16
Наутро Богданов съехал от княжны. Хоромы напоминали ему казарму: много людей, много праздных глаз, стремящихся заглянуть туда, куда им не следует. К тому же от самолета далеко. Расторопная Ульяна нашла им жилье неподалеку капонира, чего и хотел Богданов. «ДТ» под рукой, а он рядом. Пусть немцы только сунутся…
Дом представлял собой теплую избу и не отапливаемую клеть, разделенные просторными сенями. Эту клеть под деревянной крышей без потолка и с волоковыми окнами лейтенант снял у немолодой вдовы. За горстку серебра вдова обещалась также готовить и прибирать. Последнему Аня пыталась воспротивиться, заявив, что сама в состоянии вести хозяйство, не белоручка. Богданов еле уговорил. Напомнил, что недавно она лежала при смерти, после ранения надо оправиться. А буде вздумает противиться, он станет перед печью и к ухватам ее не подпустит. Поколебавшись, Аня согласилась.
Завершив переезд, Богданов отправился к Даниле. Они просидели полдня. Поначалу сотник держался настороженно — ждал попреков. Данило мучительно переживал промах с вылазкой ордена. Богданов не стал ковырять рану. Данило оттаял, разговорился. Богданов слушал и на обратной стороне полетной карты рисовал контуры рек и озер, наносил дороги и города. Затем положил карандаш и раскрыл Даниле задумку. Сотник покачал головой:
— Мы не смеем затевать войну! Довмонт не позволит!
— А нападение на Сборск не война? Мое похищение?
— Ландмейстер скажет: без его ведома! Он де не отдавал повеления. Мол, кто-то из ордена по своей воле. Отопрутся немцы, они хитрые.
— Мы не глупей. Заявим: Богдан сквитался за обиду. Сам надумал, повеления не давали. Я не числюсь в дружине Довмонта или у княжны. Кого хочу, того и бью! Правильно?
Данило кивнул.
— Дашь людей?
— Дам! Но после жнива. Уберем хлеб, свезем в закрома… Время опасное: сушь! Чудь наскочит, хлеба пожжет, что в зиму есть?…
— Где был? — ревниво поинтересовалась Аня, когда Богданов вернулся.
Он объяснил. Она покачала головой.
— Хенде длинные у ордена выросли, — сказал Богданов, бросая на стол карту. — Пора поотбивать! Я буду спокойно смотреть, как они тут разгуливают? Убивают людей?! У нас шесть бомб, «шкас» и «ДТ». Разнесем логово в щепки! Дорогу к Сборску забудут!
— Когда? — спросила Аня.
— Данило хочет убрать хлеб. После жнива.
— Вдруг немцы опередят?
— Я спрашивал. Говорит, орден не воюет летом.
— Так воевал!
— Это вылазка. Большая война затевается зимой. Когда замерзают реки, конница и пешие могут передвигаться по ним, как по дорогам. Не хотелось бы ждать, но без Данилы никак. До Вендена свыше двухсот верст, По-2 не долететь. Надо грузить на плот, идти реками, охранять в пути… Швейцарцы не годятся: местности не знают, тайными дорогами не ходили, подбираться скрытно не умеют… Полсотни кметов сопровождения, не меньше. К тому же горючего мало. Я заказал нефть, но пока привезут…
— Вдруг немцы опередят?
— Путь на Плесков — через Сборск. Данило утроил дозоры, выслал их далеко вперед. Говорит: мышь не проскочит! Ага! Раз уже проскочила и не одна, целых двадцать! Не трави душу, Аня! Руки у меня связаны, понимаешь! Стал бы слушать, если б сам мог! Уперся Данило! Ехать к Довмонту? Князь побоится войну спровоцировать. Феодалы! Перестраховщики средневековые! Живут как во сне — полгода на войну собираются!
Аня приникла к нему. Богданов умолк, ласково погладил ее плечики.
— Ты хоть обедала?
— Тебя ждала.
— Совсем отощала! — он подхватил ее на руки. — Как перышко! Кормить, кормить лисеныша! Кормить маленького! — бормотал он, задыхаясь от нежности.
— После обеда уйдешь? — спросила она.
— Останусь! Соскучился…
— Ага! — воскликнула Аня. — Попался!
— Меня будут мучить? — догадался он.
— Еще как! — подтвердила она. — Бросил меня на полдня! Я такая сердитая! Прямо не знаю, что сделаю!..
Им никто не мешал. Вдова вставала засветло, топила печь, совала в раскаленный зев горшки со щами и кашей, после чего гнала коз на луг, где и пребывала до полудня. После обеда уходила до вечера. Жильцы просыпались с рассветом. Новый день начинался с туалета: Андрей причесывал Аню и заплетал ей косы. Аня заявила, что у него получается просто замечательно. Однако, странное дело, на ночь косы распускала. Богданов дивился, но как-то, причесывая, увидел ее лицо. Глаза Ани были закрыты, весь облик выражал блаженство. Она выглядела настолько счастливой, что Богданов мысленно поклялся причесывать ее по первому желанию.
Богданову самому это нравилось. Волосы у Ани густые, но мягкие, с шелковистым отливом. Он разбирает их на пряди, после чего приступает к плетению. Пользуясь полученной свободой, Андрей не сдерживал фантазий. Плел одну толстую косу, укладывая ее вокруг головы или стягивая узлом на затылке. Заплетал две, подвешивая их гроздьями за маленькими ушками или сворачивая баранками. Проплетал косы от темени и сооружал узоры на затылке. Украшал их лентами и нитками бус. Аня разглядывала себя в полированный кружок серебра, купленный в Плескове, целовала парикмахера, и они шли завтракать. Вдова оставляла им кувшин прохладного козьего молока, полкаравая хлеба, полдесятка свежих куриных яиц. Большего жильцы не требовали.
Позавтракав, они шли отдыхать. На отдых это походило мало. После объяснения в хоромах, Аня стала стесняться и не позволяла раздевать ее при свете — лезла в постель в рубахе. Андрей вздыхал, но не спорил. Она бурно отвечала на его ласки, но после стыдливо отворачивалась. Утомленные, они засыпали и вставали через часок. Шли гулять на луг, либо седлали коней и отправлялись на речку. В последнем случае их сопровождало не менее десятка швейцарцев — Конрад сделал выводы из нападения ордена. Солдаты сторожили коней, Андрей с Аней заходили за кусты, раздевались и лезли в воду. Богданов вырос на реке, Аня тоже неплохо плавала. Перейдя на местную одежду, Аня перестала носить под рубахой белье. Панталончики с лифчиком будили у Неёлы суеверный страх, она воспринимала их как колдовство. Аня белье сняла. Однако на купание надевала — стеснялась. Андрей из солидарности натягивал трусы. Они устраивали пятнашки, подныривая друг под друга, после чего обсыхали на горячем песке.
— Знаешь, — сказала Аня однажды, — мне так совестно! Идет война, а мы как на курорте.
— Тебя дважды ранили! — напомнил Андрей. — Рядовым и сержантам для поправки положен отпуск.
Она согласно кивнула, но, похоже, не искренне.
Тревожное настроение, овладевшее Сборском после вылазки ордена, проявилось не только в усилении дозоров. Конрад постоянно выводил роту на учения. Наемники маршировали по выгону, перестраивались, отрабатывали приемы. Богданов выходил посмотреть, из города набегали зеваки. Швейцарцы действовали лихо. Вот на роту мчится конница врага, в лице самих же наемников числом с десяток. Короткая команда, стена щитов, торчащие жала алебард… Конники торопливо натягивают поводья, пытаются обойти роту и напасть с другой стороны, но и там их встречают щиты и жала. Потом вдруг команда, щитоносцы присели, над их головами — строй арбалетчиков. Щелчок тетив, хорошо, что арбалеты не заряжены… Враг повержен; рота уже не обороняется — наступает, разя противника алебардами и стрелами…
Прежде Богданов не интересовался военной тактикой Средневековья — не считал нужным. Со дня на день ждал возвращения в полк. Война пришла к нему сама, и теперь лейтенант постигал ее тонкости: наглядно и в беседах с Конрадом. В лице Богданова Конрад нашел благодарного слушателя. Они часами просиживали за кувшином-другим местного пива, в то время как Аня с Ульяной занимались своим, женским. Конрад вспоминал многочисленные битвы, в которых ему довелось участвовать, и те, которые состоялись без него, но подробности стали известны. Плеснув на стол из кувшина, капитан рисовал пальцем на темных досках боевые порядки противоборствующих сторон, прокладывал направления ударов и пути отступления. Подробно перечислял состав войск, давал характеристику вооружения и боевой подготовки сторон. Богданов скоро убедился: пропадает великолепный преподаватель тактики. Существуй в средние века военные училища, Конраду цены бы не было!
В сумерках Богданов с Аней шли к себе. К дому их сопровождала пара неразговорчивых швейцарцев — Конрад не доверял кметам. Дома летчики ужинали и ложились спать. Сном это можно было назвать весьма условно…
Однажды они поссорились. На ночь Аня рубаху снимала — в темноте-то не видно! Как-то на рассвете она проснулась и видит: одеяло сползло, Андрей вместо того, чтоб укрыть ее, сидит и пялится.
— Бесстыжий! — сказала Аня, прикрываясь. — Я же голая!
— Я заметил! — сказал он.
— Не стыдно?
Он пожал плечами.
— Развратник! Как можно?
— Меня тоже рассматривали, — сказал Андрей. — И даже трогали.
— Я думала, ты спишь! — сказала Аня, краснея.
— В другой раз, когда захочешь потрогать его, не жди, пока усну.
— Ты не сочтешь меня развратной?
— Мне это понравится.
— Клавку свою попроси! — вспылила Аня. — Я тебе не какая-нибудь!..
Он вздохнул и вышел во двор. Присел на завалинку и подставил лицо солнцу. Лето было в разгаре. Жаркое солнце пробивалось сквозь закрытые веки, от чего мир вокруг казался розовым. Внезапно розовый свет исчез — кто-то заслонил солнце. Андрей открыл глаза. Аня, простоволосая, стояла перед ним и смотрела исподлобья.
— Я пробовала сама, — сказала, показывая гребешок, — не получается!
Андрей протянул руку. Она немедленно порхнула ему на колени (где еще сесть во дворе?) и молчала, пока он расчесывал и заплетал косы. После чего пристроилась на груди.
— Ничего не могу с собой поделать — ревную тебя! — сказала тихо. — К Клаве.
— У нее давно другой.
— Думаешь?
— Не сомневаюсь.
— Как же мог с ней? Все видя и понимая?
— Я объяснял.
— Расскажи, как в меня влюбился!
— Рассказывал.
— Я хочу еще!
— Ты обещала казнить в понедельники, — сказал он. — Сегодня среда.
— Расскажи! — попросила она. — Пожалуйста! С самого начала!
Богданов неохотно подчинился. Она слушала, отстранившись, внимательно наблюдая за выражением его лица.
— Здорово! — заключила по окончанию. — Жаль, девчонки не слышат!
— Еще чего! — возмутился он.
— Что ты понимаешь! Они подумают: ты со мной из жалости или по глупости. Им такое не скажут!
— Скажут! — не согласился Андрей. — Еще лучше!
— Вот это фигушки! — возразила Аня.
Они помолчали.
— В принципе, чем я лучше Клавки? — вздохнула Аня. — Живу с тобой, как и она, просто так.
— Аня! — сказал Андрей. — Здесь нет загса. Рапорт о женитьбе подавать некому.
— Разлюбишь, как ее, и бросишь! Стану тебя щупать, а ты скажешь: «Зачем мне распутная? Поищу порядочную!»
— Сама придумала или солнцем напекло? — Андрей снял ее с колен и усадил на завалинку. Встал и ушел в дом. Там лег на лавку, заложив руки под голову. Аня явилась следом.
— Пойдем завтракать! — позвала с порога.
— Не хочу! Ешь одна!
— Я не стану одна!
Она вошла в клеть и стала перед лавкой. Он не отреагировал.
— Ты специально лег, чтоб я стояла?
Богданов сел.
— Чего надулся?
— Не знаю, как убедить тебя, — сказал он с горечью.
— Зачем смотрел на меня голую?
— Мне этого хотелось.
— Не для того, чтоб сравнить меня с Клавой и решить, кто лучше?
— Аня! — сказал Андрей потрясенно. — Я даже подумать не мог!..
— Раз хотел — смотри!
Она стащила рубаху и оказалась перед ним в одних сапожках. Несколько мгновений они смотрели друг на друга. Она не выдержала первой, прыснула. Он засмеялся, вскочил и подхватил ее на руки.
— Идем завтракать? — спросил. — Или?…
— Или! — сказала она…
Проблема с женитьбой решилась сама по себе. Как-то Аня ушла к Ульяне, Андрей скучал дома один. Внезапно за оградой послышался топот. Андрей вышел во двор. Евпраксия, привязав жеребца, шагнула в калитку. Андрей молча поклонился.
— У меня есть крестная дочь, — сказала княжна, — я за нее в ответе.
Андрей насторожился.
— Дочь моя живет в блуде! Это сором!
— Что я должен сделать? — спросил Андрей.
— Венчайтесь! И поскорее!
— Ладно! — сказал он.
Княжна пошла к выходу.
— Проша! — окликнул он.
Она обернулась.
— Тебе это зачем?
— Пока ты не женат, — сказала она, кусая губы, — я надеюсь! Это все ведун! Обманул меня! Отроковица поведала: «Прилетит Богдан, поцелуй его троекратно! Обретешь себе мужа!»
— Ты пригожая и храбрая, — сказал Андрей. — Самая замечательная женщина из всех, кого я знал!
— Что ж другую избрал?
— Ей я нужнее…
Она смотрела укоризненно. Богданов наклонился и поцеловал ее руку.
— В уста так и не посмел! — фыркнула она. — Эх, ты, боярин Пушкин!
«Причем здесь Пушкин?» — недоумевал Богданов, глядя ей вслед… В тот же день он сходил к священнику и договорился о венчании. Отец Пафнутий назначил день, исповедовал и причастил жениха и невесту. За то, что жили до свадьбы, наложил епитимью: сорок раз прочитать «Отче наш» и спать порознь до венчания. Они прочитали молитву вечером, и Аня отправилась к вдове. Андрей засыпал, когда дверь в клеть скрипнула, босые ножки прошлепали по дощатому полу.
— Там душно! — сказала Аня, влезая на кровать. — Печь топилась!
— Я пойду на лавку! — предложил Андрей.
— Не нужно! Я в рубахе!
«Рубаха не кольчуга!» — подумал Андрей, но промолчал.
— Скажи! — спросила она. — Венчание — это как загс?
— Намного серьезнее. В Евангелии сказано: «Посему оставит человек отца своего и мать и прилепится к жене своей, и будут двое одна плоть». После загса можно развестись, после венчания — нет!
— Совсем-совсем?
— Не знаю точно, — сказал Андрей, — но читал: до революции с этим были проблемы. Жены изменяли мужьям, а те не могли с ними развестись.
— Проблемы были только у мужчин?
— Женщины не жаловались.
— Боишься, буду тебе изменять?
— Боюсь!
— Ты серьезно?
— На тебя многие заглядываются.
— Кто, например?
— Конрад. С первого дня.
— Он же немец!
— Швейцарец.
— Старый!
— Я бы не сказал, Ульяна довольна. Если б не боялся меня, давно б подкатился.
— Не замечала! — сказала Аня удивленно.
— Я заметил.
— Это не страшно! Мы улетим, Конрад останется.
— В полку ухажеры найдутся.
— Не придумывай!
— Например, Леша Тихонов. С тех пор, как вывезли его с вынужденной, глаз от тебя не отводит. Это он заметил, что ходишь к Гайворонскому. Спрашивается, почему? К особисту многие ходят, а заметил тебя. Следил.
— Ты действительно меня ревнуешь? — удивилась Аня.
— Конечно!
— Здорово! Так приятно!
— Мне не очень.
Она склонилась над ним. Ее волосы упали и закрыли их лица плотным шатром.
— Андрей! — шепнула она. — Обещаю: даже не посмотрю на другого!
— Многие обещают! — возразил он. — Особенно перед свадьбой!
Она села, он услышал шорох одежды.
— Что ты делаешь?
— Снимаю рубаху!
— Нам же нельзя!
— У меня жених затосковал! — сказала она, прижимаясь к нему горячим телом. — Я должна утешить! Еще передумает! Мы потом молитву прочтем: сорок раз за утешение…
Решившись на венчание, Андрей планировал обойтись без свадьбы — к чему? Не тут-то было. Через попадью новость узнала Ульяна, через нее — весь Сборск. К дому вдовы прискакал Данило.
— Где свадьбу играть будем? — спросил весело. — В хоромах?
Лицо Данилы источало такую радость, что Богданов не решился спорить.
— В хоромах так хоромах, — сказал со вздохом. — Только чтоб люду немного.
Данило пообещал. Люда в хоромах оказалось действительно мало — человек пятьдесят. Сколько поместилось. Остальные сели во дворе, заполонив его от тына до тына. Окна гридницы растворили; здравицы, возглашаемые в хоромах, были слышны снаружи, что давало возможность гостям выпивать синхронно. За тыном топталось немало желающих поглазеть и послушать. Расходы по угощению Данило взял на себя и не стал слушать возражений Богданова. Свадьба получилась веселой и громкой. Невеста в платье из парашютного шелка выглядела нарядно. Кусок, оставшийся после расчета с Путилой, пришелся кстати. Андрей красовался в новой рубахе. Платье Ане сшили за полдня, заодно накроили из шелка платочков — замужней женщине не пристало ходить простоволосой. Остатки шелка пошли в уплату за работу и были приняты с благодарностью. Рубаху Андрей просто купил. Ему принесли на дом с десяток, причем без всякой на то просьбы, и не хотели брать денег — еле уговорил. В гриднице было душно и шумно. Молодые стоически сносили многословные здравицы, вопли «Горько!» и скабрезные намеки на предстоящую ночь. Специально отведенную кладовую завалили подарками. Были здесь меха, кожи, сукна, полотна, до гибели всякой посуды и прочих полезных в хозяйстве вещей. Часть подарков блеяла, мычала и хрюкала в княжьим сарае — Андрей даже не представлял, что будет со всем этим делать. Самый богатый дар последовал от княжны — деревня неподалеку от Сборска. Одиннадцать дымов, полсотни смердов, считая женщин и детей, плюс окружающие земли. Богданов становился боярином.
Княжна сидела неподалеку от молодого и не слишком грустила. Радости на лице не читалось, но кручина отсутствовала. Зато Данило лучился. Он громче всех кричал «Горько!», с довольной ухмылкой наблюдая, как молодые целуются. Были за столом Конрад с Ульяной, отец Пафнутий с попадьей, а также бояре и видные люди Сборска. И каждый желал что-то сказать…
В сумерках Богданов взгромоздился на мышастого, усадил на холку жену и поскакал к себе. Там они повалились в постель и, измученные, забылись. Проснулся Андрей утром — от ощущения пристального взгляда. Он открыл глаза. Аня, голенькая, лежала на животе и, подперев подбородок ладошками, с нежностью смотрела на него.
— Давно ты так? — поинтересовался Андрей.
— У меня есть муж! — сказала Аня. — Я хочу на него смотреть.
— Прежде не позволяли?
— Прежде не было мужа.
— Я сильно изменился?
— Глупый! — сказала она. — У тебя замечательное лицо, когда спишь. Милое и беззащитное.
— Это лучше, чем зверское.
— Еще ты разговариваешь во сне, — продолжила она, не обратив внимания. — Я прислушалась. Что-то: «Не верьте ведуну!..»
— Ему и в самом деле нет веры. Княжну обманул!
— Как?
Андрей рассказал.
— Бедненькая! — пожалела Аня. — Так надеялась!
— Может, переиграем?
— Дудки! Венчанные! На всю жизнь!
— Если ведун обманул княжну, то, возможно, и нас, — сказал Богданов. — Боюсь, придется остаться.
— Это дезертирство! — возмутилась Аня.
— Дезертир покидает часть по своей воле, нас не спрашивали. Мы здесь два месяца. В полку ждать перестали. Записали в без вести пропавшие, извещения родственникам выслали.
— Мама!.. — вдруг всхлипнула Аня. — Никогда ее не увижу?…
Богданов обнял ее, стал гладить по спинке. «Многие не увидят! — подумал горько. — Война…»
— Попросим Бога, чтоб вернул нас? — внезапно предложила Аня.
Богданов не нашелся, что ответить.
— Мне Ульяна сказала перед крещением, — продолжила Аня, — Бог обязательно подаст, если просишь от чистого сердца. Я попросила — он дал. Я сказала: «Пусть меня ранят! Пусть даже убьют, но чтоб с ним!»
— Анечка!.. — сказал Богданов потрясенно.
— Попросим?
— Обязательно! — заверил Андрей. — А если не подаст?
— Подаст! — решила Аня. — Обязательно!
— Анечка! — Богданов поцеловал ее в плечико. — Мы не знаем, чего этот бог замыслил. Вдруг здесь оставить? Что делать? Кому я нужен?
— Мне нужен! — возразила Аня. — Очень-очень!
— Я о другом. Займемся чем? Кончатся боеприпасы — и я не воин. Профессии нет, как семью кормить?
— Придумаем что-нибудь! Ты замечательно ладишь с людьми. Данило хотел тебя зарезать, а ты с ним подружился. Вместо княжны женился на мне, а она не прогнала. Швейцарцы готовы за тебя сражаться, хотя ты убил двоих и денег им не платишь. Люди на тебя разве что не молятся. Ты можешь стать даже князем.
— Князем нужно родиться!
— По-другому нельзя?
— Ну… Поискать княжну, жениться…
— Нет! — возразила Аня. — Княжон искать мы не станем! Законная жена имеется, другой не положено. Если кто попытается, приговор будет суровым. За измену Родине!
— Только начал мечтать! — вздохнул Богданов. — На белом коне, в красном плаще…
— Князь из тебя никудышный! Людей пораспускаешь, имущество растранжиришь…
Богданов сделал обиженное лицо.
— Да-да! — подтвердила Аня. — Растранжиришь! Ты такой. Корову женщине купил, здесь деньги раздаешь… Коня сироте подарил, чтоб замуж взяли, целый табун смердам сожженной деревни отдал… В драки вечно встреваешь… Один против банды разбойников полез…
— Та-ак! — заинтересовался Андрей. — Откуда сведения?
— Данило сказал.
— Трепло он!
— Совсем не трепло! Летели тебя выручать, ему страшно стало. Взмолился. Я говорю: «Расскажи, что-нибудь!», чтоб отвлекся. Он и рассказал.
— С тобой в самолете не такого наплетешь! Чуть не угробила сотника!
— Я, может, неважно летаю, — обиделась Аня, — зато не вру, как ты!
— Когда я врал?! — возмутился Богданов.
— Всегда! Главное, так хитро придумает! Собралась стреляться, сказал, что давно меня любит. Мол, такой-сякой, признаться стеснялся. Я уши и развесила. Разозлилась, стала его мучить и стреляться забыла. Он и рад! Лгунишка!
Богданов насупился.
— Наплетет — и глазом не моргнет! — продолжила Аня. — Стала ревновать его, заявил: измены моей боится. Лешу Тихонова приплел, заставил оправдываться. Это ж надо придумать: я буду ему изменять! Я! — она чуть не задохнулась от возмущения. — Врун! Законченный!
— Так! — сказал Богданов, приподымаясь. — Оскорбление непосредственного начальника и старшего по званию!
— Меня не проведешь! Каждое словечко твое помню! Каждый взгляд!
— Глаза залепим, уши заткнем! — сказал Богданов, делая страшное лицо. — Руки-ноги свяжем, отнесем в подвал! За не имением гауптвахты…
— Не посмеешь! — она уперлась ладошками ему в грудь. — Я тебе не просто подчиненная, я жена…
Она не договорила. Богданов преодолел сопротивление и прижал ее к себе. Приник к губам. Она ответила на поцелуй и обмякла. Он приподнял ее и усадил на себя. Он недоуменно застыла, но он помог ей понять… После последней судороги она, задыхаясь, упала ему на грудь.
— Распутник! — прошептала сердито. — Разве можно вот так?
— Нужно! — сказал он, чмокая ее в макушку. — Всякий раз, как будешь оскорблять командира, стану наказывать! Именно так!
— Да? — она задумалась. — А я не договорила…
Он засмеялся и стал ее целовать. Она довольно жмурилась, и даже приподнялась, помогая ему дотянуться не только к лицу. После чего принялась целовать его. Закончилось это очередным наказанием, в конце которого как виновная, так и правая стороны упали на постель истомленные, но довольные.
— Все равно буду тебя ревновать! — сказала Аня, устраиваясь на плече мужа. — Не отговоришься!
— Это от безделья! — предположил Андрей. — Найдем работу!
— Какую?
— Купим дом, заведем хозяйство… Целый сарай живности подарили! Будешь присматривать. Потом детишки пойдут! Каждый год по одному.
— Да? — возмутилась Аня. — Буду им сопли вытирать, а ты — по бабам?
— Сопли вытирать я тебе не доверю!
— Это почему?
— Знаешь, какие у них носики? Маленькие, нежные…
— Справлюсь!
— Это тебе не рычаги самолета дергать! Не подпущу! Ты будешь рожать, а я воспитывать!
— Тогда сам и рожай!
Она надулась. Он не выдержал, фыркнул. Она приподнялась, глянула с подозрением.
— Все шуточки?
Он засмеялся.
— Значит так! — сказала Аня. — Никаких княжон и Средневековья! Возвращаемся в полк! Дети, пожалуйста, но после войны. Ты меня не проведешь! Демобилизуюсь, беременная, а он к другой — шмыг! Я полковых баб как облупленных знаю! Мигом уведут!
Богданов не удержался, захохотал.
— Хаханьки ему! — нахмурилась она. — Разлегся! Завтракать пора, а я непричесанная…
Завтракать им не пришлось. Едва Богданов покончил с косами, как в клеть постучали. Это был Конрад.
— Кондотьер! — сказал он смущенно, — Извини, что не вовремя! Это неотложно.
Они вышли во двор.
— Мы присягали тебе до Рождества Богородицы, — сказал Конрад. — Помнишь? Рождество прошло.
— Почему не напомнил?
— Ты свадьбу затеял, а спешить было некуда. Не знали, куда идти. К Довмонту? В орден? К рижскому архиепископу? Колебались… Сегодня прискакал гонец из Вендена. Он русский, кметы пропустили.
— Так! — сказал Богданов, суровея лицом.
— Орден берет нас на службу и платит за время, что служили тебе…
— Что ж! — сказал Богданов. — Рад за вас!
— Ты не дослушал, кондотьер! — Конрад глядел ему в глаза. — Гонец просил держать это в тайне, но я скажу. Ландмейстер велит присоединиться к войску ордена. Через день, под стенами Плескова…
— Что-о?! — вскричал Богданов.
Наемник кивнул, подтверждая.
— Так! — сказал Богданов с горечью. — Воюют все-таки летом…
* * *
— Мы не пойдем! — сказал Данило.
— Как? — удивился Богданов.
— Довмонт наказал нам хранить город. Сборск — ключ к Плескову. Если немцы возьмут его, дорога на Плесков открыта!
— Пока храним ключ, не станет замка!
— Никому не удавалось взять Плесков!
— Все когда-нибудь случается впервые! Ты ведь утверждал: немцы не воюют летом!
— Не кипи! — примирительно сказал Данило. — Рассуди сам! От кого мы знаем о войске ордена? От него! — сотник кивнул на Конрада. — А ему кто сказал? Гонец ордена! Что, если выманивают? Забыл, как немцы хотели Сборск? Сначала подослали Казимира, когда не вышло, полонили тебя. Анну едва не убили… Немцы хитры! Не знаю, какой дорогой они прошли к Плескову, но очень может быть, что и не ходили — затаились где-то неподалеку. Выйдем, а они нападут! Нет уж! Вышлем разведку к Плескову, все обстоятельно разузнаем…
— Тем временем Плесков возьмут!
— Не получится. Стены высоки, кметы отважны.
— Их слишком мало. Довмонт услал дружину в помощь шурину, сам говорил. Черт бы побрал ваши княжьи свары! С немцами надо воевать, а не со своими!
— Свои бывают хуже немцев! — вздохнул Данило.
— Значит, не пойдешь?
— Нет!
Богданов посмотрел на Евпраксию. Та помедлила и кивнула, подтверждая слова сотника.
— Пойдем без вас! — сказал Богданов, вставая. — Я и Конрад. Плот для самолета не разобрали?
— Цел! — сказал Данило.
— Прощайте!
Во дворе Богданова догнал Конрад.
— Они правы, кондотьер! — сказал тихо. — Ландмейстер может хитрить.
— И ты? — обозлился лейтенант.
— Я с тобой! — заверил Конрад. — А вот парни не пойдут. Если им не заплатят!
Богданов взглянул бешено.
— Мы наемники, кондотьер! — сказал Конрад. — У нас нет дома, семьи, земель, все наше имущество — латы, алебарды, мечи. И серебро… Солдат должен знать, за что льет кровь!
— Довмонт звал тебя на службу!
— Но кондотты не заключил, следовательно, не заплатит. Присяга тебе кончилась, мы свободны. Парни уважают тебя, кондотьер, они помнят, как ты отдал честь погибшим и лечил раненых. Они не будут сражаться против тебя, но бесплатно воевать тоже не станут. Хочешь войны — плати!
— Идем! — сказал лейтенант.
В капонире он вытащил из гаргрота мешок Путилы, некогда брошенный туда и забытый в череде последних событий, швырнул на землю кожаное покрывало кабины, высыпал на него серебро.
— Годится?
Конрад взял из кучи гривну, взвесил на ладони.
— На какой срок кондотта?
— На сколько хватит?
— На месяц.
— Значит, месяц!
— Идет! — наемник стал ссыпать слитки в мешок.
— Конрад! — спросил Богданов. — Твои люди готовы умереть за горсть серебра?
— Без серебра они умрут еще скорее. Мир, в котором мы живем, жесток, кондотьер. Нищим жалеют хлеба, из поселян тянут последние соки… Лучше пасть с серебром в сумке, чем подыхать на дороге оборванным нищим. Не знаю, сколько нас уцелеет в битве, но доля выживших возрастет за счет убитых — таков обычай. Мои парни не привыкли копить, живут от выдачи к выдаче. Их сумки пусты. Серебро поможет прожить месяц-другой, после найдем кондотьера. Возьмет нас Довмонт на службу — хорошо, нет — пойдем к другому. С серебром в сумке сражаться веселей! — Конрад завязал мешок.
— Денежное довольствие получил? В расчете? — спросил Богданов.
Конрад кивнул.
— Тогда слушай боевой приказ! Выступаем немедленно! Шесть солдат на плоту, остальные верхом. Вперед выслать разведку, с плотом держать зрительную связь. Надо обсудить план действий, поэтому ты — со мной!
— Понял, кондотьер! — рявкнул Конрад, вскакивая.
