Дюба лениво открыл глаза. Он спал на солнышке, постелив поверх старой ветоши и коробок чистую газету бесплатных объявлений. Засыпая, Дюба никогда не знал, приснится ли ему кошмар или, наоборот, что-то такое доброе, аж слёзы наворачивались. Этот сон был хороший: к нему пришёл слон с огромными ласковыми глазами. Слон опустил куда-то свой хобот и вылил ему прямо в лицо что-то очень вкусное и свежее. Во сне Дюба засмеялся. Слон был розовым и, казалось, мог в любую секунду улететь, как воздушный шарик.

«Эх, мне б сейчас портвешка «три топора», – мечтает Дюба. Но попросить не решается. Неправильно это – слишком уж чистый и радостный этот слон, как будто ты что-то забыл про то, что есть в мире, а он пришёл напомнить. Да и нет у него «трёх топоров», а вот мороженое есть, много холодного, и оно тоже наверное бы подошло.

«Конечно бы подошло!» – говорит слон своими кроткими глазами. Не голосом, а именно глазами, и Дюба не удивлён – так бывает во сне. Дюба уже очень многому давно не удивлён.

Хотя портвешок бы сейчас весьма не помешал. И там, за пределами сна, этот голод скоро станет очень острым. Но здесь пока всё хорошо, этого голода нет, нет вовсе, здесь розовый слон, который умеет летать. И он подносит на прощание свой хобот к Дюбиному лицу и ласково гладит его.

– Приходи ещё! – весело просит Дюба и вдруг обещает: – И тогда я вспомню…

Что?

А слон дружески кладёт хобот на его плечо и похлопывает: мол, сильно не беспокойся, но вспомнить не мешает. Хлопает ещё раз, и от этого толчка Дюба просыпается. Но не быстро. Удивительное дело, как некоторые вещи могут улучшить настроение. Хоть в горле и пересохло, а губы словно слиплись…

Перед ним стоял Колёк. Лыбился и протягивал початую бутылку вина:

– На. Держи.

Дюба недоверчиво поглядел на угощение.

– За днюху пришёл проставиться, – пояснил Колёк.

Дюба выхватил улыбку и жадно припал к горлу.

– Первый апрель – никому не верь! – заржал Колёк. – Чай…

– Ладно, это тоже сойдёт! – поблагодарил Дюба.

Колёк с завистью поглядел на него:

– Странный ты всё-таки…

Дюба пожал плечами и огляделся. Недалеко находилась детская площадка, но чтобы обнаружить его лежанку, надо было туда зайти, смотреть даже дальше, чем от каруселек, а менты обычно патрулировали, проезжая мимо по дороге. Да и не интересовал он их, давно не интересовал. Если только не спустят сверху распоряжение очистить Москву от бомжей к какому-нибудь грандиозному чемпионату мира.

– В чём странность?

– Не злой.

– А-а…

– Это шутка была, – тут же бодро объявил Колёк. – Вот за днюху.

Он ловко извлёк из-за пазухи бутылку портвейна, оплавил пробку зажигалкой, открыл вино. «777». Дюба вспомнил розового слона, и жадная искра в его глазах растаяла.

– По-бырому разгоним на двоих, а то мне на работу пора, – пояснил Колёк.

Выпили. Розовый слон улетел, а Дюба словно получил своё мороженое. Он улыбнулся.

– Ты уж не серчай, что с днюхой так вышло, – попросил Колёк. – Сам понимаешь… там эти, крутики собрались!..

– Да, – сказал Дюба.

– Даже дядя Курбан… Половину шашлычной для нас закрыл и сам с нами сидел.

Дядя Курбан был прилично моложе самого Колька, а «дядей» его прозвали малолетки на районе.

– А потом ещё его братва подтянулась, – словно оправдываясь, добавил Колёк. – Азеры… Они бы всё равно… сам понимаешь.

– Да, – Дюба кивнул. Курбан был добрый, подкармливал Дюбу иногда, просто перед людьми неудобно. Азеры, или кто они там на самом деле, давно смотрели на него, не скрывая отвращения. Хороший, работящий народ – твёрдо стоять на ногах для них превыше всего. Чурки… Хотя по-мусульмански-то им бухать не положено. Да под крышей Аллах не видит – так они говорят. Дюба на них не в обиде. Он ни на кого не в обиде. Хотя, когда впервые поймал на себе брезгливый взгляд окружающих, был, скорее, удивлён:

«Как, неужели я на самом деле так выгляжу?»

«Это же я… ну, подбухиваю, но не так же…»

«Как, однако, быстро всё случилось».

Колька зацепило. Он начал тарахтеть без умолку, видимо, забыв о своём намерении спешить на работу. Колька вот его запашок не напрягал – а сам Дюба, видимо, давно принюхался, – не то что этого жирного борова Кривошеева, сдающего свою хату этим самым малолеткам на районе. И чуркам дяди Курбана. Дюба, кстати, давно подозревал, что Боров спелся с Курбаном, что там не всё чисто, но в чужие дела не лез. До этой самой днюхи, на которую его не позвали.

Прошло-то всего несколько дней. Дюба мог бы вспомнить точно, сколько, но пока не хотелось. Башку не отпустило до конца. И потом вот Колёк. Он-то точно знает, когда у него днюха…

Было тепло. Днём. Хоть весна и ранняя, снег ещё не везде сошёл. Но солнышко припекло, и Дюба грелся, расположившись в своём «укрытии». Вряд ли он был адептом пословицы «мастерство не пропить», пробухать можно всё, и прежде всего эту грёбаную жизнь, всю, без остатка, и чаще всего в прямом смысле, но… некоторые навыки явно утрачиваются последними. Например, навык слышать «неправильную» тишину в горной зелёнке, в лесу, ещё только что полном безмятежного присутствия жизни. Или навык выхватывать из толпы людей с «неправильным» поведением, не соответствующих общему ритму и течению повседневных дел. В толпе ты защищён как нигде. Например, при наружке. Проще простого. Ты сидишь на лавочке, вот прямо как сейчас, и видишь, что бегун опустился завязать шнурок, а тот всё не завязывается. Долго, ну никак не завязывается, вот досадная безрукость-то. Или вон та хорошо одетая дамочка говорит по телефону, остановилась вполоборота и вроде вовсе не смотрит на тебя, увлечённая болтовнёй. Только её губы, занятые той самой болтовнёй, и глаза говорят о разном: взгляд не стал отсутствующим, пустым, как будто его обладатель отправилась по телефонной линии к тому, с кем болтает. О нет, хорошо одетая дамочка вся здесь. Здесь и сейчас. Да и мужик, с полчаса читающий газету на одном развороте, явно не поглощён утренними новостями: интересные статьи так не читают, без конца отвлекаясь, озираясь поверх газеты, а неинтересные – перелистывают. Правда, мужику стоит отдать должное: мог бы ведь держать газету и вверх ногами.

Но сейчас всех этих теней Дюбиного прошлого здесь не было. К палатке подъехали чурки дяди Курбана, выгружают какие-то коробки. Вряд ли что-то особо противозаконное, на крайняк, безакцизная водка. Дурью, всякой синтетической отравой, химией и дешёвой дрянью с примесями занимались совсем другие чурки. Чистый природный продукт в Москве есть, только не в таких районах. Малолеток жалко… Однако наркотрафик под контролем совсем других чурок, и Дюба не знал, сколько их на его счету. Никогда не знал – всё это происходило с человеком, которого давно больше нет. А если его ещё и можно встретить, то лишь там, по ту сторону, куда без спросу наведывается не розовый слон, а приходят чудовища. Но с этим Дюба ничего поделать не мог. Мог лишь не помнить днём, а ночь – сложная штука.

Разносчик пиццы шёл по тропинке, огибающей дом борова. Фирменная куртка с эмблемой компании, непреложная красная бейсболка и огромная сумка-коробка с весёлой рожицей и утверждением, что внутри, пожалуй, самая вкусная пицца в мире. Сверился со смартфоном. Шёл быстро, но не суетливо, как и положено тому, чей доход напрямую зависит от количества доставок. Человек, к которому по ночам не являлись без спроса розовые слоны и чудовища, просто пробежал бы по нему глазами, даже не заметив, не вычленив его из потока повседневной действительности. Всё обычно, привычная картинка городского пейзажа. Дюба чуть склонил голову. Он не знал, зачем ему это надо. Да и не надо вовсе! Просто некоторые не отмершие до конца навыки порой являлись без стука в дверь. Как розовые слоны или чудовища.

Дюба медленно повернул голову. А почему он пешком? У дома полно парковочного места, и доставщики пиццы носятся, как ошпаренные, на этих похожих на игрушечные авто, типа «Оки», явно на грани аварийных ситуаций: количество доставок… За руль такой консервной банки Дюба не рискнул бы сесть даже в лучшие времена.

– Безлошадный, выходит, – проговорил Дюба. – Ездит на общественном транспорте.

И поморщился. Что-то в этом утверждении было… не совсем правильное. Да, не важно. Он извлёк свою жестяную коробку с окурками, где был заныкан огромный бычок «Явы», и с наслаждением закурил.

В новом доме, что за детской площадкой, еду заказывали часто. И остатки никогда не выбрасывали в мусоропровод, складывали коробки у помоечного контейнера на улице. Это даже не объедки – мечта! Чего Дюба только не попробовал, кухня всего мира, а уж пицца – часто бывали целые куски. Даже не надкусанные. Новый дом, в нём живут новые люди, улыбчивые, чистенькие, и они делились с остальными так, как могли.

В новом доме, а не в хрущобе Борова. Там еду не заказывают. Тем более в его подъезде, где жили (доживали!) старички на жалкую пенсию и бухарики, которым бы и в голову не пришло так транжирить свои кровные.

– Две бутылки водки можно взять, если у Курбана, – сосчитал Дюба. – Или пять флаконов портвешка.

Немного похоже на незавязывающийся шнурок, не совсем, конечно, а чуть-чуть.

Дюба выпустил дым и отвернулся. По всем приметам, весна будет ранняя и тёплая. А времена меняются… да и вообще: интересоваться парнем в красной бейсболке и с ящиком пиццы мог бы только полный бездельник или параноик.

Параноиком Дюба не был, давно принимая мир таким, как он есть, со всеми его вывихами, может, лишь чуть сожалея, что ему не удалось родиться «новым человеком из нового дома», да и то не особо. Но навыки… Дюбино укрытие, лежанка за трансформаторной будкой, чуть наискось, чтобы не закрывать обзор, была организована, как разведточка, хотя скажи ему кто об этом, он бы удивился. Выбор места преследовал лишь одну цель: чтоб никто никому не мешал. Он мог видеть всё (конечно же, ментов прежде всего), сам оставаясь не особо приметным с привычных маршрутов человеческого трафика. Это вышло спонтанно. Дюба ни от кого не прятался, и при желании его мог обнаружить каждый. Если сделать несколько лишних шагов. Вопрос в этих самых шагах – делать-то их никто не хотел, не было надобности. А Дюбе, чтобы значительно увеличить обзор, достаточно было немного отклониться вбок.

– Если это… «лучшая пицца в мире» выйдет, пока я докурю сигарету, то и думать не о чем, – пробубнил Дюба.

Единственный относительно состоятельный человек в подъезде Борова был сам Боров. Но жмот редкостный, и потом они сейчас все у Курбана, на днюхе Колька, куда Дюбу не позвали. Если Боров сдал свою берлогу малолеткам, он обычно занавешивал окно спальни, если же хата была свободной – окно оставалось открытым. Этот сигнал был известен на районе. Сейчас в окне не красовались гардины Борова. И Дюбе показалось, что он уловил там какое-то движение теней. Наверняка утверждать сложно, глаз уже не тот. А «лучшая в мире пицца» всё не выходил.

Дюба докурил и улыбнулся солнышку, которое только что показалось из-за облачка и обдало щёки ласковым весенним теплом.

– Малолеток там нет, Борова тоже, – вслух прикинул Дюба. – И если ты не решил сожрать всю коробку пиццы сам, пора бы тебе выйти.

А… с чего он, собственно, взял, что доставщик направился именно в ту квартиру? Мог. Но мог и не туда. Гости приехали и заказали. Дюба нахмурился: не очень хорошие гости, похоже на издевательство, зачем старичкам пицца, они её и есть-то не станут, им бы колбаски…

Шнурок по-прежнему не хотел завязываться, хотя с гостями могли быть дети, и это всё объясняет.

Наконец «лучшая пицца» появился. Вышел из подъезда и тем же путём по тропинке, огибающей хрущевку, направился обратно. К метро. В его поведении не было ничего подозрительного, и Дюба успокоился. Всё же решил проводить его глазами до входа в станцию. Для этого пришлось не просто отклониться назад, а переместиться от лежанки немного в сторону. И увидеть вербу, почки которой начали вовсю набухать.

Дюба увидел ещё кое-что. Красная бейсболка и весёлая рожица на коробке двинулись по пешеходному переходу на другую сторону шоссе к метро. А потом отделились от общего потока, направляющегося на вход в станцию. И…

– А вот это забавно, – бросил Дюба.

Парень в красной бейсболке той же деловитой походкой зашёл на платную стоянку. Он не оглядывался, ни от кого не прятался, открыл заднюю дверцу припаркованного там автомобиля, бросил на сиденье свою сумку, а сам уселся за руль. Вовсе не консервной банки. Хорошая машина, хоть и не особо эффектная. И на ней

Дюба не обнаружил вообще никакой рекламы.

– Во как, – он с любопытством прищурился, свернув ладонь лодочкой и прикрывая ею глаза от яркого света.

Конечно, фантазии не удалось особо разгуляться – это был не роскошный лимузин с затемнёнными стёклами, чтобы скрыть бандюганов, и даже не «Кайен» из нового дома. В салоне авто парня никто не ждал, но…

Дюба, как представитель низшего сословия, прекрасно разбирался в крутости тачек.

– А ты модный, – похвалил он красную бейсболку. – Даже не «кореец»…

Этот лишённый всяких атрибутов крутости автомобиль вряд ли привлекал криминал. Или представителей высшего класса. Да и цвет… Тачка не то что редкая, но как-то стоит особняком от всего.

– Интересно, – Дюба почесал подбородок.

Не «кореец», обычный «японец» – «Субару». Не самый крутой и свежий. Дюба качнул головой. «Аутбэк», но достаточно дорогой. Для доставки пиццы. Для дома Борова, весёлой рожицы на коробке и вообще…

– Подзаработать решил? – усмехнулся Дюба и немного удивился, услышав в собственном голосе давно забытые холодные интонации.

Парень нацепил солнечные очки, как-то очень вежливо, что ли, вырулил с парковки, съехал на трассу и двинулся в сторону центра. Совсем скоро стальной поток поглотил его, оставив Дюбу прикидывать насчёт незавязывающихся шнурков.

Он поморщился. Весна… Плевать! Не пригласили на днюху, Дюба им ничего и не скажет. Да и на детективную историю не тянет: тачка явно не бандитская, так – молодой бизнесмен средней руки или менеджер среднего звена. Однако…

Дюба снова поморщился. Дом, подъезд Борова, «количество доставок», «Субару», платная парковка, а главное – слишком уж долгое пребывание кепки внутри и возможные тени в окне Борова… Любой из этих элементов сам по себе, взятый в отдельности, ничего не значил. Все вместе, сумма несовпадений, говорили о том, что…

– А ты ведь…

…что поведение доставщика пиццы «неправильно» для выбранной им профессии.

Похоже, шнурок не завязывался. Неправильности больше не шептались по углам, они стали вопить.

Ровно через одиннадцать минут (быстрее Дюба не мог перемещаться просто физически) он находился на пятом этаже прямо у двери в квартиру Борова. И уже всё видел. Входная дверь была не заперта на замок. Почему? Боров бы никогда так не поступил. Малолетки тем более. Дюба толкнул дверь и оказался внутри, в квартире Кривошеева Андрея Семёновича. Тёмный длинный коридор, велосипед без переднего колеса, кухня, комната…

Она лежала там. На кровати. Голая, с раздвинутыми ногами, с раззявленной вагиной, со стеклянным взглядом и таким же раззявленным ртом.

– Ё… твою мать! – выругался Дюба. Что-то холодное дохнуло ему в затылок.

Присмотрелся. Кукла, резиновая женщина. Жирный боров-то совсем двинутый, вот чего ему оставил разносчик пиццы.

– И что? В заказ входило, чтобы он её вот так разложил на кровати? – Дюба присмотрелся внимательней. Голова. Она была отделена от тела. И следы краски вдоль среза, похожие на кровь. Как будто голову отрубили.

Дюба попятился. К стене пришпилена какая-то записка, содержания которой он не понял. Но понял другое: никакой доставкой тут не пахнет, произошло что-то другое, плохое и опасное. Возможно, Борову сделали предупреждение, и вполне возможно, именно за малолеток…

Десять секунд спустя Дюба молча, более того, прислушиваясь, двигался по тёмному коридору обратно. Он прекрасно знал, что парня в красной бейсболке здесь давно нет. Но удивительно, как плохие намерения всё же оставляют свои следы. Или… кто-то всё-таки есть? Бесшумно замер в ванной? Всё, квартира Борова осталась позади.

На лестничной клетке никого не оказалось. Дюба вызвал лифт, ожидание показалось ему очень долгим. Захотелось побыстрее выбраться наружу, на солнышко, к весне, подальше отсюда…

Спустя ещё одиннадцать минут Дюба был уже у своей лежанки. Он наконец вдохнул полной грудью и с благодарностью смотрел на распускающуюся вербу. Весна, жизнь возвращалась. И Дюба не станет никому ничего говорить. Да и о чём? Он ведь ничего не знает…

Спустя час Боров почему-то вернулся с днюхи, куда Дюбу не позвали, а вслед за ним нагрянули менты. И началось. Но к Дюбе никто не обратился. Никто ему не сказал, что хоть Кривошеев Андрей Семёнович и не являлся сверхчистоплотным жильцом, этот плохой непереносимый запах болезни оставил в квартире Борова всё-таки он, Дюба.

Прошло несколько дней, и вот в природе наступил апрель. Открылись некоторые подробности. Дюба оставался нем, как рыба. Пусть менты разбираются, что там творится у Борова. И вот сейчас Дюба пил шмурдяк с захмелевшим Кольком, который погнал за вторым флаконом, улыбался воспоминаниям о розовом слоне и тёплому солнышку, благодаря которому вся верба оделась распустившимися серёжками.

Дюба никому ничего не скажет. В том числе и добродушному Кольку. Ему в особенности: зачем обременять хорошего человека лишним (и, вероятно, опасным) знанием. А сам он сдюжит, привык. Хоть и ругал себя за излишнее любопытство. Потому что даже цветущие вербы отбрасывают тень. От этого факта сложно спрятаться. А там, в тени, если она достаточно глубока, свои законы. И оттуда, без спроса, в солнечный мир приходят вовсе не розовые слоны, а чудовища из его снов.