Глава четырнадцатая

– Сопляк бестолковый, – пробормотал Аркадий Григорьев, отпирая ключом дверь собственной квартиры. Ему давно уже пора было подумать, что он преподнесёт жене к годовщине, и дочка, юла любопытная, покоя не даёт, что же «папа подарит маме», но Григорьев с загадочным видом отмалчивался, из чего можно было сделать вывод, что он готовит какой-то особенный сюрприз. И хотя в деловых отношениях о нём закрепилось мнение, что он тот ещё жмот, подарки Аркадий делать любил. Но только самым близким и самому себе. На себя любимого Аркаше было ничего не жаль, малейший каприз исполнялся, причём очень часто он умудрялся представить дело так, что каприз этот самый просто необходим для бизнеса. И такое о нём закрепилось мнение. В число же самых близких, помимо самого себя, входили супруга и дочь. Ну и редко – Младший, Рыжий Макс, правда, тому предварительно стоило особо потрудиться. Потрудился он и в этот раз, но немного нагадил и, судя по всему, продолжает гадить сейчас. Возможно, именно по этой причине Григорьеву было совсем не до подарка жене к приближающемуся празднику.

Сопляк не отвечал на звонки. Лишь раз позвонил, – видимо, уже должен был быть на курорте, – сказал какую-то ахинею и бросил трубку. Такого он себе прежде не позволял. Судя по всему, сопляк был в конец удолбанный. И тогда Аркадий Григорьев сделал одну вещь. Которая ему совсем приходилась не по статусу. Очень похоже на то, как его дочка, юла малолетняя, выслеживала своих ухажёров. Он включил функцию «найти айфон», хотя ничего, конечно, не терял. Он имел на это право. Сам подарил младшему Пифу айфон 10. Тогда было за что, тогда ещё сопляк так не оборзел; приподнёс к двадцативосьмилетию. Дядя Аркадий… Поиск Пифовского гаджета привёл его в замешательство. «Он, чего, сидит дома и квасит? – подумал Григорьев. – Или отчего он там торчит?»

У Григорьева были ключи от квартиры Младшего. Поймав себя на том, что занимается каким-то уж совсем непотребным делом, – скажи кому, не поверит! – он всё-таки съездил к нему домой. Открыл дверь, позвал Рыжего. Чисто, прибрано. Поставленный на зарядку айфон Пифа лежал на кухонном столе. Забыл? Отбыл на Гоа без телефона? Но… ведь он звонил уже позже своего рейса. Аркадий Григорьев быстро набрал номер Младшего. Пошли гудки, трубку опять не сняли. Но… лежащий перед ним на зарядке айфон молчал. Григорьев недоумённо захлопал глазами: он, что, вытащил симку? Вставил её в другой телефон? Зачем – этот самый модный… И для чего он тогда оставил его на зарядке? И почему тогда не снимает трубку?

– Ты что задумал, сопляк? – пробормотал Григорьев.

Всё, что происходило, ему не нравилось. Никакой паники, конечно, но сильно не нравилось. Хотя… Рыжий мог купить себе новый телефон – у этого, например, какие-то проблемы с зарядкой… Мог удолбаться на этом Гоа с какими-нибудь шлюшками. Мог в конец отбиться от рук! Но… молодость. Вернётся – он его в лоскуты порвёт, но ничего из ряда вон…

Такие за прошедшие дни Григорьев придумал для себя объяснения. Только червячок сомнения всё равно грыз неприятным холодком где-то под ложечкой. Вот и всплывают в самый неожиданный момент фразы про «сопляка». Не очень подходящий фон, чтобы настроиться на мысли о подарках.

И всё это ему очень не нравилось.

Григорьев вошёл в дом, сразу задвинул засов на двери. Механизм, похожий на скелет доисторического животного, был вынесен наружу. Являлся частью дизайна. Оформление холла вообще намекало на эпоху бодрой веры в механизмы. Нравился Аркадию стимпанк. Но в отсутствии чувства меры, вкуса или стиля его обвинить никто бы не мог.

Григорьев включил свет, снял своё невесомое пальто из кашемира, всё же вечера ещё стояли прохладные, и решил первым делом вымыть руки. Сегодня его ждёт замечательный холостяцкий вечер. Большую часть времени семья жила за городом, где юла-малолетка ходила в школу, а завтра ещё пара важных мероприятий, и если бы не Пиф, то можно было бы сказать, что всё прекрасно.

– Сопляк, – пробормотал Григорьев и решил, что на сегодня хватит.

И остановился как вкопанный. Озадаченно моргнул. Недоумение на его лице быстро уступило место гораздо более тревожному выражению. Лёгкий ком подкатил к горлу. Сердцебиение и плохая отдышка тут же напомнили о себе.

Григорьев смотрел на дверь в ванную. То, что он принял за шутку – и ему очень бы этого хотелось – кого-то из домашних, не было шуткой. И уж точно не домашних. На двери ванной ему оставили записку. Огромную, можно сказать, плакат. Неплохого дизайна. И буквами, которых не спутать, буквами, якобы вырезанными из газет. Он несколько сиротливо огляделся по сторонам. Ком, подступивший к горлу, пришлось сглотнуть. Самыми крупными буквами было исполнено предостережение или предупреждение:

«Прочитай, прежде чем входить!!!»

«Форель. 5-я книга. Глава 7. «Последняя печать (Аквариум)»

И дальше шёл текст. Фрагмент из новой книги. И хоть Аркадий Григорьев не являлся выдающимся редактором (для этого у него на должностях сидели люди, которым он очень неплохо платил), авторство спутать было невозможно. Григорьев стоял и читал текст, фрагмент из новой рукописи, поданный ему самым необычным способом за всю его издательскую практику. Он боялся шелохнуться, словно за ним наблюдали, словно его спину буравили глаза того, кто был недавно в его квартире и оставил ему послание. А потом, как и велели, Григорьев дрожащей рукой включил свет в ванной и открыл дверь.

Сердце чуть не остановилось. Спазм, металлической рукой перехватив горло, вызывал удушье. Аркаша закричал, но изо рта вышел только беспомощный хрип… Он убил их! Утопил в ванной, в тёмной грязной воде, в которой покачивались кровавые завитки. Они обе были голые, стояли на коленях, в ванной находились лишь их головы, растрёпанные мокрые волосы плавали по поверхности.

Григорьев услышал свой собственный хрипловатый стон: нет, это не были его жена и дочь. Нет! Резиновые куклы, бабы, купленные в секс-шопе. Как и тогда… Они стояли на коленях, выпятив зады. Бабы, не жена и юла-дочь. Но на искусственных раззявленных вагинах были, как стикеры-напоминалки, приклеены записки с их именами.

Волна слабости поднялась по всему телу Григорьева. Он не знал, что некоторое время беспомощно лепетал, отвечая на вопросы, поставленные ему в конце текста:

– Нет-нет, я не вздумал тягаться, пожалуйста, – а потом с его губ срывались порции жалобного поскуливания. – Пожалуйста…

За спиной еле уловимо качнулся воздух. Его голова сама судорожно вжалась в плечи. Он зябко обернулся, чувствуя затылком хищное дыхание немыслимой болезни; сейчас он его увидит, того, кто выполз сегодня из тьмы, сотворил всё это, он здесь, в его доме, никуда не ушёл. Ждал, таился; сейчас он его увидит, и больше уже не будет ничего.

Ещё раз пришлось сглотнуть ком, гораздо крупней. В холле никого не было. Тот, кто сотворил всё это, просто открыл окна. И по дому прогулялся ветер, пригнал в холл огромного покачивающегося надувного динозавра, собственно, очень большой воздушный шарик, с которым его юла-дочь всё не хотела расставаться. Тот, кто сотворил всё это, уже исчез. Оставил имена его жены и дочери на раскрытых искусственных вагинах. И ушёл. До поры до времени.

В конце текста, безусловно, авторства Форели, ему был задан вопрос: «решил со мной потягаться?». И ещё: «Смотри, что будет». И ещё: «Молчание – золото».

Н-е-ет. Нет! Он не решил потягаться. Нет… Пожалуйста! Надо им звонить. Немедленно. Надо забирать их, жену и юлу-малолетку, и немедленно бежать. В отпуск. На Мальдивы, озеро Гарду, в Юрмалу, где у Аркаши были прикуплены недвижимость-гражданство. Валить! Куда угодно, только подальше отсюда.

«Смотри, что будет!»

Но… нет! Конечно, молчание – золото. И если ты уже отсюда ушёл, он никому ничего не скажет. Пожалуйста…

А потом включилась музыка. Его стереосистема. Григорьев не сразу вспомнил, что он поклонник хорошей ламповой аппаратуры, и что это может быть функция «будильник». Да и как тут вспомнить?! Ни треск, ни шумы, ни музыку, так же, как и текст книги, было не спутать. Григорьев завизжал.

Девушке из хорошей семьи Татьяне Лариной повезло меньше, чем жене и дочери Аркадия Григорьева, хотя она о них никогда не слышала. Она лежала в чём-то вроде большого пенала с непроницаемыми стенами, и под голову ей заботливо положили довольно комфортную подушку. Руки её были свободны, но нижняя часть тела – разведённые в стороны ноги – была жёстко закреплена и находилась с внешней стороны пенала. За прозрачной перегородкой рядом с ней находилась ещё одна девушка, которая предпочла позу на животе. Сначала Татьяна Ларина всё же смутилась и не отказалась от предложенной ей театральной маски. Но девушка за перегородкой – наверное, она всё же была более вульгарной – заявила: «Всё равно они нас видели. И мы их видели. Чего уж тут прятаться?»

«Ну, я-то общалась только с ним, – подумала Татьяна Ларина. – С тем, кто привёз меня сюда. В дом греха», – и решила оставить всё, как есть.

«Дом греха» – как они смеялись вместе с ним над названием. Само с языка сорвалось… Наверное, после этого она и почувствовала к нему полное доверие.

А потом она увидела, как её соседка моргнула, как её лицо на миг застыло, и потом она улыбнулась, и как у неё заблестели глаза. Она повернула голову, посмотрела прямо на Татьяну Ларину и снова улыбнулась. И словно доверительным шёпотом сообщила: «Понеслось». Потом она выдохнула, прикусила верхнюю губу и быстро облизнула её. Попыталась ненадолго приподняться на локтях, опустила голову вниз, негромко застонала и растянулась по подушкам, устроившись на них левой щекой. Её глаза закатились и вновь широко раскрылись, когда они, обе девушки, услышали звонкий шлепок по ягодице. Он предложил немного грубости, тот, кто привёз её сюда, и немного грязных слов. На её усмотрение. И она согласилась, она захотела и того, и другого.

– Какая грязная шлюшка! – хрипловатый мужской голос, но грубый и сильный, сексуальный; и снова шлепок.

На лице её соседки застыло мучительное выражение, и стон, сорвавшийся с губ, прозвучал гораздо громче. Татьяна Ларина моргнула обоими глазами; наверное, и не предполагала, что ей может передаться чужое возбуждение. А потом она почувствовала горячее и влажное прикосновение к внутренней стороне собственного бедра. Она не знала, чьё, но он не спешил, тот, чьи язык и губы сейчас касались её. Это хорошо, что он не спешил. Коснулся лона и снова отступил. Татьяна Ларина отвернулась от соседки. Он не сказал, сколько будет мужчин, но гарантировал полные меры предосторожности. И что увезёт её отсюда так же инкогнито, как и привёз, если она захочет. А может ей захочется и встретиться потом с её партнёрами. Татьяна Ларина выдохнула, услышала, каким сладким вышел её стон. Он только что вошёл в неё, её партнёр, совсем немного, с края, меньше чем наполовину, и тут же покинул. Снова язык и губы. Её вульгарная соседка сказала ей: «Понеслось»? Татьяна Ларина засмеялась и увидела, что безыскусная улыбка удовольствия на лице соседки делает её не похотливой, а счастливой, скорее.

«Человеку хорошо», – подумала Татьяна Ларина. И отвернулась.

Её партнёр снова вошёл в неё, уже глубже, и снова покинул. Вошёл и опять покинул.

– Ну куда же ты? – прошептала она. – Давай.

Почувствовала, наверное, каким горячим стал низ живота, и волну дрожи. Но он всё не торопился. А ей уже было нужно. На миг ощутила его всего, закрыла глаза и снова опустела.

– Давай же, – прохрипела требовательно. Вероятно, даже чуть расстроенно скривилась. Он умел распалить девушку, её партнёр. Но она уже не хотела думать, она ждала. Звала телом, красивым, требующим и податливым. Её не надо было больше готовить. Она хотела его всего. Ей было нужно. Сейчас. Но он снова покинул её. Татьяна Ларина застонала. Перед глазами пронеслась какая-то пелена.

«Я мокрая грязная девчонка», – вдруг с грубой радостью произнесла она. Или только подумала. Но он будто услышал. Вошёл в неё полностью. Татьяна Ларина схватилась обеими руками за простыни, на которых распласталось её тело.

Она не поняла, в какой момент одна из стенок стала прозрачной. Видимо, прежде её занавешивала плотная красная ткань. На палке для селфи к штативу крепился её собственный телефон.

«Я сделаю видео, – предложил он ещё в самом начале. – Только лично для тебя. Захочешь, потом сотрёшь, захочешь – сохранишь».

Это было долго, и ей было очень хорошо. Они довели её до оргазма, лучшего в её жизни, её партнёры, и она не знала, сколько их. А штатив для селфи с телефоном знали. Наверное, она уже сама говорила что-то грубое, то, что хотела всегда, потому что не было запретов, штатив с телефоном смогут поведать ей и об этом. И ещё он обещал ей сюрприз, опыт, которого она точно не имела прежде, и попросил её ничего не бояться. Ей показалось, что о её соседке он был невысокого мнения, хотя не позволял себе ничего такого, никаких уничижительных выражений, но Татьяне Лариной также только показалось, конечно, что у них с ним установились особенные отношения. Потому как сегодняшний «Дом греха» был организован прежде всего для неё. Правда, она очень хотела, чтобы видео, которое она, конечно же, потом удалит, показало ей ещё кое-что: был ли он сам с ней и в какой именно момент.

«Аквариум» – так называлась сегодняшняя сессия. И всё это продолжалось. И вот чего она не ожидала от себя, что ей нужно будет так много. Он словно прочитал желание, которое было замуровано в её теле и грезило тайными фантазиями, похожими на несбыточные сновидения. В какой-то момент она смогла услышать свой собственный грубый, почти животный смех, и понять, что она впервые матерится при половом акте. И от этого ей тоже стало хорошо. Он сумел её сделать абсолютно свободной. Как же потом возвращаться после всего этого, как спать с этим

её дружком, сокурсником, которого она иногда считала своим парнем. «Аквариум» оказался пугающим опытом. И радостным. Об этом успела подумать Татьяна Ларина, девушка из хорошей семьи, во время совсем короткой передышки. И ещё она подумала, что, наверное, пора уже всё остановить. Но когда всё продолжилось, она, к своему удивлению, не стала возражать.

А потом в соседний бокс, где находилась её соседка, стала поступать вода.

«Я под завязку накачан наркотой и виагрой», – вот что сказал ему младший Пиф в тот единственный раз, когда позвонил ему с собственного телефона. – Я супермен».

Аркадий Григорьев гнал автомобиль за женой и дочерью. Он не собирался сбрасывать скорость, хрен с ними, с камерами, и хрен с ними, со штрафами, главное, чтобы не остановили. Он думал о том, что сопляк совсем сошёл с катушек.

А потом ему позвонили. Его собственный секретарь. Григорьеву было сейчас совсем не до, но он снял трубку – бизнес должен был оставаться на плаву в любую погоду. Голос у этой обстоятельной и всегда толковой хохотушки был какой-то ошеломлённый. Сбиваясь и путая слова, она сообщила ему о том, что уже знали десять тысяч продвинутых пользователей интернета. Прямой эфир… Прямо сейчас. Порнушка, которая всё больше становится убийством онлайн. И совсем уж сбивчивым тоном она осторожно добавила:

– Там комментарии, Аркадий Михайлович, нас тоже…

– Чего?! – заорал Григорьев.

Она запнулась. Боится. Никто не хочет быть тем, кто первым сообщает дурные вести. Григорьев хотел сорвать свой шейный платок, но не стал этого делать – капитан тоже должен оставаться на плаву в любую погоду.

– …комменты, – пропищала она. – Аркадий Михайлович, опять пишут про одного из наших авторов.

– Дура! Форель?! – Григорьев только что чуть не засадил в «жопу» какому-то обнаглевшему «Кайену», тупо подрезавшему его. Он обошёл «Порше» и, обнаружив, что за рулём вдобавок ещё и тёлка, по классике белокурая, покрутил ей пальцем у виска. Реакция в ответ была даже не нулевая, эта дура посмотрела на него, улыбаясь. Григорьев взял себя в руки:

– Ничего, милая, – успокоил он своего секретаря. – Я всё улажу. Я не дам тебя в обиду. Я никого не дам в обиду.

Но когда Григорьев открыл названную ему социальную сеть, он почувствовал, что паника, как хищная волчица, стала вгрызаться в его внутренности.

Вульгарная девушка в соседнем боксе захлёбывалась. Но Татьяну Ларину успокоили: немного удушья под водой – тот самый сюрприз. И действительно, вроде бы в последний момент вода в соседнем боксе начала спадать, и девушка смогла дышать. Правда, для этого ей пришлось максимально приподняться и запрокинуть назад голову. Она глотнула воздуха, половой акт с ней продолжался, но особых признаков беспокойства она не проявляла, вероятно, её тоже предупредили, чем должно всё закончиться.

«Аквариум», – мелькнуло в голове у Татьяны Лариной.

Потом с края бокса появилась рука и опустила голову вульгарной соседки ниже уровня воды, доведя ту почти до удушья, затем рука исчезла, и девушка вновь могла глотнуть воздуха. Такое повторилось несколько раз.

И Татьяне Лариной захотелось всё прекратить. Немедленно. Этого она и потребовала. Громко и ясно. В ответ опять появилась рука, прижавшая голову соседки почти ко дну аквариума. Отпустили её лишь в самый последний момент. И глотнув воздуха, та впервые попыталась кричать. Правда, сначала – браниться, но ничего особо членораздельного у неё не вышло, лишь брызги в разные стороны, её продолжали макать, и часть своих претензий она высказывала уже под водой.

И тогда ещё только лёгкий приступ тревоги совсем тихонько колыхнулся внутри Татьяны Лариной.

– Вы чего творите? – заявила она. – Всё, хватит.

И тут же добавила:

– Я хочу всё прекратить. Немедленно. Хватит! Сейчас же.

И почувствовала, что и в её бокс начала поступать вода.

– Хватит!

И поняла, что вода теперь прибывает в оба бокса, хотя в соседнем её и так было под завязку.

«Что происходит?» – вдруг беспомощно подумала она, впервые оценив своё положение с несколько иной точки зрения. И сразу всё начало меняться. Словно через запертые двери попыталось вломиться понимание, для чего ещё её могли привезти сюда. Нет, это, конечно, не так, только гораздо более беспощадная, обжигающе-холодная рука паники вновь сжала всё внутри неё.

– Ну хватит, прошу тебя, – позвала она того, кто привёз её сюда.

Этого не может быть! Он ведь совсем… другой. Он ведь… Мы же с ним так говорили. Он… это невозможно!

– Нет! Не надо! Прошу тебя, – закричала Татьяна Ларина, обращаясь только к тому, кто привёз её сюда.

Вода продолжала поступать. Хотя её вульгарной соседке уже некуда было запрокидывать голову для спасительного глотка. И с ней, с Татьяной Лариной, продолжали половой акт. Вернее, её продолжали насиловать.

Она ещё успеет попытаться осознать, как это с ней могло такое случиться. Но сейчас ей больше всего хотелось жить! И она будет бороться за жизнь до последнего вздоха. Пытаться вырваться и бить по стенкам этого аквариума, в который поступала вода.

И всё ещё взывать к тому, кто привёз её сюда. Обещать ему прощение. Обещать ему молчание и возможность делать с ней всё, что он захочет, всегда, по первому требованию, потому что больше всего сейчас она, Татьяна Ларина, хочет жить.

Она ещё успеет увидеть, как побегут в воде струйки краски – от туши, размазанной под глазами вульгарной соседки. И как застынут, словно остекленев, эти глаза, вместе с последними пузырьками воздуха, которые выйдут из её чуть приоткрытых губ. Выражения страха в глазах не останется, лишь какая-то странная дремучая озадаченность станет печатью отсутствия, как у куклы, которую сделал не самый искусный мастер. Что произойдёт с ней самой, она не узнает. Зато увидят многие другие. Потому что её телефон продолжал снимать.

– Что ж ты, мил человек, в деревню-то помчался? – расстроенно сказал Егорыч. Сухов стоял и молчал. – И всевидящая твоя тоже… Героями решили побыть?!

Сухов молчал. Всё разваливалось. Только злость и усталость, и ощущение беспомощности. Всё валилось из рук. Они опять облажались с Вангой. Следак Сухов облажался. Хотя ему было известно, почему помчался в деревню. Сразу после разговора с Кириллом. Тот, кто устроил сегодня прямой эфир, знал, как они будут думать, и просчитал их. А они его нет.

– Он включил счётчик лайков и перепостов. Заявил, что если трансляция наберёт их в общей сложности сто девяносто тысяч, прежде чем выключат прямой эфир или прежде чем вода наполнит оба аквариума, то все останутся живы.

– Сто девяносто тысяч? – спросил Сухов. Главное – не позволять раздражению командовать собой. Главное – держать себя в руках.

– Да, – ответил Кирилл. – Точнее, сто девяносто тысяч четыреста три… Вот такая цифра. Что наступит раньше! Все должны поторопиться, пользователи сети ещё могут их спасти. Он врёт! Сухов, он ведь совсем…

«И ты держи себя в руках», – подумал Сухов. Но не стал этого говорить.

– Да, – согласился он. – И мы должны его остановить. Теперь мы обязаны его остановить.

Безумная немыслимая цифра, и требования такие же безумные – он заведомо знает, что они невыполнимы, но теперь решил вовлечь в свои игры чуть больше народу, чем облажавшийся следак Сухов и его всевидящая подруга. Да ещё перепуганный в этот момент писатель, который, конечно, уверен, что не мог позволить собой манипулировать, но… уже существуют сны; и в сокровенном этих снов или где-то с краешка сознания уже зреет мысль, что он выпустил в мир монстра. Следовательно – виновен!

Сто девяносто тысяч лайков и перепостов… Он даже больше не издевается, просто опять демонстрирует своё превосходство и беспомощность тех, кто, в принципе могли бы с ним договориться. И всё это было враньё, здесь Кирилл прав. Он опять всех переиграл.

– Я не знаю, как он это делает, – говорил им в трубку Кирилл. – Как будто сигнал идёт сразу из нескольких мест. И ещё меняется: откуда-то пропадает и сразу тут же возникает новый источник сигнала. И, Лёха, есть несколько стабильных, – Кирилл заговорил тише. – У нас здесь полная паника, все в мыле, Егорыч орёт благим матом…

– Стабильных, – напомнил ему Сухов.

– Да, – подтвердил Кирилл. – Один из них – деревня Сенцы. Рядом дачный участок. Это недалеко от МКАД. Егорьевское шоссе.

– И-и?

– Лёха, – видимо, Кирилл прикрыл трубку, сложив ладонь лодочкой: – Егорыч не очень по Пифу… от федералов уже звонили… Словом, там участок. Зарегистрирован на Пифа.

– Младшего? – спросил Сухов, хотя, конечно, только о нём Кирилл и мог сейчас упомянуть.

– Так точно, – Кирилл говорил ровно, не удивлялся и, к счастью, не раздражался больше; никакой там общей паники в управлении ему не передалось. – Младшего. Сухов, один из стабильных сигналов идёт прямо оттуда.

– Давай адрес, – потребовал Сухов. – Мы совсем рядом с МКАД.

И они поехали вдвоём. В деревню Сенцы. Реквизировав Яндекс-такси. Это всё больше напоминало дурной детектив. Тот, кто затеял сейчас прямой эфир, остался бы весьма доволен. Правда, Кирилл связался с местным ОВД на случай, если им понадобится поддержка.

По дороге Ванга говорила с Форелью. Ещё один человек, по которому сегодня паника прошлась молотком. В принципе, Сухов знал, о чём они говорили. Достаточно было одного взгляда на прямой эфир, чтобы определить авторство. Микола Васильевич Форель. Новый роман. Название ещё не определено. Глава 7. «Последняя печать (Аквариум)». Та часть рукописи, с которой, по уверениям автора, знакомы только три человека. Или он сильно заблуждается, или он их обманывает. Потому что тогда Телефонист – кто-то из них троих. Сухов нервно и мрачно усмехнулся. Пришла дурная мысль – попросить Вангу по окончании их разговора всё же проверить, откуда звонил Форель. Сухов подавил эту мысль. Но не Ванга. Ей-то она дурной не показалась. Извинившись перед Кириллом, что отвлекает, она потребовала отследить, откуда был последний звонок на её телефон. Кирилл обещал перезвонить.

Они опять бегают по кругу. Опять, невзирая на всё пиво и симпатию, допускают мысль, что Форель может быть одним из подозреваемых. Понимая, что эта мысль даже не порочна, она абсурдна, они всё равно допускают её. Тот, кто организовал сегодняшнее шоу со смертельным исходом, остался бы очень доволен. Возможно, пришёл бы в восторг.

Но в деревне Сенцы Горьковского направления студии прямого эфира не оказалось. И неподготовленный взгляд вряд ли обнаружил бы здесь следы визита – после прошедшего зимнего сезона в эту дачу хозяева ещё не наведывались. Только и Сухов, и Ванга видели, что это не так. Следы от протектора были относительно свежими, хорошо, что не успели пройти дожди. Они вломились в дом, пыльно, и одновременно запах сырости. Но кое-что прибрано. В центре залы стул, к нему приставлены грабли На них накинута карнавальная маска. Вполне возможно, так и осталось с Нового года. Карнавальная… Или клоунская.

– Грабли ржавые, грязь окаменела, а черенок протёрт, – говорит Ванга.

Сухов всё это уже видит. Жухлая прошлогодняя трава, прилипшая к твёрдым комкам земли на граблях, и чистый черенок. И воздушный шарик в углу, подспущен, но не скукожен, как если бы провёл здесь почти четыре месяца.

Ванга вытащила латексные перчатки, они у неё всегда с собой. Надела, провела пальцами по стулу, грязно. Дежавю, как в квартире Кривошеева. Потом взяла маску за край – чисто.

– Он был здесь, недавно, – сказала Ванга. – Вчера, позавчера. Думаю, это для нас.

Сухов кивнул:

– И грабли, – сказал он. – На которые мы опять наступаем.

– Они умерли, обе. Захлебнулись, – сказал Кирилл. Голос был упавшим, но Сухову показалось, что он сейчас может завопить, сорваться и завизжать в крик, как персонаж с небезызвестной картинки. Сухов посмотрел на Вангу, и она всё поняла. И опять на миг стала беспомощной, непонимающей и напуганной, как тогда в квартире, где была девушка с отрубленной головой. – Форель ни при чём. Звонок был из дома.

Ну, хоть какие-то хорошие новости. Кирилл докладывал, что удалось установить на данный момент. Имена, возраст, род занятий потерпевших. Одна – исполнительница приватных танцев в дорогом клубе для мужчин («ну что ж, какой-то след»), а вот другая – студентка пятого курса, и вот надо же как – психфака («Ещё один след?»). Никаких сайтов знакомств, там даже в комментах… пока они были живы… «Надо же, наша непорочная дева как развлекается», типа такого. Там много. Про тихий омут тоже… Потом, правда, заткнулись.

– Ладно, – сказал Сухов.

– Найти бы их, комментаторов, – вдруг помечтал Кирилл, – и рёбра помять.

– Да, – сказал Сухов. И посмотрел на Вангу. Она уже была спокойной. И глаза были спокойными. Чуть холодней, чем обычно. Чтобы не различить, как близко в них клокочет ярость. Это всё больше становилось их личной вендеттой, и это плохо.

– Правда, других комментариев намного больше, – сказал Кирилл. – Хороших. Люди сочувствуют. В ужасе от всего этого.

– Хороших людей вообще больше, – сказал Сухов. Наверное, больше. Только у них не получается сделать, чтобы этот мир перестал быть порой таким поганым местом. Что ж вы, хорошие люди, а? Может, пора проснуться? Хотя бы чуточку раньше, чем клюнет жареный петух.

А их коллеги-федералы оказались более эффективны. Умудрились выехать по одному из правильных адресов. Возможно, им повезло. Возможно, потому что не знали о существовании некоего Дюбы, и младший Пиф не был у них в разработке. Не знали о таких мелочах, как «Вангино колечко» и не забивали себе голову всякой ерундой. Действовали прямо, жёстко и эффективно. Тогда их можно поздравить. Только ведь и они не успели, хоть и оказались в верном месте. Но уже не в совсем правильный момент. Требование известной поговорки выполнено не до конца. Режиссёр сегодняшнего прямого эфира покинул съёмочную площадку, вполне вероятно, незадолго до их появления. И хоть они делают важные лица («сложные щи», как говорит Ванга), им он тоже не оставил никаких значимых следов.

И всё это сейчас неважно. Потому что их отстранили. Их с Вангой только что сняли с этого дела. И сейчас Сухов стоит перед Егорычем и слушает его сожаления. Хотя с гораздо большим удовольствием согласился бы на разнос. Какой угодно жёсткости – хоть в пух и прах, хоть матюгами, хоть в морду!

– Простите, я ничего не могу поделать. Это не от меня, – шеф закатил глаза к потолку, – исходит. Так что… сдавайте им все дела.

Разговор происходил не у Егорыча, в кабинете Сухова. Два вежливых следователя, которых Форель окрестил «Простаком» и «Умником» тоже здесь, собирают в коробки материалы по делу. Все знают о предстоящем повышении шефа, его вроде как даже выводят из-под удара, и хоть Егорыч ничего не может поделать, он не скрывает своего неодобрения происходящего. Следак в нём всё же пересиливает функционера и не одобряет. Ну, что ж, и на том спасибо.

– Может, мне и панель им свою отдать? – пробурчал Сухов.

Умник посмотрел на него удивлённо, Простак усмехнулся:

– Оставьте себе на память, – позволил он.

– А карточка-то какая в центре интересная, – похвалил Умник Эдварда Мунка, и даже было почти незаметно, что он язвит. – Настраивает на рабочие мысли.

Простак позволил себе ещё одну вежливую усмешку, Сухов предпочёл не отвечать. Простаку это не понравилось, и он решил поинтересоваться, взяв одну из книг Форели, так же приложенных к делу:

– Почему вы ему всё-таки доверяете? Почему не допускаете мысли, что он вас искусно водит за нос?

– Теперь это ваша работа, доверять или не доверять, – сказал Сухов.

– Ну-ну, – в глазах Простака даже мелькнуло что-то типа сочувствия. – Нам известно, что у вас с этим Форелью установились… особые отношения, но всё же, а?

– Собирайте побыстрее всё, за чем пришли, и покиньте мой кабинет, – попросил Сухов. Егорыч беспокойно вздохнул.

– Это не конструктивный подход, – заметил Умник. – Алиби он себе мог состряпать какое угодно, башка-то у него варит. Вопрос лишь в том, как он это проворачивает.

– Разве нет? – согласился Простак с коллегой.

Теперь Сухов вздохнул и посмотрел на них насмешливо.

– Нет-нет, вас никто ни в чём не обвиняет, – тут же отреагировал Простак.

– Просто подумайте: главное его алиби в том, что всё это будет потом опубликовано, кто ж станет так себя подставлять, – допустил Умник. – Но ведь, Сухов, что может быть надёжнее такого алиби? Немного на двойную игру смахивает, а?

– Вполне, – оценил Простак. И нахмурился.

– Не думали об этом? – полюбопытствовал Умник. – Я, ребята, ничего не скрываю, он копирует мои книги, мне даже нужна ваша помощь… Что может быть надёжней, чем спрятать вещь на видном месте? Или, к примеру, сблизиться со следственной группой?

Простак посмотрел на него строго, на Умника.

– Лишь в том смысле, что вблизи не увидеть, – тут же отреагировал Умник.

– Он лишь имел в виду, что иногда не мешает расширить взгляд на вещи, – вступился за коллегу Простак.

– Что вы хотите от меня услышать? – вздохнул Сухов. Опять эта усталость, опять это дурное вечное дежавю.

– Вопрос всё тот же: почему Форель больше не в разработке?

– Ну, может быть, потому, что год назад мы всё это проходили? И я задавал именно этот вопрос. Прежде всего самому себе. Тогда Форель был первым в списке моих подозреваемых. Сейчас это не так.

– Год назад, – пробурчал Умник.

– Никто не умаляет ваших заслуг, Сухов, – заметил Простак. Год назад вам удалось раскрыть дело серийного убийцы. Тропарёвского, кажется?

Последний вопрос он адресовал Умнику. Тот кивнул:

– Так точно. Дело закрыто. Главный обвиняемый в местах лишения свободы. Но дело оказалось чуточку шире. И теперь придётся подчищать.

Простак поморщился:

– Я бы не стал так формулировать, – заявил он. – Но завершить начатое придётся.

– С чего намерены начать завершение? – сказал Сухов.

– Мы давно работаем, – заверил Простак. – И если б не обстоятельства, с удовольствием бы продолжили работать, так сказать, в связке.

– Образно выражаясь, – с пониманием кивнул Егорыч. И посмотрел на Сухова. – Давайте, заканчивайте побыстрее. Дела не ждут.

– Да уж, – согласился Умник.

– Я их тут не держу, – Сухов указал на визитёров. Егорыч покивал:

– Вот и ладненько… А колечко своё, мил человек, ты прибереги. Не стоит такими вещами разбрасываться.

Сухов чуть было не взглянул на шефа удивлённо, но мгновенно подавил свою реакцию. Всё же ему пришлось отвернуться. Скрыть благодарную улыбку, которая, конечно, существовала только внутри него. Оба визитёра почуяли неладное и тут же приняли охотничьи стойки.

– Так, о чём речь? – оживился Простак.

– И нечего волком смотреть! – поругал Егорыч Сухова, а потом доверительно поделился с визитёрами: – Как говорится: сколько волка ни корми, а у медведя больше!

Хихикнул своей шутке и направился к выходу, бросив по дороге:

– Аппетит больше! А вы чего подумали?

Дверь за ним закрылась.

– Да ваш шеф – шутник, – хмыкнул Умник.

– Точно, – согласился Сухов. Он давно всё держал под контролем. – Будет, чем на пенсии зарабатывать.

– Так что там за колечко у медведя? – Простак поставил коробку на стол, закрыл её.

– Мне-то почём знать? У него спросите, – Сухов указал на дверь, за которой скрылся Егорыч. А потом, словно сжалившись над подозрительностью своих гостей, добавил: – Ладно, не берите в голову. Личная жизнь, образно выражаясь. К делу не относится.

– У вас, Сухов, есть личная жизнь? – поинтересовался Умник.

– А что, хотите быть подружками невесты? – предложил он.

– Личная так личная, – Простак весело смотрел на них. – А то мы, было, подумали, маяк какой.

Сухов удивлённо скривился. Умнику пришло какое-то сообщение. Он с ним ознакомился, произнёс:

– Забавно, – посмотрел на Сухова. – Значит, Форель наш уважаемый не является подозреваемым? Тогда не знаете ли, почему его издатель Григорьев только что купил три авиабилета на Ригу? На себя, супругу и дочь?

– Ума не приложу, – искренне ответил Сухов. – Может, отпуск?

– Ладно, спросим у него, – сказал Простак. – Что это за отпуск такой внезапный. Тем более, у человека там прикуплена недвижимость.

– Сухов, – вдруг позвал Умник.

– Что?

– Ничего, – Простак улыбнулся. – Всё-таки будьте осторожны.