Когда Гейси привезли в больницу Чермака при окружной тюрьме, директор установил ряд правил относительно его содержания. Для его же безопасности убийцу держали отдельно от остальных заключенных. Всему персоналу, кроме приставленных к подрядчику людей, было запрещено как говорить с ним, так и обсуждать его. Гейси тут же решил, что его считают VIP-персоной, и похвастался в письме другу своими «девятью телохранителями».

Обычно арестант пребывал в хорошем настроении, но довольно агрессивно реагировал на репортажи о его деле, которое, как он утверждал, построено на лжи и искажении фактов. Страдал он и от одиночества, на которое жаловался Рону Роде, выражая ему благодарность за то, что тот нашел время написать. В том же письме преступник писал: «Моя жизнь похожа на темный тоннель: не знаешь, какой он длины и в правильную ли сторону идешь». В другом письме он размышлял о силах добра и зла: «Тень Сатаны коснулась меня, и похоже, все ложные друзья меня покинули.

…Когда дела шли в гору и с меня было что взять, все хотели со мной дружить, но как только я стал подозреваемым, они разбежались и попрятались. Бог им судья… Если бы я пошел против Божьего замысла, то не смог бы помочь стольким людям. Нет, я не святой, всего лишь один из рабов Божьих. Не мне судить себя или других».

Однако при этом Гейси был крайне требователен к тем, кто за ним присматривал. Время от времени он жаловался руководству клиники на проводимое лечение, обращался к охранникам просто по фамилии и пытался ими командовать. И продолжал важничать: велел капеллану тюремной церкви Джозефу Р. Беннетту попросить кардинала Коди, чикагского архиепископа, навестить его; хвастал Рону Роде, что шериф Ричард Элрод нанес ему «дружеский» визит, чего, разумеется, не было.

У Чарльза Фазано, посредника между заключенным и администрацией, Гейси попросил свежие выпуски «Плейбоя», «Хастлера» и ежедневных газет, а также книгу по уголовному праву. Преподобный Беннетт передал заключенному Библию.

Все это время Гейси уверенно заявлял, что его оправдают, и требовал круглосуточной охраны после освобождения. «Мое дело выиграно, – сказал он Роде по телефону, – можешь быть уверен». Когда его спрашивали, как в подполе оказались трупы, он отвечал, что часто уезжал из города, а ключи от дома были у 5–6 человек. Также Гейси добавлял, что и его адвокат, и психиатр со стороны защиты полагают, что оправдательного вердикта добиться проще простого. После освобождения преступник обещал прижать каждого, кто нарушил его права, включая, видимо, и меня.

Однажды охрана нашла арестанта под койкой с полотенцем вокруг шеи и подняла тревогу. Кое-кто из руководства больницы выразил опасения, что заключенный пытался покончить с собой. Гейси отверг их предположения – по его словам, он просто расслаблялся. Но в разговоре с Фазано он признался: если в газетах пишут правду, его жизнь и гроша ломаного не стоит. Впрочем, в беседе с преподобным Беннеттом Гейси отрицал подобные мысли.

В своих показаниях Гейси рассказывал нам о методах поиска партнеров, сексуальных забавах и некоторых жертвах. По его словам, они были плохими детишками, продавали свои тела, угрожали ему, а потом сами себя убивали. Несмотря на отвращение, которое вызывали откровения убийцы, я считал его байки извращенной фантазией, лишенной существенных подробностей. Детали мы узнали только из бесед с выжившими жертвами. Их показания во многом противоречили рассказам Гейси, и на допросах потерпевших я то и дело задавался вопросом, есть ли предел человеческой жестокости. Хуже того, жалобы в полицию на насилие со стороны Гейси оставались без внимания: от его садистских наклонностей пострадало как минимум пять человек, и три из них – в Чикаго. Злодей всегда выходил сухим из воды и последний год свободы провел в надменной уверенности, что наказание его не постигнет.

Изучая биографию Джеймса Маззары, Грег выяснил, что некто по имени Артур Винзель (имя изменено) тоже пострадал от рук Гейси. Через несколько месяцев Бедоу разыскал парня в Лос-Анджелесе и пообщался с ним по телефону. Мы с Грегом вылетели в Лос-Анджелес, чтобы взять показания. Правда, Винзель как раз уволился из гей-бара, в котором работал, но мы нашли его дома и отвели в ресторан, где за ланчем и кофе молодой человек рассказал свою историю.

У Артура было тяжелое детство, он жил в приютах, имел судимость, работал на панели и страдал алкоголизмом, выпивая около литра спиртного в день. Уехав в Калифорнию, Винзель в январе узнал от одного знакомого гея, что Джон Цик в списке возможных жертв Гейси, и был потрясен. Винзель встречался с Циком и жил с ним несколько месяцев. Поначалу он не вспомнил имя Джона Гейси, но узнал его по фотографии в газете.

Ранним осенним утром 1977 года, выходя из гей-бара в Норт-Сайде, Винзель заметил черную машину. Водитель – Джон Гейси – опустил стекло в окне и спросил:

– Хочешь кайфануть?

Почти без разговоров они доехали до дома подрядчика и прошли к бару. Мы попросили описать внутреннее убранство гостиной, и Артур сделал это во всех подробностях. Гейси достал из холодильника марихуану и свернул несколько косяков. Винзель взял парочку, и Гейси предложил ему валиум и желтое успокоительное, которое хранилось в шкафчике у бара. Винзель заметил, что сам хозяин от таблеток воздержался.

Гейси сказал Винзелю, что любит садо-мазо и спросил, знает ли парень, что это такое. Артур знал, но решил разыграть дурачка. Тогда хозяин принес из соседней комнаты золотой значок и заявил, что работает в отделе по борьбе с наркотиками.

– Ты когда-нибудь занимался сексом в наручниках? – спросил он.

Винзелю такая идея не понравилась, но он прошел за Гейси в спальню и начал раздеваться.

– Запомни, – несколько раз повторил подрядчик, – я не причиню тебе вреда.

Поверив, что хозяин дома коп, пусть и странный, Артур решил ему повиноваться. О деньгах не было и речи.

Объяснив, что освободиться можно только одним способом, Гейси сковал Винзеля по рукам и ногам. Пока юноша лежал на кровати, его партнер разделся, раздвинул ему ноги и с трудом вошел в задний проход. Затем поднялся и сказал:

– Если не будешь слушаться, исход один. – А на вопрос Винзеля какой пояснил: – Смерть! – И достал из шкафа веревку и восьмидюймовую палку для затягивания петли. Юноша испугался и попросился в туалет.

Когда хозяин провожал его в ванную, Винзель сказал, что с него достаточно, и попросил снять наручники. Гейси присел на раковину и принялся мягко убеждать, что не сделает ему больно. Когда они вернулись в постель, Гейси действовал мягче и признался, что может получить оргазм только одним способом. Он накинул Винзелю веревку на шею и сделал два узла.

– Видишь? – сказал он. – Совсем не туго.

Мы попросили показать, как Гейси завязывал веревку. Артур вытянул шнурок, накинул две петли и вставил деревяшку. Грег кивнул: тот самый «трюк с веревкой», который Гейси нам описал.

Вскоре Винзель почувствовал, что партнер закручивает палку в петле все туже. Он пытался попросить его прекратить, но мог лишь судорожно хватать воздух. Теперь он знал, что речь идет о жизни и смерти. В отчаянии Артур изогнулся и, ухватив Гейси за яичко, изо всех сил сжал пальцы. Мучитель выронил деревяшку. Юноша не отпускал его, пока тот не ослабил веревку.

Они оделись, и Гейси пожаловался на боль, которую ему причинил Винзель, а потом достал малокалиберный пистолет.

– Я не собирался тебе навредить, – объяснил он. – Хотел бы убить, вытащил бы оружие.

Винзель попросил его обо всем забыть.

Гейси высадил Артура у гостиницы в Норт-Сайде. Там юноша продемонстрировал другу красную полосу на шее и отметины на запястьях и щиколотках, а затем показал их бармену в ближайшем гей-клубе. Когда мы вернулись из Лос-Анджелеса, оба свидетеля подтвердили это Бедоу. Гейси называл Артуру свое имя, но после инцидента юноша решил не подавать заявление, поскольку в среде гомосексуалистов ходили слухи, что Гейси действительно коп.

В отличие от Винзеля, уличной проститутки, Роберт Доннелли был честным парнем. В 19 лет он устроился на нормальную работу, а в будущем планировал вернуться в колледж. После смерти отца и деда юноша попал в больницу с нервным срывом, но к лету 1979 года начал приходить в себя и рассчитывал получить стипендию от округа и федеральный грант.

Изучив жалобу Доннелли на Гейси, я поговорил с юношей, и тот нарисовал еще более леденящую кровь картину.

30 декабря 1977 года Доннелли, пропустив у друзей по стаканчику пива в Норт-Вест-Сайде, вышел на улицу заполночь и двинулся к автобусной остановке. К нему подъехала темная машина, и водитель, позже опознанный полицией как Джон Гейси, попросил юношу показать документы. Когда Доннелли наклонился через пассажирскую дверь, чтобы показать права, водитель наставил на него пистолет и пригрозил:

– Садись, или вышибу тебе мозги.

Гейси был одет в темно-синие брюки, черные туфли и черную кожаную куртку, как у патрульных. Доннелли, заметив на номере буквы «PDM», решил, что перед ним офицер, и повиновался.

– Наклонись, – велел Гейси, – я надену на тебя наручники.

– Что происходит?

– Заткнись, – ответил лжеполицейский. – Если ты не дурак, то будешь молчать.

Роберт еще пару раз пытался заговорить, но Гейси снова приказывал ему молчать. Не снимая с юноши наручников и не убирая пистолета, подрядчик завел парня в дом и толкнул на диван в гостиной. Затем вышел в другую комнату и вернулся уже в джинсах и свободной рубашке.

– Мне тридцать пять, – объявил он, наливая себе спиртное в баре, – но люди меня не уважают.

Он разлил несколько напитков по стаканам и предложил один Доннелли, но тот отказался.

– Все равно пей, – бросил Гейси и выплеснул алкоголь в лицо юноше, а затем продолжил: – Девушкам я не нравлюсь, хотя у меня есть деньги. Женщины помешаны на внешности и только. – Он вновь предложил выпивку, и Роберт снова отказался. – Пей, маленький неблагодарный сучонок! Когда предлагают, надо брать. – Подрядчик схватил парня за шею и влил содержимое стакана ему в рот, а потом снова поднял пистолет, обошел Доннелли и расстегнул наручники. – Я не хочу стрелять, но при необходимости выстрелю. Дом звуконепроницаемый.

Лжекоп велел показать водительские права и сесть на стул. Доннелли отдал ему кошелек, и Гейси, не опуская пистолета, быстро просмотрел содержимое, а потом задал несколько вопросов о самом юноше и о его нанимателе, имя которого выяснил из документов. Затем усадил Роберта за барную стойку и опять налил выпить. Подтолкнув к Доннелли наручники, подрядчик сказал:

– Надевай.

– А если кто-нибудь зайдет? – спросил юноша.

Гейси ударил его тыльной стороной ладони.

– Я же говорил, что люди меня не уважают, – жестко проговорил он. – И ты тоже. Придется тебя убить.

Гейси толкнул Роберта на диван, уселся ему на спину и поднял голову за волосы. Юноша вскрикнул.

– Заткнись! – Гейси с силой приложил его головой.

Затем стянул с парня брюки и изнасиловал его. Доннелли пытался сопротивляться, но быстро потерял сознание.

Закончив, Гейси сказал, удерживая Роберта за плечи:

– Если попытаешься меня ударить, я тебя убью.

Он встал, приказал надеть штаны и, ухватив за наручники, отвел Доннелли в ванную. Там уже была набрана вода. Гейси прижал юношу лицом к стене, накинул на шею петлю и перекрутил веревку.

– Весело, да? – Он крутанул веревку по-другому и впечатал Доннелли лицом в стену. – Ну, как тебе?

Потянув парня на пол, он поставил Роберта на колени и опустил его голову под воду, держа за веревку на шее. Доннелли пытался задержать дыхание, но потерял сознание.

Юноша очнулся на полу ванной голым; руки скованы наручниками за спиной. Гейси стоял в дверях:

– Ну как, повеселимся этой ночью?

Он снова окунул Доннелли в воду, тот опять потерял сознание. Когда он пришел в себя, Гейси сидел на унитазе.

– Ищешь меня? – спросил он, смеясь, а затем встал и помочился на парня, после чего сунул ему под нос журнал «Пентхаус» и показал несколько фотографий: – Нравятся?

Доннелли был слишком слаб и не смог ответить. Гейси пнул его в бок и окунул в воду. Юноша вновь отключился.

Когда Доннелли в очередной раз очнулся, Гейси втащил его в комнату и толкнул на кровать.

– Ты как раз успел на поздний сеанс, – объявил он, сидя на спине Роберта, и поднял его голову за волосы: – Смотри. – На стену через проектор транслировалось гей-порно.

Когда фильм закончился, Гейси вслух стал размышлять, чем бы еще развлечься. Он усадил Роберта спиной к стене, принес стул и револьвер и сел, упершись ногой в живот юноше.

– Мы сыграем в русскую рулетку, – объявил насильник и крутанул барабан, после чего приставил дуло к голове Доннелли и нажал на спусковой крючок. Раздался щелчок. Еще один выстрел, и снова щелчок.

Гейси продолжал жать на крючок, каждый раз приставляя дуло к голове парня, и мимоходом упомянул, что убил нескольких девушек в Шиллер-парке. Щелк.

– Девчонок убивать скучно. – Щелк. – С парнями веселее. – Ба-бах! – Ха-ха-ха, ты мертв, – загоготал Гейси. Патрон был холостым.

Дальше насильник схватил Роберта за горло и принялся душить, пока тот не потерял сознание в очередной, уже пятый, раз.

Придя в себя, Доннелли обнаружил, что он до сих пор обнажен, руки скручены сзади, а во рту кляп. Гейси тоже разделся. Он начал ласкать юношу и приказал перевернуться. Тот отказался.

– Делай, что говорят, – разозлился подрядчик, пнул парня и насильно развернул его, а затем изнасиловал фаллоимитатором, и Доннелли вновь отключился.

– Правда, весело кричать, когда никто тебя не слышит? – спросил Гейси очнувшегося юношу, рот которого по-прежнему был заткнут кляпом.

Насильник принялся вертеть фаллоимитатором в заднем проходе Доннелли. Юноша застонал от нестерпимой боли, и Гейси вынул кляп, велев Роберту вести себя тихо.

– Почему ты просто не убьешь меня? – выдохнул юноша.

– Как раз к этому и веду, – ответил Гейси.

Доннелли закричал, и насильник снова заткнул ему рот и вынул кляп лишь после того, как Роберт пообещал не шуметь. Затем подрядчик заявил, что парень плохо выглядит, и затолкал его в ванну, а сам остался ждать, когда Доннелли помоется.

Когда юноша оделся, Гейси сообщил, что они едут покататься.

– Я тебя убью, – добавил он, вновь ударив парня.

Насильник вывел закованного в наручники Роберта к машине. На улице уже было светло.

– Не разбуди соседей, – сказал Гейси и, уже в машине, приказал лечь на пол. – Каково знать, что ты сейчас умрешь?

Подъехав к магазину, в котором работал Доннелли, Гейси внезапно снял наручники.

– Я отпущу тебя, – сказал он. – Но если пойдешь к копам, я тебя найду.

Ошеломленный Доннелли вышел из машины. С виду Гейси совсем не волновало, что будет делать парень.

– Копы все равно тебе не поверят, – бросил он и укатил. Несмотря на свое состояние, Роберт сумел запомнить номера. Он по-прежнему думал, что буквы ПДМ как-то связаны с полицией. Когда машина скрылась, юноша развернулся и побежал. Он мчался, пока его не остановил настоящий полицейский, посчитавший такую спешку подозрительной. По приказу копа Доннелли сбавил темп, миновал еще несколько кварталов и спустился в метро. Он поехал к двоюродному брату, но того не оказалось дома, и Роберт пришел к дяде. Выслушав рассказ племянника, тот сразу отвез его в участок, Доннелли написал заявление, и его отправили в больницу.

Вечером 6 января 1978 года Гейси арестовали по подозрению в девиантном сексуальном поведении. Он не проявил особого беспокойства, даже предложил полицейским пропустить по стаканчику у него дома, пока они дожидались машины. Офицеры отказались. Гейси почти не оспаривал версию Доннелли, лишь сказал, что никакого пистолета не было, и он не принуждал Роберта: игра в секс-рабство произошла по обоюдному молчаливому согласию.

Поговорив с Гейси и Доннелли, окружной прокурор снял обвинения в совершении преступления. Как и сказал Гейси, жертве никто не поверил.

Мы начали готовить дело против Гейси в первую неделю нового года. Это было безумное время. Новогодняя метель занесла дороги, и продолжительность поездок существенно увеличилась, особенно для тех, кто занимался межведомственной координацией подготовки к обвинению. И будто мало нам было снежной бури, поднялась и буря полемики вокруг напечатанных в прессе материалов.

Неделей ранее выездной судья Джон Уайт выдал запрет на передачу СМИ информации по делу, запретив разглашать информацию, которая могла составить предвзятое мнение у общественности и лишить Гейси права на справедливый суд. Однако некоторые подробности все равно просачивались в прессу. Буквально через несколько часов после допроса Гейси в тюремной больнице в новостях сообщили о сделанном им признании. Я не сомневался, что шумиха может сильно помешать обвинению и Гейси наверняка откажется помогать нам с опознанием жертв в дальнейшем.

К сожалению, доктор Штейн тоже допустил несколько неосторожных комментариев, из-за которых впоследствии возникли трудности. Когда журналист «Трибьюн» спросил, кем нужно быть, чтобы зарыть тело в собственном подполе, Штейн ответил: «Шизофреником разумеется». Через неделю на записи радиошоу Штейн на аналогичный вопрос подчеркнул, что такой человек вполне может быть психически здоровым и получить смертный приговор.

Сэм Амирант остро реагировал на утечки и неосторожные заявления. Он подал ходатайство, надеясь добиться для Штейна и шерифа Элрода повестки в связи с неуважением к суду. На следующий день он добавил к списку лейтенанта Брауна, следователя Беттикера, заместителя начальника полиции шерифа Ричарда Каглиано и Арта Петака из «Сан-Таймс». Надо сказать, мы всем сердцем, хоть и не афишируя этого, одобряли действия адвоката.

Я дружески пообщался со Штейном за чашечкой кофе. Он переживал, что подверг дело угрозе, и пообещал тщательнее следить за тем, что сообщает прессе. А вот управление шерифа повело себя по-другому. Я надеялся, что руководство устроит сотрудникам нагоняй и утечки прекратятся, но, насколько мне известно, ничего так и не было сделано. Тогда я пригрозил, что отправлю на детектор лжи всех причастных к допросу в тюремной больнице и сам найду болтуна. Разумеется, со стороны высших чинов последовало множество причитаний и отказов. Признаний я так и не дождался, но угроза, похоже, предотвратила дальнейший слив информации.

В пятницу 29 декабря судья Уайт на выездной сессии в Дес-Плейнсе подписал судебный приказ о неразглашении. Несмотря на усиленную охрану, включая спецназ на крыше, Гейси на слушание не явился: адвокаты боялись за его безопасность. Амирант потребовал снять обвинение в убийстве Роба Писта, поскольку его тело тогда еще не было найдено, и попросил отпустить клиента под залог. Решение по обоим запросам было отложено.

Тем временем сторона обвинения начала обретать форму. Бернард Кэри, прокурор штата, назначил главным обвинителем своего заместителя Уильяма Канкла. Я был удивлен и польщен, когда Канкл спросил, не буду ли я возражать против его участия в моем процессе. Разумеется, я не возражал и посчитал такую деликатность признаком высокого профессионализма. С Уильямом оказалось непросто сблизиться, но мы хорошо ладили. С одной стороны, он сдержанный, тактичный и очень проницательный человек. С другой – массивный силач, обожающий мотоциклы и вкусно поесть. Из всех наших руководителей он был самым опытным в судебных выступлениях. Поскольку я занимался делом с самого начала, набрать остальных участников предложили мне. Боб Иган, универсальный судебный юрист с хорошей репутацией, занял третье место в нашей команде.

На том этапе у нас не было никакой стратегии, поскольку мы все еще занимались расследованием. Мы еще не нашли тело Роба Писта, не знали точного количества жертв Гейси и личностей большинства из них, а основная задача пока была в том, чтобы объединить разрозненные силы, вовлеченные в расследование. Но одно мы решили сразу: будем требовать смертной казни.

На второй неделе января присяжные округа Кук обвинили Джона Гейси в убийстве семи человек: опознанных уже Бутковича, Годзика, Цика, Джонстона, Лэндингина, Маззары, а также несовершеннолетнего Роба Писта, в похищении и растлении которого Гейси признался. По законам штата Иллинойс убийство при совершении других тяжких преступлений карается смертной казнью. Более того, совершившему два и более убийств после возобновления практики смертной казни в феврале 1978 года также грозил смертный приговор. Исчезновение Роба Писта, Лэндингина и Маззары случилось уже в этот период.

10 января в переполненном зале суда под председательством судьи Ричарда Фицджеральда Сэм Амирант представил массу возражений по поводу каждого из обвинений. Зрители сидели за пуленепробиваемым стеклом, здание строго охранялось. В течение всего слушания я наблюдал за Гейси. Он не проявлял никаких эмоций, а когда судья упомянул смертную казнь, просто уставился в потолок.

Когда все доводы были зачитаны, Фитцджеральд передал дело судье Луи Б. Гариппо, который продолжил заседание в том же помещении, боясь переводить обвиняемого в свой зал. Гариппо постановил провести психиатрическую экспертизу, на которую назначили доктора Роберта Рейфмана, замдиректора Института психиатрии при окружном суде. Рейфману предстояло выяснить, был ли Джон Гейси вменяемым во время совершения убийств, может ли работать со своими адвокатами и понимает ли, в чем его обвиняют.

Адвокаты Гейси, Сэм Амирант и Роберт Мотта (Лерой Стивенс, как выяснилось, занимался лишь гражданскими делами) подали ходатайство о прекращении раскопок на участке Гейси ввиду ущерба, который наносится собственности клиента. Канкл возразил, что поиски должны продолжаться, пока следователи не удостоверятся, что там не осталось тел. В итоге Гариппо отложил решение по ходатайству и отклонил просьбу о выходе под залог.

Писты присутствовали на заседании. Без моего ведома их посадили за стекло, как и всех остальных. Я пытался добиться того, чтобы родителям разрешили находиться в зале, но из соображений безопасности их туда не пустили. Это было их первое появление на суде, где они следили за процессом против человека, обвиненного в убийстве их сына.

30 января мы подали ходатайство в суд о продолжении раскопок на Саммердейл, 8213, чтобы подтвердить законность операции. Раньше нам было достаточно ордера на обыск, но дому был нанесен такой ущерб, что потребовалась поддержка посерьезнее, и теперь у нас появилось время, которого не было в декабре, чтобы получить постановление суда. Судья Гариппо, однако, дал стороне защиты неделю на то, чтобы подготовить протест, из-за чего раскопки пришлось отложить.

Наверное, самым значимым событием тех дней стало письмо доктора Рейфмана, которое судья зачитал сразу после появления в зале обвиняемого. Резолюция психиатра гласила, что Гейси вполне вменяем и его можно судить на общих основаниях.

С глубочайшим облегчением я встретил и решение судьи Гариппо от 21 февраля, подтверждающее законность ордеров на обыск. В тот же день он подписал документ, разрешающий нам возобновить раскопки. Чикаго, однако, по-прежнему пребывал в тисках самой суровой зимы за всю историю города. Она побила предыдущий рекорд по количеству выпавших осадков на 12,7 сантиметра, улицы покрывал слой снега высотой более полуметра. До календарной весны – а в Чикаго ждать ее вовремя не имеет смысла – оставался месяц. Даже получив законное право проводить раскопки, мы еще долго не смогли бы им воспользоваться.

Так или иначе, мы жаждали побыстрее покончить с расследованием. Через несколько дней, когда появились намеки на смягчение погоды, полиция шерифа принялась вновь исследовать участок. В начале марта была расколота бетонная ступень у задних дверей, под которой нашелся револьвер, о котором рассказывал Гейси, а неделей позже начали разбирать патио у жаровни для барбекю.

Дэн Линч, оператор экскаватора, работающий на дорожное управление, снял асфальт, а затем и цементное покрытие. Дженти или Маринелли из оперативного розыска постоянно присутствовали на месте раскопок, выискивая признаки потенциальной улики. Земля промерзла, ковш практически вгрызался в нее. Внезапно Дэн остановился.

– Чувствуешь? – спросил он Дженти.

Криминалист подошел к яме. Линч безошибочно различил запах разлагающейся плоти. Дальше землю разгребали руками. Наконец добрались до тела, завернутого в несколько полиэтиленовых пакетов. На безымянном пальце обручальное кольцо: первая жертва Гейси, состоявшая в браке. Следователь Ирв Краут потом рассказывал, что у него мороз пошел по коже, когда в момент удаления с тела пакетов зазвонили колокола соседней церкви.

Эта находка побудила нас к дальнейшим поискам, несмотря на уверения Гейси и его адвокатов, что мы тычем пальцем в небо. По словам обвиняемого, захоронения на его участке ограничивались подполом и могилой в гараже. Не знаю, забыл он или попросту врал, но полиция шерифа по-прежнему собиралась срыть каждый квадратный метр участка вплоть до глины.

15 марта полицейские, продолжавшие обыск дома, нашли под комодом в гостиной водительские права Джефри Ригнала. На следующий день – через неделю после обнаружения трупа под патио – Маринелли шел по балкам в столовой, где пол был снят, и случайно ткнул ломом в землю под собой. Сержант решил осмотреть осколки старой плитки, которые упали в отверстие, проделанное ломом. Слегка разрыв землю, он наткнулся на бедренную кость, а затем кости руки. Под комнатой, где полицейские организовали штаб и обедали, обнаружилось двадцать девятое тело. Оно стало последним, однако раскопки продолжались, пока мы в этом не убедились.

Благодаря отчетам доктора Рейфмана и других врачей мы смогли чуть лучше понять, как мыслит человек, обвиняемый в семи убийствах. Пообщавшись с членами семьи и партнерами подрядчика, мы начали по кусочкам складывать мозаику под названием Джон Гейси.

Артур Хартман, главный психолог Института психиатрии, указал, что глубоко внутри обвиняемый «крайне эгоистичен и нарциссичен, имеет по большей части антиобщественные установки, склонность к эксплуатации других людей. Одним из проявлений этих качеств является разработанная им техника „облапошивания” (собственный термин пациента), или введения в заблуждение окружающих ради решения своих деловых или личных проблем». Хартман подчеркнул, что в деле Гейси первостепенную важность имеют «серьезный внутренний психосексуальный конфликт и трудности с определением сексуальной ориентации».

Отрицание вины через перекладывание ответственности на «Джека Хенли» было, по словам Хартмана, «сознательным способом уклонения… Никакого разделения сознания, памяти или личности между Джоном Гейси и „Джеком Хенли” не обнаружено». Диагноз Хартмана был таков: «психопатическая (антисоциальная) личность с сексуальными отклонениями». Также он обнаружил признаки «истерии и легкого компульсивного и параноидального расстройства личности».

К середине лета отчеты о психическом состоянии обвиняемого, проведенные по запросам судьи Гариппо и стороны защиты, были готовы. Как и ожидалось, психиатр от Сэма Амиранта, доктор Ричард Дж. Раппапорт, вынес заключение, что Гейси был невменяем во время совершения преступлений. Врач основывался на 65 часах бесед с Джоном, а также отчетах о других консультациях.

Исходя из энцефалограмм, компьютерной томографии мозга и анализа хромосом, Раппапорт заключил, что мозг Гейси не поврежден. Также он не подтвердил раздвоения личности: в течение пяти месяцев наблюдений за Джоном он не заметил признаков «присутствия более чем одной личности». По словам врача, «Джек Хенли» – просто псевдоним.

Изучив тонну медицинских записей обо всех сердечных приступах, обмороках и судорогах Гейси, Раппапорт отметил, что наличие у него серьезных заболеваний маловероятно. Поскольку повреждений мозга или сердца не обнаружилось, врач приписал обмороки проявлениям тревожности.

Раппапорт указал, что Гейси обладает «пограничным типом личности, разновидность психопатии с эпизодами параноидальной шизофрении». Хотя последнее расстройство психиатр рассматривал как наиболее серьезное, он не считал его доминирующим. Параноидально-шизофренический психоз, писал Раппапорт, возник в периоды пребывания пациента в «крайне стрессовых ситуациях», что могло усугубляться употреблением наркотиков или алкоголя. «В такие моменты, – отмечал врач, – больной теряет контроль над собой, запреты снимаются, обнажая внутренние конфликты, которые и формируют его поведение».

Раппапорт подтвердил свой диагноз, снабдив Гейси следующими характеристиками: «Высокая частота упоминаний собственной персоны… высокая потребность в любви и восхищении со стороны… склонность эксплуатировать окружающих… обаятельный внешне, но холодный и жестокий внутри… заметное отсутствие раскаяния или чувства вины… в анамнезе продолжительное хроническое антисоциальное поведение».

Хотя доктор Раппапорт признал Гейси достаточно вменяемым, чтобы предстать перед судом, он отметил, что пациент мог совершать убийства в ответ на «непреодолимое желание, вызванное потерей контроля из-за действия алкоголя и наркотиков, сильной слабостью и напряжением от внутренних конфликтов. Жертвы были для него олицетворением этих конфликтов, ввиду чего он не мог согласовать свое поведение с нормами права». Даже если Гейси понимал, что сдавливание шеи приведет к смерти, уверял Раппапорт, он мог «оправдаться перед самим собой тем, что это акт самозащиты, и примириться со своими моральными установками».

Получив отчет Раппапорта, мы принялись искать контраргументы. Для этого мы обратились в авторитетный Центр Айзека Рэя, где базировалось психиатрическое отделение пресвитерианской клиники Святого Луки.

Там Джона осмотрели несколько специалистов, в том числе главный врач центра, психиатр доктор Джеймс Л. Кавана-младший.

Отметив то, что Гейси явно не может вспомнить все подробности пяти убийств и хоть какие-то детали остальных двадцати восьми, доктор Кавана счел необходимым снять энцефалограмму под воздействием алкоголя. Гейси выпил 170 миллилитров настоящего шотландского виски, и в течение 75 минут с ним поддерживали беседу, непрерывно снимая ЭЭГ. Через час после начала исследования пациента вырвало, налицо были признаки опьянения. Хотя исследование проводилось в институте, Гейси решил, что они с Каваной находятся в номере отеля, и вознамерился выпить еще, а затем покататься на машине. Он не узнавал врача и был уверен, что на дворе декабрь 1978 года. При расспросе выяснилось, что больной не помнит ни о том, что его обвиняют в убийствах, ни о пребывании под стражей в течение почти 11 месяцев. Через полтора часа он попытался уйти, и его пришлось вернуть в комнату и привязать к кровати.

Кавана и доктор Ян Фосетт пришли к выводу, что в повторяющейся модели убийства «психический механизм (репрессия), за счет которого он пытается подавить осознание ответственности за свои действия, может объяснить фрагментированность воспоминаний». Также они допускали возможность того, что «при высокой степени опьянения воспоминания о некоторых либо даже всех деталях произошедшего могли фактически отсутствовать», как это случилось в медицинском центре.

Врачи вынесли заключение: в момент совершения убийств Гейси не находился под воздействием болезни или каких-то расстройств, которые не позволяли ему осознавать преступность своего поведения и препятствовали соблюдению норм права. На протяжении последних 15 лет минимум, уверяли психиатры, «пациент страдает от диссоциативного расстройства личности с чертами обсессивно-компульсивного расстройства, антисоциального поведения, нарциссизма и гиперактивности, усугубленных злоупотреблением алкоголем и наркотиками. Совершение им преступлений стало результатом прогрессирующего расстройства личности наряду с садистскими наклонностями на фоне все более выходящей на передний план гомосексуальной ориентации.

Получив в детстве нарциссическую травму из-за доминирующего и временами жестокого отца, [Гейси] не смог преодолеть определенные вехи психосоциального развития, в частности из-за ряда психосоматических расстройств и физической неспособности заниматься спортом. Помешанный на своих неудачах (что усугублялось поведением отца), он решил посвятить себя созидательной деятельности», которая позволила бы ему получить одобрение общества. «Однако со временем к его гневу из-за собственного предполагаемого бессилия стали примешиваться садистские черты на фоне медленно раскрывающейся гомосексуальной ориентации. Он начал вызывать в молодых людях ощущение беспомощности, которое сам продолжал испытывать. Его садистские гомосексуальные победы приносили удовлетворение больше за счет осуществления власти, нежели в силу эротической составляющей. Убийство являлось высшей ступенью контроля и власти над беззащитными жертвами…

Каждая жертва представляла собой неоспоримое доказательство его преступного поведения (мертвое тело), однако пациент продолжал следовать прежней модели поведения. В итоге он оправдал убийства развращенной натурой своих жертв (человеческий мусор) и все возрастающей эгоцентричной уверенностью, что его никогда не арестуют, так как он изобретателен в сокрытии улик, а также оказывает неоценимую помощь обществу».

Гейси, подвели итог врачи, «демонстрирует крайне успешный карьерный рост и умение поддерживать межличностные отношения, манипулировать окружающими и симулировать… психическое расстройство… И наконец, как истинный социопат он пришел к тому, что считает собственные проблемы результатом непрофессионализма или обмана со стороны других людей или расплатой за безнравственность ряда молодых людей, с которыми ему не повезло контактировать».

По мнению родной сестры обвиняемого, Джон был «ходячей копией отца»: тот же характер, те же привычки. Джон Уэйн Гейси-старший, машинист из Чикаго, который родился на рубеже веков в семье польских эмигрантов, был трудолюбивым перфекционистом, строгим родителем и настоящим кормильцем семьи. Однако он злоупотреблял алкоголем и в пьяном виде превращался в жестокого «мистера Хайда», бил жену. Гейси-старший не умел показывать чувства. Эмоции он продемонстрировал всего один раз, разрыдавшись из-за ареста сына в Айове по обвинению в гомосексуализме.

Однажды ночью – сыну тогда было 2 года, а жена, Мэрион, только вернулась из больницы с трехмесячной дочерью – Гейси-старший вернулся домой и выбил жене несколько зубов. Она выбежала на улицу, Джон-младший и его старшая сестра в ужасе подняли крик. Отец вышел из дома и избил жену еще раз и швырнул ее на тротуар. В конце концов приехала полиция. Повзрослев, Джон-младший старался приходить матери на помощь, за что отец прозвал его маменькиным сыночком и сестричкой. Дети любили отца, но каждый вечер перед ужином в страхе ждали, когда стихнет его брань на первом этаже. После чего глава семейства появлялся в дверях, неизменно пьяный, и мать накрывала на стол.

Маленький Джон был любящим ребенком, всегда готовым услужить. Соседка вспоминала, с каким удовольствием малыш помогал матери в саду. Даже в раннем детстве, говорила она, он был тружеником. Однако отца он радовал нечасто: ребенку не удавалось соответствовать завышенным стандартам Гейси-старшего. Когда у сына что-нибудь не получалось, отец называл его идиотом.

Однажды под крыльцом, где Джон любил играть, Мэрион Гейси нашла сумку со своим бельем. Мальчику нравилось ощущение от прикосновений к шелку или нейлону. Во время беседы с психиатром обвиняемый вспоминал, что мать в наказание заставляла его носить свои трусы. А младшая сестра рассказала, что отец, узнав об этом, выпорол брата кожаным ремнем.

Сам Гейси рассказал судебным психиатрам, что его психосексуальная история началась в возрасте 6-10 лет, когда дочь-подросток одной из подруг матери раздела его, чтобы с ним поиграть. Также он вспомнил, как в 8–9 лет устраивал шуточные бои с одним из отцовских коллег, который любил прижимать голову мальчика себе между ног. Между 10 и 12 годами одна девочка пожаловалась, что Джон с ее братом стянули с нее трусы, и отец выпорол мальчика. По словам Гейси, он начал встречаться с девушками в 16 лет, а первый половой акт произошел в 18. О половой жизни говорила с ним только мать, внушая сыну, что секс прекрасен и должен происходить только по обоюдному согласию.

В молодости Джон предпочитал «нормальные» отношения с девушками, хотя оральный секс ему не нравился: после него Гейси не мог поцеловать партнершу. В 21 ему отказали в ответ на предложение руки и сердца, а через год он женился на другой. Первый гомосексуальный опыт у него произошел после того, как жена забеременела: Джон напился с другом, и тот сделал ему минет. Гейси никогда не обсуждал с отцом секс, но сообщил ему о своей нетрадиционной ориентации. Мэрион Гейси впоследствии признавалась, что муж был готов убить сына.

Гейси был умным ребенком, но в выпускных классах частенько спал на уроках и спорил с учителями. Иногда он жаловался на нехватку дыхания и боль в груди; у него бывали обмороки и судорожные припадки, и время от времени мальчика госпитализировали. Врачи опасались, что повторяющиеся обмороки в будущем могут привести к психомоторной эпилепсии. Когда в подростковом возрасте у Джона случился припадок в доме друга, к нему даже вызвали священника для соборования. Врачи так и не определили точную причину обмороков, и когда Гейси повзрослел, его друзья сочли его недуг проблемами с сердцем.

Среднюю школу Гейси окончил с отличными оценками по английскому и естествознанию и хорошими по математике; поведение оценивали как благоприятное. В старшей школе Джон, по словам одного из его родственников, полюбил «зависать с парнями в форме». Обе сестры рассказывали об участии Джона в местной организации гражданской обороны, благодаря чему он катался по местам происшествия и пожарам на машине с белой мигалкой. Отцу Гейси, одолжившему денег на покупку автомобиля, в итоге надоели все эти поездки, и он снял крышку распределителя зажигания. Гейси, который к тому моменту уже бросил школу, разозлился и сбежал, никого не предупредив, в Лас-Вегас.

Джордж Виковски, управляющий моргом Палм (Лас-Вегас), сообщил, что Гейси работал и в похоронном бюро, и на санитарном автомобиле, чьими услугами они пользовались. Виковски помнил юношу как вежливого и услужливого, жалоб на него не было. По словам управляющего, Гейси почти не имел дела с трупами, разве что при разгрузке автомобиля.

В двадцать с небольшим Гейси вернулся в Чикаго и занялся торговлей, что отточило его навыки манипуляции. Он работал на обувную компанию «Нанн Буш», которая направила его в Спрингфилд, штат Иллинойс, где он впервые прикоснулся к политике.

В магазине Спрингфилда, куда его перевели работать, Гейси встретил Мэрион Майерс, на которой женился после 9 месяцев ухаживаний. После помолвки молодого человека повысили до начальника отдела. Жена родила ему сына, и он вел себя как типичный гордый отец. Соседи отметили, что супруги любили мальчика и казались прекрасными родителями. Наличие семьи, репутация трудоголика и искренняя вовлеченность в дела Американской молодежной торговой палаты открывали перед Гейси перспективное будущее.

Затем он переехал в Ватерлоо, Айова. Именно там все и началось, но первых тревожных сигналов никто не заметил.