– Нифигашеньки не сходится, – пожаловалась она Свифту. – Понимаешь? Вообще ни фига.

Нахмурилась и опять потёрла виски. Свифт молчал, что, в общем-то, не должно удивлять, так как он был плюшевым щенком сенбернара, подаренным ей на день рождения Ксенией Суховой. Под симпатичной мордочкой на ошейнике Свифта крепился бочонок со швейцарским флагом, который был самой настоящей ёмкостью на 20 мл, и в нём сейчас плескался самый настоящий ром. Как тринадцатилетней девочке (а тогда Ксюхе исполнилось только тринадцать) пришёл на ум подобный подарок, трудно сказать. Но именно тогда, заговорщически переглянувшись, они подружились. В принципе, Ванга не особо любила детей, это мягко говоря, и уж тем более подростков. Но Ксения Сухова как-то обронила, что никогда не была ребёнком, сразу родилась взрослой, и в этом они оказались похожи.

– Ксюха-Ксюха-Ксюха, – пробормотала Ванга. – Что ж ты опять заготовила за сюрпризик?

Свифт смотрел на неё своими ласковыми, как живыми, глазами и, конечно, молчал. Она поднялась со стула и подумала, что сейчас снова станет курить. Вообще-то, она бросила и курила в моменты только самого сильного напряжения.

– Интеллектуального напряжения, понял? – бросила она Свифту и открыла кухонный шкафчик, где хранились сигареты. Так уж вышло, что последние почти два года эти самые пики были связаны у неё с делом Телефониста. Или Тропарёвского, что для неё давно стало одним и тем же.

Распечатала пачку сигарет, поднесла к носу и с наслаждением вдохнула запах:

– Я наркоман, – пожаловалась она Свифту. – А этот бомж что-то знает. Точнее, что-то видел.

Петрик не курил. И хоть уважал её право дымить, как «старая кочегарка», и поддерживал мысль, что эти сраные ноу-смокинг повсюду – наезд на свободу личности, Ванга всё же щадила его. Но сейчас Петрик помирился со своим Рудольфиком и отправился в двухнедельное путешествие, и она смогла спокойно поработать дома, подумать и покурить в одиночестве. Перед ней лежал лист бумаги с начертанными на нём квадратами, линиями, стрелками и какими-то только ей одной известными фигурками – схема, где Ванга систематизировала всё, что у них было на сегодня по Телефонисту. И проблема заключалась в том, что эта схема не работала. Вообще. Даже как одна из рабочих версий. Кружками Ванга обозначила эпизоды, наверняка связанные лишь с Тропарёвским, треугольниками – спорные моменты, квадратики достались Телефонисту, в том числе, его новому пришествию. Не работало. Даже на этом листе бумаги схема выглядела… безжизненной, что ли.

– По густой сети стрелок у нас ничего не движется, – констатировала она. Взглянула на Свифта и назидательно добавила: – Энергетические потоки – их нет. И нечего на меня так смотреть, ты ж не Сухов! Во всём жизнеспособном должна двигаться энергия, а её нет.

На самом деле, где-то в глубине души Сухов разделял её взгляды, это он так, больше для коллег и собственного морального здоровья подкалывал её. Все эти его шуточки про третий глаз и прочее… На самом деле, Сухов всё знал про собственную интуицию, «чуйку», вопрос лишь в словаре, наборе слов, которыми вы описываете одни и те же или схожие явления. И вот сейчас одно из слов, которые просились в схему, было довольно нелепое. И оно лезло в главный квадрат, крупнейший на нынешней схеме, обозначенный как «1 апреля», не в самое его сердце, где-то на периферии, но довольно назойливо. В центре, в сердце этого квадрата, была гильотина, отрубившая голову, звонок и видеоролик, присланный Сухову в 11:34 пополудни. Стрелки уходили к другому квадрату с бабой из секс-шопа, неоднократно опрошенным соседям, над ним нечто вроде облачка с пометками типа «Колёк ДР» и ярко выделенное слово «Бомжик». Названия чистящего средства в этой схеме не было.

– Доместос, – произнесла Ванга, поморгала и глухо добавила. – Мне чего, объявлять его в розыск?

– Этот гражданин Кривошеев, хозяин квартиры, отказался подавать заявление, – Сухов нажимал на дверной звонок. На дворе стояло первое апреля, и они совсем недавно покинули квартиру, из которой даже ещё не вывезли обезглавленное тело девушки. Ванга попросила Сухова отвезти её туда, где снова всё началось, где появилась эта баба из секс-шопа.

– Всего лишь незаконное проникновение в жилище? – понимающе кивнула Ванга.

– Угу. Пока основание объединить оба дела только у нас в голове. Но я нажал на гражданина Кривошеева, – пояснил Сухов. – И он вытянулся по струнке. Готов, как юный пионер. Обещал быть уже.

Ванга помялась с ноги на ногу и шмыгнула носом:

– Грёбаная пятиэтажка.

– Знала бы ты, какой запашок в квартире, – Сухов закатил глаза.

– Запах старости, чего ты хочешь.

– Да не такой он и старый, – мотнул головой Сухов. – Хоть и на пенсии.

Они стояли перед закрытой дверью квартиры, где трое суток назад появилась первая ласточка – резиновая женщина из секс-шопа. Сегодня им показали, для чего летала первая ласточка. И для чего в резиновой ладошке была упрятана маленькая чёрная гильотинка для сигар. Ванга знала, что ночью её ждут кошмары, и, может, лучше ей спрятаться к Игорю Рутбергу. Но она не будет этого делать. Не сегодня. Потому что в этих кошмарах, как бы над ней ни потешался Сухов, пусть в жуткой искажённой форме, всплывало то, на что она не обратила внимания днём. Такое ещё будет продолжаться какое-то время. А потом она спрячется в чью-нибудь постель, к Игорю или к этому тестостероновому спортсмену, любителю Бродского, и спокойно проспит до утра. Лучше всего к Игорю, но его она почти бросила.

– Пойду пока пройдусь, – сказала Ванга. – Осмотрюсь вокруг.

– Что ты хочешь там увидеть?

– Сама не знаю.

– Хорошо, – с пониманием кивнул Сухов. – Сразу сообщу, как наш пенсионер появится.

Ванга вышла во двор, огляделась. Сухов хоть перестал беситься из-за Ксении, но всё равно тайком периодически набирает номер. Двор убогий, скоро здесь всё будут сносить. Напротив – магазин «Пятёрочка», камеры наблюдения охватывают лишь часть дома, но интересующий их подъезд в слепой зоне. Всё, как описал Сухов. А наискосок за «Пятёрочкой» уже новый дом, совсем другого класса. Ещё бы, рядом Измайловский лесопарк, совсем скоро здесь появится своя золотая миля. Вполне возможно, что в этом доме какой-нибудь ребёнок богатеньких родителей получил на день рождения роскошный телескоп или дорогой дрон для аэросъёмки и наблюдал за тайнами окрестных домов (особенно чужих спален!), возможно, что кто-нибудь что-то видел, но пока опрос соседей не принёс результатов. Ноль, зеро! Ванга ещё раз посмотрела по сторонам, она ведь и вправду не знала, что ищет.

«Не очень-то гражданин Кривошеев торопится к сотрудничеству, – поморщилась. – Хотя нажимать Сухов умеет».

Она прошла вдоль дома, обратила внимание на детскую площадку. Дом кончился, за ним проезжая часть, и на другой стороне метро. Там есть свои камеры, но это уже далековато. Наверное, пора возвращаться. Тёплое весеннее солнышко пригревало. Первое апреля… Ванга решила немного посидеть на лавочке с краю детской площадки.

– Мамаши, – усмехнулась. – Кудахчут.

Села, прикрыла глаза. Ничего она здесь не найдёт. Но уходить почему-то не хотелось. Завязать беседу с одной из мамаш, что ли?

– Уберите собаку с детской площадки! – потребовал строгий женский голос. Ванга открыла глаза: какая-то болонка или карликовый терьер обнюхивал весёлого малыша. Тоже мне, собака! Но мамаши оберегают своих чад. И пошло-поехало, слово за слово. Ванга отвернулась, уже собираясь подниматься. И увидела за трансформаторной будкой его. Точнее, встретилась с ним понимающим взглядом – собачка-то и правда была маленькой, не представляла опасности.

Человек с любопытством смотрел на девушку в солнечных очках и деловом костюме, весьма контрастирующем с цветными нарядами мамаш, – костюм, впрочем, ей очень шёл, – и Ванга не сразу поняла, кто перед ней.

«Бомжик», – мелькнуло в голове. Тот сидел на груде коробок, укрытой каким-то хламьём, и выглядел абсолютно счастливым. Ванга улыбнулась ему. И тот не отвёл угрюмо красные глаза, не начал тут же попрошайничать, а просто улыбнулся в ответ. На мгновение в их встретившихся взглядах что-то переменилось, но позвонил Сухов и сказал, что гражданин пенсионер Кривошеев появился.

Пора было идти.

Вопреки ожиданиям, в квартире Кривошеева она тоже ничего не нашла. Никаких зацепок, знаков или кричащих сигналов. Квартира была самой обычной.

– Как-то всё очень странно, – сказала Ванга.

– Странно? – не понял Сухов.

– Стерильно, что ли, – попыталась объяснить она.

– Нету этих твоих плохих вибраций?

– Смейся, смейся… но да, всё ровно.

– Ага. Только всего три дня назад вот на этой кровати была разложена резиновая баба с отрубленной башкой…

– Знаю. Чего ты бурчишь?!

– А вот тут пришпилена записка про две свечи. Прелюдией чего это явилось, тебе известно.

– Сухов, э-эй! Я на твоей стороне.

– Ладно, прости. Немножко… Просто напоминаю, что именно здесь он появился снова. В этой самой квартире.

– Да. Странно…

– Что странно-то наконец?!

– Оно и странно. Нет ощущения этого…

– Места преступления?

– Ага. Его сразу видно.

– Ну-у, не всегда, – выразил сомнение Сухов.

– А здесь этого нет! – Ванга мотнула головой. – Присутствия… следов дурной болезни. Не хмыкай, правда, стерильно всё. Но это моё ощущение.

– Ладно.

– И, Сухов, – она заговорила тише, чтобы не услышал хозяин. – Здесь совсем не воняет. Скорее наоборот. Пахнет чистящим средством. «Доместосом».

– Ну, убрался в кои веки, – Он удивлённо посмотрел на неё. Потёр руки, раздосадованно вздохнул.

– Сухов, ты чего это расстроился?

– Не знаю, – он пожал плечами, улыбнулся. Ванга знала эту улыбку – это, конечно, была не ухмылка, но та ещё улыбочка. – Думал, наверное, у тебя здесь откроется твой третий глаз.

– Прям щас лопну от смеха.

– А может, я серьёзно, а?

Ванга вдруг отвернулась от него и посмотрела на хозяина квартиры, сама не до конца осознавая, почему так поступает, спросила:

– А где вы храните моющие средства?

И Сухов, и хозяин взглянули на неё с недоумением.

– Барышня… – наконец хмыкнул Кривошеев. – В ванной, где ж ещё? А вы где храните?

– Покажете? – спросила Ванга.

Кривошеев жалостливо взглянул на Сухова, тот растерянно развёл руками.

– Вон ванная, – указывая пальцем, Кривошеев вздохнул и осуждающе покачал головой. – Она практикантка, что ли?

– Уголовница! – отрезала Ванга, невзирая на то, что Кривошеев обращался только к Сухову. – Тяжкие телесные… Психически неуравновешенная. Сотрудничаю с полицией за досрочное.

И рот хозяина квартиры захлопнулся.

Глаза Сухова заблестели:

– Ванга, умоляю тебя, – прошептал он.

Она не слушала. Прошла в ванную комнату, нашла под раковиной пластиковую бутыль «Доместоса»; средства оставалось меньше половины. Провела указательным пальцем по поверхности бутыли, оглядела его, потерев об него большим. Кривошеев следил за ней с оторопью и испуганно косился на Сухова.

– Ничего, отец, – заверил тот. – Это субкультурный дедуктивный метод.

– Чего? – уже панически вопросил хозяин.

– Человек работает, – успокоил его Сухов.

Ванга выпрямилась. Посмотрела на своего коллегу и ободряюще на хозяина.

– Ладно, Сухов, пошли. Больше здесь ничего нет, – объявила она.

Кривошеев сглотнул неожиданную слюну в горле. Судя по всему, он счёл целесообразным впредь не вступать в беседы с этой барышней.

Перед самой входной дверью Ванга остановилась и снова провела указательным пальцем, на сей раз по панели стены, как будто была из санинспекции. И снова потёрла им о большой. Да ещё и понюхала. И строго взглянула на хозяина.

Сухов подумал, что ведь не только ему показалось, что Кривошеев сейчас завизжит.

Они вывалились из подъезда, покатываясь от хо хота.

– Ты что творишь? – Сухову пришлось буквально вытирать слёзы.

– Не знаю, – заявила Ванга с каменным лицом. – Видимо, нужна была разрядка.

– Чёрт…

– Не плачь. Субкультурная дедукция… – улыбнулась.

– Я второй раз его вижу, и мы второй раз чуть не доводим толстяка до инфаркта. Ну что, поехали?

– Да, пожалуй. Хотя… Подожди ещё минутку, мне надо на детскую площадку.

– Ванга, нет!

– Я серьёзно.

– Это уже перебор. Нас привлекут за нарушение общественного порядка.

– Сухов…

– Там матери, и они будут биться за своих отпрысков. Зачем тебе были нужны его чистящие средства?

– Не знаю. Можешь со мной не ходить, если не хочешь.

– Ладно, ладно, молчу. Мне спокойней, когда ты перед глазами.

Но когда она снова оказалась на детской площадке, этого бомжика на его прежнем месте уже не было. Сухов остановился, заходить на площадку не стал. Ванга же пересекла её всю насквозь, затем перешагнула ограждение и направилась к трансформаторной будке. Зашла за неё, остановилась.

Здесь была его лежанка из коробок и ветоши. И ещё витал его запах. Застоявшейся грязи, давно немытого тела. Ванга поморщилась. Вспомнила, как они переглянулись. Поначалу она просто улыбнулась ему, как любому живому существу. И что-то уловила в его глазах. Ведь что-то произошло – очень коротко, но они о чём-то поговорили глазами. А потом он замкнулся. Потому что она его… испугала. Чем?

Ванга сделала шаг назад. И увидела детскую площадку, и увидела Сухова. А затем, игнорируя запах, уселась на его лежанку. И Сухов исчез. Чуть отклонилась назад: и площадка, и Сухов вернулись; снова это его забавное изумление на лице. Ещё бы – Ванга уселась в самый бомжатник, как будто в ванну с благовониями. Теперь Сухов пытается делать каменное лицо, но смущён. Взгляды мамаш, и в них недоумение, почти подозрение – эй, мужчина, с вашей элегантной подругой всё в порядке?

Бестолковые клуши… И в следующее мгновение Ванга забыла о них. Отклонилась ещё больше и увидела не только распустившуюся вербу. И не только смущённо улыбающегося Сухова. Отсюда открывался прекрасный обзор: и станция метро на другой стороне оживлённой проезжей части, и дом, и, главное, сам подъезд Кривошеева были как на ладони. Можно за всем наблюдать, оставаясь незамеченным.

– А ты хитрец! – похвалила она.

Вот почему ты исчез. Подъезд Кривошеева… У тебя прекрасная память, да? Ты отсюда уже видел Сухова и группу захвата, а потом увидел Сухова и меня, и всё понял? И предпочёл свалить от греха подальше…

Появилась ещё какая-то мысль, нечёткая, но намного более важная. И была она связана с тем, как они переглянулись. Но прозвучал сигнал Ватсапа в её айфоне. Фрагмент из «Депеш мод», любимая группа Ксении Суховой, стоял только на её номере.

– Появилась, гулёна, – улыбнулась Ванга. И открыла Ватсап. Это был ответ на её сообщение: «Где ты? Мы с твоим отцом, и он очень волнуется». Ответ был таким: «Как окажешься одна, срочно перезвони мне. Только без ПАПЫ! Это очень важно и очень СРОЧНО!»

Ванга снова отклонилась. Сухов так и ждал там, заложив руки в карманы. Она набрала номер Ксении. И то, что услышала, заставило её забыть о хитроватом бомжике. По крайней мере, на какое-то время.

Сообщение дочери Сухова огорошило её.

– Форель начал новую книгу, – заявила та в телефонную трубку.

– Послушай, твой отец с ума сходит. Где ты?

– Не могу говорить.

– Ксения…

– Я… с ним.

– С ним?.. В каком это смысле, с ним?!

– Потом всё объясню. Только не говори папе. Он меня убьёт. Скажи ему, что всё прекрасно. Я… ну, типа в кино. Ок?

– Ксения Сухова, ты…

– Он возвращается. Мы пьём кофе. Ты поняла? Он начал новую книгу о Телефонисте. Позвоню через пару часиков. Всё.

Новая книга о Телефонисте. После того, как Форель убил его в четвёртой и закончил цикл. Это и правда оказалось сюрпризом.

…Мы пьём кофе… Сейчас, вспомнив этот разговор, Ванга улыбнулась. На её схеме среди геометрических фигур и линий со стрелками Ксении Суховой тоже было отведено своё место. Своевольная и дерзкая. Сама Ванга стала такой лишь к концу первого институтского курса. А до тех пор была зачумарённым цыплёнком. Или гадким утёнком. С этим тоже вопрос лишь в выборе слов. Вряд ли самооценку повысило неожиданное количество поклонников, – нет, с самооценкой и так был порядок, – но заметно укрепило её. И гадкий утёнок начал исчезать. Лишь некоторые привычки остались, которые многими воспринимались как заскоки. Например, то, что, на самом деле, Свифт… умел разговаривать. В определённые моменты, когда это было очень нужно.

Ксения Сухова её сразу поняла. Ни разу не удивилась. И проблема не в том, что озвучивала его речь сама Ванга. Девочка прекрасно знала разницу между размышлениями вслух, как бы с самим собой, и беседой. Пусть даже с плюшевым щенком: совсем другое дело, и даже сами слова совсем другие. Очень помогает думать. Но сейчас Свифт молчал.

А поговорить было о чём. Форель начал новую книгу о Телефонисте две недели назад.

И теперь у них на руках девушка с отрубленной головой. А тремя днями раньше – баба из секс-шопа, почти полностью имитирующая место будущего преступления.

Что это? Случайное совпадение?! Возможно. И хотя в старой песенке поётся, что в этом мире случайностей нет, жизнь часто убеждает в обратном. И тогда…

– В этой тёмной комнате я ничего не найду? – спросила она у Свифта.

Так же возможно, связь есть. Только не такая прямая, как хотелось бы Сухову с его подозрениями.

– Форель здесь ни при чём! – отмахнулась она, словно от порядком поднадоевшей идеи. – Проехали. И у него есть алиби.

Тропарёвский действительно оказался последователем книжного Телефониста, по крайней мере, по отдельным эпизодам. Форель как будто умудрился влезть в голову серийного маньяка. Вскрыть его черепную коробку. В этой связи занятен выказаный Тропарёвским на допросах пиетет к писателю, иногда даже прямое восхищение. Не ясно, что на что оказало влияние, свои первые убийства он совершил задолго до выхода книг Форели. Именно на этом основании Сухов одно время и подозревал самого писателя. Мол, его больной ум распирало настолько, что он не смог ограничиться только совершением преступлений, а решил подробно, со смакованием мотивов и деталей описать свои подвиги. Или, при шизофреническом варианте, этого требовала личность, остающаяся в тени. Ход мысли Сухова, в общем-то, ясен, но это была ошибка.

Проехали.

– Доместос, – почему-то сказала Ванга.

Саму идею последователя подбросила преданная читательница Ксения Сухова. Сработало. Здесь особых вопросов не возникало. В специальной литературе неоднократно описаны подобные случаи. Только девочку не дослушали. Не поняли до конца. Именно потому что сработало. И дело закрыли.

С этим тоже проехали.

«Только… Форель здесь ни при чём. В смысле, не виновен. Тогда почему я всё-таки проверила его алиби?»

– Не молчи, – попросила она Свифта. – Я ведь где-то рядом, так? Но что-то ускользает. Потому что всё продолжается? Потому что Тропарёвский не был Телефонистом? И выказанное им на допросах жалкое восхищение писателем, на грани преклонения, как будто он…

– Фанат, – хрипло обронила Ванга.

Безусловно, Форель сильнее Тропарёвского. Психологически. Вот в чём дело. Но тот, кто оставил нам девушку с отрубленной головой, намного сильнее Форели. По крайней мере, того, которого мы знаем. Выходит, он и писателя учёл в своей игре?

Перебор, как любит говорить Сухов.

Она извлекла, наконец, сигарету из пачки, но прикуривать не стала, начала крутить её в пальцах. Или только кажется перебором? А если связь существует? Не такая прямая, но она есть?!

«Очисть ум от любых готовых конструкций и предубеждений», – как-то посоветовал ей Свифт. Ванга шмыгнула носом и поморщилась – в принципе, это была очень верная мысль. Допустить, что с самого начала ты был не прав, переломать, как ни жаль, вроде бы готовую конструкцию и увидеть вещи под другим углом зрения иногда очень полезно. Именно поэтому, а не из-за должностных инструкций в голове, она проверила Форель на предмет алиби. Тихо и без лишнего шума. С публичным человеком это несложно. И облегчённо выдохнула: первого апреля сего года в 11:34, когда Сухову пришло видео, озаглавленное «Две свечи», Форель уже 34 минуты как читал публичную лекцию об изменённых состояниях сознания, и подтвердить это может несколько сотен человек. Включая Ксению Сухову.

Вечером накануне, в предполагаемое время убийства, он давал пресс-конференцию о предстоящей выставке собственной графики и словом не обмолвился о новой книге. Скорее, пространно намекнул, что выставка будет финальным занавесом, итогом, и проект «Телефонист» закрыт. Выходит, публично врал, искусно создавая будущую интригу. Но как бы ни хотелось Сухову, за это его невозможно привлечь. Здесь, скорее, примечательно другое, ещё одно его алиби. В день, когда в квартире Кривошева

появилась баба из секс-шопа, и с его домашнего телефона (вот, что не характерно!) был произведён звонок на служебный номер Сухова с тем, что «снова пришло время поиграть», Форель также читал публичную лекцию. На высших режиссёрских курсах ВГИКа. Ещё одно занимательное совпадение. Правда, звонок из квартиры Кривошеева состоялся не в момент лекции, а после её окончания, где-то минут через пятнадцать. Однако добраться с Ботсада до Измайлово по московским пробкам за пятнадцать минут можно, разве что, на вертолёте, а ещё лучше на истребителе. Забавный выходит портрет серийного убийцы в молодости. Тем более, Форель вовсе не глуп, чтобы не понимать очевидных вещей: подобные утрированные, стопроцентные алиби всегда вызывают подозрения. Сам писал об этом в своих книгах. И убийца из его романа, как минимум, лишил бы себя одного алиби и позаботился, чтоб ещё одно выглядело не на сто процентов достоверным.

– На восемьдесят шесть, – усмехнулась Ванга. – Связь есть, только не знаю где.

Куда смотреть, где искать. Опять эта тёмная зона…

– Знать бы, что он там успел понаписать, – пробормотала Ванга. И сама удивилась. Зачем? Не настолько же в лоб! И вообще, это уже абсурд какой-то.

(А вдруг?)

(Что «вдруг»? Почему захотелось узнать, что именно он уже написал?)

Ванга поморщилась и повела носом из стороны в сторону, как в фильме, где Николь Кидман изображает ведьму. Отодвинула эту мысль в сторону, пусть полежит на полочке в тени, вдруг когда понадобится. Снова это движение кончиком носа, потом вздохнула:

– А ведь кто-то не хочет, чтобы проект «Телефонист» был закрыт, да? – поделилась она со Свифтом.

Форель, конечно, не виновен. Но связь, безусловно, есть. Только она где-то в другом месте.

– А бомж что-то видел, – сказала Ванга.

Вчера она ещё раз посетила гражданина Кривошеева на предмет беседы с ним. Но подлинной её целью был этот бомж. Его зовут Дюба, славный парень. Хоть и инвалид. На день рождения Колька его не позвали, но тот потом проставился. Пили дешёвый портвейн. Тоже первого апреля – сплошные случайные совпадения. И Дюба всегда был здесь, но вот несколько последних дней его не видно. Пропал куда-то.

– Ты что-то видел, – произнесла Ванга. – Это я прочитала в твоих глазах. И ты это понял. И поэтому исчез.

Посмотрела на Свифта, добавила:

– Придётся тебя найти.

Щенок не сводил с неё своих кротких стеклянных глазок.

– Тогда я об этом не знала, Свифт. Но теперь знаю наверняка.

Ванга взяла лежащий перед ней лист бумаги и порвала его. Схема не работала. Надо делать другую схему. Не хватало каких-то элементов. И надо понять, причём тут Форель.

Зазвонил её айфон. Это был Сухов. А вот и первые вести, она ждала их.

– У кого больше сюрпризов, тот и начинает, – бодро сказал Сухов.

– А у тебя прямо «вах!»?!

– Закачаешься, какой «вах».

– Тогда начну я, – предложила Ванга. – По восходящей. Ты интересовался чистящим средством?

– М-м-м… Намекаешь, что я кормящий отец?

– Я была вчера у Кривошеева.

– И?

– Он чистоплотный. Очень. Там опять всё пахло «Доместосом». Видимо, это какой-то психоз.

– Допустим. Но причём тут?..

– У него в доме всё очень старое, верно, но всё очень чистое. Ты мужик, мог этого не знать, не уловить разницы. Старьё, рухлядь, но чистое. Даже панели стен, нет этой жирной пыли; помнишь, я проверяла?

– Конечно.

– И чистящие средства в ванной – бутылки совсем новые, но осталось на донышке. Говорю же, психоз.

– Ты хочешь сказать…

– Что ты не смог бы уловить вонь! Она была не его. Я поняла вчера… Этот бомж, о котором я тебе рассказывала. Это он её оставил. Он был там за несколько минут до вашего приезда.

– Ничего себе.

– Я думаю, он видел того, кто принёс бабу из секс-шопа. Поэтому и сбежал. Необходимо найти его.

– Ванга, ты…

– Не благодари, сама знаю.

Сухов усмехнулся:

– Сказать, что я тебя обожаю или что тоже не с пустыми руками?

– Про первое известно, давай сразу по второму.

– Пришли результаты экспертизы по волоскам. А теперь сядь.

– Не буду. Продолжай.

– Нам известно, чьи они.

– Сухов, не чуди, – произнесла она расстроенно. —

У нас нет образцов его ДНК. И в базе…

– Ага, – перебил Сухов. – Только они вообще не мужские.

Она прокашлялась:

– В каком смысле?

– Оба волоска принадлежат женщине.

– Сухов, ты… Она ведь была бритой.

– А это и не её волоски. В том-то и дело. Хотя оба волоска с лобковой зоны.

– Господи, – сипло сказала Ванга. – Да что ж там такое-то?

– Поэтому я и говорю: лучше сядь.

– Хорошо. Уже. А ты не молчи.

– Ванга, мы знаем чьи это волоски, именно потому, что у нас уже есть её ДНК. Корнеева Инга Петровна.

Она посмотрела на Свифта. На его кроткие стеклянные глаза. Почему-то сейчас ей понадобилось дотронуться до игрушки.

– Сухов, она ведь…

– Да. Она была последней жертвой Тропарёвского, которого мы и считали Телефонистом.