Две формы антиэволюционизма в русском православии

 

В одну телегу впрячь не можно

Коня и трепетную лань.

 

А. С. Пушкин

Эволюционизм – мировоззрение, признающее приоритет эволюции над её противоположностью – инволюцией. Инволюционизм, напротив, отдаёт предпочтение инволюции перед эволюцией. Между этими противоположными типами мировоззрений происходит борьба. Особой агрессивностью характеризуется богословский антиэволюционизм.

Антиэволюционизм в религиозном сознании проявляется в двух крайних формах – антисциентистской и сциентистской. Первая из них направлена на резкое отдаление религии от науки, а другая, напротив, – на сближение их между собою. Если антисциентистский антиэволюционизм в богословии целиком отрицает научный эволюционизм, то сциентистский, наоборот, пытается подвести его под религиозную догматику.

Тенденцию к сближению научного эволюционизма с религиозным мы можем увидеть, например, в решении католической церкви принять концепцию Большого взрыва, в соответствии с которой наша Вселенная – результат сверхмощного взрыва гиперплотного сгустка праматерии.

Это решение было принято ещё в 1952 году. Но оно, разумеется, не должно было противоречить библейскому догмату о сотворении мира за шесть дней. Авторы этого решения вышли из положения очень просто: они приняли концепцию Большого взрыва лишь с одним условием, состоящем в том, что Большой взрыв сотворил Бог. Сциентистский антиэволюционизм, таким образом, онаучивает религию.

Остановимся сначала на антисциентистской форме антиэволюционизма в богословии. Конечно, мы могли бы при её рассмотрении последовать совету К. Буфеева, который писал: «…когда сегодня мы слышим о теориях эволюции, мы спокойно можем не замечать их, покуда эти языческие мудрования не имеют к Церкви никакого отношения» (1; 2).

Этому богослову, таким образом, до научного эволюционизма как будто нет никакого дела, но взялся он за развенчание эволюционизма исключительно потому, что он стал проникать и в богословие. Он писал после только что приведённых слов:

«Если бы в наше время не предлагалось бы масса разновидностей «православного эволюционизма», Церкви было бы легко откреститься от этой ложной философской концепции. Но вся беда в том, что сегодня многие христиане готовы признать за справедливое учение об эволюции вселенной, а эволюционисты весьма склонны объявлять себя смиренными христианами» (там же).

Мы тоже могли бы спокойно не замечать антиэволюционизм в богословии, поскольку рассчитывать на диалог, когда имеешь дело с церковниками, не приходится. Наши слова для них ровным счётом ничего не значат. Большинство из них сотни лет говорят об одном и том же, и переубедить их в чем-либо – затея бессмысленная. Но всё дело в том, что богословский антиэволюционизм – ярчайший пример инволюционного сознания, которое в вопросах, связанных с эволюцией, тянет людей в дремучую древность.

Более того, богословский антиэволюционизм время от времени выходит за пределы богословия и, тряхнув стариной, задиристо спорит с научной теорией эволюции, как бы анахронично это ни выглядело. Его представители прекрасно понимают, что научный эволюционизм и богословие – две вещи несовместные. Тот же К. Буфеев говорил в своей статье «Ересь эволюционизма»:

«…тема нашего труда, вынесенная в заглавие – «ересь эволюционизма» – будет актуальна до тех пор, пока не прекратятся попытки примерить и соединить чуждые и не совместимые между собой мировоззрения: веру в Божественное Откровение и веру в эволюционизм» (1; 3).

Научный эволюционизм, таким образом, и до сих пор не даёт священнослужителям покоя, хотя в науке он укрепил свои позиции ещё во второй половине XIX века. Не без оснований они видят в нём своего главного врага.

В 2000 году «Православное общество защиты и раскрытия святоотеческого учения о сотворении мира» выпустило сборник статей, который имеет название, шокирующее современного читателя своим воинственным мракобесием: «Шестоднев против эволюции» (2).

Шестоднев есть часть библейского «Бытия», где излагается миф о сотворении мира древнееврейским богом Яхве за шесть дней. Опираясь на сам Шестоднев и учения отцов церкви, живших в Средние века, авторы этого сборника, забыв о времени, в котором они живут, взялись за развенчание научного эволюционизма.

О средневековой воинственности их антисциентистского инволюционизма говорят уже названия статей, помещённых в данном сборнике: Ересь эволюционизма (Священник Константин Буфеев), Почему православный не может быть эволюционистом (Буфеев С. В.), Эволюционный миф и современная наука (Александр Хоменков), Ложь «православного эволюционизма» (Сергей Шубин).

Правда, в этом же сборнике помещены статьи, названия которых не выглядят столь воинственно, как приведённые выше: Методологические проблемы идеи развития (Священник Андрей Лоргус), Эволюционизм в свете православного учения (Священник Даниил Сысоев), Богословские аспекты проблемы согласования православного и эволюционного учений о происхождении человека (Максимов Ю. В.).

Тем не менее в целом этот сборник можно назвать манифестом современного православного антиэволюционизма. Наиболее яркая фигура среди его авторов – Константин Буфеев.

Разоблачая вслед за иеромонахом Серафимом (Роузом) антихристианскую сущность эволюционизма и объявив его мировоззрением языческим, К. Буфеев ставит перед единоверцами страшный вопрос:

«Может ли православный не быть креационистом?», т. е. может ли он не верить в то, что бог Яхве сотворил вселенную не за несколько миллиардов лет, а всего за шесть дней? Ответ очевиден. Конечно, не может. Если он откажется от «Бытия», где изложен миф о божественном миротворении, то он, естественно, станет еретиком. Таким, например, с точки зрения К. Буфеева, является дьякон Андрей Кураев, который осмелился подправлять Шестоднев соображениями, взятыми из научного эволюционизма.

Вот как пишет об этом еретике К. Буфеев: «Известный православный публицист дьякон Андрей Кураев уже не единожды высказывался как убеждённый эволюционист. По его мнению, «христианская традиция: склонна понимать «шесть дней» творения как шесть основных эпох возникновения мироздания. Вопрос о длительности этих «дней» считается не имеющим вероучительного характера». Между тем, в Православии, в отличие от протестантских кругов, под «христианской традицией» принято понимать традицию Святых Отцов. Мысль отца дьякона была бы убедительной, если бы подтверждалась мнением отцов Церкви. К сожалению, привести святоотеческих цитат о. Андрею не удаётся по той простой причине, что их просто нет. Как мы показали выше, церковное Предание всегда воспринимало Шестоднев достаточно буквально» (1; 27).

Ничего другого «церковному преданию» и не оставалось делать, добавлю я от себя, поскольку попытки научной модернизации учения о Шестодневе обречены на провал. С этой мыслью К. Буфеева нельзя не согласиться, который выразил её по-пушкински:

«Новейшее модернистское богословие полно неуклюжих попыток запрячь в одну повозку коня и трепетную лань – грубый языческий (как мы покажем ниже) по своей природе эволюционизм и изящное святоотеческое учение о шестидневном творении мира как деле рук Божиих» (1; 3).

Свою аргументацию против эволюционизма К.Буфеев начинает с утвержения о том, что эволюционизм вовсе не основывается на реальных фактах, а представляет собою не что иное, как одно из вероучений. Это надо понимать так, что в идею эволюции люди науки верят точно так же, как богословы верят в божественное творение мира.

Какой же аргумент против эволюционной теории выдвигает К. Буфеев? А вот какой: эволюцию, оказывается, никтоне видел. Не теряя твёрдости духа, он так излагает этот аргумент:

«Дело в том, что эволюции как таковой мы в мире не видим и никогда не видели. Ни один вид из другого на памяти человечества произведён не был. Равно как никто не наблюдал, чтобы живое произошло из неживого или разумное из неразумного» (там же).

Вот так К. Буфеев вместе с иеромонахом Серафимом уравняли верующего с учёным, а стало быть, религию с наукой. И в первой – вера, и в другой – вера. Видит, например, учёный поразительное сходство, имеющееся между человеком и обезьяной, и начинает проникаться верой в их общего предка. Почему верой?

Да потому, что его, этого предка, воочию-то никто не видел. Выходит, ничего, кроме веры, и здесь не остаётся. Чего же, спрашивается, религия и наука так долго враждовали друг с другом и до сих пор продолжают это делать?

Очевидно, не нашлось на них в подходящий момент Константина Буфеева. Он бы их представителям объяснил, что «вера в эволюцию (я цитирую) ничуть не более научна и обоснована, чем вера с библейское повествование о шести днях творения» (там же).

Действительно, какая между ними разница? Один верит, в то, что наш мир – результат его многомиллионного развития, а другой – в то, что Яхве создал его за шесть дней? И здесь – вера, и там – вера. Стало быть, и разницы между этими двумя взглядами нет никакой.

Научный эволюционизм волнует К.Буфеева лишь постольку, поскольку он проникает в православие: «Эволюционисты, вольно или невольно отрекаясь от догматов православного учения, являются пятой колонной, открывают ворота, впуская дух века сего в церковную ограду. Упрёк ко всем эволюционистам заключается в измене Священному Писанию и догматическому апостольскому Преданию, содержимому Православной Церковью. Иными словами, эволюционизм есть ересь, и всякий исповедующий себя эволюционистом, должен знать, что тем самым отсекает себя от единой святой соборной и апостольской Церкви, как еретик» (1; 8).

Дарвинизм для церковников был и остаётся первым врагом. У Александра Хоменкова читаем:

«Дарвин глубоко ошибался, ставя знак равенства между изменчивостью живых существ и эволюционным усложнением. Изменчивость имеет чётко определённые границы, которые никогда и никем не переходятся. Сколько бы не изменялись вьюрки на Галапагосских островах – они всегда останутся вьюрками и никогда не превратятся в аистов или же летучих мышей, поскольку законы природы запрещают подобные превращения. Из плавников рыбы также никогда не возникнет конечность наземных животных, а из чешуи динозавров никогда не образуются перья птиц».

Вот до какого умопомрачения может дойти человек, ослеплённый ненавистью к эволюционизму! Видно, чует он, что рано или поздно, но всё-таки придут времена, когда эволюционная буря окончательно сметёт все источники существования всех его собратьев.

Пример антиэволюционизма у К. Буфеева и иже с ним поучителен своим примитивизмом. В отличие от католиков, например, которые, как я уже упоминал, чтобы идти в ногу с наукой, попытались соединить несоединимое – библейский Шестоднев с концепцией Большого взрыва. Они создают, по крайней мере, иллюзию своей внутренней – внутрибогословской – эволюции. А К. Буфеев летит через сотни лет назад – к Средневековью, к Иоанну Златоусту, Григорию Нисскому, Иоанну Дамаскину и прочим отцам христианской церкви.

Разве может какой-нибудь Чарлз Дарвин конкурировать, например, с Иоанном Златоустом, который жил ещё в IV веке и был епископом Константинополя? А К. Буфеев цитирует последнего как своего современника. Вот одна из таких цитат:

«Когда кончил Бог украшение неба, усеяв его звёздами и сотворив два светила великия, то положил конец дню и говорит: бысть вечер, бысть утро, день четвёртый. Смотри, как он говорит это о каждом дне, чтобы частым повторением учения укрепить в нашем уме божественные догматы» (1; 18).

Люди, подобные Константину Буфееву, представляют собою инволюцию в её чистейшем виде! Из XX века они перемещаются в IV с инволюционной лёгкостью необыкновенной! Более того, инволюционизм К. Буфеева заявляет о себе не только в том, что своих союзников в борьбе с эволюционизмом он находит в седой старине, но и в том, что он напрямик отрицает эволюцию, заменяя её инволюцией. Так, он писал:

«Вера в эволюцию предполагает ожидание в будущем всё большей гармонии и совершенства. Православная вера противоположна: мир идёт к своему концу и общему упадку. Учение эволюционизма говорит, что прежде были лишь хаос и примитивные формы организации материи. Христианство исповедует библейскую веру в то, что совершенным было творение в самом начале: «И виде Бог вся елика сотвори, и се добра зело» (Быт. 1.31)» (1; 21).

Вот и выходит, что вся наша современная цивилизация со всеми её культурными достижениями (наукой, техникой, искусством и т. д.) – вовсе не результат эволюции, а результат инволюции! Компьютер, например, результат инволюции каменного топора, а, скажем, картина Н. И. Крамского «Христос в пустыне» – результат инволюции первобытной наскальной живописи! А «Война и мир» Льва Толстого из чего инволюцио-нировала?

Да, нельзя не согласиться с К. Буфеевым, который, подводя итог своей борьбе с эволюционизмом, совершенно справедливо сказал: «Подводя итог всему сказанному, можно сделать вывод, что по всем основным положениям взгляды христианства и эволюционизма противоположны. Соединить вполне языческую веру в эволюцию и христианскую веру в Божественное Откровение невозможно. Окажется синкретическое уродство…» (1; 22).

Такое уродство, например, он нашёл в работах «известного «православного» писателя протоирея» (1;26) Александра Меня. К. Буфеев писал:

«Лишив первозданного Адама права быть личностью, прот. Мень учит, что смерть властвовала на земле и до Адама (по его терминологии до «человечества»), и таким образом эволюция представляет собой изначальный и неизбежный закон бытия. Он утверждает: «Смерть в природе универсальна», и тут же риторически вопрошает: «Можно ли после этого говорить о том, что смерть в природу внёс человек?». Можно ли христианину говорить и думать иначе? Нельзя же в упоительном эволюционистском экстазе забывать ясные слова апостола языков: «Единем человеком грех в мир вниде и грехом смерть» (Рим. 5, 12). Церковь устами блаженного Феофилакта поясняет: «Грех и смерть вошли в мир через одного человека Адама, и опять же одним человеком, Христом, устранены». Итак, мнение о. Александра Меня по этому вопросу не православно. Не православно оно и у многих учеников-последователей, заражённых тем же модернистско-эволюционистским духом» (1; 27).

В данном пункте прав К. Буфеев, а не А. Мень, поскольку нельзя соединить несоединимое – религию и науку, богословский инволюционизм и научный эволюционизм. Можно проводить параллели между библейским эволюционизмом и научным, но модернизировать «Библию» за счёт научного эволюционизма означает не что иное, как создавать, по выражению К. Буфеева, «синкретическое уродство».

Сциентизация «Библии», как и любого другого религиозного канона, может показаться на первый взгляд весьма благородным занятием, а между тем данная форма инволюционизма в духовной культуре является более тонкой и более коварной, чем антисциентистская, которую мы только что наблюдали у К. Буфеева.

Дело в том, что сциентизация религии даёт религиозному сознанию новый шанс на выживание, а стало быть, и новый шанс для борьбы с научным сознанием, с научной картиной мира. Сциентистская форма антиэволюционизма в богословии выглядит как эволюционизм лишь с внутрибогословской точки зрения. Но с общекультурной точки зрения и эту форму следует расценивать как антиэволюционизм, поскольку и она тянет культуру назад, а не вперёд, продлевая жизнь религиозной картине мира и тем самым затормаживая движение вперёд научной картине мира.

Если антисциентистский антиэволюционизм ярко представлен у К. Буфеева, то сциентистский – у А. Меня. Каким же образом он пытался онаучить «Библию»?

А. Мень стремился увидеть в «Библии» символическое изображение реальной эволюции. Для подобного взгляда на священное писание имеются весьма веские основания, поскольку в религиозной форме эволюционизм в ней виден, как говорится, невооружёнными глазами. Яхве по существу творил мир в эволюционной последовательности: физиогенез – биогенез – психогенез – культурогенез (см. подр. 4; 11–18).

Свою задачу А. Мень видел в подведении научной основы под библейский эволюционизм, исходя из предположения о том, что в «Библии» научный эволюционизм представлен в религиозно-символической форме. Так, Адам, с его точки зрения, представляет собою не конкретную личность, а зарождающееся человечество вообще.

Против общечеловеческой интерпретации Адама у А. Меня резко выступил К.Буфеев, видя в ней один из путей проникновения научного эволюционизма в православие. Он писал:

«Однако из сказанного никак не вытекает то, в чём хочет убедить читателя А. Мень – будто сотворённый первый человек был не «единая личность», но какой-то «Всечеловек» (это слово взято явно не из святоотеческого источника, но, по-видимому, из Каббалы), тем более – не «целокупная душа всего человечества». Такой «мысли» нет ни у св. Григория Нисского, ни у кого-либо из Святых Отцов. Из того, что в приведённых библейских стихах говорится о создании Богом человеческой природы (или человека), никак не следует того, что Адам не был личностью. Как раз был, и Библия не позволяет в этом усомниться» (1; 26).

Обратимся теперь к работам самого А. Меня, чтобы ознакомиться на их примере со сциентистской формой инволюцио-низма в православии.

Александр Владимирович Мень (1935–1990) был весьма начитанным человеком. Он обладал не только широкой богословской эрудицией, но и научной. Вот почему в его книгах и выступлениях фигурирет множество имён – от апостола Павла (Савла Тарсянина) до П. Тейяра де Шардена и В. И. Вернадского. Религиозная терминология у него удивительным образом уживается с научной. Вот вам типичный образец их слияния в главе «Ноосфера» из его книги «Истоки религии»:

«Библия открывает нам и нечто большее. Символ «Древа Жизни», который появляется на первых её страницах, означает потенциальное бессмертие всего человеческого существа, а вместе с ним и всей природы. Человек, согласно Писанию, есть духовно-телесное единство. Поэтому его роль в мироздании не может ограничиться сохранением и совершенствованием одного духа среди общего разложения материи. Незримая энергия, которой он наделён, ещё далеко не реализовала всех своих возможностей. Через своё тело человек слит с природным космосом, и его восхождение есть одновременно и восхождение всей твари. Эволюция биосферы – это побег от смерти, история же человека – это путь к воскресению и одухотворению материи. Следовательно, неразрушимость духа есть лишь этап, а не вершина прогресса» (5).

С одной стороны, древо жизни, тварь и воскресение, а с другой, природный космос, эволюция биосферы и вершина прогресса.

Научный контекст, которым А. Мень окружает христианские мифы, подвергает их демифизации, тем самым представляет события, описанные в них, чуть ли не как естественные. Так, он очень осторожно подводит своих слушателей к мысли об участии божественного разума (не бога, а именно – божественного разума) в создании столь сложного мира, по обыкновению облекая эту мысль в историко-научный контекст:

«Чарлз Дарвин говорил, что, хотя он воспринимает мир не механически, как процесс, – всё же, задумываясь над его сложностью, он не может понять: неужели слепая случайность смогла всё это породить, и не следует ли нам за всем этим видеть некий разум, в чём-то аналогичный нашему? (Можно к этому добавить: не просто аналогичный, но безмерно превосходящий наш разум)» (6).

Яркий пример демифизации образа Христа у А. Меня:

«А вот в эту ночь, о которой я говорю, которая произошла весной 30-го года первого столетия нашей эры, Иисус Назарянин в окружении двенадцати совершает обряд воспоминания о свободе, которую дарует Бог. И крови здесь нет, а есть чаша с вином и хлебом. И он разламывает этот хлеб и раздаёт всем и говорит: «Это моё тело». Как жертвенный агнец за людей. И он обносит чашу среди учеников и говорит: «Это Моя кровь, которую Я проливая за вас, это Новый Завет в Моей крови». Таким образом, в этой священной трапезе, о которой мы с вами говорили, когда касались литургии, Бог и человек соединяются уже не в реальной физической крови, но в символической крови земли, ибо виноградный сок, вино – это есть кровь земли, а хлеб – это есть плод земли, это природа, которая нас кормит, это Бог, который отдаёт себя людям в жертву» (там же).

Вот, оказывается, в чём дело! Кровь, о которой в этом странном эпизоде из «Нового завета» говорит Иисус как о своей крови, на самом деле есть не что иное, как виноградный сок!

Теперь мы начинаем понимать, почему К. Буфеев взял слово «православный» по отношению к А. Меню в кавычки. Всё дело в том, что демифизация «Библии» А. Менем лишает её чудодейственной стороны, тем самым уменьшая её религиозный статус, поскольку без чуда религии не бывает. Что это за бог, если он не способен творить чудеса?

Конечно, полностью освободить «Библию» от чудодейственной составляющей А. Мень не мог, но его стремление к этому мы уже видели. В своих работах он стремился либо прямо избегать упоминаний о библейских чудесах, либо истолковывать их так, чтобы они выглядели как можно естественнее.

«Ересь эволюционизма» К. Буфеев обнаружил не только у «православного» писателя А. Меня. Беспощадной критике он подвергает в своей статье работы и других православных мыслителей, подпавших под тлетворное влияние эволюционизма. Кроме А. Меня и А. Кураева, он относит к ним также Александра Борисова – автора книги «Побелевшие нивы» (7) и Георгия Кочеткова – автора книги «Идите, научите все народы» (8), где они, подобно А. Меню, пытаются сциентизировать «Библию».

Вот каким образом А. Борисов пришёл к мысли о необходимости демифизации и сциентизации священного писания. В начале своей книги он пишет:

«Конец XIX – начало XX в. для многих верующих людей было временем кризиса, вызванного явным несовпадением библейского рассказа о сотворении мира за 6 дней и человека из «праха земного» с данными геологии, палеонтологии и антропологии. Вместо 6 дней – 2 миллиарда лет физической, химической и биологической эволюции, а вместо «праха земного» – явное родство человека со всеми животными вообще и человекообразными обезьянами в особенности» (7;137).

К. Буфеев по поводу этих слов издаёт истошный вопль: «Господи, помилуй! Поистине происходит дьявольское помрачение. Православный священник специально пишет книгу, в которой отрицает 6 дней творения и создание Богом человека из праха земного! О прахе он пишет не иначе как в кавычках. Все святые, молите Бога о нас!».

По пути А. Меня и А. Борисова пошёл и Г. Кочетков. Вот, например, как он описывает первородный грех в своей книге: «В образе «крепкого сна», взятия (т. е. поднятия) «одного из ребер» Адама и утаивающего конечного «закрытия его плотию» можно видеть любовное соитие Адама с женской особью, в чём-то себе подобной («человекообразной»), призванной стать при этом человеком – «женой». В любом случае нельзя не признать, что это – символ телесной близости тех, кто становится «одной плотью»» (9; 97–98).

А вот реакция на эти слова со стороны К. Буфеева: «Поистине ничего подобного не писал не только никто из Святых Отцов, но и просто из благомыслящих людей. Кочетков хочет видеть в данном библейском стихе ни много ни мало, «любовное соитие Адама с женской особью» – человекообразной обезьяной!!».

К. Буфеев здесь прав: результатом сциентизации «Библии», как, впрочем, и любого другого религиозного канона, как правило, становится «синкретическое уродство» (а ещё лучше его назвать эклектическим уродством).

Ещё один пример такого «уродства» можно найти в статье, адресованной для детей (9), в которой сначала даётся цитата из «Библии», а потом – её научная интерпретация:

«И сказал Бог: да будет свет.

И стал свет. И увидел Бог, что он хорош».

Уже несколько сот лет размышляют учёные, как возникла Вселенная. Не так давно они пришли к выводу, что это было похоже на взрыв, в результате которого появился свет. Новорожденный мир был горячим, его температура – огромная, и он быстро увеличивался. Мы бы не успели хлопнуть в ладоши, а свет уже пробежал расстояние, как от Земли до Луны. Вот какая у него скорость! Представьте себе очень яркую и очень горячую лампочку, которая раздувается как воздушный шарик. Это будет похоже на начало Вселенной.

«И отделил Бог свет от тьмы».

Прошёл миллион лет. Вселенная остыла и стала огромной. Теперь она была наполнена газом, на котором Господь в течение многих миллиардов лет создавал гигантские звёздные скопления – галактики. Учёные много думают о том, как Он это сделал, но пока ещё не могут понять. Вот так Бог отделил свет от тьмы: звёзды, созвездия, галактики полетели в темной пустоте расширяющейся Вселенной. Летят и сейчас, словно звёзды с пустотой играют в догонялки. Прошли ещё миллиарды лет, и в звёздах образовались те вещества, из которых строились планеты. Одна из них наша Земля.

«Да прорастит земля былые травное».

Первые растения на земле были мхи и папоротники. Прошли десятки миллионов лет, и появились хвощи и плауны… Потом ещё через сотни миллионов лет появились и другие растения, в том числе и цветущие, без которых земля была бы не так красива, как теперь».

В таком же эклектическом роде написаны книги «Теория распада Вселенной и вера отцов» епископа Василия (Родзянко), «Библия и наука о сотворении мира» протоерея Стефана Ляшевского и др. Вот как, например, комментирует пятый день божественного творения мира С. Ляшевский: «Пятому дню творения соответствует от начала до конца вся Мезозойская эра, состоящая из трёх периодов: Триасового, Юрского и Мелового» (10; 27).

Итак, на примере приведённых мною богословских сочинений мы увидели две главные тенденции, имеющиеся в современном русском православии – антисциентистскую (К. Буфеев, С. В. Буфеев, А. Хоменков, С. Шубин, Д. Таланцев и др.) и сциентистскую (А. Мень, А. Кураев, А. Борисов, Г. Кочетков, С. Ляшевский и др.).

Если представители первой стремятся сохранить библейские мифы в первозданном виде, полностью отметая какие-либо привнесения в неё со стороны эволюционных теорий, то представители другой пытаются сочетать несочетаемое – религию и науку, религиозный эволюционизм и научный.

Обе эти тенденции, тем не менее, представляют собою разные формы антиэволюционизма, поскольку по-разному делают одно и то же – препятствуют по мере возможности распространению научного эволюционизма, тем самым находясь на одной и той же службе – на службе у инволюции духовной культуры.

Литература

Буфеев К. Ересь эволюционизма // Шестоднев против эволюции / Под ред. Даниила Сысоева. М., 2000: http://creatio.nm.ru/sbornik/rev_kbufeev_eresy. html.

Шестоднев против эволюции / Под ред. Даниила Сысоева. М., 2000 (ШПЭ): http://creatio.nm.ru/sbornik/index.html.

Таланцев Д. Узаконенная лженаука: http://www.aha.ru/~taldm/kladist.htm.

Даниленко В. П., Даниленко Л. В. Эволюция в духовной культуре: свет Прометея. М.: КРАСАНД, 2012.

МенъА. Ноосфера: http://www.philosophy.ru/library/men/02/04.html. МенъА. Христианство: http://www.philosophy.ru/library/men/02/04.html. Свящ. Ал. Борисов. Побелевшие нивы. М., 1997.

Свящ. Георгий Кочетков. «Идите, научите все народы». Катехизис для катехизаторов. М., 1999.

Александрова О., Рукова С. Сотворение мира //С нами Бог, 1994, № 4. Прот. Стефан Ляшевский. Библия и наука о сотворении мира. М., 1997.