Как известно, отец Стефан является целибатом.

Мнения о данном житейском состоянии у народа православного разнятся, но как бы там ни было, сочувственных вздохов и взглядов целибат, особенно в возрасте сугубо продуктивном, слышит намного больше, чем отказавшийся от всего мирского монах.

Чего с монаха взять-то? Он ведь в подчинении постоянном, под приглядом начальства монастырского и духовника собственного. У него и забот-то: молись да с грехом борись. Даже те, которые в миру, вне обителей живут, все едино ни на кого не похожи. И для народа понятнее: монах, он и есть монах.

А тут целибат… Пока отец Стефан на приход свой добирался, верующие и неверующие поселка и так и этак слово это склоняли, спрягали и обсуждали, пытаясь в нем тайный смысл найти. И не смогли. Остановились на двух вариантах.

Первый от деда Архипа:

— Целибат — это, девки, цельный батальон заменяющий!

Девки возраста деда Архипа и постарше вначале оторопели от подобного определения, а потом разом все налетели на старика с эпитетами всякими, для литературного изложения малоподходящими.

Второе обоснование, от местного церковного умельца (которого в свое время метили на должность поповскую), было принято с большим доверием. Да и как не принять?! Сергей Иванович слыл человеком сведущим в делах церковных и религиозных. Он даже участвовал в съезде тщательно законспирированного православного объединения, а также подписывал почти все обращения и петиции насчет масонских происков, штрихкодов и канонизации Иоанна Грозного.

— Целибат есть священник, занимающийся исцелениями, — подвел итог диспута Сергей Иванович, чем сначала вверг в огорчение бабку Фросю, известную своими «врачебными» способностями, а затем не на шутку встревожил местного костоправа — знаменитого на всю округу дядю Васю.

Баба Фрося вскоре успокоилась, так как у нее был хороший и очень сильный заговор супротив конкурентов, а вот костоправ Василий технике литья воска в заговоренную воду обучен не был, поэтому серьезно опасался уменьшения доходных статей по вправке вывихов и установке на место позвоночных дисков.

Как бы там ни было, приезда нового священника ожидали с любопытством и волнением. Готовились.

Первая служба прошла на редкость слаженно и, по меркам поселка городского типа, многолюдно. Ожидаемых речей о грядущем конце света, НЛО и тайных старцах от отца Стефана не услышали, как и призывов к введению десятины не дождались.

Батюшка только в проповеди попросил соседей любить, домочадцев не обижать, да силой внуков и внучек в церковь не тащить… Никаких исцелений и чудес не произошло, да и на исповеди отец Стефан лишь вздыхал, «спаси Господи» раз за разом повторял и просил говорить не за всех, а только за себя.

Хотя одно смущение произошло, но его отнесли к отсутствию у нового священника навыков поселковой жизни. Дело в том, что отец Стефан после четкой, по брошюре «Как нужно каяться» построенной исповеди Сергея Ивановича спросил у отрапортовавшего грешника:

— Чужое брали?

Сергей Иванович совершенно искренне возмутился:

— Батюшка, я же православный! Как же можно?!

— А где вы работали до пенсии? — не отставал священник.

— Как где? В совхозе овощеводом, — ответствовал Сергей Иванович. — Пока он не развалился из-за этой власти антихристовой.

— И что же, — продолжал спрашивать настырный священник, — домой ни огурца, ни помидора с капустой не брали?

Тут Сергей Иванович изумился:

— Как это не брал? Оно же совхозное, а вот чужого, Боже упаси…

«Странный какой-то поп», — подумал Сергей Иванович, но все же серьезностью исповеди остался доволен, а разговор о грядущем на днях апокалипсисе отложил на ближайшее будущее.

Других изъянов за новым батюшкой православный и просто пришедший посмотреть на нового священника поселковый люд не обнаружил и даже дивился, что отец Стефан был со всеми уважителен, внимателен и на «вы».

Сложность произошла через пару недель, когда отец Стефан, вечно спешащий по приходским делам, совершенно не в соответствии с саном споткнулся о притворную ступеньку и растянулся во весь свой богатырский рост в церковном дворе. По мнению приходского люда, священник должен быть степенным и немного важным, а не прыгать по двору и лесам строительным, как молодой прораб. Несолидно это для пастыря душ человеческих.

Но батюшка не только упал, он еще и ногу умудрился подвернуть. Подняться без посторонней помощи ему удалось, а вот дальше бежать он уже не смог, впрочем, и просто идти ему тоже никак не удавалось.

Тут же появилась прилучившаяся именно в это время на данном месте баба Фрося, которая, мелко-мелко крестя полулежащего на ступеньках священника, затараторила:

— Лом, лом, выйди вон изо всех жил и полужил, изо всех пальчиков и суставчиков. Лом колючий, лом могучий и стрелючий, и денной, и полуденной, и ночной, и полуночной, часовой, глазной и куриный, и лом серединный. Ступай, лом, в чистое поле, в синее море, в темный лес под гнилую колоду. Не я хожу, не я помогаю, ходит Мать Божья Пресвятая Богородица…

До отца Стефана дошло, чем его потчуют, и, вспомнив семинарские годы, он рявкнул:

— Изыди!

Ефросинья сгинула с глаз настоятельских, как будто ее и не было, лишь слышались ее причитания и сетования.

Сергей Иванович оказался более практичным и рассудительным:

— Вам, отче, к нашему костоправу надо. Он тут рядом живет…

— Я лучше в больницу, — кривясь от боли, выдавил из себя отец Стефан. — А то и там мне начнут «как на море-океяне бесы кости собирали».

— Нет, батюшка, — уверил Сергей Иванович, — наш костоправ читать ничего не будет, а вот ногу на место поставит. Да и больница далеко…

Настоятель по причине полного отсутствия возможности двигаться согласился. Сергей Иванович тут же подогнал свою, купленную во времена советские, «копейку», усадил в нее вздыхающего батюшку, а затем спросил:

— Бутылку в лавке возьмем или благословите церковного из кладовой принести?

— Какую бутылку? — не понял отец Стефан.

— А рассчитываться с костоправом вы чем будете, отче? — удивился Сергей Иванович.

Настоятель благословил взять «церковного».

Василий, с утра вставив диски на пояснице очередного, «из городу» приехавшего клиента, пребывал в настроении отдохновительном и философском. Это значит, что сидел он на скамейке в обществе соседа в собственном палисаднике, дымил «Примой» и рассуждал на околомедицинские и философские темы.

Сосед внимательно слушал. Да ему больше ничего и не оставалось, так как еще сто грамм из васильевского гонорара за лечение горожанина он мог получить только при условии полного консенсуса с мыслями и идеями костоправа.

Тут и подкатил видавший виды жигуленок Сергея Ивановича.

— Вот видишь, сосед, — прервав философские изыски, сказал Василий, — мне сам Бог помогает. Ко мне служителя Своего направил… Ты пойди, соседушка, помоги попу дошкандыбать до хаты, вишь, на нем лица нет, и в юбке своей он путается.

Пока Сергей Иванович с соседом вели отца Стефана в дом, Василий успел снять затертый пиджак периода позднего брежневизма и надеть белый халат того же времени и той же кондиции, на кармане которого было вышито: «МТФ 1 смена».

— Что случилось, отец святой? — приняв профессорский вид, спросил костоправ.

— Да вот, крыльцо… ступенька… — только и мог ответить священник.

Усадив больного на стул, Василий склонился над ногой батюшки, ловко расшнуровал ботинок и так же профессионально стащил его.

Нога заметно распухла.

— Ты, отец святой, какого года будешь? — продолжил задавать вопросы Василий, ловко и сноровисто ощупывая ногу сельского пастыря.

— Шестьдесят пятого, — ответствовал отец Стефан.

— А чего ж жены не завел, деток не заимел?

— Так целибат я.

— Это как? Целитель, что ли? — не отставал костоправ, продолжая свои непонятные манипуляции над конечностью батюшки.

— Да нет, — смутился отец Стефан, — это просто если до того, как стал священником, не женился и монашество не принял, то становишься целибатом. Уже матушку иметь нельзя.

— Вот как?! — изумился Василий. — И как же ты с этим горем справляешься, без бабы мужику ведь никак нельзя?

Отец Стефан, дабы уйти от совершенно ненужной и не нравящейся ему темы, решил перевести разговор в иную плоскость. Тем более что ему тяжело было думать над правильностью и доходчивостью своих ответов и одновременно следить за манипуляциями рук костоправа.

— Скажите, Василий, а что это за обозначение у вас на халате: «МТФ 1 смена»?

— Это, отец святой, баба моя на молочной ферме работала, в первой смене и… — В этот момент Василий резко сжал руками ногу священника и со всей силы крутанул стопу, в которой что-то резко щелкнуло.

Батюшка взвыл.

— И вот оттуда халат и принесла, — закончил, улыбаясь, местный костоправ.

Отец Стефан, вытирая со лба, усов и бороды обильный пот, по инерции произнес:

— Чужое грех брать. Восьмая заповедь Божия — «Не укради».

— Какое чужое, отец святой? — абсолютно искренне огорчился Василий. — Совхозный это халат, с фермы, а чужого я отродясь не брал!

И в сердцах обидчиво закончил:

— Нет чтоб за ногу поблагодарить, так он мне грехи выдумывает.

Отец Стефан только теперь понял, что боль утихает и, главное, нога точно в соответствии с анатомией расположена, а не наперекосяк.

— Да вы меня простите, Василий, может, я не понимаю чего. Не знаю, как вас и благодарить. Век молиться буду! — запричитал батюшка.

Василий с полностью поддерживающим его Сергеем Ивановичем сменили гнев на милость и ответствовали, что со священника они денег никогда не возьмут, а вот если по стопочке за его здоровье, то с превеликим удовольствием…

Давно зажила вывихнутая священническая нога, раскаялась и забросила свое ремесло после внушений, бесед и проповедей бабка Фрося, но трудно и сложно отцу Стефану по сей день объяснить, где заканчивается «мое» и начинается «чужое». Видно, как Моисею, лет сорок придется ждать и учить. Пока не выветрится…