48. Артем Яковлев. Кличка Аякс.
Программист.
Без места работы

Это исключительно редкое состояние – отключка. Единственное, что ты осознаешь, – темная занавеска перед глазами. Сквозь которую пробиваются только самые яркие события и образы. Пробиваются и тут же теряют свои краски, ранящие, кричащие и смертоносные. Эта информационная блокада является платой за покой. Покой, безмятежность и особенную легкость в теле.

Где-то на пороге сознательной деятельности я еще старался воспринять окружающий мир. Буквально на пороге, на грани полного забытья… На кончике иглы, удерживая связь с реальностью. Какие-то дороги, лестницы, коридоры…

Зачем все это?

Ответами на подобные вопросы я не владел. Все, что я мог, – это фиксировать, да и то не полностью, окружающую обстановку. Анализировать ее было уже выше моих сил.

Но даже это пустое наблюдение было неприятно, и, когда темная стена вдруг рванулась навстречу, я рефлекторно сжал пальцы руки, в которых должно было быть что-то для меня важное… и обнаружил в них пустоту. Пустоту и темноту забытья.

Я не знаю, что видят те, кто пережил состояние клинической смерти, может быть, коридор, может быть, свет, не знаю. Зато я точно знаю, что они видят после того, как «добрые» врачи выдернут их из преддверия лучшего мира. Они видят потолок. Белый потолок больничной палаты, который не изменился ни капли за все то время, пока существуют больницы.

Или изменился? Медленно я думаю, как ответить на этот вопрос. Медленно движутся мысли в моей голове. Мысли-улитки. Ползут по поверхности моего мозга и оставляют на нем клейкие следы. Противные такие следы из более мелких мыслишек, которые тоже ползут куда-то по своим микроскопическим делам…

Кто-то из литературных героев уже приходил в себя на больничной койке… И ему это не понравилось. Как его звали? «Корвин», – подсказало что-то изнутри.

– Корвин… – растягивая гласные, произнес я, вслушиваясь в незнакомые вибрации и нотки в собственном голосе.

Предчувствуя, зная, что сейчас произойдет, я закрыл глаза… С еле слышимым шелестом упала темная перегородка, что, щадя мой рассудок, сдерживала что-то страшное, тяжелое и убийственное. И все события последних нескольких суток обрушились на меня, сверкая вспышками выстрелов, оглушая криками боли, удушая запахами гари. Память вернулась.

– Артем? – Внешность не заслуживает внимания. Стандартная до безобразия. Зато он надо мной, а я к койке пристегнут… – Артем, вы меня слышите? – спросила личность снова.

– Слышу – Что-то голос у меня слабый.

– Вы находитесь в частной клинике. У вас… – и он ввернул что-то на латыни, – то есть переутомление. Несколько дней вам придется провести с нами. Вы меня понимаете?

– Понимаю…ответил я, а про себя ужаснулся: «До какой же степени мне на все наплевать…»

– Вот и замечательно. Зовите меня Георгием Юрьевичем, я ваш врач. Есть у вас какие-нибудь вопросы, пожелания?

– Есть…

Георгий Юрьевич изобразил на своем лице живейшее внимание.

– Как давно я здесь?

– Недолго. Вас привезли сюда ваши друзья в очень измотанном состоянии. Вы спите уже около… суток. Если быть точным, то ровно 23 часа. Замечательный оздоровительный сон…

– Кто-нибудь из тех, кто меня принес, остался?

– Нет… Они все ушли. У нас свои порядки и законы. Посторонним тут делать нечего.

– Хорошо… Снимите с меня эти ремни. У меня все чешется.

– Что чешется?

Я ответил. Георгий Юрьевич некоторое время подумал, а затем несколькими быстрыми движениями расстегнул застежки на ремнях.

– Итак… Я надеюсь на ваше благоразумие и питаю надежду на то, что вы не попытаетесь убежать. Поверьте мне, все, что тут делается, делается только для вашего же здоровья.

– Верю. – Я действительно верил.

– Ну вот и замечательно… – После этих слов я перестал слушать врача.

– Матрица. – тихо позвал я.

– Да, Артем? – Уже почти привычное головокружение и короткая острая боль.

– Где я?

– Частная клиника, расположенная на окраине города. – Далее прозвучал ничего мне не сказавший адрес – Принадлежит корпорации «Зенит». При анализе документов выяснено, что корпорация «Зенит» является прикрытием. Действительных хозяев установить сложно. Тебе нужен план?

– Нет…

– Должна отметить, что передача данных довольно затруднена… Ты находишься под очень надежной защитой.

– Что там с Алмазными НЕРвами?

– На данный момент их местонахождение определить почти невозможно.

– А кто последний имел с ними дело?

– Информация отрывочна. Предположительно Константин Таманский.

– Ясно…

Господин журналист все-таки добился своего. А меня выключил из игры. Такое складывается впечатление. Вот только куда делся Мартин… И все остальные.

А господин журналист мог работать на Шептуна… И клиника эта… очень какая-то «шептунская».

– Матрица, найди информацию о личности «Шептун».

– Информация неполная. Желтая пресса, рабочие файлы, слухи, архивы спецслужб. Что тебя интересует?

– Если бы я знал. Наверное, как с ним связаться.

Матрица некоторое время помолчала, а затем предложила:

– Могу предложить канал связи через личный код Константина Таманского,

– Давай… – сказал я, забыв, что никакого переговорного устройства у меня нет.

– Вывожу на изолированный канал внутренней связи в твоей палате. Просто говори, тут очень чувствительные микрофоны.

Некоторое время была тишина, а затем чуть возбужденный голос Шептуна произнес:

– Привет, Скример. Ты откуда?

– От верблюда, – ответил я, не придумав ничего умнее. – Это не Скример..

– Понятно, – после паузы ответил Шептун – Это не Скример. Это Артем.

Шептун был не лыком шит. И я успел оценить мощность встроенных в него систем, объем перекачиваемой информации и изумительную вещь под названием «идентификационная голосовая база данных», которую может себе позволить служба охраны не всякой корпорации.

– Совершенно верно, Шептун… Это Артем. – Я не имел никакого плана действий. – Нам бы встретиться.

– Хм… Прошу прощения, Артем, но зачем? Хотя я много дам за то, чтобы узнать способ, каким вы обнаружили код связи с Таманским. Пожалуй, можно и встретиться. Мне подойти к вам?

– Ко мне? – спросил я и понял, кого скрывала ширмовая корпорация «Зенит». – Нет, спасибо. Знаете, не могли бы вы дать сигнал кому надо, чтобы меня привели к вам. Я не слишком-то люблю больничные палаты. И кормят тут преотвратно.

– Преотвратно? – Шептун помолчал. – Ну да… Как я понимаю, вам вводили внутривенно. Да, питательный раствор не самая интересная еда.

Господи, нельзя же с такой скоростью перекачивать данные! Вряд ли он сейчас сидит за местным терминалом и смотрит в мою больничную карту.

– Хорошо, – продолжил Шептун. – Вас проводят. О мелочах не беспокойтесь. Одежда, документы… Это мелочи. – И я почувствовал, что он ухмыляется.

– Приятно быть богом? – вдруг неожиданно даже для самого себя спросил я.

– Богом? Наверное. Не знаю. А почему вы спросили?

– Просто пошутил… Когда мы увидимся?

– Через час.

И наступила тишина.

– Спасибо, Матрица! – Но она тоже молчала. – Матрица?

– Да?

– Что можно найти, – под ложечкой у меня засосало, перед глазами завертелись противные цветные искры, появилось предчувствие нехорошего, – найти по Мартину.

– Мартин… – Матрица на миг замолчала. Миллионы маленьких электрончиков срывались с орбит и неслись по своим делам. Закрывались и открывались транзисторы… – По данным службы внешней разведки России, лейтенант Мыльников Мартин Александрович погиб при выполнении…

Противные цветные точки перед глазами вспыхнули яркими и радужными змеями. Дико заболели виски… Я почувствовал, что опять это темное, страшное…

В сознание меня привел Георгий Юрьевич, который принес одежду и какие-то стимуляторы. Очень неодобрительным тоном он сообщил мне, что по своей воле ни за какие коврижки не выпустил бы меня из-под своей опеки, но обстоятельства… Здоровье… Критическое состояние… Компетентные органы…

Его голос сливался в бесконечный гул. Гул походил на жужжание одинокой пчелы в совершенно пустой, выгоревшей сфере человеческого мира, в которой не осталось больше ничего стоящего. Одно только серое и шершавое, как акулий бок, одиночество. Беспросветное и безнадежное, сколько бы лет оно ни длилось. Сто или больше… Не имеет значения.

Осталось только доиграть и выйти к финишу пусть не первым, но хотя бы не последним.

Они лежали на столике, что разделял меня и Шептуна. Неприступные, как если бы они лежали на другой планете, и доступные, стоит только протянуть руку. Я видел их второй раз в жизни. Вещественное воплощение крови и смерти. Алмазные НЕРвы. Я не сомневался в том, что эти маленькие кусочки пластика и кристаллов свели с ума не одного умельца из команды Шептуна. И может быть, еще сведут не один десяток… Болтун был гением.

– Скажите, – Шептун сидел напротив, отстраненно наблюдая за неторопливыми, но автоматически точными манипуляциями своих биотехников, – что такое Матрица?

– Откуда вам известно о Матрице?

– Ну… – Он сделал неопределенный жест рукой в воздухе. – В вашей палате стоит звукозаписывающая аппаратура. Вы общались с неким объектом и получали от него ответы. Вы называли этот объект Матрица.

– Откуда вы знаете, что это был не фантом? Может быть, у меня раздвоение личности? – Я слегка вздрогнул, когда один из техников подобрался щупом к соединениям моих старых НЕРвов, вживленных еще во время работы в МИДе.

– Откуда? Хм… Ну… В некотором роде это, конечно, догадки, но ни один фантом, даже если вы абсолютно сумасшедший, не сможет захватить канал внутренней связи и конвертировать его таким образом, чтобы обеспечить разговор, который состоялся между нами. Никакой фантом не в состоянии вычислить наш с Таманским код связи. Никакой фантом, черт возьми, не может вмешиваться в работу моих устройств! Из всего этого я делаю вывод, что ваша Матрица совсем не выдумка больного воображения, а реальность. – Он дружелюбно улыбнулся. – Так что же такое Матрица?

– Искусственный Разум.

– Интеллект? ИскИн?

– Разум… Это выше моего понимания, поэтому не просите меня объяснить. Это то, о чем долго и убедительно рассказывали сказки. То, чем пугали, соблазняли, спекулировали. То, что все-таки произошло, хотя и казалось столь невероятным.

– Ну, не столь уж невероятным, если кто-то смог это представить. ИскИны же есть.

– Есть, но совсем не каждый осознает себя разумным.

– Кажется, мы глубоко забрались… Так, Матрица?

– Что-то вроде. Объяснять слишком долго.

– Эй! Что значит долго?! Мы же с вами не семечками торгуем… За то, что лежит сейчас перед вами на столе, я заплатил довольно высокую цену.

– Я тоже… Потому я тут и сижу.

– А кстати, почему вы тут сидите?

– В смысле?

– Ну, зачем вам это все надо? Пересадка НЕРвов, специальный канал для подключения… Эти чертовы Алмазные НЕРвы, наконец… Зачем?

– А я до сих пор не знаю, Шептун. Я знаю только то, что вы сами отлично поняли, вам Алмазные НЕРвы не нужны. Без пользы, потому что разобраться в принципе их действия вы не смогли и не сможете. Да вы и слишком умны, чтобы думать, что принцип работы можно разгадать. Вы уже знаете, что это не просто еще одна модель старых добрых НЕРвов. Это другое. Эта вещь не предназначена для серийного производства и использования, как не предназначена для употребления в быту теория относительности. Штучная работа.

– Хм… – Шептун улыбнулся. – Но ведь это тоже дубликат… Было ДВЕ модели.

– Вы когда-нибудь видели, как Таманский показывает карточные фокусы?

Шептун молчал и задумчиво тер себе подбородок.

– Значит, история еще не закончилась…

– Закончилась, – возразил я, наблюдая, как на место старых, казенных встают новые, совсем новые НЕРвы. Мне показалось, что кровь так и не отмылась с этих тускло мерцающих микросхем. Или это я снова залил их своей собственной? – Теперь все закончилось… Здесь и сейчас.

– Так вы не ответили… Зачем вам это?

– Ответил. Я не знаю. Я действую, повинуясь интуиции. Только и всего.

Знаете, Шептун, когда носишь в себе целый муравейник чужих мыслей, появляется чувство, что знаешь, как нужно поступить дальше. Это интересно только со стороны. А изнутри это слишком тяжело. Я изрядно устал быть одновременно одиноким неудачником-программистом, потерявшим все и всех, бывшим экстремистом и кучей Искусственных Разумов, рассеянных по всей Земле и ее орбите. Я могу прогнозировать развитие событий как на год, так и на несколько минут вперед. Могу найти нужные слова, чтобы повернуть вспять людские реки. Могу повелевать и получать доступ к любой информации. Ведь ЭТО прогрессирует. Может быть, кому-то это и доставило бы удовольствие, пошло бы на пользу. К сожалению, я не тот человек… Я могу очень многое, но только не могу потерять себя… Не найти, а потерять, так, чтобы насовсем. Раствориться в этой многоголосице, Просто я надеюсь, что это, – я указал на Алмазные НЕРвы, облитые по краям заживляющим раствором, – мне поможет. Итак, ваша часть договора почти подходит к концу. Везите меня к тому месту, которое я вам назвал… И задавайте вопросы. Вам ответят.

После чего я просто ушел в тень, став речевым транслятором Матрицы.

Странно, но в последнее время мое мироощущение состоит из одних только пробуждений.

Я очнулся в жестком кресле. В лицо мне бил холодный и влажный ветер. Слышался громкий шелест травы. Удивительно, какие громкие звуки может производить трава.

– Готов? – спросил невидимый Шептун. – То самое место?

– Да, – ответил я и повернул голову.

Шептун сидел в таком же кресле и рассеянно вертел в руках пустой бокал. Заходящее солнце делало стекло красным, а физиономию Шептуна еще более отрешенной,

– Ну что? Можем начать полевые испытания? Я с удивлением услышал в голосе Шептуна волнение. Впрочем, можно ли верить этому голосу?

– Начнем…

– Скажешь что-нибудь?

– Не уверен… – Я встал. – В такие моменты, наверное, принято говорить всякие возвышенные вещи? Что-нибудь мужественное до слез и банальное до тошноты. Я, наверное, помолчу. Ты получил ответы на свои вопросы?

– Ага… – Шептун не выглядел довольным. – Информация становится дешевым товаром. Раньше на получение этого объема я бы затратил годы анализа, пиратства, сбора слухов… Слишком легко. Просто.

– Конфета оказалась горькой? Он усмехнулся:

– Скорее чересчур сладкой.

Я не слушал его. Я смотрел вниз.

Мы расположились на краю обрыва. Километрах в двадцати западнее города. Где-то далеко на дне обрыва располагалось рукотворное озеро… Влезать в воду никто не отважится, но место красивое, красивое и зловещее место, особенно в лучах заходящего солнца.

Позади меня копошились техники, протягивая толстые силовые кабели от мобильной генераторной станции. К моим новым НЕРвам уже тянулись тонкие жилы соединительных шнуров от небольшого, но достаточно мощного терминала. Жилы, подобно пуповине, соединяли меня со старым миром…

А Ветер погладил меня по волосам рукой Мартина. Я простил ему все его маленькие неправды и тайны. Ветер смеялся смехом Ильи-Тройки, который так ничего и не сказал перед тем, как встать с окровавленного пола и уйти насовсем. Ветер удалялся от меня в сторону обрыва, вызывая в памяти походку смелой чернокожей девушки Буду. Ветер скакал вокруг меня, метался огнем в полыхающем окне. Бесконечная пляска разочарований. Ветер смотрел на меня глазами моих же потерь. Кричал, вызывая в памяти голоса погибших. Звал меня в свое безвременье…

Сквозь многоголосицу я услышал, как шумят вертолетные лопасти. Меня настигала новая петля земного существования… Но я хотел одного… Обрубить канаты, что связывали меня с человеческим миром.

И торопясь, в нелепом страхе, что мой уход в вечность кто-то может остановить, я махнул рукой Шептуну. Как машет жертва жрецу: «Давай…»

И мир потерял для меня всякую ценность. Окончательно.