гьярда стала доставать из печи обед, Яра и Василиса помогали накрывать на стол. Когда угощение было готово и гости расселись (кому не хватило места за столом, тот сел на подвижные лавки), Гьярда и Гореша обратились со Словом к Богам. Странники переглянулись: они вновь встретили давно забытые в мире традиции. «Чем дальше от мира, тем крепче дух», – подумала Василиса. Гости помолились вместе с хозяевами и приступили к трапезе.

Гьярда и Гореша расспрашивали своих гостей о том, как нынче живут люди; какие они, путешественники, посетили города, и какие сейчас устои в мире. Поступают ли живущие по сердцу и чтят ли Сварога-Отца и Свагору-Мать? Старикам было интересно, откуда пилигримы родом и куда держат свой путь. Ни Гьярда, ни Гореша не знали о том, кто правил Сваргореей. Супруги смутно представляли, где располагается Солнцеград. Когда Веслав рассказал, что столица – город-остров, Гьярда вновь изумленно всплеснула руками: «Вот же диво – жить среди воды!»

Гьярда и Гореша никогда не покидали своего родного хутора. Родились супруги здесь, но в те времена, когда хутор был почти деревней. За прошедшие года люди покинули Южный, но супруги не хотели уходить с родной земли.

Путники рассказали Гьярде и Гореше, что они держат путь к Рифейским Горам: хотят, пока молодые, мир посмотреть да легендарные горы увидеть. Про Индрика и водяного не говорили даже в этом забытом Богами месте.

– А куда же вы оленей своих в горах-то денете? – поинтересовался Гореша. – И сани с поклажей?

– Оленей – отпустим, а сани – оставим, – ответил Витенег.

– Тут до гряды седмицу пешком идти, – проговорил Гореша. Он немного помолчал, собираясь с мыслями, и наконец сказал: – Поживите у нас, пока снег не спадёт. Понимаю, просьба у меня не особо уважительная получается, – он немного замялся. – Вы же оленей всё равно отпустите, а мы сможем приглядеть за животными до вашего возвращения. Как же вы обратно вернётесь, коли оленей отпустите?

Гости переглянулись: одним Богам ведомо, вернуться ли они назад. Конечно, беспокоился Гореша не о гостях, старику богатство приглянулось. Но вряд ли Гореша сразу будет пускать оленей на мясо. Если же придётся возвращаться назад, то предложение хозяина хутора очень хорошее. Да и просто жалко их, бедняков, затерянных на краю света.

Путники посовещались и согласились ждать тепла.

Белозёр и Гоенег сидели на лавке подле дома Гоенега. Высокий, крепкий охотник и тоненький старый рыбак. Мужчины долго смотрели на пробуждающуюся от зимнего сна природу. С тех пор, как их дети покинули деревню, Белозёр и Гоенег часто ходили друг к другу в гости. Не всегда даже говорили – посидят вдвоем, подумают и разойдутся. Иногда, бывало, и посудачат о насущном: об улове Белозёра или о добытых птицах. Когда же разговоры заходили о странниках, отправившихся на поиски Богов, у обоих замирали сердца. Белозёр говорил, что без Веслава опустело озеро, а Гоенег сокрушался, что без Василисы ему не так хорошо попадаются птицы, что без дочки он не метко стреляет. Но, опомнившись, старики уверяли друг друга, что их родные пилигримы вернутся.

Первое весеннее солнце выглянуло из-за туч и осветило покрывшийся ледяной коркой снег. Загорелись капли на сплетённых ветвях деревьев, что росли по другую сторону улицы.

– Веслав рассказал мне перед отъездом правду о себе, – вздохнул Белозёр, – да я говорил тебе об этом, – добавил рыбак. – Только вот прикипел я к царевичу за десять лет, будто к родному сыну, – признался он. – Боги же меня семьёй не наградили.

– Вернуться наши дети, – Гоенег положил на плечо Белозёру руку. – Ещё и свадьбу им потом сыграем!

– Услышали бы наши молитвы Боги, – улыбнулся Белозёр. – Судачат же в деревне: мол, отправились искать хорсгора, но ни к Перуновой охоте, ни к концу зимы не вернулись. А уже весна.

– Не слушай их пустые речи, – махнул рукой Гоенег, хотя ему самому от подобных разговоров тошно становилось. – Вон, Фросья-то наша своего Мухому ждёт, а женщины такие вещи лучше чуют, – Гоенег посмотрел на Белозёра. – Вернутся они, вернутся.

– Агнешка так же говорит, – согласился Белозёр. – Он говорит, что Василисе оберег особенный дал, – усмехнулся рыбак. – Вот мальчишка же!

– А что за оберег такой? – поинтересовался Гоенег.

– Агнешка сначала хвастался, что сам его из берёзы выстругал. Потом обмолвился, что встретил в лесу женщину, которая повелела ему передать оберег Василисе.

– И ты только сейчас мне об этом говоришь? – удивился Гоенег. – Что женщина из леса просила предать оберег моей дочери? Вдруг это Яга какая-то?!

Белозёр мягко улыбнулся, отчего от его глаз побежали солнечные морщинки.

– Агнеша чует хорошо, – заверил рыбак охотника. – Он сказал, что та женщина из светлых душ была, в шкуре медведя, пронзённой стрелой. – Он многозначительно посмотрел на охотника.

Гоенег ахнул и схватился за сердце.

– Что же ты молчал, друг… – прошептал он, смахивая навернувшиеся слёзы.

– Да мне Агнеша только вчера и признался, – ответил рыбак. – Потому к тебе сегодня и пришёл. Сказать, что и она нашу Василису защищает.