Глава 6
Лондонские орбиты
Июльская жара плыла по городу, и Лондон задыхался от нее. Асфальт плавился под ногами, и двигатели автомашин, перегреваясь, глохли. Народ спасался в тени парковых деревьев, под прохладным дуновением кондиционеров, у холодильников, утоляя жажду ледяной влагой, и в ванных под струями спасительной воды.
Вечер не приносил облегчения. Казалось, ты не в Лондоне вовсе, а в Мадриде или Риме, такое было вокруг пекло, под стать финской сауне. Лондонцам этот раскалённый климат был не по душе. И город как-то сразу опустел, почти что вымер. Все, кто мог, бросили его и разъехались: кто на каникулы, кто за город, кто в гости, кто куда, но лишь бы подальше от огнедышащего каменного мешка.
Евгений Иванов то и дело менял промокавшие на нём сорочки и минимум трижды в день принимал спасительный душ. Лица посольских работников блестели от пота и волнения. В выставочном комплексе Эрлс Корт открывалась советская торгово-промышленная выставка. В Лондон прилетал первый в мире космонавт Юрий Гагарин, а англичан в городе почти не осталось. По опустевшим улицам бродили лишь немногочисленные туристы.
– Кто придет на выставку? Кто будет встречать Гагарина? – волновались чины в нашем торгпредстве
– Эта жара сорвет нам важнейшую пропагандистскую акцию! – с опаской поговаривали в стенах советского посольства на Кенсингтон Пэлас Гарденс.
Все опасения, впрочем, оказались напрасными. На выставку англичане повалили толпами, непонятно откуда вдруг появившись в городе. А приезд Юрия Алексеевича Гагарина и вовсе наводнил Лондон толпами горожан, желающих несмотря ни на что, увидеть его хотя бы мельком, хоть издалека.
Официальная программа встречи советского космонавта, скрупулезно разработанная в британском МИДе, была опрокинута. От неё попросту ничего не осталось. Спонтанная импровизация командовала парадом человеческой симпатии и людского любопытства к симпатичному русскому парню, первым из смертных поднявшемуся в космос и облетевшему Землю.
На встречу майора Гагарина в лондонском аэропорту Хитроу англичане выделили белый «Роллс-Ройс» с открывающимся верхом и номером «YG1» («ЮГ-1»), как будто специально заказанным для столь торжественного случая.
Иванов спросил кого-то из английских официальных лиц:
– Откуда этот роскошный белый лимузин, да еще с персональным номером?
– С «Роллс-Ройсом» трудностей не было. А вот номер пришлось одолжить у одной мадам из Манчестера. Собственно, она сама его нам предложила на встречу мистера Гагарина.
Этот нюанс визита запомнился советскому разведчику. Англичанам ведь можно было бы и не ломать себе голову над тем, какой номер будет у лимузина, на котором поедет советский космонавт.
В те июльские дни Иванов сопровождал Юрия Алексеевича Гагарина почти во всех его поездках и на всех приёмах в его честь. Такая реклама военному дипломату была весьма кстати. И он охотно пользовался ею. Позировал фоторепортёрам в обнимку с Гагариным. Помогал первому космонавту отвечать на вопросы британских журналистов. Улыбающиеся лица Юрия Гагарина и Евгения Иванова, их стройные фигуры в красивых летних военных мундирах с однозвёздными погонами майора и капитана 3 ранга то и дело мелькали в материалах кинохроники и телерепортажах, посвященных пребыванию космонавта номер один в Великобритании.
Всего три месяца назад жизнь молодого старшего лейтенанта военно-воздушных сил Советской армии совершила неимоверный вираж. Скромный русский паренёк из простой крестьянской семьи в одночасье стал звездой мировой величины.
12 апреля 1961 года созданный под руководством академика Сергея Павловича Королёва корабль «Восток» поднял его на околоземную орбиту и через 108 минут благополучно приземлил в окрестностях города Саратова.
– Все системы корабля работали отлично, – отрапортовал Никите Сергеевичу Хрущёву на торжественной встрече в московском аэропорту «Внуково» Юрий Гагарин.
Кое-кто из руководства Центра управления полетом наверняка был немало смущён, услышав это. Ведь специалисты прекрасно знали, что при возвращении «Востока» не произошло отделение приборного отсека от спускаемого аппарата с космонавтом. Гагарин оказался на волосок от гибели. К счастью, в температурном пекле при входе корабля в атмосферу Земли провода и арматура, соединявшие приборный отсек со спускаемым аппаратом, расплавились и освободили капсулу с космонавтом. Полёт закончился благополучно.
С тех пор, что бы ни случалось на орбите, в какие бы жуткие передряги ни попадали советские космонавты, на земле перед кремлёвским руководством звучало однообразное «полет прошел успешно». Никто не имел права знать о наших неудачах. Все должны были верить лишь в успехи Страны Советов.
Первый секретарь ЦК КПСС Никита Сергеевич Хрущев без труда понял, что лидерство в освоении космоса сулит советской державе отличные дивиденды в идеологической борьбе с Западом. Победа в космосе должна была укрепить первенство «самой прогрессивной в мире» социалистической системы. И «космонавту номер один», члену КПСС Юрию Алексеевичу Гагарину партийным руководством страны было поручено активно пропагандировать во всём мире «победоносные идеи Великого Октября».
Не успев толком отчитаться перед своим «крёстным отцом», академиком Сергеем Павловичем Королёвым, автором советской программы освоения космоса, о проведённом полёте, новоиспечённый майор ВВС Гагарин был отправлен партией и правительством путешествовать по свету. Весь мир должен был узнать о выдающихся достижениях СССР в области науки и техники, о «семимильных шагах развития мирового коммунизма».
То, что сначала казалось Юрию Гагарину отдельным поручением, быстро превратилось в постоянную работу. Целых пять лет военный лётчик и первый в мире космонавт будет оторван от своей любимой работы. За эти годы он объедет с пропагандистскими поездками полсвета, но не совершит ни одного полёта.
В конце концов он пожалуется на свою жизнь самому Королёву. Тот пообещает Гагарину очередной полёт на новом корабле «Союз». Но академик вскоре умрёт. На первом «Союзе» полетит Комаров. И разобьётся из-за отказа парашютной системы корабля. В следующем году возобновит наконец свои лётные тренировки и сам Гагарин. Но его спарка на МИГе с полковником Серёгиным разобьётся в первом же тренировочном полёте.
До того злосчастного дня оставалось семь лет. И «космонавт номер один» завоёвывал Лондон, нет, не идеями превосходства социализма над капитализмом, а своей простотой, скромностью, мужеством и человеческим обаянием.
Под занавес английского визита Юрия Гагарина готовился большой приём в советском посольстве. От имени посла Евгений Иванов направил официальные приглашения Стивену Уарду и Джону Профьюмо с супругой.
На приеме советский разведчик надеялся закрепить свое знакомство с министром. Ему тогда ещё было невдомек, что приём сведет его не столько с самим Профьюмо – он будет весьма сдержан и неразговорчив с ним, – сколько с его очаровательной супругой, контакты с которой, начавшись в Кливдене, окрепнут на приеме в посольстве и принесут вполне конкретные результаты в недалеком будущем.
Пожалуй, ни один из официальных советских раутов в Лондоне не собирал такого количества гостей, как тот июльский приём в честь Юрия Алексеевича Гагарина. Несмотря на отпускной период, все залы старинного посольского особняка на Кенсингтон Пэлас Гарденс были переполнены.
В центре всеобщего внимания был, естественно, сам Гагарин. Юрий Алексеевич накануне побывал на приеме у Ее Величества королевы Елизаветы II в Букингемском дворце. Неслучайно поэтому вопросы многих англичан касались именно этого события в насыщенной программе визита советского космонавта.
– Как прошел прием у королевы, мистер Гагарин? – спросил кто-то из гостей на приёме.
– Как прошел? Очень хорошо, – ответил Юрий Алексеевич. – Беседа была непринуждённой и оживлённой.
– Я чуть было не опростоволосился на этом приеме, – признался потом по секрету Гагарин. – За обеденным столом в Букингемском дворце было столько приборов. Я не знал, какой взять…
Юрий рассмеялся и добавил:
– Выручила королева. Увидев мое замешательство, она заметила: «Я и сама порой их путаю».
Неловкость и смущение гостя за столом как рукой сняло. И Гагарин спокойно взял не тот прибор. Официант хотел было исправить положение и вмешаться. Но Елизавета II тут же жестом остановила его и, улыбаясь, заметила:
– Ему всё можно. Он – небесный!
Может быть, именно вследствие этого незабываемого эпизода у Юрия Алексеевича Гагарина остались от встречи с английской королевой самые тёплые воспоминания.
Тем временем прием в советском посольстве на Кенсингтон Пэлас Гарденс продолжался.
Иванов обходил гостей, обмениваясь впечатлениями или обсуждая накоротке последние международные события. Задачи познакомиться с гостями уже перед ним не стояло. Практически все приглашённые были ему в большей или меньшей степени известны. И он знал, кому стоит уделить больше внимания на этот раз, а кого просто обойти.
– У вас очаровательная шляпка сегодня, – обратился Иванов к Валери Хобсон.
– Вы удивительно внимательны, кэптен, благодарю вас. Эту шляпку я делала на заказ. У меня есть знакомая модистка, она прекрасная мастерица шить дамские шляпки.
Британская кинодива – Валери Хобсон
Как выяснилось из общения с супругой военного министра Профьюмо, помимо дамских шляпок, Валери Хобсон была весьма неравнодушна к спиртному.
– У вас пустой бокал, сударыня, – обратился к ней Иванов, – не хотите ли чего-нибудь выпить?
– Водку, только русскую водку, дорогой Юджин. У нее восхитительный вкус. Должна вам признаться, я просто обожаю вашу «Столичную».
Как патриот своей Родины, Иванов был горд и счастлив. Русской водке, если верить историкам, в 1961 году пошел 428-й год. Первые «царёвы кабаки», с которых началась на Руси торговля водкой, появились в Москве в 1533 году. В ходу за эти четыре с лишним века были разные водочные марки. В народе запомнились московские «Вдова Попова», «Братья Смирновы», нижегородский «Долгов»…
Однако становление русской водки было бы невозможно без трудов великого русского химика Дмитрия Менделеева. Это он определил оптимальное соотношение объема и веса спирта и воды в водке, что долгие годы являлось «крепким орешком» для винокуров.
Водка «Столичная», которая так понравилась Валерии Хобсон, была создана ленинградским мастером Виктором Григорьевичем Свирида в 1938 году. Ее первая серийная бутылка была разлита в военном сорок первом в блокадном Ленинграде.
Экспорт «Столичной» за рубеж начался в 1949 году. А в 1954-м она получила международное признание. При так называемом «слепом тестировании» «Столичная» победила знаменитую марку «Смирнофф».
Однако вплоть до 70-х годов прошлого века, до заключения контракта с американской компанией «Пепсико», поставки этой популярной водки на Запад были ограничены. Спрос значительно превышал предложение. Советскому разведчику это было на руку. Он недостатка в «Столичной» не испытывал.
«Это же прекрасно», – подумал про себя Иванов, наливая Валери Хобсон бокал русской водки. Он без труда сообразил, как можно будет позднее использовать для дела это увлечение министерской жены национальным русским напитком.
– На здоровье! – воскликнула Валери, одним махом, по-русски осушив свой бокал.
Снова услужливо наполнив его водкой, Иванов неожиданно заметил:
– Беру социалистическое обязательство, сударыня.
– Не понимаю, Юджин. Что значит это ваше социалистическое обязательство?
– Это значит, сударыня, что я даю вам слово джентльмена.
– Но в чем же вы клянетесь, мой русский рыцарь?
– Клянусь, сударыня, что вы никогда более не будете испытывать недостатка в русской водке. Обещаю вам гарантированные и прямые поставки на дом.
– Вы так милы, Юджин. Но вам придётся сдержать это слово. Ведь джентльмены не умеют лгать дамам, не правда ли?
– Можете не сомневаться, мадам, социалистические обязательства для меня – дело святое.
Выпив с бывшей кинозвездой ещё по рюмке «Столи» – так Валери называла «Столичную» водку, – Иванов вернулся к ее мужу. Впрочем, беседа с Джеком на приёме не клеилась, хотя Иванов и Профьюмо, не переставая, задавали друг другу какие-то вопросы. В ответах было нечто такое, что говорило скорее о попытке создать видимость беседы, чем о стремлении к заинтересованному разговору. Политические темы быстро обходились стороной, а вопросы личного характера не вызывали заметного интереса. Иного, впрочем, Евгений Иванов и не ожидал. Поэтому даже видимость беседы с военным министром вполне его устраивала.
К кому бы ни подходил и с кем бы ни беседовал в тот вечер Евгений Иванов, за ним неустанно смотрели глаза одного человека – лорда Нормана Деннинга. Как сотрудник британского МИДа, он был в постоянном рабочем контакте со многими сотрудниками советского посольства в Лондоне. Помогал им решать самые разнообразные проблемы, связанные с их служебной деятельностью в Великобритании. Его номер телефона был известен всем без исключения работникам военного атташата. И мало кто оставался им недоволен. Лорд Деннинг ни одну из просьб советских дипломатов не оставлял без внимания. Всегда был предельно корректен, учтив и любезен.
Работа в британском Форин офис была, впрочем, лишь ловким прикрытием для человека, не имевшего к дипломатии никакого отношения. Истинный характер работы и настоящая, а не выдуманная должность лорда Нормана Деннинга были, однако, известны лишь очень узкому кругу лиц.
Они называли его Ди-Эн-Ай (DNI – Director of Naval Intelligence). За этой аббревиатурой стояла фигура одного из наиболее влиятельных лиц в британском разведывательном сообществе – Директора военно-морской разведки Великобритании.
Управление военно-морской разведки (Naval Intelligence Department) является старейшей разведывательной службой Великобритании. Оно было создано в 1882 году. Но первые 5 лет именовалось Комитетом по внешней разведке. МИ-5 и МИ-6 появились на свет лишь через 27 лет – в 1909 году.
За свою историю Управление военно-морской разведки занималось самыми разнообразными вопросами. Помимо военно-морской разведки ему вменялась в обязанность разведывательная работа за рубежом, составление стратегических и мобилизационных планов, контроль за внешней торговлей страны, контрразведка, саботаж и диверсии, криптография. С годами этот список сократился. Но роль этой старейшей разведслужбы страны всегда оставалась весьма значительной.
Вице-адмирал лорд Норман Деннинг занял высокую должность ее руководителя в 1960 году.
Как опытный профессионал, он быстро вошел в курс дела. Основным объектом его внимания, естественно, были военно-морские силы Советского Союза.
Братья Норман и Томас Деннинги
Здесь работы у лорда Деннинга несколько поубавилось по сравнению с заботами его предшественника на этом посту контр-адмирала сэра Джона Инглиса. Того самого Инглиса, который совместно с Николасом Эллиотом, шефом Лондонского отделения Сикрет Интеллидженс Сервис, разработал провальную подводную разведывательную операцию «Кларет» против советского крейсера «Орджоникидзе» в 1956 году. Того самого Эллиота, который в январе 1963 года «расколет» в Бейруте запойно пившего тогда Кима Филби. Тот признается своему закадычному другу о работе на КГБ, но Эллиот упустит Филби прямо из-под носа. Наша разведка через день морем вывезет двойного агента из Бейрута в Одессу. Так Ким Филби до конца своей жизни станет москвичом. А Николас Эллиот до смерти будет проклинать себя за промах в Ливане.
В середине пятидесятых, в годы службы контр-адмирала Инглиса на посту Ди-Эн-Ай, кремлевское руководство еще рассматривало военно-морские силы СССР как важный и эффективный род войск. Однако в конце пятидесятых годов советский премьер-министр Никита Хрущев, уверовав в могущество ракетных войск, неожиданно решил пустить под нож лучшие линкоры и крейсера красных ВМФ. В итоге, к удовольствию спецов из британского Адмиралтейства, военно-морские силы СССР по решению «дорогого Никиты Сергеевича» потеряли 240 своих самых лучших боевых кораблей. В том числе крейсеры «Свердлов» и «Орджоникидзе», за которыми всего несколько лет назад охотилась вся королевская военно-морская разведка Ее Величества. Последний вообще будет отдан «дружественной» Индонезии, где через несколько лет его попросту распилят на металлолом.
Вице-адмирал Деннинг, как шеф разведки Адмиралтейства, внимательно изучал своих оппонентов, представлявших военно-морской атташат советского посольства в Лондоне. В качестве сотрудника британского МИДа он нередко общался с Ивановым, рассматривая его нотификации о запрашиваемых поездках по стране и просьбы на их разрешение. Иванов, в свою очередь, старался изучать своего оппонента.
В военно-морских кругах СССР не все были высокого мнения о вице-адмирале Деннинге. У многих в памяти все еще живы были события лета 1942 года, когда из-за ошибок британского Адмиралтейства союзники потеряли конвой PQ-17, самый крупный и значительный конвой с самолетами, танками и автомашинами, шедший из Исландии в Мурманск. Его общая стоимость составляла тогда гигантскую сумму в 700 миллионов долларов. Все предыдущие и последующие конвои не набирали, вместе взятые, стоимости груза PQ-17.
Норманн Деннинг, капитан 3 ранга и офицер разведки за немецкими надводными кораблями, был тогда правой рукой Первого лорда Адмиралтейства сэра Дадли Паунда, который руководил конвоем. Это они в субботу 4 июля 1942 года отдали 40 транспортным судам PQ-17 безумный приказ рассредоточиться, а 24 кораблям охранения – возвращаться на базы. В результате этого преступного решения следующий день, 5 июля, стал «кровавым воскресением» в истории конвоев Второй мировой войны. Фашисты устроили конвою кровавую баню. Избежать истребления удалось лишь 11 кораблям, остальные были потоплены.
Иванову было известно о теории заговора, за которую ратовали многие советские военные историки в связи с тем июльским приказом британского Адмиралтейства. Бытовало мнение, что военно-морская разведка Великобритании намеренно шла на истребление транспортных кораблей конвоя фашистами и сохранение своих военных судов, чтобы, с одной стороны, добиться прекращения конвоев, а с другой – получить возможность использовать свой флот для более важных операций в Средиземноморье и Атлантике.
Такой эпизод из жизни шефа военно-морской разведки не добавлял ему симпатий со стороны советских офицеров, хотя мало кто сомневался в том, что непосредственная вина в гибели конвоя PQ-17 лежала никак не на капитане 3 ранга Нормане Деннинге, а на первом лорде Адмиралтейства сэре Дадли Паунде.
У Иванова с Деннингом сложились своеобразные профессиональные отношения. Они, естественно, наблюдали друг за другом, оценивали оппонента, пытались, выражаясь языком шахматистов, завязать выгодное для себя в дальнейшей игре дебютное начало.
– Где ваша очаровательная жена, кэптен? – услышал Иванов ставший уже традиционным на приёмах в советском посольстве вопрос вице-адмирала.
Как-то познакомившись с Майей, лорду Деннингу никак не удавалось увидеться с ней вновь. Ди-Эн-Ай не знал, что Майя Александровна работала в службе радиоперехвата резидентуры и часы посольских приёмов нередко совпадали со временем её служебного дежурства.
Но больше всех в тот памятный вечер не давал Иванову покоя Стивен Уард. Ему ужасно хотелось сфотографироваться с Гагариным и получить фотоснимок на память. Евгений Михайлович отыскал одного из работавших на приёме фотографов и договорился о съёмке. Стив решил тогда незаметно выйти из посольства и представиться Гагарину повторно, чтобы репортер смог запечатлеть момент их встречи. Снимок был сделан, и доктор Уард, довольный, что получит желаемое фото, умиротворенно устроился рядом с Ивановым в кресле.
Рассмеявшись от всей души, Стивен заявил:
– Ты знаешь, Юджин, а ведь он заметил, что я к нему второй раз представляться подходил. Как он меня запомнил? Не понимаю. Столько людей в зале. Это просто невозможно.
– У тебя пиджак запоминающийся, – попробовал сострить Иванов. – Одни фирменные лацканы чего стоят. Последний парижский писк!
– При чем тут лацканы, – рассердился Стив. – Ты ничего не понимаешь. Это гениальный парень. Я серьёзно тебе говорю. Самый обыкновенный гений. Ясно? Ты знаешь, что он мне сказал, когда я к нему повторно подошёл? Он мне сказал: «Второй круг на орбите, приятель. Ну что ж, давай еще разок познакомимся: Юрий Гагарин». Сказал и пожал мне руку. И улыбнулся. Вот это была улыбка! Так даже кинозвезды улыбаться не умеют.
Доктор Уард еще долго в тот июльский вечер восхищался Юрием Гагариным. Впрочем, не он один. Вся Англия в те дни попала под его обаяние.
В восторге от Юрия Алексеевича была и Валери Хобсон. Да и сам Гагарин не мог не обратить внимания на эту статную даму с копной роскошных рыжих волос на гордо посаженой голове.
Валери Бабетта Луиза Хобсон родилась в 1917 году в Ларне, Северная Ирландия, в семье капитана королевских ВМС. Образование получила в монастыре Святого Августина в Лондоне.
Юную Валери с ранних лет тянуло на сцену. Поэтому родители отдали ее сначала в балетную, а затем и в драматическую школу. В 15 лет ее случайно заметил в гостинице «Клериджиз» некий джентльмен, предложившей матери девушке попробовать ее для роли в спектакле «Бал в Савойе», репетиции которого должны были начаться в театре на Друри Лейн.
Тем незнакомцем оказался знаменитый поэт Оскар Хаммарстайн, соавтор лучших мюзиклов ХХ столетия, написанных им совместно с композиторами Джеромом Керном, Джорджем Гершвином и Ричардом Роджерсом. Достаточно вспомнить хотя бы такие шедевры, как «Звуки музыки», «Корабль-театр», «Оклахома», «Король и я». Кстати сказать, триумфальным участием именно в этом мюзикле – «Король и я» – закончится в 1953 году бурная 22-летняя артистическая карьера Валери Хобсон.
В 18 лет ей снова повезет. Американский гигант киностудия «Юниверсал Пикчерс» предложит мисс Хобсон контракт на съемки в Голливуде. Однако за океаном хороших ролей ей не предложат. Снявшись в нескольких фильмах ужасов и дешевых триллерах, она через год поспешит обратно в Англию, где вскоре начнет преуспевать, рисуя на экране образ нежной, грациозной и элегантной дамы – эдакое олицетворение стопроцентной английской леди.
В 1939 году мисс Хобсон вышла замуж за Энтони Хэвлок-Эллана, отпрыска славного аристократического семейства и будущего столпа британской кинематографии. Сэр Энтони долго искал свой путь в кино. Какие только профессии он не перепробовал в молодые годы! Трудился в ювелирной компании «Гаррард», в звукозаписывающей фирме «Брансуик Граммофон», в немецкой компании «Вокс» в Берлине, на лондонской фондовой бирже, в ночном кабаре и рекламном отделе газеты «Ивнинг стендарт». Лишь в 30-летнем возрасте Энтони попадет в кинематограф, сначала менеджером по кастингу, затем продюсером, кинорежиссером и, наконец, основателем крупных британских кинокомпаний «Синегилд» и «Констелейшн филмз».
На этих студиях и снималась супруга сэра Энтони. Однако действительную славу и известность Валери Хобсон принесла фактически лишь одна киноработа – знаменитый фильм Дэвида Лина «Большие надежды» по Чарльзу Диккенсу, где она сыграла роль Эстеллы. Фильм этот имел сокрушительный успех не только в Англии, но и по всему миру. Именно эта кинокартина, к несчастью для Энтони Хэвлок-Эллана, и свела Джона Профьюмо с Валери Хобсон.
Член парламента от тори был покорен красотой очаровательной Валери. Замужество поставило крест на творческой карьере кинозвезды. Отныне ее жизнь принадлежала одному из наиболее перспективных лидеров консервативной партии и, как поговаривали, возможному будущему премьер-министру страны Джону Профьюмо. Впрочем, эта совместная жизнь окажется совсем не такой гламурной, как она, возможно, представлялась отставной кинозвезде.
Визит Гагарина в Великобританию остался в памяти не только очаровательной Валерии Хобсон и доктора Уарда. Должен сказать, что англичане не забывают его до сих пор, уже в XXI веке. Это я могу подтвердить как очевидец. Мне довелось побывать на встрече в Манчестере, посвященной 40-летию визита Юрия Гагарина.
Впрочем, было бы преувеличением считать, что все жители страны в июле 1961 года пребывали в восторге от триумфальных успехов русских в освоении космоса. Иванов рассказал мне об одном случае, доказывающем, что симпатии к Гагарину испытывал далеко не каждый британец.
Однажды на приеме у лорда Астора в его имении в Кливдене к Иванову привязался один подвыпивший актеришка – Пол Карпентер.
– Эй, мистер Молотов, – то и дело бормотал он ему в лицо, почему-то желая величать его именно по фамилии сталинского министра иностранных дел, – рванём по коктейлю.
Острослов, очевидно, намекал на «коктейль Молотова» – так было принято называть бутылки с зажигательной смесью. На первых порах Иванов отшучивался. Но приставания захмелевшего лицедея становились всё более назойливыми. После очередной рюмки он во всеуслышание заявил:
– Вам, русским, вообще верить нельзя. Вы лжёте на каждом шагу. Зачем вы утверждаете, что Гагарин был первым космонавтом? До него же у вас погибло несколько летчиков, пытавшихся выйти в космос? Да и был ли вообще полет Гагарина? Это еще надо проверить.
Евгений Михайлович знал, откуда ветер дует. В те дни английская желтая пресса усиленно распространяла слухи на этот счет, пытаясь доказать, что первый русский космонавт – это выдумка кремлевских правителей. Хвастливая красная пропаганда и ничего больше.
Иванов не смог вынести этой пьяной выходки. Схватил зарвавшегося актеришку за грудки, швырнул в угол и, вспомнив свое боксерское прошлое, – а он на флоте был чемпионом эскадры в среднем весе, – со всего размаха ударил кулаком по стене чуть выше его головы так, что штукатурка посыпалась.
– Когда нам что-то кажется, мы в России стучим по твердому, – выпалил он.
Перепуганный до смерти артист быстро ретировался в другую комнату.
Как гласит русская поговорка, дыма без огня не бывает. Лишь пять лет спустя, занимаясь в Академии Генерального штаба на одном курсе с космонавтом номер два Германом Титовым, Иванов узнал от него, что до полёта Гагарина при подготовке на земле в барокамере погиб, сгорев заживо, летчик Валентин Бондаренко, готовившийся к первому полету. Так что Пол Карпентер кое в чем все же оказался прав.
Стивен Уард после той скандальной вечеринки отчитал Иванова за его проступок:
– Юджин, ты ведёшь себя как русский медведь в английской чайной лавке. Сдерживай свой дикий темперамент. Ты же всех знакомых старика Билли от поездок в Кливден отвадишь.
Иванов извинился и обещал больше не бить кулаком по дворцовым стенам. У него на тот момент были дела и поважнее. Надо было в том числе выполнять социалистические обязательства перед красавицей Валери Хобсон.
Набрав телефонный номер жены военного министра, Евгений Михайлович стал напрашиваться к ней в гости.
– На пять минут, – уверял он, – и не больше. Должен же я выполнить данное обещание, – старался уговорить он госпожу министершу принять его у себя дома.
Настойчивость советского разведчика оказалась достойно вознаграждена. Разрешение госпожи министерши на короткий визит к ней было благосклонно дано.
Иванов вынул из своего сейфа готовый к работе «Минокс», прихватил пару бутылок «Столичной», сел в машину и не мешкая отправился в сторону Риджент парка на Честер террас к Нэш хаус – резиденции Профьюмо.
Терраса Честера (об этом нельзя не сказать хотя бы бегло) – один из красивейших архитектурных ансамблей Лондона. 42 четырехэтажных дома, слитых воедино, – это самый длинный фасад в городе. И какой! Роскошная колоннада, безукоризненный стиль, ощущение полета…
Имя архитектора этих домов – Джона Нэша (1752–1835) – неразрывно связано с историей создания лучших архитектурных памятников Лондона. Достаточно сказать, что Букингемский дворец – это его творение. Трафальгарскую площадь создал тоже он. Монументальная арка у входа с угла в Гайд-парк— знаменитая Мабл арч – это также работа Джона Нэша, сына простого инженера-строителя. Плюс здания Хэймаркет театра, террас Камберлэнд, Карлтон хаус и многие другие.
Но дом за въездной аркой в глубине Честер террас, дом, названный именем гениального архитектора Лондона – Нэш хаус, – способен был разочаровать любого поклонника творчества мастера.
Этот трехэтажный особняк, в котором обитал военный министр Профьюмо, никак нельзя было назвать шедевром замечательного английского архитектора Джона Нэша. Колоннада у подъезда не спасала его облик от налета казарменной угловатости. Этот массивный, с небольшими решетчатыми окнами бастион выглядел не как жилой дом, а скорее как каменное изваяние. Ни дать ни взять – городской командный пункт британской армии. Впрочем, как оказалось, строгий внешний облик дома абсолютно не соответствовал его уютному интерьеру.
– Заходите, кэптен. Рада вас видеть. Как поживаете? – услышал Иванов голос Валери Хобсон.
В артистичности приветствий и грациозности общения с гостями, в безукоризненном умении поддержать любую компанию этой бывшей актрисе, оставившей успешную кинокарьеру после замужества с Джеком Профьюмо в 1954 году, трудно было найти равных. Выразительный мягкий голос, приятные женственные манеры, благородный аристократический облик и в то же время живая непосредственность – всё это удивительно складно уживалось в ней.
– Спешу выполнить взятые социалистические обязательства, милейшая Валери, – рапортовал Иванов. – Вот вам заветное зелье. Не торопитесь, применяя его, но и не раздумывайте, если захочется отвлечься от мирских забот. Смею вас заверить, это – чистейший нектар из славной русской пшенички самых отборных сортов. Гарантирую: никакой головной боли после её употребления.
Рекомендуя русскую водку, разведчик тем временем с любопытством оглядывал прихожую. Заметив это, хозяйка любезно пригласила его в дом. Гость, впрочем, тут же дал понять, что заглянул лишь на минутку. Такой демарш принёс желаемый результат: Валери Хобсон решилась предложить Иванову чашечку чая. Тот с благодарностью согласился, ещё раз заметив, что должен тем не менее спешить.
Пока хозяйка готовилась накрыть на стол, Евгений знакомился с домом. Естественно, его интересовали не картины на стенах и не обстановка комнат. Долго искать не пришлось. Рабочий стол с бумагами, столик с почтой, библиотека – всё это уже попало в поле зрения разведчика. Времени было мало. Хозяйка могла появиться в любую секунду. Единственное, что Иванов без особого риска успевал сделать – это подойти к рабочему столу Профьюмо и взять один или два документа из кипы бумаг, разложенных на нём.
Решиться на это было непросто, но и раздумывать – некогда. Евгений Иванов твёрдо шагнул к столу министра. Бегло осмотрел беспорядочно разбросанные на нём служебные документы, быстро, почти интуитивно выбрал два казавшихся важными и мгновенно сунул их в карман пиджака. В гостиной послышались шаги приближавшейся хозяйки дома.
– Белый хлеб для черной икры подойдет? – любезно спросила она.
Иванов едва успел отодвинуться от стола. «Секундой позже – и попался бы с поличным», – подумал он.
Долго рассиживаться Иванов, однако, не мог хотя бы потому, что карман его пиджака был неестественно оттопырен. И ему даже казалось, что этого не заметить нельзя. Они беседовали о чём-то банальном, кажется о погоде. А Евгений чувствовал, как от волнения липнет к телу промокшая от пота рубашка.
«Нет, – внушал он себе, уже сидя в машине по дороге домой, – так распускаться и нервничать нельзя. Куда же девалась твоя хвалёная морская выдержка, старина? – спрашивал он себя. – Надо бы подучиться самоконтролю», – мысленно наставлял сам себя Иванов.
Когда в советском посольстве он выложил резиденту документы с рабочего стола британского министра обороны, тот долго молчал, внимательно изучая их содержание. Наконец шеф закончил беглый анализ похищенных Ивановым документов и недовольно заявил.
– Ну, Женя, с тобой не соскучишься. Ты хоть успел посмотреть, что вынес из министерского дома?
– Когда у тебя на всё про всё несколько секунд, тут не до домашнего чтения и анализа, – пытался было оправдаться перед шефом Иванов.
– Ну а если Профьюмо хватится этих документов? Ведь не может же он не заметить их пропажи?
– Даже если и заметит, – обосновывал Иванов свои действия, – что он может подумать? Скорее всего, что оставил их где-нибудь. Или припрятал куда-то, а потом забыл. Бывает ведь такое?
– Бывать-то бывает. Но лучше всё-таки не красть, а фотографировать. Кто знает, как он себя поведет. Ведь документы-то не для чужих глаз. Взгляни.
Материалы действительно были, как говорится, не для внимания посторонних лиц.
– Ну не было у меня сегодня времени для фотосъёмки, – пытался доказать обоснованность своих действий Иванов. – Да и не вспомнит он о них. Я уверен.
– Ну ладно, будем надеяться, что мадам министерша не станет распространяться мужу о твоём визите, а сам Профьюмо не хватится этих материалов. А если и хватится, вряд ли подозрение падёт на тебя. Как говорится, не пойман – не вор. Так ведь, или ты собираешься отправиться в полицию с повинной?
После нервной встряски в доме Профьюмо Иванов, добравшись до своей посольской квартиры, налил себе «Столичной».
Через неделю из Центра пришёл приказ прекратить посещения Валери Хобсон. Видимо, материала для разработки плана действий ГРУ по шантажу Профьюмо к тому времени набралось уже достаточно. Оставалось лишь проработать детали и приступить к следующему этапу операции, который мог обеспечить Центру гарантированный поток секретной информации от угодившего в ловушку министра.
Планируя свои визиты к Валери Хобсон, Евгений Иванов не без основания полагал, что Джон Профьюмо, как и многие другие его коллеги по министерству, берёт к себе домой служебные документы, чтобы иметь возможность поработать с ними дополнительно. К чести советского разведчика нельзя не отметить, что он не ошибся в своих предположениях. Некоторые секретные документы министерства обороны Великобритании, в том числе и с адресами рассылки, были им обнаружены в кабинете министра в Нэш хаусе и скопированы.
Этот факт можно было при необходимости прекрасно обыграть, заявив, что Профьюмо уже работает на советскую разведку, снабжая Москву секретной документацией, полученной им из сейфов британского министерства обороны.
Центр, имея такие козыри на руках, мог в дальнейшем распоряжаться судьбой военного министра по своему усмотрению. Джон Профьюмо оказался в ловушке, выходом из которой могли стать либо согласие на сотрудничество с ГРУ, либо его немедленный арест британской секретной службой и неизбежное позорное крушение всей многообещающей карьеры.
