Приложение

Типичные вопросы

В 1859 году Дарвин послал брату Эразму копию своей книги «Происхождение видов» и в ответ получил восторженное письмо. Теория естественного отбора столь логична, писал Эразм, что его ничуть не беспокоит отсутствие ископаемых находок, которые могли бы подтвердить последовательные эволюционные изменения: «Априорные рассуждения кажутся мне настолько убедительными, что если факты не будут соответствовать теории, то тем хуже для фактов».

Аналогичной точки зрения придерживаются многие эволюционисты (хотя некоторые, разумеется, станут это отрицать). Теория естественного отбора столь изящна и убедительна, что внушает своего рода веру – не слепую веру, ибо теория в самом деле способна объяснить самые разные явления, но все-таки веру – состояние, при котором ее сторонники исключают саму возможность обнаружить факты, ставящие под вопрос основные положения.

Должен признаться, что я приверженец этой веры. Поскольку естественный отбор может правдоподобно объяснить не только жизнь вообще, но и человеческую психику в частности, я почти не сомневаюсь, что он сможет объяснить и все остальное. Однако это «остальное» – вовсе не пустяк. В человеческих чувствах, мыслях и поведении есть много такого, что по-прежнему озадачивает дарвиниста, и много такого, что не слишком удивляет ученых, зато поражает неспециалистов. Было бы не по-дарвинистски с моей стороны не упомянуть несколько особенно ярких тому примеров. Дарвин был весьма обеспокоен реальными и кажущимися недостатками своей теории; именно его попытки устранить их, помимо прочего, и делают «Происхождение» настолько убедительным. Недостаток, на который сослался Эразм, упомянут в главе под названием «Трудности теории». В более поздних изданиях Дарвин добавил другую главу – «Разнообразные возражения против теории естественного отбора».

Ниже приведен список загадок, окружающих новую дарвинистскую парадигму в приложении к человеческой психике. Хотя данный перечень далеко не полон, он не только отражает их сущность, но и включает потенциальные способы их решения. Кроме того, он содержит некоторые из наиболее часто задаваемых вопросов касательно эволюционной психологии и, я надеюсь, поможет устранить кое-какие распространенные заблуждения.

1. Как быть с гомосексуалистами?

Как естественный отбор мог создать людей, не склонных вступать в гетеросексуальные отношения, хотя только они позволяют передать их гены в следующее поколение? На заре социобиологии некоторые эволюционисты полагали, что разрешить сей парадокс может теория родственного отбора. Предполагалось, что гомосексуалисты в некоторых отношениях подобны стерильным муравьям: вместо того чтобы тратить энергию на передачу генов непосредственно следующему поколению, они используют обходные каналы; вместо того чтобы вкладывать в собственных детей, они вкладывают в сиблингов, племянниц, племянников и т. д.

В принципе, такое объяснение могло бы работать. Проблема в том, что в реальном мире, похоже, все устроено иначе. Во-первых, много ли гомосексуалистов тратят свое время на помощь сиблингам, племянникам и племянницам? Во-вторых, чему большинство из них посвящают свои силы и средства? Поискам и поддержанию гомосексуальных союзов. При этом в своем рвении они отнюдь не уступают гетеросексуалам, стремящимся к гетеросексуальным отношениям. Какова эволюционная логика такого поведения? Бесплодные муравьи не милуются с другими бесплодными муравьями.

Примечательно, что бонобо, наши ближайшие родственники, демонстрируют бисексуальность (но не исключительный гомосексуализм). Они часто трутся гениталиями, например, для выражения дружелюбия или снятия напряжения. Это указывает на общий принцип: как только естественный отбор создает новую разновидность удовольствия – в нашем случае стимуляцию половых органов, – эта разновидность может приобрести другие функции. Обычно это происходит либо посредством генетической эволюции, либо вследствие культурных изменений. Так, в Древней Греции возникла культурная традиция сексуальных развлечений с мальчиками. (И с дарвинистских позиций весьма спорно, кто кого эксплуатировал: если мальчики в процессе таких отношений хотя бы повышали свой статус, то мужчины – опять-таки, с точки зрения дарвинизма – просто зря тратили время.)

В этом смысле тот факт, что сексуальные импульсы некоторых людей отклоняются от типичных каналов, еще одно свидетельство гибкости человеческой психики. В разных средовых условиях она способна на самые разные вещи. (Тюрьма – крайний пример таких условий; когда гетеросексуальное удовлетворение невозможно, сексуальное влечение – особенно сравнительно сильное и неразборчивое мужское – может найти ближайший эквивалент.)

Существует ли «ген» гомосексуализма? Есть основания полагать, что некоторые гены более причастны к гомосексуализму, чем другие. Однако это не означает, что существует некий «гей-ген», который неизменно ведет к гомосексуализму вне зависимости от окружающей среды. Также это не означает, что рассматриваемые гены были отобраны естественным отбором именно в силу их вклада в гомосексуальность. (Некоторые гены, без сомнения, повышают вероятность того, что человек займется, скажем, банковским делом или профессиональным футболом, но нет никакого «гена банкира» или «гена футболиста». Есть только гены, обусловливающие, например, нашу физическую силу или, скажем, способность к математике.) Стоит только исключить теорию родственного отбора как вероятное объяснение гомосексуальных наклонностей, как мы сразу обнаружим, что вообразить ген, отобранный в силу его вклада в чистый гомосексуализм, не так-то просто. Если и существует некий «гей-ген», который распространился на значительную часть популяции, то это, вероятно, произошло благодаря каким-то иным его заслугам.

Одна из причин, почему некоторых людей так интересует «гей-ген», состоит в том, что они хотят знать, «естественен» гомосексуализм или нет. Ответ на данный вопрос – по крайней мере, им – кажется крайне важным с точки зрения морали. Ген, предрасполагающий к гомосексуализму, отобран именно в силу его влияния на гомосексуализм или по каким-то другим причинам? А может, такой ген – относительно недавнее приобретение и еще не получил существенной поддержки со стороны естественного отбора? Или никакого «гей-гена» вообще не существует? Многие искренне полагают, что это имеет значение.

Но какая разница? Каким образом «естественность» гомосексуализма может повлиять на наши моральные суждения о нем? С точки зрения естественного отбора для мужчины совершенно «естественно» убить любовника, которого он застал в постели со своей женой. Аналогичным образом «естественно» изнасилование. «Естественно» заботиться о том, чтобы ваши дети были сыты и одеты. Однако большинство людей судят о таких вещах по их последствиям, а не по источнику. Что касается гомосексуализма, то можно утверждать следующее: 1) некоторые люди рождаются с такой комбинацией генов и средовых условий, которые предрасполагают их к гомосексуальному образу жизни; 2) нет никакого внутреннего противоречия между добровольным гомосексуализмом среди взрослых и благополучием других людей. Полагаю, на этом можно поставить точку в обсуждении нравственных аспектов этого вопроса.

2. Почему сиблинги так сильно отличаются друг от друга?

Если гены настолько важны, почему люди, имеющие много общих генов, так не похожи друг на друга? В некотором смысле этот вопрос не очень логично задавать психологу-эволюционисту. В конце концов, эволюционная психология изучает не то, как различные гены приводят к разному поведению, а то, как гены, общие для человеческого вида, могут приводить к тем или иным моделям поведения – иногда к разным, иногда к одинаковым. Другими словами, психологи-эволюционисты, как правило, анализируют поведение без учета конкретной генетической конституции индивида. И все же ответ на вопрос о сиблингах проливает свет на центральную проблему всей эволюционной психологии: если ключевое генетическое влияние на человеческое поведение в основном исходит от генов, общих для всех людей, почему люди в целом ведут себя так по-разному?

Возьмем Дарвина. Он был предпоследним из шести детей и как таковой подтверждает удивительную закономерность, которую заметили только недавно: люди, инициирующие или поддерживающие научные революции, крайне редко бывают первенцами. Согласно Фрэнку Салловею, который подкрепил эту закономерность обширными данными, то же относится и к людям, инициирующим или поддерживающим политические революции.

Как это объяснить? По мнению Салловея, определенную роль может играть тот факт, что младшие дети часто вынуждены соперничать за ресурсы со старшими сиблингами (авторитетными фигурами). На самом деле они могут вступить в конфликт не только с этими конкретными авторитетами, но и со всем истеблишментом. В конце концов, при прочих равных, первенцы, имеющие более высокую репродуктивную ценность, чем их младшие братья и сестры (см. главу 7), должны быть любимчиками родителей. Таким образом, между родителями и старшими детьми часто возникает естественная общность интересов, своеобразный альянс, с которым младшим приходится бороться. Истеблишмент устанавливает закон, младший сиблинг оспаривает его. В таких обстоятельствах наиболее адаптивная стратегия для младших сиблингов – научиться ставить под вопрос принятые правила. Иными словами, видотипичная программа развития может предрасполагать детей со старшими братьями и сестрами к радикальному мышлению.

Кроме того, одну из ключевых ролей играет так называемая «неразделенная» (индивидуальная) среда, важность которой генетики осознали только лет десять назад (см.: Plomin & Daniels, 1987). Люди, сомневающиеся в средовом детерминизме, любят указывать на двух братьев, выросших бок о бок, и спрашивать, почему один из них стал, скажем, преступником, а другой – прокурором? Если среда настолько важна, говорят они, то почему эти братья оказались такими разными? Подобные вопросы искажают значения термина «среда». Хотя некоторые аспекты среды, в которой существуют братья, совпадают (одни и те же родители, школа), бо́льшая ее часть «индивидуальна» (разные учителя, разные друзья и т. п.).

Как ни парадоксально, утверждает Салловей, индивидуальные среды, в которых растут сиблинги, могут быть особенно диспаратными – и именно потому, что они сиблинги. Например, вы и ваш сосед оба можете быть первенцами, а вот вы и ваш брат – нет. Более того, согласно Салловею, в ходе борьбы за ресурсы один сиблинг, занимая в семейной экологии некую стратегическую нишу, может выпихнуть других сиблингов в другие ниши. Так, младший сиблинг, обнаружив, что старший беспрекословно слушается родителей, может найти другую «нишу», – например, успеваемость в школе. С точки зрения борьбы за расположение родителей, это более разумное решение, чем конкурировать на уже переполненном рынке паинек.

3. Почему люди не хотят иметь много детей или предпочитают не иметь их вообще?

Данный феномен иногда называют большой эволюционной «тайной». Академики ломают головы над «демографическим сдвигом», который понизил рождаемость в индустриальных обществах, пытаясь объяснить его с точки зрения дарвинизма. Некоторые полагают, например, что в современной среде семья среднего размера только вредит генетическому наследию. Так, вероятность получить больше внуков выше, если у вас будет всего два ребенка, каждого из которых вы сможете отправить в дорогую частную школу, чем если у вас будет пятеро детей, которые будут учиться в дешевых школах и в будущем окажутся неспособными содержать собственных детей. Таким образом, предпочитая не иметь много детей, люди ведут себя адаптивно.

Есть более простое решение: естественный отбор, стремясь заставить нас размножаться, не привил нам непреодолимое, сознательное желание иметь детей. Он наделил нас любовью к сексу и любовью к его последствиям, которые материализуются девять месяцев спустя, но не способностью заранее предугадать такую любовь. (Доказательством могут служить жители островов Тробриан, которые, согласно Малиновскому, не видели связи между сексом и деторождением, однако все равно продолжали размножаться.) Сбои в «программе» возникли только после того, как люди придумали противозачаточные средства.

Выбор размера семьи – один из многих случаев, когда мы перехитрили естественный отбор; сознательно взвесив все «за» и «против» (например, что дети, какими бы милыми они ни были, при некоторых обстоятельствах весьма обременительны), мы можем выбрать более короткие пути к конечным целям, которые он нам «навязал».

4. Почему люди совершают самоубийства?

Опять-таки, можно придумать различные сценарии, в которых такое поведение будет адаптивным. Не исключено, что в анцестральной среде человек, став бременем для своей семьи, мог максимизировать инклюзивную приспособленность, выведя себя из игры. Допустим, запасы продовольствия настолько скудны, что, потребляя их, он лишает пищи более репродуктивно ценных родственников, тем самым подвергая их жизнь опасности.

Объяснение не так уж и неправдоподобное, однако и не безупречное. В частности, в современной среде самоубийцы крайне редко происходят из голодающих семей.

Кроме того, голод – практически единственное обстоятельство, при котором самоубийство могло иметь дарвинистский смысл. Учитывая общую доступность пищи, почти любой – кроме разве что абсолютно беспомощных инвалидов или стариков – может оказать существенную поддержку своим репродуктивно ценным родственникам: собирать ягоды, ухаживать за детьми, учить их и так далее. (Даже будь вы не имеющим оправдания бременем, разве самоубийство – генетически оптимальный путь? Разве для генов убитого депрессией человека не будет лучше, если он просто уйдет из деревни в надежде обрести счастье в каком-нибудь другом месте – например, встретить незнакомую женщину, которую можно соблазнить или, на крайний случай, изнасиловать?)

Вероятное решение парадокса самоубийства кроется в понимании того, что поведенческие «адаптации», выработанные естественным отбором, – не модели поведения как таковые, а лежащие в их основе ментальные органы. Эти ментальные органы, которые были достаточно адаптивны в одной среде, могут вести к неадаптивному поведению в другой. Так, мы уже убедились, что нелестное мнение о себе иногда бывает адаптивным (см. главу 13). Увы, психический орган, отвечающий за самокритику, не застрахован от сбоев; слишком долгие угрызения совести и копания в себе в итоге могут закончиться самоубийством.

В отличие от древних условий, современная среда чаще приводит к подобного рода сбоям. В ней возможна такая степень социальной изоляции, которая была неизвестна нашим предкам.

5. Почему люди убивают собственных детей?

Инфантицид не просто продукт современной среды. Он был распространен не только в культурах охотников и собирателей, но и в аграрных обществах. Что же это такое: результат адаптации – ментальный орган, который имплицитно вычисляет, когда убийство новорожденного максимизирует генетическую приспособленность? Вполне возможно. Обычно убивали не только слабых и дефективных детей, но и детей, родившихся при других неблагоприятных обстоятельствах, например, когда у матери уже есть маленькие дети, а мужа нет.

Конечно, в современных условиях объяснить детоубийство как разумную генетическую стратагему сложно. Однако, как мы уже видели (см. главу 4), многие случаи предполагаемого убийства потомков на самом деле представляют собой убийство пасынков, а не родных детей. Львиная доля остальных, я подозреваю, совершается мужьями, которые на самом деле могут быть родными отцами, но сомневаются в этом (сознательно или бессознательно). И в тех сравнительно немногих случаях, когда мать убивает своего собственного новорожденного ребенка, это часто происходит на фоне тех средовых сигналов, которые в анцестральной среде могли означать, что инфантицид генетически выгоден: относительная бедность, отсутствие надежного источника отцовских инвестиций и так далее.

6. Почему солдаты гибнут за свою страну?

Самоотверженность, побуждающая людей прыгать на ручную гранату – или, в анцестральной среде, самоубийственно возглавить оборону против захватчиков с дубинами, – может иметь дарвинистский смысл, если вы находитесь в окружении близких родственников. Однако зачем же умирать за людей, которые просто друзья? Это услуга, за которую они никогда не смогут вам отплатить.

Во-первых, необходимо помнить, что в анцестральной среде, в маленькой деревне охотников и собирателей, средняя степень родства с товарищем по оружию не была ничтожно низкой; напротив, учитывая браки, она могла быть довольно высока (см.: Chagnon, 1988). Обсуждая теорию родственного отбора в седьмой главе, мы сосредоточились на ментальных органах, которые позволяют идентифицировать близких родственников и относиться к ним с особой щедростью; мы предположили, что гены, способствующие такому различению, будут иметь тенденцию процветать за счет генов, способствующих альтруизму по отношению ко всем подряд. Но бывают обстоятельства, которые не подчиняются данному правилу. Одним из таких обстоятельств является коллективная угроза. Если, скажем, на всю группу охотников и собирателей, включая вашу непосредственную семью и многих близких родственников, нападает враг, чрезмерная храбрость имеет прямой генетический смысл за счет родственного отбора. По всей вероятности, современные солдаты проявляют именно такой неизбирательный альтруизм в военной обстановке. Другое различие между современной войной и анцестральной войной состоит в том, что генетическая выгода от победы теперь ниже. На основании наблюдений за обществами дописьменного периода разумно предположить, что изнасилование или похищение женщин когда-то было неотъемлемой составляющей войны. Разумеется, такая награда с дарвинистской точки зрения вполне оправдывала существенный риск (хотя и не явно суицидальное поведение). Вполне вероятно, что мужчин, продемонстрировавших особую доблесть во время войны, вознаграждали наиболее щедро. В целом наиболее правдоподобное объяснение доблести в военное время заключается в том, что она есть продукт ментальных органов, которые когда-то служили для максимизации инклюзивной приспособленности. Лишившись своей непосредственной функции, эти органы тем не менее сохранились и активно эксплуатируются, прежде всего, политическими лидерами, которые извлекают из войны прибыль (см.: Johnson, 1987).

Человеческое поведение содержит и много других дарвинистских тайн. Каковы функции юмора и смеха? Почему на смертном одре люди делают вопиющие признания? Почему мы даем обеты нестяжания и целомудрия и даже иногда их соблюдаем? Какова функция горя? (Как мы видели в главе 7, оно отражает степень эмоционального инвестирования в покойного. Разумеется, пока человек был жив, эмоциональное инвестирование имело генетический смысл. Но теперь, когда его нет, какую пользу приносит генам скорбь?)

Разгадка этих тайн – одна из важнейших задач современной науки. В поисках ответов мы должны помнить следующее:

1) поведением управляют ментальные органы;

2) ментальные органы, но не модели поведения суть продукты естественного отбора;

3) хотя в изначальной среде эти органы вели к адаптивному поведению (а это единственная причина, по которой естественный отбор мог их создать), в современных условиях они могут этого не делать;

4) человеческий разум невероятно сложен, что, в зависимости от обстоятельств, он способен порождать множество самых разных моделей поведения и что диапазон этих моделей существенно расширяется благодаря беспрецедентному разнообразию обстоятельств в современной социальной среде.