9. В берлоге индейца Джо

Вчерашние переживания на похоронах и встреча с Повешенным дали о себе знать. Тим полночи ворочался без сна, слушая, как старый дом поскрипывает под напором мороза, внезапно сменившего оттепель. Ближе к утру мальчик все-таки заснул, да так, что хоть из пушки стреляй. Попытавшаяся разбудить его в школу в половине восьмого Полина Ивановна услышала только сонное:

– Бабушка, не пойду в школу. Сегодня же пятница… А еще, кажется, у меня на пальце гангрена выскочила…

Полина Ивановна махнула рукой и вышла из комнаты. В самом деле, чего уж тут? Не останется же он глупым неучем из-за одного прогулянного дня?

Когда Тим проснулся, за окном рассвело. Февральское утро стремительно превращалось в день, который скоротечно обернется вечерними сумерками. Неяркое низкое солнце дышало холодом, его лучи подрагивали в редких вытянутых облаках, сбившихся на горизонте в темную гематому. Сугробы, прибитые к земле гвоздями вчерашнего дождя, покрылись ледяной коркой, выдерживающей вес Тима. Он проверил это, полураздетым, в одной наброшенной на плечи куртке на минуту выскочив из теплого дома на улицу. Узнавать так погоду нравилось ему больше, чем просто смотреть на градусник. В конце концов, минус пятнадцать по Цельсию бывают разные.

Не включая колонку, мальчик помочил руки и кусок мыла в ледяной воде, повозил влажной рукой по лицу и со всей тщательностью, компенсирующей остальное умывание, почистил зубы.

Завтракал Тим один, за едой размышляя о своем. Ночью, расстроенный ситуацией с неожиданным «наследством» в виде долгов Макса, он пытался решить, что ему теперь делать. А кому же? В самом деле, не бабушку же в это втягивать. Будет хорошо, если она ничего не узнает. Пусть Тим упадет и сдохнет, если проболтается.

Дилер дал ему всего неделю. Что можно сделать за это время? Уж точно не отработать долг Макса. Лежащее на поверхности решение рассказать обо всем Дяде Степе на самом деле решением не было. Дядя Степа – кто он такой? Простой участковый, склонный к пьянству. Даже если не побоится связаться с наркоторговцем, угрожающим Тиму (тут мальчик был уверен, что не побоится), сумеет он справиться с Повешенным? Времена сейчас такие, что в полиции у наркоторговцев наверняка сыщутся прикормленные «друзья». И они найдут, что сказать рядовому участковому, если тот полезет не в свое дело.

Нет, решать проблему следовало своими силами. Только какие у него силы? Тим, вздохнув, принялся размешивать сахар в кружке чая.

Ночью, в темноте, уткнувшись в подушку, он вновь и вновь возвращался к последним словам Макса. «Деньги спрятаны… На лодке… Не ходи здесь… Вали отсюда… Работа… Есть работа». В какой-то момент его измученному мозгу стало казаться…

Что ему стало казаться?

Что слова брата не были бредом, порожденным дозой сильного обезболивающего и приближающейся смертью? Что они могли хоть отчасти оказаться правдой? Что у Макса имелись какие-то деньги, которые он не стал отдавать Повешенному, а спрятал… «На лодке». На какой лодке? Единственной лодкой, про которую знал Тим, был тот швертбот, на котором они ходили в поход. Но хозяин яхты, школьный приятель Макса, продал ее почти задаром. Швертбот требовал серьезного ремонта, на который одноклассник не имел средств. И где она сейчас, эта яхта?

Глотая горячий чай, Тим подумал, что он накручивает вокруг сбивчивых слов Макса целый «Остров Сокровищ» или «Бронзовую птицу» – клад, яхта… Вчера ночью, когда голова шла кругом от бессонницы и тяжелых мыслей, все это стало казаться мальчику вполне реальным, чем-то осязаемым. Он принялся прикидывать, как ему найти приятеля Макса, а через него – нового владельца лодки. И вроде даже что-то придумал, проваливаясь в полудрему. Только теперь не помнил что…

Да и ладно!

Разве он это все серьезно?

Но другой вариант решения проблемы у него никто не отнимет. Тим помнил, как еще в первом классе читал взятую в библиотеке растрепанную книжку с вываливающимися пожелтевшими страницами. Запах старой бумаги казался Тиму запахом прошлых времен. Времен, когда молодые дедушка с бабушкой бегали на танцы и в кино на «Летят журавли», которые крутили, бабушка говорила Тиму, в неотапливаемом деревянном кинотеатре. Прочитанная Тимом книжка была как раз про это или даже более раннее время. Судя по ней, в те суровые годы детям приходилось совершать подвиги наравне со взрослыми. «Выпрямляйся, барабанщик! Встань и не гнись! Пришла пора!» Тим вздрогнул, представив спрятанный в углу чердака предмет. Руки словно ощутили холод промороженного металла… Мальчик на секунду прикрыл глаза и подумал, что, если через неделю придет его время, он так же, как герой книжки, выпрямится и будет стоять не пригибаясь.

Что бы там ни случилось.

Только бабушку жалко. Сначала один внук, потом – другой…

Решение, выкристаллизовавшееся у него в груди мутным куском льда, охладило его, заморозив все эмоции. Почувствовав озноб, Тим принес посуду на кухню, где ее забрала бабушка. Отойдя в сторону, он смотрел, как пожилая женщина ловко моет посуду – намыливает губку, круговыми движениями трет тарелку, запускает руку внутрь кружки, оставляя снаружи только большой палец. Мальчик вглядывался в лицо бабушки, пытаясь увидеть спрятавшуюся в ее морщинах скорбь. Но либо морщины были глубокими, либо что-то еще, потому что будничное лицо бабушки не несло на себе отпечатка траура. Неужели он один горюет по Максу, подумал Тим. Или Полина Ивановна наглоталась настоя пустырника, стоявшего у нее на верхней полке в кухонном шкафчике? Потому в помещении и витал едва уловимый запах лекарства?

Неслышно ступая по половицам, Тим вышел из кухни. Он надел высохший за ночь в тепле пуховик и постоял, размышляя. От чего предостерегал Макс своими этими: «Не ходи здесь… Вали отсюда»? Лучше бы рассказал про Повешенного. Или он его и имел в виду? И работа еще какая-то…

Где-то тут, на верхней полке гардеробной стойки, должен валяться фонарик. В ноябре в их поселке регулярно выключали свет, и фонарик со свечами, лежавшими в том же шкафчике, где и пузырьки с бабушкиными лекарствами, были предметами первой необходимости. Да вот он. Ребристый пластиковый корпус с резиновыми вставками удобно лег в руку. Тим пощелкал кнопкой, проверяя батарейки. Живы. Сунув фонарик в карман, он натянул «найки» и сказал:

– Бабушка, я прогуляюсь немного.

Полина Ивановна выглянула из кухни. Увидев одетого внука, сказала:

– Прогуляйся-прогуляйся. Раз уж все равно прогульщик. Будешь теперь лодырничать до самого вечера… Хлеб на обратном пути купи. Половинку черного и батон. Деньги-то есть?..

* * *

На хлеб деньги у Тима оставались, а вот на то, чтобы расплатиться с Повешенным… Эти мысли, как и не дававшие покоя слова Макса, заставили мальчика, щурясь от солнца, решительно перейти через продуваемый ледяным ветром с залива Крепостной мост. Оказавшись на другом берегу, Тим свернул направо и по скользкой улице Южный Вал дошел до улицы Сторожевой Башни. Пройдя мимо развалин кафедрального собора, разрушенного еще в войну, Тим увидел дом, по состоянию немногим отличающийся от руин.

Осыпающийся фасад трехэтажного здания, над которым, как скелет кита, торчали шпангоуты чердачных перекрытий. Местами отсутствующая крыша. Окна и дверь единственного подъезда, забитые листами блестящего металла, покрывали грубо сделанные граффити. Призрачную надежду на скорую реставрацию вселяла правая часть фасада, забранная в зеленую строительную сетку. Или это был знак того, что дом собираются сносить? Тим не знал.

Старые здания, даже самые обычные, всегда казались мальчику коробками, доверху набитыми смешными или печальными историями. Этот дом не был исключением. Чего только не происходило тут за сто или даже больше лет с момента его постройки. И одна из этих историй теперь – про найденного в нем умирающего наркомана.

Странное, неестественное, спокойное отчаяние подталкивало Тима на поиски денег, про которые он услышал от Макса. Денег мифических и нереальных, как древние человеческие племена, обратившиеся в прах. Отправной точкой поисков Тим сделал этот дом. Почему-то ему показалось правильным начать отсюда. Будто двигаться по жизни Макса в обратном направлении, от самого конца к началу, учитывая, что в больнице он уже был.

Как только попасть внутрь?

Тим с минуту потоптался, приглядываясь, а потом справа заметил тропинку в наметенном за зиму снеге. Раньше там стоял еще один разрушающийся дом, потом его снесли, затеяли стройку, за забором которой теперь отсутствовало всякое движение. Оглянувшись, мальчик зашагал по тропинке между сугробами, там и сям помеченными желтым. Никто не крикнул ему вслед чего-нибудь вроде: «Эй! Ты куда полез?» Проход между брандмауэром дома и забором стройки быстро кончился, и Тим вышел на захламленный двор. Снега тут было меньше, большую часть его смело ветром к заброшенному длинному деревянному сараю, почерневшему от времени.

В самом углу двора, в ржавой, кое-где насквозь прогоревшей бочке трое бродяг развели костер и грели на нем алюминиевый чайник с закопченными боками. Красные не то от мороза, не то от алкоголя лица всех троих обросли нечесаными бородами, а их резкие голоса словно кто-то заточил на абразивном круге. Закутавшись в драные куртки, бездомные, как кроманьонцы в пещере, жались к пылающему в бочке огню. Тим, не таясь, прошел в нескольких метрах от них. Бродяги даже бровью не повели, продолжая медитировать на огонь. Подвешенный на куске арматуры чайник, увидел Тим, был старым электрическим, какие делали раньше, со спиралью встроенного внутрь кипятильника. Бездомные просто обрезали провод с вилкой, словно купировали хвост щенку терьера. Когда бочка осталась за спиной Тима, в ней оглушительно выстрелила деревяшка. Мальчик вздрогнул и обернулся, но загипнотизированные огненным цветком бродяги все так же неподвижно сидели в ожидании горячей воды.

Дверь черного входа оказалась заколоченной и, будто для надежности, еще и заваленной строительным мусором. Тим двинулся вдоль дома, выискивая окно, через которое можно попасть внутрь. Как и с улицы, окна первого этажа забили листами кровельного железа, но, в отличие от фасадных, забитых сплошняком, окна второго этажа были забраны металлом не все, парочку почти по центру здания пропустили. Или просто кто-то отодрал металлические листы? Теперь дом, распахнув эти окна как пустые глаза, наблюдал за мальчиком. В отличие от бродяг, он узрел Тима-незаметку. От его пронзительного взгляда мальчику стало жутко и захотелось убежать. Он оглянулся на бездомных. Те наконец сняли с огня дымящийся чайник и оживленно двигались вокруг него, размахивая руками, будто плясали.

Как забраться в окно второго этажа? Потолки здесь высокие. И никаких пожарных лестниц или водосточных труб, чтобы залезть по ним. Выступы на стенах малы для опоры, ногу на них не поставить. Но как-то же попадали сюда его брат и эти, с чайником. И никто из них, кстати, не был альпинистом. Так что наверняка есть другой вход.

Осторожно ступая по кускам штукатурки, битым кирпичам, торчащим из-под снега осколкам стекла, Тим дошел до самого угла дома и тут понял, что люди заходили туда через трещину в стене, эволюционировавшую до размеров узкой двери. Толстые стены здания будто разошлись от произнесенного кем-то заклинания, раскрывая проход внутрь. Тим попытался разглядеть что-нибудь через трещину, но с тем же успехом можно было заглянуть в чернильницу, какую Тим видел у соседа Николаича. Плотная непроницаемая тьма с солнечной улицы выглядела пугающе. А еще внутренности мертвого дома отвратительно пахли. Затхлый и сырой тревожный запах, от которого у Тима под шапкой зашевелились волосы. Словно дом говорил ему: «Не вздумай сюда ходить».

«Не ходи здесь… Вали отсюда…»

Тим снова обернулся на чаевничающих бродяг. Безмятежный вид этих людей, греющихся у огня, снова придал ему решимости. Он вытащил из-под пуховика фонарик, включил и осторожно посветил в трещину. Луч света сначала уперся в темноту, затем нехотя, с усилием, отодвинул ее. Мелькнула облупившаяся стена непонятного при таком освещении цвета. Мальчик выдохнул, потом глубоко вдохнул, как перед прыжком в воду, и шагнул вперед, придерживая края трещины, словно готовые сомкнуться створки дверей лифта. Трещина была как раз в размер его плеч. Любому взрослому пришлось бы протискиваться боком. Сверху на Тима посыпалась струйка красноватой, словно марсианской, пыли. Мальчик с неудовольствием подумал, что нужно было надеть «камуфляж». Если испачкает единственную хорошую куртку, достанется ему от бабушки.

Внутри луч фонарика, испуганный, что не может раскроить плотную тьму, лихорадочно заметался. Тиму тоже стало страшно. И назад уже не оглянешься. Казалось, привидения прятались тут в каждом углу. Маленькими осторожными шажками Тим двинулся почти наугад. Ему повезло, и он увидел широкую лестницу, ведущую наверх. Вниз она, впрочем, тоже шла. Наверное, куда-то в подвал. Но там Тиму точно нечего было делать. Вдруг в подвале лежит какой-нибудь стародавний покойник, с тех еще пор, когда город был финским и назывался Виипури? Неохота ворошить его. Как высунет свой череп и скажет: «Хювяа пяйвяа!» («Добрый день!»). И что ему тогда отвечать? «Хэллоу, мистер!» А если он не знает английский?

Эта мысль немного развеселила Тима, и он стал подниматься по лестнице, аккуратно ступая по неровным, искрошенным временем и истертым ногами жильцов ступенькам. Идти было неудобно – перила у лестницы срезали «болгаркой», только из пола торчали маленькие, неодинакового размера металлические штыри. Эхо пустого дома вторило каждому шагу. Или это кто-то ходил наверху, в кромешной темноте? От этой мысли мальчик поежился. Ему захотелось крикнуть во весь голос, чтобы разбить тишину, поджидавшую его на верхних этажах и прячущуюся в темноте нижних. В последний момент подавив это желание, Тим продолжил подъем.

Второй этаж. Воздух здесь более свежий. Из-за не закрытых железными листами окон-«глаз»? Или Тим привык к запаху? Он остановился на лестничной площадке. Здание, по которому он бродил, было большим. Многоквартирный дом, по несколько многокомнатных коммуналок на этаже. Где Тиму искать место ночлега Макса? И было ли такое место, или брат, вколов купленный у Повешенного героин, спал где придется, каждый раз, например, в новой комнате?

Задумавшись, Тим выключил фонарик. Батарейки в нем старые, неизвестно, на сколько их еще хватит. Надо поберечь. Навалившаяся темнота больше не пугала Тима. Он уже почти освоился в ней за те несколько долгих отчаянных минут, когда, как в компьютерной игре, бродил по первому этажу. Да и саму тьму на лестнице уже нельзя было назвать непроглядной. Откуда-то сверху к ней примешивался слабый, будто тлеющий дневной свет. Наверное, на третьем этаже еще больше открытых окон.

Тим попытался поставить себя на место брата. Где бы он ночевал? Наверное, это зависело от того, принимал наркотики Макс здесь или уже приходил сюда под кайфом? А если здесь, добирался ли сперва до места ночевки или, будучи не в силах совладать с героиновой жаждой, вкалывал дозу, едва оказавшись в убежище? Нормальный человек наверняка бы оборудовал себе какое-нибудь место для ночлега. Холодно же, зима. Но, если говорить по правде, нормальный человек вернулся бы в теплый дом, где его ждали бабушка и младший брат. Тим потряс головой, поняв, что гадать бессмысленно. Проще начинать искать. Сверху. Там, во всяком случае, светлее.

Он снова включил фонарь, дошел до лестницы и стал подниматься на оказавшийся последним этаж, выше которого – только чердак с полуразобранной крышей. Тут было еще холоднее, но и посветлее от солнечных лучей, проникающих на лестницу из незаколоченных окон комнат. Три квартиры на площадке, дверные проемы без дверей. Один – прямо, более темный. Окна в этой квартире выходили на фасад, и их, как и прочие, забили железными листами. Тим повернул в правую квартиру, одну из двух светлых. Под ногами со звуком, заставившим мальчика вздрогнуть, хрустнула пивная банка, потом он несильно ударился носком ноги о пустую бутылку.

Квартира большая: комнат восемь или около того. Лишенные дверей помещения выглядели обнаженными и стыдливо прятались в милосердном полумраке. Тим свернул в первую комнату с открытым окном. Дневной свет, вместе с ветром яростно врывавшийся в помещение, заставил Тима опустить фонарик. Он разглядел поломанный, завалившийся на пол шкаф, похожий на боксера, получившего нокаут на ринге. Слой пыли, осколки стекла, неприятно свисающие со стен обои, пузыри облупившейся штукатурки. Тим подошел к окну (стекла разбиты, из рамы торчат осколки, но деревянные створки, между которыми намерз снег, заперты), встал сбоку от него и выглянул. Снизу было видно, как двор в беспорядке покрывали кучи строительного мусора и глубокие рытвины, будто кто-то и выкопал из них весь мусор.

Сзади раздался шум, искаженный эхом темного пустого пространства. Тим резко обернулся, почему-то решив, что к нему подобрался один из бездомных, чтобы вытолкнуть его из окна. Никого. Странно. Шум больше не повторялся. Тим постоял, напрягшись, готовой задать стрекача кошкой, и только потом понял, что услышал бой отбившего очередные полчаса механизма на Часовой Башне. Сердце, заколотившееся от всплеска адреналина, стало успокаиваться. Тим подумал, что пора заканчивать с этим делом.

Он вышел из комнаты, повернул во вторую, но входить не стал, потому что оттуда воняло экскрементами.

А потом увидел то, что искал.

Дверной проем комнаты, выходившей окном на фасад, занавешивал полусорванный кусок продранного в нескольких местах полиэтилена. Уже подходя к нему, Тим знал, что его брат ночевал здесь. Иначе, если бы эта комната «принадлежала» троице с чайником, пыльный полиэтилен висел бы ровно, по мере возможности сохраняя в помещении тепло. Хотя какое здесь тепло? Выстуженное, насквозь промороженное, как тушка хека в морозилке, здание. По коридорам гуляют ледяные сквозняки, изо рта идет пар.

Тим отодвинул рукой полиэтилен, посветил фонариком в темное прямоугольное пространство, внезапно поплывшее оттого, что глаза мальчика сами собой наполнились слезами. Тим сморгнул. Здесь в одиночестве проводил студеные зимние ночи его родной брат? Когда он сам спал в теплом доме на пусть скрипучем, но мягком диване? Как такое возможно? Почему он ничего не почувствовал, когда дрых на диване? Пытаясь проглотить слезы, Тим разглядывал детали интерьера, которые луч фонаря выкусывал из темноты. Солнечные лучи, бьющие под потолок из щели в забитом окне. Деревянная паллета, покрытая несколькими сломанными листами похожей на плотный пенопласт грязно-оранжевой термоизоляции. Сверху Макс набросал тряпья. Рядом, на полу, – несколько тонких одноразовых шприцев. В паре метров от паллеты – старая, где-то найденная или украденная жаровня для барбекю на треноге. Неужели Макс отапливал ею помещение? Наверное, поэтому в комнате так пахло костром. Под жаровней для растопки лежал толстый каталог из строительного магазина. Старый разрушенный камин в противоположном углу – и всё, больше ничего. Тим ощутил внутри себя ту же гулкую пустоту.

Не замечая, как слезы катятся по щекам, он подошел к брошенному лежбищу. Тряпье оказалось драным спальным мешком с широкой биркой, на которой что-то было написано то ли по-немецки, то ли по-шведски. Эта бирка словно предлагала шпионскую версию обстановки этой комнаты. Будто бы здесь находился схрон диверсанта-парашютиста, каталог предназначался для шифровки-дешифровки, а шприцы на полу – от сделанных внутривенных витаминных инъекций.

Тим зажмурился, громко всхлипнул.

Логово наркомана – вот что это на самом деле. Тут обитал больной опустившийся человек, умиравший от героина. «В каких-то случаях такие, как я, думают, что это – возвышение. В моем – всего лишь опора», – непонятно сказал однажды Макс Тиму, когда тот завел с ним разговор про героин. Вот к чему это привело… Какие яхты? Какой клад? Что Тим придумал?

Он вдруг встрепенулся. Ему показалось, что за висящим куском полиэтилена кто-то прошел. Тим прислушался. Нет, тишина. Просто сквозняк, играющий в прятки.

Пора уходить. Тим в последний раз осветил лучом фонаря стены, на которых сохранились обои с узором в виде переплетенных цветов.

А это что такое? Какой-то рисунок? Или надпись? Нет, все-таки рисунок… Прямо у изголовья импровизированного спального места, на уровне пятидесяти сантиметров от пола. Мальчик присел на корточки, разглядывая перекрещенные линии, нарисованные чем-то черным. Провел по ним пальцем, почувствовал, как линии смазываются от прикосновения. Пачкаются.

Рисовали углем, вынутым из жаровни? Кто? Неужели Макс? Или кто-то до него? Зачем? Что это обозначало? Неровный круг с выходящей из него стрелкой. Будто уложенный набок знак мужского начала. Символ Марса, наклонивший свое копье.

Машинально Тим проследил взглядом в направлении, куда указывала стрелка, и уперся в камин, топку которого намертво заделали скрепленными цементом кирпичами. На секунду к Тиму, помимо его воли, вернулось кладоискательское настроение. Ну а вдруг?..

Он подошел, потрогал холодные камни – один, другой. Кирпичи были вмонтированы намертво. Тим посмотрел на испачканные сажей и кирпичной пылью пальцы и подумал, что, пожалуй, хватит цепляться к рисункам на стенах (не факт еще, что его нарисовал Макс) и словам, произнесенным в предсмертном бреду. Нет тут ни тайника, ни денег. Пора выбираться отсюда.

Больше не разглядывая последнее пристанище брата, Тим развернулся, отогнул криво висящий полиэтилен и вышел.

* * *

Не снимая, чтобы не продуло, испачканную куртку, Тим прямо на себе попытался отряхнуть ее ладонями, и тем же путем, что и зашел во двор дома, выбрался на улицу.

На улице все было по-прежнему: малолюдно, ветрено, солнечно и музейно. Но – кажется, так назывался старый фильм? – улица полна неожиданностей. Перед мальчиком вырос Повешенный и ухватил за руку. Произнес хриплым голосом удавленного человека:

– Привет, Тим.

Драгдилер был одет в полупальто из черного сукна, покроем и цветом напоминающее бушлат военного моряка. Частая цепочка металлических пуговиц, от которых отражались ложные солнца сегодняшнего яркого дня. Черные мешковатые брюки со множеством карманов. Только вместо бескозырки на скошенной к плечу голове – капюшон надетой под полупальто кенгурухи. «Как же так?» – подумал Тим с тоской. Почему наркоторговец не прошел мимо? Почему у Повешенного иммунитет против волшебства Тима? Или он, повзрослев со смертью брата, вдруг потерял свои способности? Но ведь бездомные его не заметили.

– А я ждал тебя, когда ты выйдешь обратно, – сказал Повешенный. – Увидел, как ты шел по тропинке. Думал, тебе отлить захотелось, а тебя все нет и нет. Полпачки скурил, пока ждал… Что там делал, а?

Тим посмотрел в глаза наркоторговцу и со смущением ответил:

– Прижало по-крупному.

– А-а… Ну, бывает, конечно, – кивнул Повешенный. Его голова мотнулась из стороны в сторону, и Тиму показалось, что она сейчас отвалится. Он бы точно не возражал. – Я один раз несколько часов не мог с горшка встать. Думал, весь на дерьмо изойду. А всего-то выпил на заправке кофе да кусок торта забулдыжного съел…

Тим вежливо улыбнулся, стараясь не обращать внимания, что Повешенный продолжает держать его за руку. Может, тому просто нравится поддерживать тактильный контакт с собеседником.

– Не поверишь, вчера полночи кубатурил над тем, что у нас с тобой… – сам себя перебил вдруг Повешенный.

Я тоже, подумал Тим, но не успел об этом сказать.

– Думаю, не сможешь ты найти такие деньги за неделю, верно?

Хочет дать ему новый срок? Быть того не может. Или…

– Даже кредит за это время твоей бабке не успеют одобрить.

Кредита не будет, подумал Тим. Что бы и как там ни вышло. Не будет – и точка.

– Прав ведь я?

Мальчик кивнул. Повешенный повторил свое неприятное движение головой.

– Конечно. Но деньги отдать надо. Так чего время терять? Я подумал… Есть одна… Ну, работенка, что ли, на примете. Или вроде того.

«Работа… Есть работа».

– Вроде того? – осторожно спросил Тим.

Он уже не ждал ничего хорошего от слов, которые услышит сейчас. Но он даже не мог и предположить, в чем заключается «работенка».

– Есть у меня пара человек знакомых. Мажорчики, время от времени берут у меня. Ломка – не тетка, – усмехнулся Повешенный. – Взрослые мужики, солидные. Одна у них только… страстишка – мальчишек любят… Предпочитают помладше, но и ты, думаю, сойдешь. Да еще свежачок…

Задохнувшись, Тим стоял с распахнутыми, слезящимися от ветра глазами и смотрел на Повешенного. Тот серьезно? Услышав про «свежачок», Тим почувствовал, как его рот наполняется противной слюной. Мальчика затошнило.

Тим потянул руку, пытаясь освободиться. Краем глаза заметил, как мимо прошел, разговаривая по телефону, молодой парень. Не захотел вмешиваться? Или не заметил их? Осклабившись, Повешенный ухватил его за предплечье второй рукой.

– Что дергаешься? Как собираешься долг отдавать?

– Точно не так! – вырываясь, крикнул Тим.

– А почему? Может, еще и понравится, – мерзко усмехнулся дилер, продолжая держать руку Тима.

– Отпусти! – Тим ударил наклонившегося Повешенного в грудь.

Его несильный удар заставил наркоторговца отступить на шаг, но при этом Повешенный не разжал рук, сцапавших Тима в злой капкан. Капюшон сполз с головы дилера, открывая бритый угловатый череп ящерицы. Хищник мезозойской эры глянул в лицо Тиму. В глазах наркоторговца полыхнула острая, будто заточка, злоба.

– Да блядь… – сказал он, будто бы удивившись.

Тим брыкнулся, попытался ударить державшего еще раз, терять ему уже было нечего. Повешенный успел перехватить его руку. На мгновение они застыли в таком положении с занятыми руками, без возможности маневра. Изловчившись, Тим пнул Повешенного под колено. Тот поморщился и, подтащив мальчика к себе, зашипел, будто плеснул ему в лицо кипятком:

– Ну, сука!..

Тим застыл, в испуге глядя широко распахнутыми глазами в лицо угрожавшего ему хищника. Затем что-то мелькнуло, что-то хрустнуло, будто в бабушкину ручную мясорубку попал хрящ. Голова Повешенного снова дернулась, и он, выпустив Тима, неловко завалился прямо на покрытый утоптанным снегом тротуар. Головой, с которой слетел капюшон, дилер с деревянным стуком приложился к поребрику и затих без движения. А насмерть перепуганный Тим смотрел, как к его поверженному врагу быстро нагнулась девушка в тонкой кожаной куртке и без шапки, несмотря на мороз и жгучие порывы ветра.

Без шапки, наверное, потому, что носить головной убор ей все равно помешали бы стянутые на затылке в узел заплетенные в африканские косички светлые волосы. Но вот почему такая куртка? Холодно же…

Девушка деловито перевернула Повешенного. Тим увидел у основания черепа отключившегося наркоторговца черные готические буквы татуировки «Forever Young».

– Вечно молодой? – засмеялась девушка, поднимая на мальчика веселые глаза. – В самом деле? Я и смотрю, что упырь, – ткнула пальцем в угловатую голову Повешенного. – Тут у вас, в Выборге, так готично, что всего можно ожидать… Хочешь, поищем для него осиновый кол?

После секундной паузы оторопевший Тим решил, что девушка все-таки шутит.