Затаившаяся «серая волчица»

Собственно, доктор Генри Вейл был абсолютно прав, говоря о том, что нельзя называть краснуху псевдокорью или идиопатическим высыпанием. Действительно, исследователи вплоть до начала XX века даже не догадывались о том, что стоит за этим коварным недугом. А, значит, нельзя просто так давать ему наименование «идиопатический», что значит «возникающий беспричинно» (врачи всегда говорят так, когда пытаются сказать, что не знают причину заболевания). Все изменилось в середине 10-х годов XX века благодаря работе талантливого американского врача Альфреда Фабиана Гесса.

Он заинтересовался эпидемией краснухи (все еще называя ее немецкой корью), распространившейся среди маленьких пациентов в больнице Бет Исраэль в Нью-Йорке, где он тогда работал, и решил взяться за разгадку ее природы.

«Расследования относительно природы немецкой кори полностью отсутствуют. Вероятно, это связано с тем, что это заболевание протекает в легкой форме и так редко встречается в больничных палатах. Единственная возможность, которая предоставляется для систематического исследования с лабораторной точки зрения – это возникновение эпидемии в учреждении, где дети содержатся в большом количестве», – объяснял он свой интерес.

Он взял кровь у четырех детей в самый расцвет, по его мнению, клинической картины – через 24–36 часов после появления первой сыпи, и попытался с помощью метода Ногучи, который изобрел среду для культивирования бледных спирохет, что-то вырастить. Однако у него ничего не получилось. Пробирки инкубировали в течение нескольких недель, но добиться от них так ничего и не удалось.

Тогда было решено привить кровь больных детей здоровым обезьянам. После прививок исследователю пришлось ждать довольно долго, но на сей раз опыт увенчался успехом: на коже животных исследователь увидел характерную сыпь, которая продержалась меньше 24 часов и бесследно исчезла. Доктор Гесс также сообщал, что подъемы температуры, наблюдающиеся у обезьян, были непостоянными и наблюдались не во всех случаях.

Кроме того, наиболее значимым открытием работы стал лимфоцитоз, который исследователь обнаружил во время анализов крови. «Наличие лимфоцитоза во время появления сыпи также может дифференцировать краснуху от скарлатины – заболевания, с которым она иногда путается, и говорить о ее вирусной природе», – заключает Гесс.

Но тогда Гесс не смог точно доказать вирусную природу. Это случилось позже, в 1938 году, когда японские исследователи Хиро (Hiro VY) и Тасака (Tasaka S.) решились на довольно рискованный эксперимент. Они взяли мазки из глотки больных детей и заразили здоровых добровольцев, которые ранее краснухой не болели. Понятно, что через некоторое время они получили яркую и характерную клиническую симптоматику.

Позже картина болезни дополнялась и уточнялась, описывались находки у взрослых в виде редких осложнений со стороны суставов. Среди них были боли, иногда артриты (воспаления), которые в основном отмечались у взрослых женщин 30–40 лет. Поскольку эти проявления обычно возникали на поздних стадиях заболевания, то они ускользали от медицинского наблюдения. Но не было даже и речи о чем-то серьезном и, тем более, угрожающем жизни.

Однако образ краснухи как невинной патологии был вдребезги разбит, буквально разнесен ударом, поступившим из-за океана – с солнечных и жарких берегов Австралии в 1941 году. «Следователя», внезапно раскрывшего «преступления» нескольких веков и выведшего «убийцу» на чистую воду, звали Норман Макалистер Грегг. Тогда австралийский офтальмолог впервые обратил внимание научной общественности на множественные врожденные дефекты у младенцев матерей, которые перенесли краснуху на ранних сроках беременности.

Фактически, только через 60 лет после признания за краснухой права считаться отдельным заболеванием доктор Грегг написал кардинально новую работу об этом недуге, которая называлась «Врожденная катаракта после перенесенной матерью немецкой кори» и была опубликована в «Трудах офтальмологического общества Австралии». Историческое сообщение Грегга стало шокирующим из-за его отступления от распространенных тогда теорий «дефектной зародышевой плазмы» как причины врожденных аномалий развития.

А теперь расскажем о предпосылках этого чуть более подробно. В Австралии за год до этого случилась очень многочисленная и тяжелая эпидемия краснухи. В начале 1941 года в дверь кабинета доктора Грегга почти одновременно постучались три молодых матери, каждая из которых на руках держала маленького младенца с врожденной катарактой. После разговора с ними выяснилось, что каждая пережила «так называемую немецкую корь» в самом начале беременности, когда плод только формировался.

Далее доктор Грегг встретился в своей практике с десятком других детей с подобными катарактами. Запрос, который он отправил по поводу похожих случаев другим офтальмологам в Австралии, дал 65 дополнительных пациентов, родившихся в течение того же короткого периода.

«Почти во всех случаях, кроме нескольких, [была] история «немецкой кори», – писал врач. Он также отмечал, что часто катаракта шла бок о бок с отсутствием слуха и врожденными пороками сердца, а в своей статье упоминал возникновение кровоизлияний, почечной аномалии и двустворчатой матки. Врач назвал этот комплекс аномалий развития синдромом врожденной краснухи.

Наблюдения Грегга затем подтверждались в 1943 и 1944 годах, однако, осознание масштаба бедствия происходило медленно, и даже после публикации данных о такой устрашающей статистике ученые не спешили соглашаться и относились к ней несколько скептично. Например, в редакционной статье, опубликованной в 1944 году в журнале The Lancet (том 1, 316), предполагалось, что связь врожденных пороков развития с краснухой, перенесенной во время беременности, маловероятна.

Тем не менее число подтверждающих работ увеличивалось в геометрической прогрессии: они появлялись в Австралии и США, в Великобритании и Европе, и, наконец, в 1947 году исследователи окончательно «проснулись» и «схватились за голову». Немецкий доктор Конрад Вессельхофт опубликовал исчерпывающую статью о краснухе в New England Journal of Medicine, обращая внимание всего мира на правдивость и важность наблюдений Грегга. Он резюмировал 30 статей, касающихся сочетания беременности и краснухи, и выделил 521 случай деформаций и врожденных патологий плода. Пресса осветила эту работу максимально широко, и это имело весьма серьезные социальные последствия, которые в конечном итоге привели к изменениям в законодательстве целого ряда стран в сторону мер по профилактике краснухи и защите беременных женщин от серьезной опасности. Тогда же появились и первые попытки иммунизации населения с помощью гамма-глобулинов, оказавшиеся не совсем удачными (точнее, совсем неудачными).

Но в 1962 году мир наконец-то познакомился и с самим «виновником». Вирус-возбудитель краснухи смогли выделить и вырастить в культуре тканей одновременно две отдельные исследовательские группы во главе с врачами Полом Дугласом Паркманом и Томасом Хаклом Уэллером (который, к слову, в свои 47 лет уже восемь лет был лауреатом Нобелевской премии). После чего начались опыты по созданию вакцины, которая бы эффективно защищала людей от заболевания.

К сожалению, с ней немного не успели: в период с 1962 по 1965 год произошла наиболее крупная и масштабная пандемия краснухи, начавшаяся в Европе и распространившаяся на Соединенные Штаты. В 1964–65 годах в США зарегистрировали 12,5 миллионов случаев заболевания. Это привело к 11 000 выкидышей или терапевтических абортов и 20 000 случаев синдрома врожденной краснухи. Только в Нью-Йорке этот синдром встречался в 1 % всех родов.

Однако в 1969 году все же удалось получить живую аттенуированную вирусную вакцину (и сразу ее лицензировать), а в начале 1970-х годов уже известный нам Морис Хиллеман создал тройную вакцину, содержащую ослабленные вирусы кори, эпидемического паротита и краснухи (MMR). Нужно сказать, что этот препарат имел колоссальный успех и позволил почти полностью избавиться как от синдрома врожденной краснухи, так и от самой болезни. Именно поэтому его впоследствии внедрили в национальные календари прививок во многих странах.