– Давай куда-нибудь сходим, – предложила Лу.

Я поднял взгляд от Библии. Сегодня утром Лу снова посещала лазарет, а после того как вернулась, просто села на кровать и уставилась в пустоту. Но вот взгляд ее не был пустым – нет, ее глаза бегали, будто наблюдали за чем-то, губы едва заметно шевелились, а пальцы подрагивали.

Я ничего не говорил Лу, но опасался, что близость больных дурно на нее влияет. В частности, один из них, мсье Бернар, особенно меня тревожил. Несколько дней назад отец Орвилль отвел меня в сторону и сообщил, что этого мужчину держат в цепях и постоянно под снотворным, чтобы он не покончил с собой. Похоже, отец Орвилль полагал: Лу постигнет большое потрясение, когда неизбежное все-таки произойдет.

Возможно, нам обоим не помешает небольшая прогулка.

Я отложил книгу.

– Куда ты хочешь пойти?

– Хочу булочку со сливками. Помнишь кондитерскую, где мы впервые встретились? Ту, что на Восточной стороне? Я раньше туда все время ходила, до того как… ну, до всего этого. – Она махнула рукой, указывая на нас.

Я с опаской на нее посмотрел.

– А ты пообещаешь вести себя прилично?

– Разумеется, нет. Так ведь будет совсем неинтересно. – Лу спрыгнула с постели и схватила свой плащ с вешалки. – Ты идешь или нет?

В ее глазах снова вспыхнула искра, которую в последний раз я видел еще до того, как мы пошли в театр. До сожжения. До… ну, до всего этого. Я внимательно оглядел Лу, ища в ней ту женщину, которую наблюдал последнюю неделю. Лихорадка угасла быстро, но вот нрав Лу – нет. Она будто балансировала на лезвии ножа – один неверный шаг, и она кого-нибудь поранит. Скорее всего, меня.

Или себя саму.

Но сегодня она казалась другой. Может быть, наконец оправилась.

– Тебе… уже лучше? – с сомнением спросил я.

Лу застыла, шнуруя плащ.

– Может быть.

Вопреки здравому смыслу я кивнул и потянулся за своим мундиром – но Лу тут же выдернула его у меня из рук.

– Нет. – Она погрозила мне пальцем. – Я хочу провести этот день с Ридом, а не с шассером.

С Ридом.

Я до сих пор не привык, что Лу зовет меня по имени. Каждый раз, когда она это делала, я чувствовал прилив необъяснимого восторга. Как и теперь. Я кашлянул и скрестил руки на груди, безуспешно пытаясь сохранить невозмутимый вид.

– Это одно и то же.

Она скорчила гримаску и придержала для меня дверь.

– А вот это мы еще посмотрим. Ну что, идем?

День был ветреный. Холодный. Суровый. Остатки недавнего снега сбились по обочинам в бурую слякоть. Я спрятал руки в карманы штанов и досадливо поморгал в свете яркого полуденного солнца.

– Здесь жуткий холод.

Лу с улыбкой повернулась лицом к ветру, закрыла глаза и распростерла руки. Кончик носа у нее уже разрумянился.

– Когда холодно, рыбой не так сильно пахнет. Просто чудесно.

– Легко тебе говорить. У тебя-то плащ есть.

Она обернулась ко мне, улыбнувшись шире. Несколько прядей ее волос выбились из-под капюшона и затанцевали вокруг лица.

– Если хочешь, могу тебе тоже плащ стащить. Возле кондитерской как раз есть одежная лавка…

– Даже не думай.

– Ну и ладно. – Она поглубже закуталась в свой плащ – угольно-серый, весь в пятнах, изношенный с подола. – Как хочешь.

Хмурясь, я поплелся за ней по улице. Каждая мышца в моем теле содрогалась от холода, но я не показывал виду. Еще не хватало дать Лу повод для злорадства…

– Господи боже, – сказала она, смеясь. – На это просто больно смотреть. Иди сюда.

И она набросила половину своего плаща на меня. Он едва укрыл мне плечи, но жаловаться я не стал – особенно когда Лу юркнула мне под локоть и покрепче закутала нас в плащ. Я, удивившись, приобнял ее за плечи. Она только пуще засмеялась:

– Ну и дурацкий же у нас вид.

Я оглядел нас, сдерживая улыбку. Она не ошиблась. Я был попросту слишком велик для такого плаща, и нам пришлось неуклюже шаркать, чтобы под ним прятаться. Мы попытались идти шаг в шаг, но вскоре я сбился, и мы кучей-малой рухнули прямо в снег. Вот так зрелище. Прохожие неодобрительно на нас поглядывали, но впервые на моей памяти мне было все равно.

Я тоже рассмеялся.

Когда мы наконец ворвались в кондитерскую, и у меня, и у нее раскраснелись нос и щеки, а горло разболелось от смеха. Лу сняла с моих плеч плащ, а я уставился на нее. Улыбка вдруг расцвела на всем ее лице. Никогда не видел подобного преображения. Оно было… заразительно.

– Пан! – Лу распростерла руки. Я проследил за ее взглядом и увидел знакомого мужчину за прилавком. Низкорослого, полного. Яркие глазки-бусинки при виде Лу озарились восторгом.

– Люсида! Дражайшее дитя, где же ты пропадала? – Он как мог поспешно выскочил из-за прилавка. – Я уж думал, ты позабыла своего друга Пана. И… – Он комично выпучил глаза и зашептал: – Что ты сотворила с волосами?

Улыбка Лу дрогнула, а рука метнулась к волосам. Пан ничего не заметил и стиснул ее в объятиях – на секунду дольше, чем полагалось по приличиям. Лу неохотно хихикнула.

– Мне… мне хотелось изменить образ. Вот и выбрала что-то потемнее на зиму. Нравится?

– Конечно, конечно! Но ты такая худенькая, моя милая, слишком худенькая. Давай-ка откормим тебя булочкой. – Он обернулся к прилавку, но застыл, наконец увидев меня. И вскинул брови. – А это кто?

Лу коварно усмехнулась. Я мысленно сжался, готовясь к очередной проделке, которую она замыслила. Молясь, чтобы это не оказалось что-нибудь незаконное, и зная: скорее всего так и есть.

– Пан… – Лу взяла меня за локоть и потянула вперед. – Знакомься, это… Бас.

Бас? Я удивленно посмотрел на нее.

– Тот самый Бас? – У Пана чуть глаза из орбит не выскочили.

Она подмигнула мне.

– Единственный и неповторимый.

Пан нахмурился. А затем – подумать только – встал на цыпочки и ткнул меня в грудь. Я нахмурился и отступил, но Пан стал надвигаться на меня. И продолжал при этом упираться мне в грудь пальцем.

– Послушайте-ка меня, юноша – о да, я про вас все знаю! Вы даже не представляете, как вам повезло, что рядом с вами это солнышко! Она – настоящее золото, и с нынешних пор будьте добры обращаться с нею достойно! Вам ясно? Если я прознаю об обратном, отвечать будете передо мной, а уж Пана в числе врагов вам заиметь не захочется, уж поверьте!

Я свирепо уставился на Лу, но она только тряслась от беззвучного смеха. Да, от нее помощи не жди. Я быстро отступил еще дальше – на этот раз Пан за мной шагнуть не успел.

– Я… Да, господин.

– Вот и славно. – Все еще остро поглядывая на меня, Пан взял из-за прилавка две булочки, одну отдал Лу, а другую просто бросил мне в лицо. Я успел поймать булочку прежде, чем она испачкала мне рубашку. – Вот, милая. А платить будете вы, – добавил он, сверля меня сердитым взглядом.

Я неверяще утер с носа глазурь. Этот человек – сумасшедший. И жена моя – тоже.

Когда Пан вернулся за прилавок, я набросился на Лу.

– Что за Люсида такая? И почему ты ему сказала, что меня зовут… так?

Она ответила не сразу – сначала прожевала огромный кусок булочки, который уже успела откусить. Щеки у нее от этого забавно раздувались. К чести Лу, рта она при этом ухитрялась не раскрывать. К моей чести – я тоже.

Наконец она проглотила булочку и облизала пальцы с благоговением, достойным Мессы. Хотя нет – подобному на Мессе совершенно точно не место. Я изо всех сил старался смотреть куда угодно, только не на ее язык.

– М-м-м… Экий ты все-таки собственник, шасс.

– Ну? – спросил я, не в силах скрыть ревность. – Почему ты ему сказала, что я – тот вор?

Она усмехнулась мне и продолжила облизывать палец.

– Если тебе так интересно, я сочиняю про Баса истории, чтобы Пан меня жалел и давал мне сладости. Вот только в прошлом месяце коварный злодейский Бас уговорил меня сбежать вместе, а потом взял и бросил на пристани. Пан меня неделю бесплатно булочками кормил.

Я заставил себя посмотреть ей в глаза.

– Ужасный ты человек.

Глаза Лу засверкали. Она прекрасно знала, что делает.

– Да, я такая. Ты будешь есть? – Она указала на мою тарелку. Я подтолкнул тарелку к ней, и Лу, тихо вздохнув, вцепилась в мою булочку. – Прямо манна небесная.

Я изумился до крайности.

– Я не знал, что ты читала Библию.

– Ты вообще наверняка очень многого обо мне не знаешь, шасс.

Она пожала плечами и сунула в рот сразу половину булочки.

– К тому же это единственная книга, которая есть в этой башне, кроме «Мимолетной жизни», «Пастыря» и «Двенадцати трактатов об истреблении нечистой силы» – последняя, кстати, кошмар. Не советую.

Я почти и не понял, что она сказала.

– Не зови меня так. Меня зовут Рид.

Лу изогнула бровь.

– Ты же вроде говорил, это одно и то же?

Я откинулся на спинку стула, наблюдая, как Лу доедает булочку. На губе у нее осталось пятнышко глазури. Нос Лу все еще был румяным от холода, а волосы растрепались от ветра. Моя маленькая дикарка.

– Ты недолюбливаешь шассеров.

Она пристально посмотрела на меня.

– Надо же, а я так пыталась это скрыть.

Я не обратил внимания на ее слова.

– Почему?

– Не уверена, что ты готов к ответу на этот вопрос, шасс.

– Ладно. А почему ты сегодня решилась выйти из дома?

– Потому что пора.

Я подавил досадливый вздох.

– И это значит…

– Это значит, что есть время горевать и время жить дальше.

Всегда она так. Воздвигает преграды, закрывается, не дает себя понять. Будто прочтя мои мысли, Лу скрестила руки на груди и оперлась на стол. По ее выражению лица невозможно было ничего прочесть.

– Ну что ж. Возможно, парочку ответов услышать ты уже готов. Давай сыграем в игру? Игру в вопросы, чтобы получше друг друга узнать.

Я тоже наклонился ближе, принимая вызов.

– Давай.

– Отлично. Какой у тебя любимый цвет?

– Синий.

Она закатила глаза.

– Скука. Вот мой – золотой. Или бирюзовый. Или изумрудный.

– И почему я не удивлен?

– Потому что ты не такой дурак, каким кажешься со стороны. – Я не знал, должно ли это было меня обидеть или, напротив, польстить. Лу не дала мне времени с этим определиться. – Расскажи мне про главный позор в твоей жизни.

– Я… – Я ощутил, как краснею от воспоминания. Затем кашлянул и уставился в ее пустую тарелку. – Архиепископ однажды застал меня в… неловком положении. С девушкой.

– Господи! – Лу хлопнула ладонями по столу и вытаращила глаза. – Вы с Селией занимались сексом, и вас поймали?

Люди за соседними столиками тут же негодующе уставились на нас. Я втянул голову в плечи, впервые в жизни радуясь, что на мне нет униформы, и свирепо посмотрел на Лу.

– Тише! Нет, конечно. Она меня поцеловала, ясно тебе! Мы просто целовались!

Лу нахмурилась.

– Просто целовались? Скучно. Чего тут стыдиться?

Вот только мне было чего стыдиться. Каким взглядом на меня тогда смотрел Архиепископ… Я быстро отбросил воспоминание.

– А у тебя что? Разделась догола и танцевала бурре?

Она фыркнула.

– Если бы. Нет, я как-то пела на празднике в детстве. Ни в одну ноту не попала. Все смеялись. Дерьмовая из меня певица.

Соседи неодобрительно зацокали языками. Я сморщился.

– Да, знаю.

– Так. Что ты больше всего не любишь в людях?

– Сквернословие.

– А я – занудство. – Она усмехнулась. – Любимая еда?

– Оленина.

Она указала на свою пустую тарелку.

– Булочки в карамели. Кто твой лучший друг?

– Жан-Люк. А твой?

– Серьезно? – Ее улыбка померкла, и Лу посмотрела на меня с выражением, похожим на… жалость. Но нет, это точно не могла быть жалость. – Это… печально. А у меня – Бри.

Стараясь не обращать внимания на ее взгляд, я перебил Лу прежде, чем она успела задать следующий вопрос:

– В чем твой главный изъян?

Она засомневалась и опустила взгляд. Провела по дереву пальцем.

– Себялюбие.

– Гнев. Главный страх?

На этот раз она ответила сразу:

– Смерть.

Я нахмурился и потянулся взять ее за руку.

– В смерти нет ничего страшного, Лу.

Она посмотрела на меня непроницаемым взглядом сине-зеленых глаз.

– Неужели?

– Да. Если знать, что ждет после.

Она мрачно засмеялась и бросила мою руку.

– В том-то и беда, разве нет?

– Лу…

Она встала и приложила палец к моим губам, чтобы я замолчал. Я быстро заморгал, пытаясь не думать о том, какая сладкая у нее кожа.

– Давай больше не будем об этом. – Лу убрала палец. – Пойдем посмотрим на йольскую елку. Я видела, как ее ставят.

– Рождественскую, а не йольскую, – поправил я безотчетно.

Лу продолжала, будто и не слышала меня:

– Но сначала нам определенно стоит добыть тебе плащ или пальто. Точно не хочешь, чтобы я для тебя его стянула? Раз плюнуть. Даже цвет тебе выбрать разрешу.

– Я тебе не позволю ничего красть. Просто куплю себе пальто и все. – Я дал ей снова набросить мне на плечи плащ и завернул в него нас обоих. – И плащ для тебя тоже могу купить.

– Этот мне Бас купил!

– Вот именно. – Я повел Лу по улице к лавке портного. – Еще одна причина выбросить его на помойку, где ему самое место.

Через час мы вышли из лавки в новых одеяниях. Темно-синее шерстяное пальто с серебряными застежками для меня и белый бархатный плащ для Лу. Она стала спорить, когда увидела цену, но я настоял. Белый смотрелся изумительно на ее золотистой коже, и в кои-то веки Лу не стала надевать капюшон. Ее темные волосы развевались на ветру. Было очень красиво. Об этом я ей говорить не стал.

Голубка ворковала над нами, пока мы шли к центру города. Вокруг шел густой снег, и снежинки запутывались в волосах Лу, оседали на ее ресницах. Она подмигнула мне и поймала одну на язык. А потом еще одну, и еще. Вскоре она уже кружилась, пытаясь поймать их все сразу. Люди смотрели на нее, а ей было все равно. Я наблюдал за ней с невольным весельем.

– Давай, шасс, попробуй тоже! Они такие вкусные!

Я покачал головой, улыбаясь. Чем больше людей недовольно ворчали вокруг, тем громче она говорила. Тем безумнее двигалась. Тем шире улыбалась. Она наслаждалась их неодобрением.

Я покачал головой, и моя улыбка угасла.

– Не могу.

Лу обернулась ко мне и взяла меня за руки. Пальцы у нее были ледяные, как десять крошечных льдинок.

– Знаешь, не так уж страшно иногда просто хоть немного пожить.

– Лу, я шассер. – Я отстранил ее от себя, чувствуя укол сожаления. – Мы не можем вот так… резвиться.

– А ты хоть пробовал?

– Нет, конечно.

– Может, стоило бы.

– Уже темнеет. Ты хочешь посмотреть на рождественскую елку или нет?

Лу показала мне язык.

– Скучное ты создание, шасс. Может, как раз порезвиться в снегу – именно то, что нужно тебе и всем остальным шассерам. Я слышала, это очень помогает расслабить булки.

Я нервно оглянулся. Двое прохожих неодобрительно посмотрели на нас. Я поймал Лу за руку, когда она обернулась ко мне.

– Пожалуйста, веди себя прилично.

– Ладно. – Она стряхнула снежинки с моих волос и разгладила морщинку у меня на переносице. – В дальнейшем я не буду поминать всуе задницу и все ее синонимы. Доволен?

– Лу!

Она усмехнулась.

– Как же легко тебя раздразнить. Давай уже пойдем смотреть на эту йольскую елку.

– Рождественскую.

– Без разницы. Идем?

Плащ делить нам уже не приходилось, но Лу все равно обвила меня руками за пояс. Досадливо качнув головой, я притянул ее ближе и не смог сдержать едва заметную улыбку.

Тем вечером в церкви нас поприветствовала мадемуазель Перро. Лицо ее было осунувшимся. Встревоженным. На меня она не обратила ни малейшего внимания – как и всегда – и сразу подошла к Лу.

– Что такое? – Лу нахмурилась и взяла ее за руки, скрытые под перчатками. – Что случилось?

– Берни, – тихо ответила мадемуазель Перро. Лу нахмурилась еще больше и вгляделась в ее лицо.

Я сжал плечо Лу.

– Кто такой Берни?

Мадемуазель Перро на меня даже не посмотрела. Но Лу – посмотрела.

– Мсье Бернар. – Ах да, тот больной, что пытается покончить с собой. Лу снова обернулась к мадемуазель Перро.

– Он… умер?

Глаза мадемуазель Перро блестели в свете свеч слишком ярко. Они были слишком влажны, полны непролитых слез. Я мысленно подготовился к неизбежному.

– Мы не знаем. Он исчез.

Здесь я уже не мог промолчать и шагнул вперед.

– Что значит исчез?

Она глубоко вдохнула, наконец соизволив посмотреть на меня.

– Исчез – значит исчез, капитан Диггори. Кровать пуста, цепи разорваны. Тела нигде нет.

– Тела нет? – Лу округлила глаза. – Значит… Значит, он не покончил с собой!

Мадемуазель Перро покачала головой. Мрачно.

– Это не значит ровным счетом ничего. Он мог уйти куда-нибудь подальше и сделать это. Пока не найдем тело, точно не узнаем.

Я вынужден был с ней согласиться.

– Вы предупредили моих братьев?

Она поджала губы.

– Да. Сейчас они обыскивают церковь и башню. В город тоже отправили отряд.

Отлично. Не хватало еще, чтобы кто-нибудь набрел на труп, пронизанный колдовством. Паника поднимется. Я кивнул и стиснул плечо Лу.

– Они его найдут. Так или иначе. Не волнуйся.

Ее лицо оставалось каменным.

– Но вдруг он мертв?

Я развернул ее к себе – к большому недовольству мадемуазель Перро.

– Значит, его страданиям пришел конец. – Я наклонился к ее уху, подальше от цепких глаз мадемуазель Перро. Волосы Лу щекотали мои губы. – Мсье Бернар знал, что ждет его после, Лу. Ему нечего было страшиться.

Она отстранилась и посмотрела на меня.

– Я думала, самоубийство – смертный грех.

Я потянулся к ней и заправил прядь волос ей за ухо.

– Лишь Господь может нас судить. Лишь Господь может узреть глубины наших душ. И мне кажется, он способен понять силу влияния обстоятельств… И страха. – Я опустил руку и кашлянул. Выдавил слова прежде, чем успел бы передумать: – Мне кажется, в мире не так уж много крайностей, непреложных правил и запретов. Пусть даже Церковь верит, что мсье Бернар будет вечно страдать за свою душевную болезнь… это еще не значит, что так и случится.

Когда я сказал это, в глазах Лу что-то блеснуло. Поначалу я не понял, что это было, и осознал лишь несколько часов спустя, засыпая на полу спальни.

Надежда. Это была надежда.