Глава 30

Утром понедельника все телевизионные каналы наперебой сообщали о чудовищном по наглости преступлении в стенах бизнес-центра «Вымпел». «Кто бы мог подумать, – вещали они, пытаясь перекричать плотный поток машин на Охотном Ряду, – что здесь, в столице, в самом центре города, может произойти нечто подобное».

Следственный комитет возбудил уголовное дело по статьям «Посягательство на жизнь государственного деятеля» и «Незаконный оборот оружия», в телевизоре выступал очередной депутат, вспоминавший погибшего как истинного патриота, заботившегося о финансовой безопасности россиян.

Ларин сидел в кабинете директора школы, за длинным столом для совещаний, где присутствовали еще пятнадцать учителей.

Эльвира Анатольевна в элегантном перламутровом костюме с золотой бабочкой-брошью раздавала указания на предстоящую неделю, это ей давалось легко, слова так и слетали с ее тонких ярко накрашенных губ.

– Элла Георгиевна, вы же еще не прошли переаттестацию, и не пройдете, если на факультативах будете вспоминать СССР, которого давно нет. Все уже по-другому, понимаете?

Географичка кивала, но понять ей было тяжело, родом из СССР, она часто приводила ту страну в пример нынешней, и на нее стали поступать жалобы от родителей.

– Но ведь, – попыталась вставить она реплику.

– Никаких ведь! Есть официальные учебники, строго по ним вести уроки и факультативы. Это всех касается. Ясно?

Глядя перед собой в стол, как на трудном, невыученном уроке, учителя закивали.

– Вас, Ларин, это тоже касается. Что за самодеятельность вы развели на алгебре в одиннадцатом «А»? Мне прислали видеозапись урока, где вы, простите, что вообще говорите? Какая-то Византия, генералы… потом этот, как его… евнух. – Она замерла, красная от гнева. – Играть на публику Эльвире Анатольевне удавалось великолепно: все как один взоры, оторвавшись от неинтересных столов, устремились к ней. Словно в лучах софитов, она купалась в настороженном внимании не слишком благодарных и явно напуганных зрителей.

– Евнух! Прошу это услышать всех присутствующих. На уроке алгебры в одиннадцатом классе. Вы бы еще им порно показали! Детям, которые… – она сбилась, подыскивая слово, а учителя, каждый сам про себя, ехидно подумали: как же она их назовет? – …которые еще совсем дети, невинные и чистые! Не то что некоторые педагоги, простите. Ларин! Дмитрий Сергеевич! Как же так можно?!

А в это время включенный телевизор чуть левее над ее плечом продолжал вещать об утреннем преступлении, всколыхнувшем всю страну; Дмитрий смотрел сквозь директрису, стараясь не пропустить ни слова. По правде говоря, он даже не слышал звеневший от гнева голос Песчинской.

«Туалет был закрыт после обеда на ремонт, – говорил степенный мужчина в сером костюме. – Мы только вечером его открыли и там… Что касается возможных версий, это дело следствия, но, несомненно, это связано с профессиональной деятельностью погибшего».

– Ларин! Вы меня слышите?

Он встрепенулся.

– Да, Эльвира Анатольевна, я готов объяснить…

– Мне не нужны ваши объяснения. Будь сейчас вал математиков, мы бы тут с вами уже не беседовали. Но пока вы учите детей в школе, где я директор, попрошу впредь строго придерживаться программы.

– Как с Успенским? – спросил Ларин, и весь учительский коллектив напрягся.

Эльвира вздрогнула, словно невидимый экзекутор всадил ей в спину пару оголенных электрических проводов.

– Именно, – сказала она. – Как с Успенским. У вас хватило мужества признать ошибку в отношении нашего единственного золотого медалиста, принести ему и его родителям извинения. Никто, замечу, за язык вас не тянул.

Ларин покачал головой. Учительское мнение было, большей частью, на его стороне, все прекрасно знали, какой отморозок на самом деле Успенский-младший, да и старший тоже. То, что Ларин смалодушничал, конечно, характеризовало его не лучшим образом. Никто из присутствующих понятия не имел об истинных причинах такого поступка.

Эльвира была очень зла. Но математика среди учебного года, да еще такого безропотного, как Ларин, ей не отыскать. Поэтому она решила дотерпеть и на летних каникулах найти учителя, более лояльного к главным спонсорам школы.

Завуч, Надежда Петровна Комарова, сидящая по левую руку, ближе всех к Эльвире, тяжело молчала. Выражение ее лица, насупленное, с разлетевшимися крыльями прямого и острого, как клюв у коршуна, носа, было знакомо всем учителям, не предвещая ничего хорошего. Она, как преподаватель истории, прекрасно знала, о каком евнухе шла речь на уроке Ларина и при чем тут вообще Византия с генералами.

Мысленно она обращалась к самой себе: потерпи еще годик, и весь этот ужас закончится, ты займешь законное место, по какой-то неведомой причине до сих пор тебе не принадлежащее. Вероятно, таким образом Господь Бог, в которого она уже не слишком верила, или же иные космические силы хотели проверить ее на стойкость, твердость характера, верность идеалам и веру в торжество знаний, каковых в нынешней ее школе совсем не осталось.

А еще этот Ларин.

Он нарочно вызывающе ведет себя, словно ему больше всех надо, чем злит Эльвиру, одновременно вызывая раскол в коллективе. Нет, не внешний – раскол внутренний, конечно же. Кто из учителей отважится высказать вслух, что думает? Кто из людей отважится в наше время высказывать собственное мнение, не рискуя быть осмеянным и преданным анафеме? Школа обнажает пороки лучше других институтов общества. Единицы требуют правды и высказываются, большинство предпочитает помалкивать, осуждая первых за раскачивание лодки. Ларин в конце концов сдался – она понимала его: беременная жена, зарплата никудышная, взятки дают прямо в руки и при этом нагло смеются – мол, не возьмешь, найдется кто посговорчивее.

«Последней инициативой депутата Севостьянова стал законопроект о финансовой безопасности российских граждан. Растущее благосостояние населения притягивает нечистых дельцов, которые путем различных афер, махинаций обманом пытаются завладеть законно заработанными…» – девица с ярко накрашенными, пухлыми, будто надутыми насосом, губами срывающимся голосом продолжала репортаж. Позади нее то и дело проезжали иномарки стоимостью сотни тысяч долларов, при этом некоторые недвусмысленно сигналили. Камера взяла общий план, и учителя получили возможность оценить длину ее черной траурной мини-юбки.

«Песчинская рано или поздно ошибется» – Комарова знала это абсолютно точно. Так случилось с шестерыми ее предшественниками за двадцать пять лет. Эльвира руководила третий год, перевернув вверх дном учебный процесс, превратив спонсоров в главных советчиков относительно важнейших школьных решений и, разумеется, попав к ним в кабалу.

– А теперь что касается футбольного матча, – Эльвира Анатольевна сделала паузу, взглянула в окно, откуда ей был виден кусок школьного стадиона, лавки которого перед уроками оккупировала стайка курящих старшеклассников.

Надежда Петровна подняла голову, уголки ее губ тронула едва заметная улыбка. Она чувствовала, этот чертов самый прекрасный футбольный матч в мире, который никогда не покажут по телевизору, обойдется Эльвире слишком дорого.

Учителя напряглись. Валерик, сидевший крайним возле входной двери (из-за своего роста), втянул голову в плечи, и все равно его лысая коричневая макушка была видна с любой точки кабинета.

Все уже знали, что произошло, но какие будут приняты меры, а они, разумеется, должны быть приняты, – только догадывались. Каждый благодарил провидение, что не оказался на том злополучном матче.

– Все знают, произошло ЧП. Один из учеников был жестоко избит, потерял сознание. Один из лучших учеников школы – это я хочу особо отметить. Расследование обстоятельств происшествия показало, что организация футбольного матча была проведена на крайне низком уровне, – она держала в руках красную папку с надписью «Оргвыводы», помахивая ею с увеличивающейся амплитудой. В конце концов она бросила ее со всего размаха на стол, визгливый голос сорвался: – Вы вообще охренели? Успенского чуть не убили, и никто за него не вступился! Никто! – Глаза ее пылали.

Комарова выпрямилась. Будь у нее возможность, она бы сняла происходящее на видео, чтобы потом… но судя по всему, этого не потребуется.

– Ларин! – Эльвира схватила со стола перламутровую ручку с золотым пером, сверкнувшим в лучах утреннего солнца, всем показалось – мгновение спустя она метнет эту ручку, словно охотничий дротик, в Ларина, чтобы пригвоздить того к стулу. – Вы там были! Вы сидели на противоположной трибуне и не приняли мер! Более того. – Ее лицо исказила гримаса, и Евгений Рябов, учитель биологии, покосился в сторону графина, стоящего на небольшом столике прямо у него за спиной, возле широкого окна с пышными алоказиями. – Вы!.. Даже не знаю, как это назвать, вы… делали ставки, пока избивали Успенского!

Она обвела мутным взглядом коллектив, но никто не поднял лица.

– Семьдесят тысяч, – в повисшей тишине Ларин произнес абсолютно спокойным голосом.

– Что семьдесят тысяч? – хрипло спросила Эльвира.

– Я выиграл семьдесят тысяч. Ставки были семь к одному на 11 «А» класс. Поставил десять тысяч, учительскую зарплату за месяц.

Директриса побагровела.

«Ранее погибший, как известно, занимал должность директора Росфинмониторинга, и на этой должности он запомнился россиянам как непримиримый борец с отмыванием денег, коррупцией и взяточничеством. Множество финансовых учреждений, занимавшихся нелегальными операциями, были ликвидированы благодаря его непримиримости», – телевизор продолжал нагнетать страсти, и Ларин, конечно же, лучше других понимал, что произошло.

– И вы… вы еще смеете вот так говорить нам об этом?! Здесь! В моем кабинете?!

Ларин оглядел присутствующих.

– Конечно, ставки на спорт не являются законными в образовательном процессе, – кажется, если я ничего не путаю, президент выделил специальные игорные зоны на задворках нашей родины, но… тут их организовал лично Успенский. Я хотел убедиться, что ничего не напутал, и в качестве подтверждения своих догадок сделал ставку. Следственный эксперимент, знаете ли, Эльвира Анатольевна. Иначе он отвертится, скажет, ничего такого не было. Если вы хотели прямо сейчас меня уволить, давайте. Я выложу пленку с записью тотализатора и последующего избиения Успенского на Ютуб. Думаю, вышестоящим организациям будет интересно узнать, что творится в школе. Да и отец Успенского не обрадуется столь широкой огласке. А еще он узнает, что вы не пришли на матч, чтобы лично опекать единственного золотого медалиста. Впрочем, об этом он уже и так знает.

Эльвира с ненавистью посмотрела на Ларина. Ее грудь подымалась и опускалась, словно кислородная подушка агонизирующего больного, – резкими рывками.

«Если запись существует, – пронеслась в голове Комаровой шальная мысль, – Эльвире конец. И что значит «если»? Это был футбольный матч, у каждого болельщика в руках смартфон. Кто угодно мог заснять эту сцену, но, конечно, не каждый понимает, какую ценность она имеет.

«Вы думаете, преступление будет раскрыто? Убийцы будут найдены и наказаны?» – задавала вопрос толстогубая рыба с экрана. Человек с пустым безликим взглядом монотонно отвечал заготовленный текст: «Это даже не обсуждается. Правоохранительные органы разрабатывают несколько версий и, хотя выводы делать рано, мы не сомневаемся, что виновные в данном преступлении понесут заслуженное наказание».

– Я вам это так не оставлю, – прошипела Эльвира. Она обращалась теперь не к Ларину, а ко всем учителям, вместе взятым. Мельком взглянув на золотые часы, обвивающие ее тонкое запястье, она опрокинулась в кресло. – Совещание окончено, – сказала она, не глядя на присутствующих. – Все свободны.

Учителя покидали кабинет в непривычном молчании. Последней вышла Комарова. Закрывая дверь, она окинула взглядом помещение, подмигнула портрету президента, висящему над головой Эльвиры. Она бы поклялась на Библии, если бы знала, как это сделать, что тот подмигнул ей в ответ.