Той ночью, сидя возле темно-синего «вольво», в багажнике которого лежал скрюченный труп наркомана, пытавшегося отобрать деньги, вырученные за продажу машины, Ларин отправил СМС жене:
«Светочка, поздравляю с рождением дочери, я счастлив и горжусь тобой, и у меня нет слов, как мне хочется быть с тобой сейчас и целовать маленькие ножки. Твой Д. Л.»
Совершенно вымотанная длительными родами, которые, слава богу, закончились хорошо, Света прочитала его сообщение только в семь утра, когда медсестра тронула ее за плечо.
– Пора кормить, дорогуша, – и протянула плотно запеленатый сверток.
Она взглянула в сморщенное личико дочки, – как же дочь похожа на Ларина, особенно когда тот сердится, подумала она, освобождая грудь.
Потом вспомнила про СМС, взяла телефон, лежащий на прикроватном столике, и вновь его прочитала. Дочка припала к груди, ее мерное причмокивание наполнило Свету нежностью.
Она снова и снова перечитывала послание мужа, пока ее взгляд, не видящий ничего, кроме букв, не наткнулся на время отправки сообщения: 2:31 после полуночи. Родила в 22:46. СМС мужу отправила уже из палаты – в 23:17.
Снова посмотрела на экран телефона. Все верно, ошибка исключена. Дима ответил только через три часа после того, как узнал, что у него родилась дочка. Через три часа! Но написать несколько чертовых символов – это же не телеграмму дать, как в прежние времена, – ехать на почтамт не требуется!
Где он все это время находился?!
Закончив кормить дочку, Света принялась ее баюкать, скорее автоматически, ребенок не кричал, – она хотела успокоить себя, а не ее.
Репетиторство? Да, возможно, но не в два часа ночи. Дежурство? Могло быть, конечно, только он уволился, они разговаривали долго на эту тему и решили, что будет лучше для всех, если он оставит работу на складе бытовой химии (и, возможно, наркотиков), за которым следят бандиты.
Уснул? Остается только эта версия. Но как он мог уснуть в такой день? Это не похоже на Ларина, он должен стоять под окнами палаты с цветами и шампанским, но, сколько она ни выглядывала, видела один и тот же высокий решетчатый забор с незнакомыми лицами, помятыми нетрезвой глуповатой восторженностью.
Он не обещал, что придет, сказала она себе. Но разве ЭТО нужно обещать?
Марго прислала пышное видеопоздравление, она радовалась совершенно искренне, в ее глазах стояли слезы, а когда начала перечислять, что они с Виктором купили для малышки, и вовсе разрыдалась.
– Света, я так счастлива за тебя, ты себе представить не можешь. – Камера показала комнату, заставленную розовыми коробками, пакетами, подарочными наборами, цветами, конфетами, – у Светы возникло ощущение, что Марго покупала это для себя, – но дарила совершенно без зависти, с той нерастраченной материнской любовью и чувством, которым переполняло ее участие в радостных событиях.
– Напиши, когда родишь! Боже, я так волнуюсь, – говорила она на камеру, вытирая слезы, – мы тебя встретим, ни о чем не волнуйся, все будет сделано по высшему разряду.
На заднем плане поддакивал Виктор, он тоже улыбался, хотя и не так восторженно, и уж точно не утирал слезы. Но в чем его упрекать? Он спонсировал сумасшедшие выдумки Марго, старался угодить ей, иной раз и вовсе бездумно потакал – но не от глупости или желания купить ее любовь, ему хотелось сделать ей приятное.
И в самом деле, Марго так увлеклась приготовлениями к рождению дочери невестки, что депрессия отошла на второй план и за долгое время у нее случилась почти полностью трезвая неделя.
«Нужен ребенок, нужен ребенок, нужен ребенок», – твердил про себя Виктор, но откуда могло взяться чудо? Ему никогда не иметь детей. Он боялся, что она сойдет с ума или что-то в этом роде, если узнает правду.
Виктор спускался в подвал дома, открывал сейф, наливал полный стакан виски и смотрел на свой миллион, упакованный в плотные пачки. Он думал, можно ли за миллион долларов купить маленький орущий комочек. И приходил к выводу, что нельзя.
– Мы звонили Диме, хотели приехать к тебе все вместе, когда ты родишь, но он не берет трубку, – простодушным тоном продолжала Марго на записи, – наверное, на занятиях.
Когда же она сняла это видео? Света посмотрела на время. Видео от Марго пришло в пять часов вечера. Он мог быть на уроках или каком-нибудь факультативе. Да, мог. Но мог и не быть.
Света отложила телефон. Сердце ее билось, и, если бы не дочка с лицом ангела, она, пожалуй, позвонила бы Ларину прямо сейчас, в семь утра, и спросила его, что все это значит. Где, черт возьми, его носило, когда она корчилась в родовых схватках? Она имела право знать, потому что в последнее время он стал сам не свой. Света понимала – он переживал, что не получается обеспечить семью, особенно в такой момент, – наверняка корил, изводил себя.
Она взяла телефон снова, хотела набрать СМС, начала писать, но тут заерзала дочка, и вместо длинной тирады она написала: «Доброе утро, мы уже не спим». Сфотографировала лицо малютки и нажала «Отправить».
Когда он получил сообщение, сразу понял, что она взбешена. Телефон лежал на пассажирском сиденье «вольво». Радио в машине играло старый хит группы «Самоцветы» «Не надо печалиться», и он подпевал, шевеля губами.
Автомобиль, миновав оживленную улицу, свернул в незаметный переулок, проскочил узкоколейку, потом довольно долго ехал вдоль еще голой лесополосы, пока не уткнулся в приземистое одноэтажное здание серого кирпича, с черно-оранжевыми потеками из-под ржавого карниза.
Он решил не выезжать из города – слишком опасно. Банда ГТА в Подмосковье поставила на уши все правоохранительные органы, машины досматривали вооруженные автоматами полицейские с собаками, кое-где подтягивали армию – нечего и думать, чтобы проскочить с трупом в багажнике, завернутым в джутовый мешок.
На невзрачной табличке здания крупными буквами было написано: «Кремация животных», чуть ниже, на большом белом плакате, красными печатными буквами красовался прейскурант. «Животное свыше 60 кг – 8000 р.» – гласила третья снизу строчка.
Еще ниже болталась приписка с восклицательным знаком: «Захоронение трупов животных на территории Москвы и Московской области запрещено законодательством Российской Федерации».
Ларин позвонил в дверь.
Ночью он вспомнил, что пару лет назад отвозил кремировать немецкую овчарку родителей Светы по кличке Фрида, она скоропостижно умерла ночью с воскресенья на понедельник, он тогда обзвонил половину Москвы, пытаясь сообразить, куда деть ее труп. Проблему решил дворник, он и подсказал адрес, добавив, что город ему доплачивает за утилизацию мертвых животных, а он делится с владельцем крематория. От того требуется справка о кремации, на основе чего выплачиваются деньги. Выручку делят пополам.
Навстречу ему вышел старик неопределенного возраста, тот самый, что и два года назад. Кажется, его звали Миша.
– Что там у вас? – спросил он глухим безжизненным голосом, оглядывая «вольво».
– Ротвейлер, – сказал Ларин.
– Крупный?
– Килограммов шестьдесят.
– Сами дотащите? Мне надо глянуть.
– Он три дня пролежал на даче, воняет сильно, – сказал Ларин.
– Ничего, – ответил старик. – Такой закон. Вдруг там не ротвейлер, а что-то другое…
Ларин ждал этот вопрос. И все равно почувствовал, как взмокли ладони.
– Пойдем, – сказал он. – В багажнике.
Старик подошел к машине, скрестил руки.
– Ну. Открывай.
Ларин нажал на кнопку, дверца распахнулась вверх, не спеша развязал мешок, из которого с глухим стуком вывалилась черная с подпалинами голова, по которой ползали жирные зеленые мухи. Он тотчас закрутил мешок веревкой.
Старик кивнул.
– Точно справишься? А то могу помочь.
– Да, – сказал Ларин. – Дотащу. Я уже был у вас.
– Немца привозили, – сказал старик.
– Точно.
– Ладно, я составлю акт, а вы, если знаете, куда нести, идите.
– Конечно, – ответил Ларин.
Старик удалился. Ларин снова открыл багажник, откинул полог черной ткани и достал мешок. Крематорий работал с семи утра, и, когда Ларин позвонил, он думал, что план может выгореть, если старик до сих пор там работает. Мертвую собаку он купил у коммунальщиков, отлавливающих бродячих животных, за три тысячи рублей. Те удивились, но вопросов не стали задавать.
– Плати и забирай хоть всех, – сказал мутный тип с порезанным лицом в черной кепке. – Мы еще наловим. Обычно выкупают живых, мертвых – впервые.
– В анатомичку нужно, – сказал Ларин.
Подхватив тело Поляка, Ларин прошел через проходную и свернул влево по дорожке. Здесь располагалось такое же приземистое здание бледно-желтого цвета, из центра которого торчала высокая труба. С ее верхушки, прикрытой жестяным конусом от дождя, змеился бледно-серый дымок.
Он вошел в помещение, слева стояли две каталки, поодаль располагались ниши печи крематория. Недолго думая, Ларин взгромоздил мешок на одну из тележек.
– Готовы? – услышал он и вздрогнул, старик подошел очень тихо.
– Да.
– Подвозите и загружайте на поддон.
Ларин подкатил телегу к печи, перетащил тело в мешке на покачивающийся поддон с высокими краями и рывком задвинул его внутрь. Помедлил, потом рывком закрыл стальную крышку на засов.
Возле печи располагалась допотопная панель управления с градусником, выключателем, красной выщербленной кнопкой «Старт» и черной, полностью стертой «Стоп».
Старик встал около печи.
– Какая здоровая собака, – он сделал неопределенный жест подбородком.
– Да, – сказал Ларин. – Большая. Могу доплатить за вес. – Он был готов сам нажать кнопку «Старт», лишь бы побыстрее начать процедуру кремации.
– Вроде не так воняет. Или я уже нюх совсем потерял.
Ларин промолчал, наблюдая за его движениями. Если вдруг Мише придет в голову еще раз проверить мешок, то… он не представлял, что будет.
Старик все медлил.
– А что с ним случилось?
– Соседи отравили крысиным ядом, спать мешал.
– Да, – сказал старик. – В последнее время часто привозят отравленных собак. Люди совсем озверели. – С этими словами он задвинул крышку печи и нажал кнопку «Старт».
– Прах будете забирать?
Ларин кивнул.
– Член семьи.
– Тогда придется подождать полчаса. – С этими словами старик вышел, а Ларин застыл на месте, наблюдая, как оранжевое пламя сочится сквозь многочисленные щели. Нестерпимая жара заставила его отойти, но он так и продолжал стоять рядом, словно боялся, что процесс внезапно остановится и из огненного ада выйдет горящая фигура человека, сжимающая в одной руке шприц, а в другой – отвертку.