Глава VI

Заброшенная туристическая база на берегу реки Вуоксы почти круглый год оставалась безлюдной, разве что изредка давая ночлег случайно попавшим в эти края подозрительным компаниям подростков. Но раз в год, в конце июня, ее обширная территория на пару недель наполнялась сотнями веселых молодых голосов – они смеялись, травили анекдоты, пели и без умолку болтали обо всем на свете. Через пару лет, правда, эта традиция грозила прерваться: людей моложе двадцати двух лет, что могли бы в следующие годы закончить вуз, в России, да и на всем земном шаре больше не существовало. Хотя кое-кто поступил в вуз не сразу после школы, но их было значительно меньше, и они учились на заочном. Вряд ли они станут устраивать после выпуска массовые гуляния, хотя все возможно…

Раньше же раз в год, после вручения дипломов выпускникам петербургских вузов, большинство из них ехали за город, чтобы отметить событие в компании таких же счастливчиков. Ехали чаще всего каждый со своим факультетом, не договариваясь с другими, поэтому в какие-то дни на турбазе собиралось всего несколько десятков человек, а в какие-то на ней в прямом смысле слова негде было упасть яблоку: толпа молодых людей и девушек заполняла все полуразвалившиеся здания и всю территорию вокруг них, расстилая на усыпанном сосновыми иголками песке покрывала и рассаживаясь на них или на стволах поваленных деревьев. Отовсюду неслась музыка из мини-компьютеров с хорошо заряженными аккумуляторами, разные мелодии заглушали друг друга, а их перекрывали громкие счастливые голоса и хохот. Выпускники стреляли в небо пробками от шампанского и окатывали друг друга пеной, разводили костры между растрескавшихся бетонных плиток, когда-то складывавшихся в тропинки, ныряли в реку с изъеденного водой и ветром деревянного настила, забирались на причудливо искривленные сосны… Каждый из них веселился так, словно проводил последний счастливый и свободный день в своей жизни, и многие действительно думали именно так. Беззаботная студенческая жизнь «от сессии до сессии» завершалась, впереди ждали суровые будни. Сперва поиск работы или распределение. А следом совещания или еще какие-нибудь дела – это не лекции, их нельзя прогулять или проспать. И отношения с начальством – с ним не поспоришь, как с преподавателями. И коллеги – от них в случае чего не пересядешь за другую парту…

Но сейчас выпускники старались отогнать эти мысли подальше и вовсю предавались веселью. Некоторые сидели большими группами вокруг костров и громко пели под гитару, пытаясь перекричать раздающуюся из-за соседнего дома музыку из мини-компьютеров, другие гуляли парочками, время от времени уединяясь в зарослях камыша на берегу или в более-менее целых домиках, третьи – таких, впрочем, набралось совсем мало – бродили по берегу или за территорией турбазы в одиночестве, наслаждаясь общением с природой. А большинство молодых людей и девушек разговаривали о только что сданных экзаменах и предстоящей работе, о более давнем прошлом, вспоминая, как они поступали в вузы, и о более далеком будущем, мечтая сделать головокружительную карьеру. Кто-то сплетничал о своих знакомых, зачастую гулявших поблизости, кто-то философствовал о том, как быстро летит время…

Несколько выпускников Института хроноисследований завели настоящую дискуссию с подсевшими к их костру парнями и девушками из разных вузов и особенно гордились собой: их оппоненты состояли в партии «Живи настоящим!», но обеим спорившим сторонам удавалось вести себя вежливо и культурно, не переходя на личности и не срываясь в шумный скандал. Большая редкость – обычно споры студентов, по-разному относившихся к изучению прошлого и эвакуации в настоящее детей, которые иначе погибли бы в своем времени, заканчивались дракой или в лучшем случае крупной ссорой, и многие думали, что по-другому разговоры на такие темы вообще не могут закончиться. Однако только что получившие дипломы парни и девушки доказали, что в мире нет ничего невозможного.

Не все участники дискуссии сидели вокруг костра: Любим с Эммой, Аркадием и еще двумя теперь уже бывшими однокурсниками забрались на раскидистую сосну с множеством искривленных веток, росшую недалеко от берега Вуоксы, а четверо их оппонентов – две девушки и два парня – уселись в ряд, свесив ноги, на залитой смолой крыше покосившегося лодочного сарайчика рядом с этим деревом. В основном и спорили именно эти, сидевшие высоко над землей вчерашние студенты, а их друзья, устроившиеся у костра, лишь время от времени вставляли реплики, поддерживая ту или иную сторону. Самой же громкой участницей спора оказалась Эмма Веденеева – ее звонкий голосок эхом разлетался над спокойной рекой и над ближайшими домами, порой заставляя других отдыхающих у костров выпускников запрокидывать головы и прислушиваться, пытаясь понять, откуда он доносится.

– Я вам так скажу, – разглагольствовала девушка, полулежа на широкой, почти горизонтально отходящей от ствола сосны ветке и придерживаясь рукой за более тонкую ветку над ней, – в любом деле важен результат. Если бы ХС еще только начинала свою деятельность, мы бы понимали ваши опасения. Но мы, на минуточку, приносим из прошлого детей уже двадцать два года! А в массовом порядке – одиннадцать лет. Самые первые из тех младенцев, кого мы доставили в наше время, уже давно взрослые!

– Мы – это кто? Тебе самой сколько лет?! – крикнул кто-то из сторонников «жизни настоящим» снизу, от костра, и его товарищи, сидящие на крыше, дружно засмеялись.

Эмму, однако, такими мелочами было не смутить.

– Не лично я! Мои старшие коллеги за ними ныряли! – отозвалась она, ерзая на ветке, чтобы устроиться поудобнее, и рискуя свалиться на головы своим расположившимся под деревом приятелям. – Не в том дело, кто именно этим занимался, а в том, что сейчас все эти дети прекрасно живут среди нас, учатся в школе, играют, в каких-нибудь там кружках занимаются, а кто-то из самых первых уже и своих детей завел, наверное… И все у них замечательно, они ничем не отличаются от нас. Наша деятельность уже дала положительные результаты, понимаете? Мы уже доказали, что хроноспасательные работы приносят всем пользу и не дают никаких побочных эффектов!

– Опять «мы»! – ехидно усмехнулся один из сидящих на крыше молодых людей. – Эмма, вы же вроде не военная организация, почему же у вас там все строем ходят? Почему ты не отделяешь себя от своих коллег, почему для тебя вы все – одна сплошная масса, а не отдельные личности?

– И с чего ты все это взял? – Веденеева подалась вперед, стремясь оказаться как можно ближе к своему оппоненту и ухватившись за верхнюю ветку обеими руками. – Прекрасно мы себя от остальных отделяем, а если часто говорим «мы», то потому, что сотрудники ХС являются одной командой. Но вам такого не понять, у вас ведь каждый сам за себя и нет никакой взаимовыручки!

– Да хоть бы даже мы были одной общей массой, как ты выражаешься, – поддержал подругу сидящий под ней в развилке, где общий ствол разделялся надвое, Аркадий Светильников. – Какое отношение это имеет к тому, что мы делаем?

– А самое прямое! – откликнулась одна из девушек с крыши сарая. – Люди, лишенные индивидуальности и умеющие только ходить строем, никому не могут сделать ничего хорошего. Ни себе, ни другим людям. У вас нет фантазии, и вы не можете даже представить себе, каково тем детям, что вы принесли из прошлого, жить в нашем времени. Откуда вы знаете, что у них все хорошо? Они вам сами так сказали?

– Некоторые – сами, – подал голос Любим Маевский, свешиваясь с толстого сука, – он сидел выше всех, и, глядя на него, расположившиеся на земле и на других ветках однокашники слегка поеживались, словно от холода. – Некоторые лично мне об этом говорили, представляете?

– Но не все же без исключения! И откуда ты знаешь, что те приемыши из прошлого говорили правду? Им, может быть, настолько тяжело, что они сами себе внушили, что им хорошо, сами не понимают, насколько им плохо! – наперебой зашумели его оппоненты с крыши.

– Обычный аргумент реакционеров-экстремистов во все времена! Тех, кто хочет заставить весь мир жить так, как они считают правильным, – усмехнулся еще один сокурсник Любима и Эммы. – Сколько мы подобных личностей видели в прошлом, вы даже не представляете! Если кто-то, кто с ними не согласен, говорит, что ему нормально живется, – значит, на самом деле у него все просто ужасно, но он этого не понимает, потому что внушил себе, что счастлив!

– А ты считаешь, что самовнушения не существует? Что не существует психологических защит? – крикнула одна из девушек снизу, подбрасывая в костер сухих веток. – Это, вообще-то, научный факт, но тем, кто слишком много времени проводит в прошлом, во всяких там Средних веках, на науку, понятное дело, наплевать, они ее не признают!

– А вы правда считаете, что прошлое – это только Средневековье? Про другие эпохи вам на лекциях совсем не рассказывали? – поинтересовался кто-то из выпускников ИХИ снизу.

– Другие лекции они, видимо, проспали! – предположила Эмма, вставая на своей ветке и выпрямляясь в полный рост, после чего снова посмотрела на сидевшую на крыше компанию. – Мы, по крайней мере, что-то делаем, помогаем и детям из прошлого, и взрослым из нашего времени. А вы что предлагаете?

– Мы предлагаем решать наши проблемы самостоятельно, а не за счет тех, кто вообще не должен жить в нашем времени! – последовал ответ с крыши.

– Ага, они, вообще-то, должны были умереть в своем времени. А мы им не дали – вот же негодяи! – хмыкнул Аркадий.

– А кто вам дал право решать за них, что для них лучше? – почти в один голос крикнули обе расположившиеся на крыше девушки. – Кем вы себя вообразили, что позволили себе вершить чужие судьбы?

– Они сейчас выдадут свою любимую фразочку: «Можем – значит, должны», – хмыкнул сидевший между ними парень.

– He-а, мы сделаем по-другому! – вновь вступил в разговор Любим. – Еще раз спросим: что вы предлагаете вместо хроноспасательных работ? Как по-другому остановить вымирание?

– Перестать паниковать и дать всему идти своим чередом! – вновь затараторила одна из девушек с крыши. – Некоторым же женщинам удается забеременеть! И вроде чем дальше, тем таких случаев больше. Рано или поздно рождаемость придет в норму.

– Сейчас рождается по два-три ребенка в год, – пробурчал Аркадий. – И у каждого из них букет болезней. Такими темпами в норму ничего не придет.

– И поэтому надо таскать из прошлого здоровых детей и скрещивать их с нашими больными! – присоединилась к спору еще одна активистка, «живущая настоящим», снизу. – Вы к людям относитесь, как к животным, породу улучшаете! И удивляетесь, что не всем нравится такое отношение!

– Как к животным, к людям отнеслись компьютеры! Решили, что наш вид портит природу, и уничтожили весь вид! Ну, попытались, нам все-таки повезло, что они не могли напрямую причинить нам вред, – Эмма снова опустилась на свою широкую ветку, а потом начала спускаться по стволу вниз с явным намерением перебраться к противникам на сарай и продолжить выяснять с ними отношения не только словесно. Беседа накалялась и теперь уже, по всем признакам, готовилась перейти в скандал.

– Да пусть даже мы и вымрем! – фыркнул парень с крыши, поглядывая вниз, словно прикидывая, можно ли спрыгнуть с такой высоты на песок или все же слишком рискованно. – Тоже мне, трагедия – человечество вымрет! Для всей планеты вообще-то будет только к лучшему!

– А, знакомая песня – искины во всем превосходили людей, а значит, не могли быть не правы. Выходит, нам нельзя решать за грудных детей, что для них лучше, а им можно – за всю планету? И вам сейчас тоже можно?! – возмущенно заерзали на ветках выпускники ИХИ.

Теперь уже стычка между идеологическими противниками казалась и вовсе неизбежной, но обстановку неожиданно разрядил Аркадий.

– Господа, господа! И дамы! – закричал он, привставая в развилке стволов и пытаясь привлечь к себе внимание сразу всех собеседников, и тех, кто сидел выше него, и тех, кто остался внизу. – У нас же уговор: сегодня никаких разборок! Мы же все цивилизованные люди и уважаем других независимо от их взглядов!

Оппоненты хроноспасателей, вспомнив о договоренности, и правда имевшей место в начале совместных посиделок, замялись, а Эмма остановилась на полпути к земле, усевшись на очередной толстый сук.

– Между прочим, мы тут кое-что вкусное жарим! – послышались снизу голоса сидящих у костра выпускников. – Но вы можете оставаться наверху и ругаться дальше, нам же больше достанется!

– И что же вы жарите? – Эмма откинулась назад, придерживаясь руками за сук, на котором сидела, и повисла вниз головой, так что ее длинные распущенные волосы почти достали до земли, а потом отпустила и свесила вниз еще и руки. – У нас же вроде не было ничего съестного…

Светильников, побледнев при виде этих акробатических трюков, спрыгнул со своей развилки и остановился рядом с висящей подругой, готовый поймать ее в любую минуту, но она снова ухватилась за сук руками и, перекувырнувшись в воздухе, спрыгнула на кучу опавшей хвои. Сверху раздались аплодисменты наблюдавшего за ней Любима.

Остальные спорщики тем временем спускались с дерева и с сарая и рассаживались вокруг костра. Над огнем занявшие места вокруг него выпускники жарили насаженные на длинные прутики куски черного хлеба и сардельки.

– Даша привезла, она запасливая, – улыбнулся один из будущих хроноисследователей, кивая на сидевшую рядом сокурсницу.

– И никому ничего не сказала! – притворно возмутился, спрыгнув с одной из нижних веток, Любим.

– Еще чего! Чтобы вы раньше времени все сожрали в сыром виде?! – кокетливо подмигнула ему Даша.

– Ну что ты, как мы могли бы сожрать все? – Маевский втиснулся между ней и ее приятелем и протянул руки к огню. Сразу три девушки, включая и Дашу, сунули ему по прутику с едой, и молодой человек с благодарной улыбкой снял с одного из них подрумянившуюся сардельку.

– Девушки, вы не дали мне умереть с голоду! – пафосно воскликнул он, откусывая от нее кусочек и снимая с прутиков хлеб. В ответ послышалось сдержанное хихиканье.

– Подвинься, умирающий от голода! – Эмма, вновь чем-то раздраженная, втиснулась между Любимом и Дашей, и Маевский, не сводя глаз с костра, протянул ей один из своих кусочков хлеба:

– Держи, угощайся!

Девушка разочарованно вздохнула и впилась в чуть пригоревший хлеб зубами с таким кровожадным видом, что заметивший это Аркадий вздрогнул. Маевский же, мгновенно уничтожив второй кусок хлеба с сарделькой, потянулся к валявшейся рядом с костром палке с обугленным концом и принялся ворошить ею переливающиеся всеми оттенками красного и оранжевого угли. Пламя, начавшее потихоньку слабеть, разгорелось с новой силой, и в уже заметно потемневшее вечернее небо взметнулся целый вихрь стремительных алых искр. Большинство из них погасли, взлетев на метр-полтора, но несколько успели подняться выше сарайчика, а одна самая яркая искра продержалась особенно долго и в конце концов затерялась в вечернем сумраке у самых верхних сосновых веток. Светильников проводил ее тоскливым взглядом, а потом снова перевел его на сидевших напротив друзей.

Маевский, умудряющийся при любых обстоятельствах быть душой компании, теперь и вовсе был в ударе. Он улыбался и отпускал комплименты всем собравшимся вокруг костра, независимо от того, к какому «лагерю» они принадлежали, рассказывал байки и реальные случаи из жизни хроноспасателей и из собственной практики, подбрасывал в огонь ветки и обломки досок, поджаривал над пламенем очередные сардельки и каким-то невероятным образом успевал еще и есть. Чаще всего он обращался со своим речами к девушкам, и те кокетливо хихикали и отводили глаза в сторону, причем ни одна из них, по всей видимости, не чувствовала себя обделенной его вниманием. Вот только Эмма, несмотря на то что Маевский периодически обращался и к ней, выглядела раздраженной и как будто бы чем-то расстроенной. Аркадий вздохнул. Его подруга наверняка расстроилась из-за того, что ей не удалось как следует поскандалить с этим химиком из «Живи настоящим!». И даже Любиму со всем его красноречием не удавалось поднять ее настроение…

Уверенный, что если с такой задачей не справился Маевский, то у него самого тут и вовсе нет ни малейшего шанса, Светильников стал смотреть в огонь. Оранжевые языки пламени охватывали каждую брошенную в костер деревяшку, словно обнимая ее со всех сторон, и с их кончиков по-прежнему срывались крупные искры, рвущиеся в уже почти черное небо, где они неминуемо гасли. Аркадий следил за ними взглядом и вспоминал, как они с Любимом и Эммой в последний раз сидели на кухне дома у Маевского – готовились к очередному экзамену и строили планы на будущее. С тех пор, как умерла его прабабушка, у всех троих не осталось родственников: близким Эммы и Аркадия не так повезло с генетикой, как ей, и они скончались еще раньше. «Теперь они все – моя семья», – понял вдруг Светильников, глядя на своих бывших сокурсников.

В руках у одного из хроноспасателей откуда-то появилась бутылка вина, и ее пустили по кругу. Аркадий, дождавшись своей очереди, сделал большой глоток, после чего, не удержавшись, закашлялся. Из-за сарайчика, от другого костра, донеслись звуки очередной песни, однако теперь напевавшие ее голоса страшно фальшивили – там, судя по всему, спиртное открыли гораздо раньше.

– А скажите, дорогие хаэсовцы, первобытные люди так же сидели у костров, как мы сейчас? – поинтересовался главный оппонент Веденеевой.

– Ага, почти! – отозвался Любим. – Правда, они не используют в качестве дров доски с гвоздями!

Компания звонко расхохоталась, заглушая песню у соседнего костра и чей-то восторженный визг, доносящийся с берега реки. Эмма поджала губы и швырнула в огонь недоеденный ломтик жареного хлеба.

– Аркадий! – внезапно позвала она своего старого друга. – Пойдем прогуляемся?

– Я?! – от неожиданности Светильников даже подскочил на служившем ему сиденьем рюкзаке и на всякий случай огляделся вокруг. Он бы не удивился, если бы среди их идеологических противников нашелся его тезка и девушка обращалась к другому Аркадию. Но Веденеева смотрела прямо на него, а остальные парни продолжали пить вино, закусывая его сардельками и явно не претендуя на роль ее спутника.

– Пойдем! – улыбнулась Эмма окончательно растерявшемуся молодому человеку и встала с расстеленного на песке пледа. – Тут столько всего интересного, мы еще не все посмотрели…

Кто-то из девушек захихикал, и Светильников, сообразив, что еще немного, и смеяться начнут над ним, тоже поднялся на ноги и попятился прочь от костра. Новый взрыв смеха, последовавший за этим, к его огромному счастью, относился не к нему, а к очередному рассказанному Маевским анекдоту.

Они с Эммой медленно зашагали мимо маленьких деревянных домиков, когда-то выкрашенных в яркие цвета и уютных, а теперь по большей части полуразрушенных. У одной такой избушки провалились внутрь крыша и стены, словно ее смял в кулаке какой-то великан, другая покосилась набок настолько сильно, что, казалось, вот-вот перевернется. Некоторым домам, впрочем, повезло больше – они отделались выбитыми стеклами. Но такие постройки уже заняли празднующие выпускники: в пустых или утыканных осколками оконных рамах блестели огоньки фонариков или свечей, из рассохшихся, не закрывающихся дверей слышались голоса и музыка…

– Знаешь, я думала, что эти «живуны настоящим» – все поголовно фанатики вроде тех, кто митингует у нас под окнами, а они, оказывается, бывают и нормальными ребятами! – говорила Веденеева, уводя своего друга куда-то к краю турбазы. Они миновали беседку без крыши, где сквозь щели в стенах просвечивало сразу много огней, – в ней особенно громко гремела музыка, и в пустой дверной проем виднелись силуэты танцующих людей.

– А ты не думаешь, что среди этих нормальных ребят могли быть и те, кто у нас митинговал, и даже те, кто на первом курсе нас чуть не угробил? – попытался немного охладить энтузиазм своей подруги Светильников.

Та пожала плечами.

– Не думаю. Ты же только что их видел, только что с ними разговаривал! Ты бы стал выпивать вместе с теми, кого едва не убил? Нет, очень вряд ли, или они прекрасные актеры! Мне кажется, мы их слишком демонизировали все время. А они – нормальные люди, просто не все понимают, потому что им их лидеры головы задурили. Но ведь все равно здорово, что мы и они можем уважать друг друга и мирно общаться! Если так, значит, мы можем и понять друг друга, и перестать враждовать.

Аркадий промолчал, не зная, что ответить. Слова Эммы казались ему слишком наивными, но вечер был таким приятным, а всеобщее настроение – таким радостным, что ему тоже хотелось верить в возможность примирения с давними врагами. В конце концов, ведь и хроноспасатели, и их противники хотели добра своей стране и вообще всему человечеству! Они только по-разному понимали, что является добром, но с этим можно попробовать разобраться, и тех, кто ошибается, можно переубедить…

А главное – Эмма шла с ним под руку, и больше рядом никого не было. В том числе и Любима, и девушка не говорила о нем, за что Аркадий согласился бы помириться со всеми активистами всех партий, вместе взятых, чем бы они ни занимались!

Веденеева подняла повыше телефон, подсвечивая дорогу, и они увидели впереди покосившийся забор из ржавой и местами порванной сетки-рабицы. А справа, всего в нескольких метрах от него, стоял еще один дом, до которого, судя по всему, веселившиеся на турбазе выпускники не добрались. Стекла в нем тоже давно разбились, но в остальном он как будто бы не особо пострадал от неумолимого времени.

Эмма направила луч света из телефона на приоткрытую дверь домика.

– Зайдем? – предложила она Аркадию чуть изменившимся голосом. Тот не стал возражать.

Внутри дома оказались две маленькие комнаты и совсем крошечная веранда, когда-то застекленная, а теперь открытая всем ветрам. Одна из комнат пустовала, во второй же обнаружилась целая гора старых матрасов и подушек. Веденеева села на один из матрасов, свернутый в рулон и лежавший сбоку, и еще раз обвела лучом света всю комнату, после чего луч вдруг погас, и они оказались почти в полной темноте.

– Разрядился, похоже, – вздохнула девушка без особого, впрочем, сожаления в голосе.

– Думаешь? Дай-ка взглянуть! – Аркадий на ощупь дошел до матраса, служившего ей теперь стулом, и дотронулся до ее руки. – Если что, я могу поделиться зарядом из своего.

– Да нет, зачем? – усмехнулась Эмма. – Садись лучше, посидим в тишине, пока народ там с ума сходит…

Но Светильников уже нащупал мобильник у нее в руке и забрал его, одновременно вытащив из кармана свой телефон. Отойдя с ними к куче подушек, он присел на нее, включил фонарь в своем телефоне и принялся изучать оба устройства.

– У тебя есть еще заряд. Хотя и немного, так что я все-таки с тобой поделюсь, – сообщил он подруге, радуясь, что может сделать для нее хотя бы такую малость. Был бы здесь Любим – он бы точно перехватил инициативу и сам привел мобильник девушки в порядок. Но Любим остался у костра, и теперь у Аркадия появился шанс снова завоевать ее расположение. Девушки ведь любят, когда у парня руки растут из нужного места и он разбирается в технике!

– Сейчас сделаю. Это некоторое время займет, – пробормотал он, погружаясь в работу и не видя разочарованного лица подруги.

Спустя пять минут Эмма встала и, коротко пробормотав, что еще немного пройдется, вышла из домика. Аркадий, не отрываясь от телефонов, молча кивнул.

Сквозь разбитое окно слышались веселые крики, смех и музыка…