Жизнь в Париже

Выражение «поступить на службу к королю Людовику ХV» в действительности выглядело слегка по-иному. Тут следует напомнить, что в ту пору королю, родившемуся в 1710 году, исполнилось всего 10 лет и Францией до его совершеннолетия управлял регент, герцог Филипп Орлеанский (1674–1723), племянник Людовика ХIV. Природа наградила его многими ценными качествами, он был отважным воином, мудрым государственным деятелем, умным, просвещенным человеком, знатоком искусств и поклонником наук, простым в обращении, невзирая на свое высокородное положение. Тем не менее до последнего времени он считался всего-навсего самым распутным правителем французского королевства. В наше время пересмотра всех и всяческих ценностей прошлого историки взялись за нелегкий труд удалить этот постыдный ярлык и воздать должное регенту Филиппу Орлеанскому как достойному государственному деятелю. Задача перед ними стоит, прямо скажем, тяжкая: в исторической литературе термины «регент» и «регентство» настолько тесно ассоциируются с понятиями «распутник» и «разврат», что только людям, специально интересующимся этой фигурой, удастся оценить неординарные способности герцога Орлеанского.

С раннего утра до пяти часов дня регент с полной отдачей погружался в государственные дела. После пяти часов и визита к своей семье регент становился недосягаем для чиновников и запирался в своих покоях в Пале-Рояле, куда на его знаменитые ужины стекались близкие друзья герцога Филиппа и слетался целый рой ветреных женщин, от танцовщиц Оперы до самых знатных дам. Распитие токайского и шампанского быстро перерастало в совершенно фантастические оргии, легенды о которых ходили по всему королевству. В них принимала участие и любимая старшая дочь регента, герцогиня Элизабет Беррийская, что давало пищу сплетникам для упорных обвинений Филиппа в кровосмесительной связи с ней. Алкоголизм и неумеренность в любовных утехах свели эту красавицу в могилу в возрасте всего 25 лет. Не углубляясь в подробности личной жизни Филиппа Орлеанского, которая не является предметом этой книги, достаточно упомянуть, что он через каждые восемь дней менял очередную любовницу. Кое-кому, как, например, графине Мари-Мадлен де Парабер, натуральной нимфоманке, неутомимой королеве знаменитых оргий, или красавице Софи д’Авернь, выкупленной у мужа за крупную сумму денег и патент на звание капитана гвардии, удавалось задержаться и на более длительное время.

Однако это совершенно не означало, что они безраздельно царили в сердце герцога Филиппа. Как писали современники, регент «любил запрягать пару», и параллельно с основной любовницей в его жизни непременно присутствовало еще какое-то мимолетное увлечение.

Именно к регенту в первую очередь отправился на аудиенцию Мориц Саксонский. Филипп Орлеанский уже был наслышан о подвигах молодого воина и выразил свое удовольствие по поводу того, что Мориц желает отдать свою шпагу на службу Франции. После аудиенции у десятилетнего короля в августе 1720 года было получено высочайшее разрешение на поступление на военную службу в звании, эквивалентном полковнику, подтвержденное соответствующей грамотой.

Итак, Мориц купил патент командира пехотного немецко-шведского полка у графа де Спарра и занялся его формированием в соответствии с собственным опытом, накопленным за время военной службы. С той поры этот полк именовали «пехотой Сакса», он состоял из восьми рот, в его составе почти не было французов. Большинство составляли нижние чины из самых разных немецких государств, служили также венгры, богемцы, голландцы, фламандцы, поляки и швейцарцы, в основном протестанты. Позднее, когда участие в военных действиях сильно потрепало этот боевое братство, к ним добавились даже татары и валахи, одна рота состояла целиком из африканцев или их потомков (и носила название «белой» по цвету ее знамени). Рабочим, или, скорее, служебным, языком был немецкий. Мне трудно сказать, был ли этот воинский коллектив прародителем Иностранного легиона, но уж точно являл собой зародыш самой идеи. Средств на формирование полка катастрофически не хватало, и Мориц вытянул из отца разрешение продать свой удел Скёлден в Саксонии. Деньги уплыли все, до последнего денье, что поставило финансовые дела графа на грань банкротства. Поняв, что мужа не вернуть, и не без наущения родственников, жена Морица потребовала развода на основании того, что муж растратил ее состояние. В марте 1721 года Верховная консистория удовлетворила ее требование, оставив за ней право на вторичный брак. Иоганна-Виктория не стала медлить и вскоре обрела себе и нового мужа, и сына.

Мориц, высокий, широкоплечий, привлекательный, источавший обаяние сильной личности, окруженный ореолом славы своих воинских успехов, романтической репутации родственников (амурные истории его дяди, графа фон Кёнигсмарка, и матери в Европе еще не стали достоянием Леты), пользовался в Париже громким успехом, в особенности среди дам. Он обладал недюжинной силой, подобно отцу гнул руками подковы и сворачивал штопором гвозди. Диапазон его похождений был широк: от Луизы-Элизабет де Бурбон, принцессы де Конти, внучки Людовика ХIV и мадам де Монтеспан, жены желчного, ревнивого горбатого принца, до жизнерадостных хористок и танцовщиц из Оперы. К тому же он сразу стал желанным гостем на знаменитых ужинах герцога Филиппа Орлеанского в его дворце Пале-Рояль и на так называемых «праздниках Адама» во дворце Сен-Клу, где в парке на берегу реки, освещенном огнями роскошной иллюминации и фейерверка, приглашенные танцевали совершенно обнаженными и соревновались в том, кто примет наиболее похотливую позу. Но, в конце концов, у Морица завязалась более или менее прочная связь с премьершей театра «Комеди-Франсез», несравненной Адриенной Лекуврёр (1692–1730), по которой сходил с ума весь Париж.

Актриса была низкого происхождения, она родилась в семье шляпочника, человека необузданного нрава и пьяницы. Обстоятельства, однако, сложились таким образом, что ее природное дарование проявилось очень рано, недостающее же ей мастерство преподал сам дуайен театра «Комеди-Франсез» Легран. После нескольких лет успешной работы Адриенны в различных труппах в провинции, именно он устроил ей поступление на эти самые престижные парижские подмостки. Привлекательная актриса в молодости пережила немало романов. Увы, все они кончались печально: ее возлюбленные либо погибали в ходе военных действий, коим тогда было несть числа, либо совершенно безжалостным образом бросали ее. В результате у нее появились от разных отцов две дочери, Элизабет и Франсуаза (младшая дочь в 1735 году вышла замуж за некого Луи Доде; как полагают историки, он был предком писателя Альфонса Доде). Подводя невеселый итог своим увлечениям, Адриенна впоследствии писала: «Я знаю по опыту, что от горя не умирают. Сие принадлежит к разряду тех сладостных ошибок, коим я не могу более предаваться. Слишком печальный опыт отрезвил мой ум, я измучена любовью и прилагаю чрезвычайные усилия порвать с нею на всю жизнь, ибо, в конце концов, я не хочу ни расстаться с жизнью, ни потерять рассудок… Любовь суть не что иное, как безумие, каковое мне отвратительно и каковому я постараюсь не предаваться во всей своей жизни. Я более не чувствую в себе мужества для любви, мне ведомо, что она возникает невольно. Я знаю ее воздействие, я знаю, сколь разумно вовремя отдалиться от нее и прежде всего подготовиться к ее непостоянствам, когда наименее ощущаешь их. Мои несчастья и мой опыт дали мне пищу для размышления на всю жизнь».

В Париже Адриенна имела бешеный успех. Помимо несомненного таланта, она к тому же явилась новатором театра, отказавшись от привычной напыщенной манеры декламирования текста в пьесах авторов французского классицизма и заменив ее естественной, искренней игрой, наполненной глубокими переживаниями. Лицедейка также отказалась от греческих и римских аксессуаров театральных костюмов, например, в пьесе «Граф Эссекс» Адриенна надела придворный костюм дамы времен английской королевы Елизаветы. Успех дался ей нелегко, она поступила в «Комеди-Франсез» двадцатипятилетней особой, в то время для женщины это был уже солидный возраст. Ее враги пытались подорвать триумф Лекуврёр, выпуская на сцену шестнадцатилетних актрис. Как остроумно заметил один из ее критиков, «она начала тогда, когда другие уже кончают». Актриса с равным успехом исполняла как драматические, так и комедийные роли, но все-таки ее коньком была трагедия.

Адриенна была отнюдь не бедной женщиной, поговаривали, что ее состояние оценивается в триста тысяч ливров. Она могла позволить себе собственный выезд, ибо хождение пешком по улицам Парижа, покрытым зловонной жидкой грязью, считалось уделом черни. Вокруг актрисы немедленно образовался круг поклонников, ценивших эту женщину именно за ее искусство. Она принимала их в своем доме, изысканная обстановка и большая библиотека которого свидетельствовали об утонченном вкусе и уме хозяйки. Попасть на ее ужины мечтали многие видные парижане. Неизменным гостем был Вольтер, который после непродолжительного романа с Адриенной навсегда остался одним из наиболее преданных ее друзей, не перестававших восторгаться ее талантом.

В 1721 году актрисой на короткое время заинтересовался герцог Филипп Орлеанский. Он отправил к ней своего секретаря, кардинала Дюбуа, человека столь же развращенного, как и его повелитель, но чрезвычайно велеречивого и способного уговорить любую женщину уступить желанию регента. Однако Адриенна заявила:

– Я бесконечно благодарна его королевскому высочеству за то, что он обратил свои мысли на меня, но я полностью отдаюсь своему искусству.

Кардинал пустил в ход все свое красноречие, тем не менее актриса проявила стойкость, и Дюбуа вернулся к герцогу с пустыми руками. Но, как нам известно, Филипп Орлеанский не отличался постоянством в своих увлечениях и быстро переключился на других дам.

Мориц впервые увидел актрису в ее коронной роли Федры, и, по-видимому, Адриенна пробудила в его душе нечто большее, чем чисто чувственное влечение. Воин познал плотскую любовь с тринадцати лет, и она так и оставалась для него влечением исключительно чувственным, сердце не имело с этим никакой связи. Довольно миловидная, бледная, стройная, слабого здоровья актриса на сцене преображалась и сумела пленить этого необразованного, закаленного в боях воина.

Да, Мориц не блистал ни своими манерами, ни образованием, ни познаниями, ни стремлением познакомиться с чем-то, выходящим за пределы сферы военного искусства. Да, для него эта привязанность была очередным приключением в цепи его амурных похождений, очередной отдых ратника после битвы. Но Адриенна полностью отдалась этому увлечению. Она образовывала этого диковатого авантюриста, обучила его тонкостям французского языка, литературе, привила ему вкус к поэзии и музыке, чтению и всем видам искусства и страстную любовь к театру, которая не оставляла его во всех походах. Как высказался один из современников, «она научила его всему, кроме военного дела, которое он знал как никто другой, и орфографии, которую он так никогда и не познал», – письма Морица на французском языке создают впечатление посланий, вышедших из-под пера полуграмотного человека. Конечно, он не отдавал себе отчет в том, сколь многим Адриенна поступалась для него, как высока была цена ее жертв. Граф Саксонский находил новые кратковременные увлечения на стороне, но всегда возвращался к ней, оправдания его были шиты белыми нитками, но возлюбленная не осмеливалась изобличать его.

Не следует забывать о том, что Мориц всю свою жизнь, даже на вершине славы, которой судьба его явно не обделила, страдал от своего фальшивого положения. Он был признанным сыном короля, он находился на расстоянии вытянутой руки от вожделенного трона – и не мог даже прикоснуться к нему. После того, как Август II признал сына, Мориц регулярно донимал отца просьбами обеспечить его каким-нибудь суверенным владением. Истощенная войной за Испанское наследство Франция наслаждалась долгожданным миром, и его отменно подготовленный полк не находил себе применения. Отец доверял ему кое-какие дипломатические поручения: например, послал его с секретной миссией к королю Великобритании Георгу I, приснопамятному супругу Софии-Доротеи Цельской, как минимум зачинщику убийства его дяди, Филиппа-Кристофа фон Кёнигсмарка, – но все это лишь увеличивало недовольство Морица. Когда отец предложил ему жениться на чрезвычайно богатой принцессе Гольштейн-Зондербургской, он вспылил и только вмешательство Флемминга предотвратило очередную вспышку гнева короля Августа из-за отказа сына вступить в этот брак. Флемминг молол свою копну: эта женитьба поставила бы чистой воды бастарда практически на один уровень с законным наследником Августа, и кто знает, какие последствия это могло бы повлечь за собой, в особенности учитывая авантюрный склад характера Морица. Граф Саксонский был на грани впадения в приступ глубочайшей меланхолии, когда знакомые дипломаты надоумили его подобрать то, что, казалось с первого взгляда, плохо лежит и так и просится ему в руки: настоящую корону, отнюдь недурную, – корону герцога Курляндского.