Был в селе. На своем старом приходе. Там все по-прежнему. Коровы в положенное время идут домой, куры усаживаются на насест в соответствии с заходом солнца, собаки сначала гавкают, но потом, вспомнив меня, виляют хвостами. У бабы Фроси в палисаднике на лавочке всё те же лица, только бабы Веры нет — померла недавно.

На кладбище сплошной майдан. Взяли и порубили всю живую изгородь вокруг могилок, а на «обгородить» денег в сельсовете нет. Как бельмо на краю села погост нынешний. И кого угораздило деревья спилить? Летом в терновнике и сирени соловьи над ушедшими в последнюю хату так удивительно пели…

Кузнечики по причине поздней весны еще не стрекочут, да и лягушек со ставка не слышно, но тепло уже…

Наверное, с утра пораньше все встали и картошку пошли сажать. А после обеда дождик зарядил. Теплый и рясный. Был бы Харитоныч жив, повторил бы свое присловье: «Если, батюшка, в маю три раза дождь будет, картошка в подвал не вместится». Дай-то Бог, чтобы по его словам вышло.

Молодежи в селе почти нет, не считая детворы школьной. Все в городах работают и учатся, но живет Ребриково…

Все так же бранит в ближнем к церкви флигеле Татьяна своего Ивана: «Опять успел найти, где разговеться!» Но как только я вхожу в калитку, сразу замолкает. Улыбается. А Иван-то как рад! Еще бы, есть повод…

Татьяна уже смахивает со столика пыль, выставляет на него котлеты, соленья и, естественно, бутылку, которую, я точно знаю, Иван с утра искал, но найти не смог.

Посидели полчасика. Перебрали знакомых: кто да как. Харитоныча с Никандровной вспомнили. День Победы скоро. Это их был праздник…

Всё допытываются у меня селяне, скучаю ли я. Скучаю. Городской свой приход люблю и прирос уже к нему, но как вспомню утреннюю увертюру петухов, а вечером, после службы, кринку молока парного да воздух этот тягучий, свежий, ароматами трав напоенный, так и заноет сердце.

Да и время в селе медленнее течет. Там в конце дня всей семьей вечерять садятся и разговоры разговаривать. Без телевизора и компьютера. Вот такая архаизма…