Авиценна

«Канон врачебной науки»

(опыт историко-медицинского анализа)

Глава I

Авиценна: штрихи к биографии

Он был как саксаул в пустыне:

Корнями уходя в песок,

Он жил, глубоко в сердцевине

Храня добытый в недрах сок.

В его ветвях гнездилось время,

Мечты народов и племен,

И знанья, словно листьев бремя,

Легко пускал по ветру он.

Ибн Ильяс

Мусульманский мир в период раннего Средневековья был далек от традиции составления автобиографий. Авиценна оставил после себя несколько страничек воспоминаний о годах своего ученичества, и это редкое исключение и большая удача для историков. Более того, его преданный ученик Абу Убайд Джузджани попытался составить «Жизнеописание» учителя, достаточно по-дробно описав «иранский период» его жизни, вплоть до его «перехода в иные миры». Важно отметить, что Джузджани включил в свои записки и воспоминания учителя. Используя материалы «Жизнеописания», мы обратились также к знаменитому труду Низами Арузи Самарканди «Собрание редкостей, или Четыре беседы», в котором изложены отсутствующие в «Жизнеописании» детали автобиографии Авиценны.

Однако главным отличием нашей трактовки автобиографии Авиценны от множества подобных является его поэзия, реконструированная Ибн Ильясом на основе изучения как подстрочников стихов, так и биографических данных мыслителя.

В биографии Авиценны нас, как современных ученых, заинтересовала прежде всего система обучения, которая строилась на модели его домашнего учителя ан-Натили. В своем «Жизнеописании» Авиценна пишет «ан-Натили сказал мне: Читай и решай их самостоятельно, а затем показывай мне, чтобы я разъяснил тебе, что [ты понял] верно, а что неверно». Вскоре ан-Натили вынужден был покинуть ученика. «Уже без ан-Натили, – пишет Авиценна, – я занялся изучением текстов книг и комментариев по физике и метафизике, и стали раскрываться передо мною врата науки. Потом я увлекся наукой врачевания и стал читать книги, написанные о ней. Медицина не из трудных наук, и поэтому за короткое время я настолько овладел ею, что даже самые превосходные мужи медицины стали учиться у меня науке врачевания. Я стал посещать больных. Благодаря приобретенному опыту передо мною открылись врата врачевания»⁵.

Читая эти строки, написанные более тысячи лет тому назад, невольно задаешься вопросом: а что же такое образование? Не строго ли индивидуальная система прямых и обратных связей – «учитель – ученик» (первый этап), «ученик – учитель» (второй этап) и, наконец, самостоятельное постижение наук, к которым возникает интерес, некая внутренняя потребность в получении строго определенных знаний. Что же это была за культура – Восточный Ренессанс, несущая в себе подобные возможности постигать профессию? И вот что еще интересно: экзаменом для Авиценны по медицине стали не какие-то «тесты на удачу» (как принято сегодня), а приглашение ко двору правителя Бухары Нух ибн Мансура. Вот как об этом пишет сам Авиценна: «Однажды он (Нух ибн Мансур – А.И., Н.Л.) заболел и врачи оказались не в состоянии исцелить его. Поскольку мое имя было известно в их среде благодаря моей начитанности, они упомянули ему обо мне и попросили его вызвать меня, я явился и принял с ними участие в его лечении, и отличился при этом».

Обычно в таких случаях при дворе просили награду. Авиценна не стал долго раздумывать, что ему попросить в награду: «я спросил у Нух ибн Мансура разрешение пойти в его библиотеку, чтобы изучить имеющиеся там книги по медицине. Он разрешил мне, и я вошел в здание, где было множество комнат, в каждой комнате были сундуки с книгами, поставленные один на другой, в одной комнате были книги по арабской поэзии, в другой – книги по фикху (законоведению – А.И.), и так в каждой комнате [находились] книги по какой-либо отрасли науки. Я познакомился со списком книг предшественников и попросил те, которые были нужны, я увидел там книги, названия которых многие люди никогда не слышали, и сам я не видел их ни ранее, ни после того, я прочел те книги, усвоил все полезное, что было в них, и познал степень [учености] каждого автора».

Вот она, еще одна существенная деталь образовательного процесса Авиценны: успешный итог его врачебной деятельности в Бухаре оборачивается началом нового творческого процесса – он просит в награду за успешное лечение правителя дополнительные годы ученичества, которые проводит в бухарской библиотеке. В одной из своих кытьа (истории в стихах – А.И.) он пишет:

 

Душа не ест, душа не пьет

И только мудростью живет.

 

 

Спеши туда, где свитки книг,

Где древней истины родник.

 

 

Душа – лампада, масло – мысль,

Природа – сочетанье числ.

 

 

Все остальное – пыль времен,

Погасших душ кошмарный сон.

 

 

Абу Али не ведал сна,

Его спасал кувшин вина.

 

 

Горит вино не хуже масла,

Когда душа любви полна.

 

(Пер. Ибн Ильяса)

Все поразительно в этой истории – и стремленье к познанию, и понимание реальности как суммы числ (несомненное влияние Пифагора), и признание того, что вино и любовь лучшее средство для постигающего Истину.

Как писал в своем «Жизнеописании» Авиценна: «К вечеру я возвращался домой, ставил перед собой светильник и занимался чтением и писанием. А когда одолевал меня сон или я ощущал слабость, то я выпивал кубок вина, дабы вернулась ко мне моя сила. Затем я вновь приступал к чтению. Когда же мною овладевала дремота, то мне воочию снились эти вопросы и сущность многих из них прояснялась во сне»¹¹.

Удивительно! Авиценна постигал мир знаний так, словно не было вокруг религиозных запретов и беснующихся фанатиков. Авиценна никогда не был атеистом, которым его многие хотят представить (одни – как отступника-еретика, другие – как одного из немногих материалистов Средневековья). Он обращался к Богу постоянно и это входило в процесс познания, который он выстраивал как диалог с небесами. «Всякий раз, – писал он, – когда я терялся [в решении] какой-либо проблемы или не мог определить средний термин в силлогизме, я ходил в мечеть и, совершая молитву, взывал к творцу всего, пока он не открывал мне скрытого и не облегчал трудного».

В мире Авиценны все было ликом Всевышнего, все было живым, готовым к диалогу с молодым ученым:

 

Куда ни кинешь взгляд – кругом Аллаха лик.

Он, как дождинка, мал, как Млечный Путь – велик.

Он в элементах звезд, в стихиях бытия,

Он говорит с тобой словами вечных книг.

 

(Пер. Ибн Ильяса)

Однако его обращение к Богу настолько индивидуально, настолько метарелигиозно (надрелигиозно), что складывается ощущение, что он, подобно Галену, видел в Создателе Мастера – того, кто трудится, создавая мир идей и вещей как некую конструкцию, которая должна воспроизводить Его творения, по мере сил дополняя Его замысел. Так он понимал Бога, так он понимал Коран. В одном из своих рубаи Авиценна писал:

 

Неверный я для тех, кто, словно попугаи,

Коран читают, смысл не понимая.

Один Абу Али для Истины открыт.

Где правоверные, вы спросите? – Не знаю.

 

(Пер. Ибн Ильяса)

Вот она цена познания, цена его веры в Мастера – одиночество в мире одной из самых ярких эпох в истории. Недаром он вспоминал в одной из своих кытьа Диогена, который ходил днем с фонарем по Афинам, все время повторяя «Ищу человека».

 

Наивны смертные: Аллаха злые дети

Убеждены, что знают все на свете,

 

 

Хотя в умах такая чехарда,

Что мало будет Страшного суда.

 

 

Ходил мудрец когда-то с фонарем,

Искал он человека днем с огнем

 

 

И не нашел. За это надо выпить.

К чему фонарь, коль есть кувшин с вином?

 

(Пер. Ибн Ильяса)

Здесь же в Бухаре впервые проявились способности Авиценны как знатока предупредительной медицины. В трактате «Устранение всякого вреда от человеческих тел путем исправления различных ошибок в режиме» он пишет о голоде, случившемся в Бухаре в неурожайный год. «Я был очевидцем того, – писал молодой ученый, – как многие люди умирали после имевшего место большого голода в Бухаре, потому что они во время голода в пищу употребляли различные травы, ибо не были в состоянии найти достойной пищи. Когда же голод сменило благоденствие, горожане, забыв об умеренности, сразу стали есть помногу, и от этого умирали в страшных муках. Я целыми днями ходил по городу, настоятельно рекомендуя соблюдать режим постепенности расширения пищевого рациона, и очень многие благодаря этому выжили».

Это была не только медицинская практика, но, прежде всего, гражданский поступок, акт сострадания миру, как раз то, что так интересовало Эйнштейна в биографиях ученых.

Авиценна обладал мощнейшим интуитивным мышлением, он выхватывал смыслы из прочитанных текстов, а до «словесной руды» даже не дотрагивался, пролистывая «ненужные страницы». Его ученик Джурджани писал: «Одной из удивительных черт аш-Шейха было то, что все время, что я сопровождал его (а служил я ему двадцать пять лет), я не видел, чтобы попадавшуюся ему новую книгу он просматривал всю подряд. Он отыскивал в ней трудные места и сложные проблемы и обращал внимание на то, что говорит о них автор, определяя этим уровень его учености и степень его проницательности».

Такая система чтения – результат многих лет работы над книгой и, конечно, уникальных способностей самого Авиценны. Годы работы в бухарской библиотеке сменила работа в книгохранилищах Академии Мамуна в Хорезме.

Хорезм – колыбель древнейшей культуры – открывает перед ним новые высоты в познании тайн природы. Здесь Авиценна попадает в знаменитую в то время Академию Мамуна – сообщество ученых при дворе хорезмшаха Мамуна ибн Мухаммада. Придерживаясь терминологии римского права, средневековые юристы называли всякий организованный союз людей, объединенных научными и просветительскими устремлениями, университетами.

Академию Мамуна можно отнести к первым таким организованным союзам ученых. И хотя союз этот был далек от западных университетских традиций, Академия Мамуна была крупнейшим интеллектуальным центром, не имеющим аналогов в мусульманском мире.

В ее состав входили такие выдающиеся ученые того времени, как крупнейший ученый-энциклопедист Абу Рейхан Бируни, математик, астроном и врач Абу Сахл Иса Яхья аль-Масихи, медик Абул-Хасан ибн Хаммар, математик Абу Наср Аррак, историк Ибн Мискавейх. Особое влияние на формирование масштабного мышления Авиценны оказали Бируни и аль-Масихи.

Как свидетельствует Арузи Самарканди, «И Абу Али Ибн Сина и Абу Сахл Масихи были восприемниками Аристотеля в науке философии, которая сочетает в себе все науки. И все они на этой службе имели полную обеспеченность в мирских благах, дружили между собой, беседовали и наслаждались перепиской»¹². Авиценна искренне привязался к аль-Масихи, в котором находил доброго и заботливого друга, единомышленника в науке и, что немаловажно, метанауки (тем, что находится за пределами осязаемого мира), наставника, способного направить гений ученика по дорогам любви и Истины. Представляется, что во многом благодаря аль-Масихи, Авиценна создал «Канон врачебной науки», в предисловии к которому писал: «Однажды близкий моему сердцу человек – друг и учитель, перед которым я в вечном долгу, позвал меня в дорогу познания, дав наставление создать всеобъемлющий труд по врачебной науке. Этот труд, согласно его наставлению, должен был содержать в себе как общие, так и частные законы врачебной науки. Подробность толкования должна была сочетаться в нем с краткостью изложения и предельной ясностью мысли».

Этот труд положил реальное начало комплексной медицине, став, по сути, первым системным биохакером, подарившим людям перспективу значительно более долгой и активной жизни. Все научное творчество Авиценны – это путь познания человека и Вселенной, наполненный любовью и верой в истинного Бога. Не потому ли в исламском мире и сегодня есть немало людей, кто осуждает его как еретика, ссылаясь на таких авторитетов, как Шейх уль-Ислам ибн Теймия, который в своей знаменитой книге «Аль-фарку бейна авлия ар-Рахман уа авлия аш-шайтан» писал: «Ибн Сина – неверный, который полностью верил в атеистическую философию древних греков и притворялся мусульманином, успешно распространяя свои еретические идеи среди мусульман. Они не говорят о том, что Вселенная принадлежит Гос-поду, который создал небеса и землю и все, что между ними, за шесть дней. И не говорят, что он создал все вещи с помощью своей воли и власти, и то, что ему известно все о Вселенной. Нет, они или полностью отрицают Его знание, как это делал Аристотель, или они говорят: из того, что постоянно изменяется, ему известны только общие вещи, как это говорил Ибн Сина. На самом деле между этими двумя утверждениями нет никакого отличия. Ибн Сина также отрицал знание Аллаха, равно как это делал Аристотель».

Слава еретика, человека, чьи книги многие века жгли фанатики, была, к сожалению, не только посмертной, но и прижизненной. Согласно Арузи Самарканди, работа двух мыслителей (Авиценны и аль-Масихи) была прервана, когда исламский ортодокс султан Махмуд Газневи потребовал Авиценну и ряд выдающихся мыслителей того времени к своему двору. При этом Авиценна представлял главный интерес для всемогущего в то время правителя. Отказавшись явится ко двору Махмуда Газневи, великий мыслитель обрек себя на долгие годы скитаний, пытаясь укрыться от гнева оскорбленного султана. В одной из кытьа, он пишет:

 

Охота – для иных людей забава.

Они считают, что Аллах дал право

 

 

Травить и загонять… Неровен час:

За все природа покарает нас.

 

 

Абу Али травили, словно волка,

И загоняли, только все без толку.

 

 

Я уходил всегда из их силков,

Легенды обо мне – весь их улов.

 

 

Сам Газневи охотился за мной —

Султан, чей потревожил я покой,

 

 

Не став его придворным блюдолизом,

Чтоб потакать фанатика капризам.

 

 

Волк не собака, и его природа —

Суровый нрав и вечная свобода.

 

 

И после смерти буду я скитаться

В лесах небесных, чтоб не пресмыкаться

 

 

В каком-нибудь Раю или Аду, —

И там я от охотников уйду

 

 

Лесной дорожкой, к Отчему порогу,

И скажет мне Аллах: «Дошел – и слава Богу».

 

(Пер. Ибн Ильяса)

В этом коротком рассказе Авиценны, переведенном и отчасти реконструированном Ибн Ильясом, – квинтэссенция судьбы великого мыслителя, чей жизненный путь был отмечен погоней за ним, которая продолжалась долгие годы.

Была на этом пути и нужда, и тюрьма. Как он сам писал:

 

Свобода – дар Аллаха, но кто ее желает —

Сидит в сыром зиндане и бейты сочиняет.

 

(Пер. Ибн Ильяса)

Но были и более или менее спокойные годы, когда он жил и работал в Исфагане. Это было время, когда «Каждую ночь в его доме собирались искатели знаний, я читал [им] книги «аш-Шифа», а кто-нибудь другой – из «Канона». Когда мы заканчивали [чтение], приходило множество различных певцов, и начинался вечер винопития со всеми его атрибутами»¹⁰.

Авиценна – подлинный учитель Омар Хайяма (поэт много ссылался на него в своих трудах) – всю жизнь трудился не покладая рук, прерываясь временами на то, чтобы поднять фиал вина за красоту прелестниц и тщету нашего желания разгадать все загадки Аллаха:

 

Я прошел во Вселенной свой путь наконец:

От садов Бухары до Сатурна колец.

Думал, будто узнал все секреты Аллаха,

Пока смерть не сказала: «В дорогу, глупец».

 

(Пер. Ибн Ильяса)

Одна из самых ярких и талантливых исследовательниц жизни Авиценны Людмила Салдадзе, завершая свое замечательное исследование, писала, что Авиценна «умер тихо, и мир не содрогнулся. Лишь единицы заметили, как от этой смерти отяжелела душа мира».

Он встретил свою смерть в иранском городе Хамадане, в первую пятницу месяца рамазана в год 428 (18 июня 1037 года), вдали от родной Бухары, и был погребен недалеко от мавзолея Эсфири и огромного каменного льва. «А по прошествии восьми месяцев, – пишет Байхаки, – был перевезен в Исфахан, где нашел свое последнее пристанище в мавзолее Ала ад-Давли». Но, как считает В. И. Исхаков, это был только первый этап «информационного потока по имени Авиценна», который никогда не прерывался, и мы целиком и полностью разделяем эту точку зрения.