Мне потребовалось больше часа, чтобы со всеми покупками добраться до дома Светланы. До дома, который теперь, быть может, станет моим.

Я решил позвонить, однако передумал, осторожно открыл дверь своим ключом и тихо проскользнул в квартиру. Я много раз делал так, входя в свою квартиру, опасаясь засады. Однако сейчас я сделал это просто потому, что мне хотелось удивить Светлану.

Однако ее не было. Я немного покружил по квартире, растерянно переходя из комнаты в комнату, однако ее не было. Странно. Потом я вспомнил, что она собиралась пройтись по магазинам, и успокоился. Наверно, она, как и я, ищет какие-нибудь деликатесы к обеду. Можно сделать ей приятный сюрприз. Самому приготовить обед нетрудно, если есть продукты. За годы одинокой жизни я вынужденно научился готовить, поскольку не всегда доверял автоповару. Например, соус пикан автоповар никогда не сможет сделать таким вкусным, каким его делаю я.

И тут мою память пронзило. Сэр Найджел сказал: «С ней говорил офицер полиции. Я получил информацию за несколько минут до твоего прихода». Он сказал это о Свете. С ней говорил офицер полиции в связи с убийством Эда. Именно благодаря этому наша служба внешнего наблюдения смогла установить ее личность.

Я опустился на диван и задумался. Когда я сидел и занимался самоанализом в парке, я упустил из виду то обстоятельство, что я убил Эда и выдал это за самоубийство на почве несчастной любви. Если полиция беседовала со Светой, то она, конечно, знает о смерти Эда и ее официальной причине. И теперь она считает себя виновной в его смерти и отчасти меня. И что могло получиться из этой ситуации, я не знал.

Она могла порвать со мной всякие отношения под воздействием комплекса вины за произошедшее, оплакивая умершего, могла сдать меня полиции, могла…

Щелчок открывающегося замка прозвучал словно выстрел. Я встал, но не пошел встретить ее, а остался в комнате. Я стоял и ждал, когда она войдет.

Она медленно вошла и окинула меня взглядом, в котором не было и намека на тот огонь жизни, который еще вчера пылал в ее глазах. На ее щеках блестели слезы.

– Бен… – тихо сказала она, и голос ее прервался. Она едва сдерживала рыдания.

– Что случилось, родная? – спросил я, быстро подойдя к ней. Я прекрасно знал, что случилось, но вынужден был играть в непонимание, чтобы она ни в чем не заподозрила меня. Ничего более страшного я себе и представить не мог. Если она хоть в чем-то заподозрит меня…

– Боже мой, Бен… – голос ее снова прервался, словно она не могла поверить в то, что он мертв, и она должна сказать об этом мне. Потом она шагнула вперед и почти упала мне на грудь, захлебнувшись слезами.

– Что случилось, солнышко? – снова спросил я ее. Если уж играть в непонимание, так уж играть до конца. Жаль, что я никогда не изучал психологию по-настоящему, не ушел дальше необходимых для работы азов, сейчас эти знания мне бы очень пригодились.

– Ах, Бен… – она вновь захлебнулась слезами, не в силах вымолвить страшную правду. – Он умер.

– Кто? – спросил я, ласково гладя ее по голове. Перед глазами у меня стояла сценка в сквере со сломанной куклой и старушками, пытающимися утешить своих внучат. Только сейчас нет доброго дяденьки, который мог бы исправить сломанную куклу. Люди не куклы, их можно сломать только один раз.

– Эд! – выкрикнула она, оторвав свое лицо от моей груди. – Он покончил жизнь самоубийством вчера днем! – Потом она вновь уткнула лицо мне в грудь, сотрясаясь от рыданий, словно маленькая девочка, плачущая об испачканном платьице.

Я не знал, что сказать, и поэтому просто ласково гладил ее по голове. Не утешайте плачущих детей, дайте им выплакаться, и тогда горе покажется им менее тяжелым, чем оно есть на самом деле. Просто прижмите их покрепче к себе, чтобы они почувствовали, что вы их любите и разделяете горе их утраты. А все люди в глубине души – просто маленькие дети.

– Он убил себя из-за меня, – прорыдала Светлана. – Из-за того, что я его бросила.

– С чего ты взяла? – спросил я.

– Сегодня утром сюда приходил полицейский. Буквально через пять минут после твоего ухода, – захлебываясь слезами, начала рассказывать она. – Он сказал мне, что Эд выбросился из окна своего дома, в котором снимал на имя Криса квартиру. На его столе нашли мое письмо и прощальную записку. Он убил себя из-за меня! Но я не хотела этого! Клянусь тебе, я не хотела его смерти! Я даже не думала, что он может так сделать…

«И я тоже не думал, что все получится именно так. Когда я сидел и планировал операцию по ликвидации Эда… когда я планировал его убийство, я даже предположить не мог, что все закончится именно так. Судьба, как всегда, выбрала самый неожиданный вариант. И самый неприятный. Прости меня за это, Светлана», – подумал я, еще крепче прижимая ее к себе. Потом сказал:

– Не вини себя в его смерти. Рано или поздно это все равно произошло бы. Каждый человек сам делает свой выбор. Каждый сам отвечает за себя, и если он выбрал этот путь, то, значит, его подсознание давно готовило его к этому пути. Пойми, тебе не в чем винить себя.

– Он убил себя, потому что я его бросила, – Светлана прижалась ко мне, как ребенок.

«Нет, ты не простишь мне, если я скажу, кто действительно виноват в его смерти. Не сможешь простить. И я тебе никогда это не скажу», – подумал я и сказал:

– Если уж на то пошло, то я виноват не меньше тебя. Если бы я с тобой не познакомился, то ты бы не бросила его. На все воля божья. Бог дал, Бог взял.

Она ничего не ответила мне, только продолжала горько плакать, уткнувшись мне в грудь.

«Черт, плохой из меня психолог. Да и как успокоить человека, который потерял старого друга? Впрочем, почему друга? Возлюбленного!» – подумал я. Надо было что-то предпринять. Нельзя же давать ребенку плакать весь день, это негуманно. Кажется, мысленно я слегка улыбнулся этой мысли.

Я осторожно высвободился из ее объятий и пошел на кухню, где заставил автоповара налить в стакан двойную порцию виски и прихватил пузырек со снотворным.

Когда я вернулся в комнату, она сидела на том же диване, поджав под себя ноги, уткнувшись лицом в подлокотник и закрывая голову руками, словно от удара. Ее плечи вздрагивали от беззвучных рыданий.

– Выпей вот это, – сказал я, протягивая ей стакан, – и тебе станет легче.

– Бен, ведь я убила его.

Я обнял ее и, как маленькую больную девочку лекарством, напоил содержимым стакана, а затем заставил принять три таблетки снотворного. Ей было необходимо сейчас поспать. Сон лечит многое. Человек после сна все воспринимает намного легче. А виски – не менее великий лекарь. Я бы даже попытался напоить ее до похмельного синдрома, в котором личность замыкается только на себя и абсолютно безразлична ко всему окружающему миру, но хватит и стакана. Время, виски и сон будут моими лекарями.

Потом я обнял ее и так сидел до тех пор, пока она не уснула. Она спала, как ребенок, тихо дыша во сне. Я чувствовал тепло ее тела и биение ее сердца. Мысли, нахлынувшие на меня в сквере, вновь одолели меня.

Я посидел еще немного, а потом осторожно уложил ее в кровать, накрыл одеялом и пошел на кухню. Она будет спать несколько часов, а когда проснется, ей будет намного легче. Бедный ребенок, попавший в сеть.

На кухне я закурил и задумался. Ей потребуется много человеческого тепла и участия, чтобы вновь стать прежней Светланой. Мне тоже потребуется немало времени и любви, чтобы вернуться к нормальной жизни. Хватит быть ангелом смерти.

Я посмотрел в окно. Уйти из бюро палачей? В принципе, такое вполне возможно. Подать прошение об отставке, сослаться на небоеспособность. Или получить какое-нибудь тяжелое увечье, скажем, в автокатастрофе, приобрести медицинское заключение о том, что я не пригоден более к выполнению своей работы, и прощай, сэр Найджел, Биллингем и вся ваша смертоносная кампания.

Я вновь посмотрел в окно, на спешащих по своим делам людей, которые отсюда, с высоты этажей, казались муравьями. Вот она, самая глубинная причина всех моих деяний. Я был невысоким, однако мне всегда хотелось быть самым высоким. Мания величия? Может быть. Именно это заставляло меня противиться родителям, учителям, уйти в армию. Командир группы коммандос при исполнении задания – последний абсолютный правитель. А потом служба палача. Чувство, что я распоряжаюсь жизнями всех окружающих тебя людей, приятное ощущение от знания того, что недоступно другим. Может, именно поэтому я так любил свою страшную работу?

Я покосился в сторону комнаты, в которой спала Светлана.

«Уйти с работы, которая давала мне все это? Выдержу ли я лишение этой власти над людьми, зная, что где-то есть такие же, как я, которые получат после моего ухода такую же власть и надо мной? Зная, что в любой момент могу быть ликвидирован, если меня сочтут слишком опасным свидетелем, чтобы оставить в живых. Хватит ли у меня сил перенести все это и вернуться к нормальной жизни обычного человека с его обычными проблемами?

Да! Хватит, потому что я научился не смотреть на людей как на кукол, потому что я научился любить, потому что у меня есть Светлана! Потому что мы нужны друг другу. Это будет моя новая жизнь, моя и Светланы. И мы наконец-то будем счастливы.

Наконец-то ты повзрослел, мой мальчик».

Я встал и пошел в комнату. Решение было принято, и ничто не заставит меня свернуть с этого пути. Моего пути, который я избрал себе сам.