6. Два примечания

Я хотел бы дать здесь примечания к двум вопросам, возникшим в последней главе.

1. Один рассудительный человек пишет: «Если Бог хотел, чтобы у Него вместо игрушечных солдатиков были сыновья, почему же Он не родил сыновей сразу, вместо того, чтобы создавать игрушечных солдатиков, а потом подвергать их столь трудному и болезненному процессу?»

Частично ответить на этот вопрос довольно просто; ответ на другую его часть, возможно, за пределами человеческого познания. Отвечу на легкую часть. Превратить это создание в сына было бы нетрудно и не болезненно, если бы человеческая семья не отвернулась от Бога тысячелетия тому назад. У людей была возможность сделать это, потому что Бог дал им свободу воли. Он дал им свободную волю потому, что мир простых автоматов никогда бы не смог познать любви, а следовательно – истинного, безграничного счастья.

Трудная часть ответа – такая: все христиане согласны, что в полном, первоначальном смысле слова есть только один Сын Божий. Настаивая на своем вопросе: «А могло ли быть у Бога много сыновей?», мы рискуем забраться в такие дебри, из которых выбраться не сумеем. Есть ли вообще в словах «А могло бы…?» какой-нибудь смысл, когда вопрос касается Бога? Я полагаю, что так спрашивать можно о вещи или явлении, имеющих начало и конец, потому что она (или оно) могли быть иными из-за того, что какая-то другая вещь (или явление) были иными, а эти, в свою очередь, могли быть иными по той причине, что иной была какая-то третья вещь. И так далее (буквы на этой странице могли быть красными, если бы печатник взял красную типографскую краску, и он взял бы красную краску, если бы получил соответствующую инструкцию, и т. д. и т. п.). Но когда речь идет о Боге – то есть о первооснове, о неизменяемой реальности, которая обусловливает все остальные реальности, явления, факты, то спрашивать, могло ли что-то обстоять иначе, бессмысленно. Он – То, что Он есть, и этим все исчерпано.

Но и помимо этого мне очень трудно осмыслить Бога, рождающего сыновей на протяжении вечности. Для того чтобы этих сыновей было много, они должны как-то отличаться друг от друга. Два пенса выглядят совершенно одинаково. Почему же их два? Очевидно, потому, что они – в разных местах и состоят не из одних и тех же атомов. Иными словами, чтобы говорить о них как об отдельных, разных единицах, мы должны прибегнуть к таким понятиям, как пространство и материя, то есть к сотворенной Вселенной. Я могу понять различие между Отцом и Сыном, не вовлекая в дело пространства или материи, потому что в этом случае один рождает, а другой рождается. Отец по отношению к Сыну будет не тем, чем Сын – по отношению к Отцу. Но если бы существовало несколько сыновей и родственное их отношение друг к другу и к Отцу было одинаковым, как бы они отличались друг от друга? С первого взгляда этого, конечно, не замечают. Люди считают, что мысль о нескольких сыновьях вполне разумна. Однако когда я задумываюсь глубже, то прихожу к выводу, что реальной она выглядит только потому, что мы смутно представляем этих сыновей в виде людей, стоящих друг подле друга в каком-то пространстве. Иначе говоря, хотя нам и кажется, что мы думаем о чем-то, существовавшем до сотворения Вселенной, на самом деле мы контрабандой пытаемся ввести сотворенную Вселенную и поместить сыновей внутри нее. Когда мы перестаем это делать, но все еще стараемся думать об Отце, рождающем многих сыновей до сотворения мира, то обнаруживаем, что, в сущности, думаем ни о чем. Образы тают, а сама идея обращается в набор слов. Потом возникает другая мысль: а не была ли Природа – пространство, время, материя – создана именно для того, чтобы сделать эту множественность возможной? Может быть, единственный путь получить «легионы» бессмертных духов – предварительно создать множество физических существ во Вселенной и потом одухотворить каждое из них? Но все это, конечно, догадки.

2. Представляя все человечество в виде единого огромного организма, подобного дереву, не следует думать, будто это свидетельствует о том, что индивидуальные различия не имеют значения или что реальные люди – Том, Нобби или Кэт – менее важны, чем такие коллективные понятия, как классы или расы. Фактически эти понятия противоположны друг другу. Отдельные части единого организма могут очень сильно отличаться одна от другой, а отдельные элементы, не входящие в один организм, могут быть похожи друг на друга. Шесть однопенсовых монет никак не связаны между собой, но выглядят одинаково. Мой нос и мои легкие по виду своему совершенно несхожи, но живут они только благодаря тому, что входят в состав моего организма и принимают участие в его жизни.

Христианство рассматривает отдельных людей не просто как членов одной группы или отдельные предметы в перечне, но как органы единого тела, которые отличаются друг от друга, и каждый выполняет то, чего другие выполнить не могут. Когда вы ловите себя на желании сделать своих детей, или учеников, или соседей подобными вам во всем, вспомните, что Богу, скорее всего, это совсем не нравится. Вы и они – это отдельные органы, предназначенные для выполнения различных функций. С другой стороны, если у вас возникает искушение не обращать внимания на чужие нужды, потому что это «не ваше дело», вспомните: хотя другие и не похожи на вас, они – часть того же самого организма. Если вы забываете, что любой человек принадлежит к одному с вами организму, вы станете индивидуалистом. Если же вы забываете, что другой – не тот же орган, что вы, и пытаетесь подавить всякое различие между людьми, чтобы все были одинаковыми, то станете тоталитаристом. Между тем христианин ни индивидуалистом, ни тоталитаристом быть не должен.

Мне очень хочется сказать вам – и вы хотите сказать мне, – какая из этих ошибок опаснее. Но это бес морочит нас. Он всегда посылает в мир ошибки парами, состоящими из двух противоположностей, и побуждает нас тратить как можно больше времени, размышляя о том, какая хуже. Вы, конечно, понимаете, почему? Он полагается на нашу неприязнь к одной из ошибок, чтобы постоянно привлекать нас к противоположной. Мы не должны потакать ему. Мы должны трезво идти к цели между соблазнами той и другой ошибки, стараясь не впасть ни в одну.