6. Христианский брак

Последняя глава в отрицательном свете трактовала проявление половых импульсов; я почти не коснулся положительных сторон христианского брака.

Обсуждать супружеские отношения я не хотел бы по двум причинам. Первая – в том, что христианское учение о браке крайне непопулярно. А вторая – в том, что сам я не был женат и, следовательно, могу говорить только с чужих слов. И все же я думаю, что, рассуждая о христианской морали, едва ли можно обойти их стороной.

Христианская идея брака стоит на словах Христа о том, что муж и жена – единый организм. Ведь именно это означают слова «одна плоть». Христиане полагают, что когда Он произносил их, Он просто констатировал факт, как констатируют факт слова, что замок и ключ – единый механизм или что скрипка и смычок – один музыкальный инструмент. Он, Изобретатель человеческой машины, сказал нам, что две ее половины – мужская и женская – созданы для того, чтобы соединиться в пары, причем не только ради половых отношений; союз этот должен быть всесторонним. Половые связи вне брака тем и уродливы, что человек пытается отделить одну сторону (половую) от всех остальных. Однако именно в неразделимости их – залог полного, совершенного союза. Христианство не считает, что удовольствие, получаемое от половых отношений, более греховно, чем, скажем, удовольствие от еды. Но оно считает, что нельзя прибегать к ним лишь как к источнику удовольствия: это так же противоестественно, как, например, наслаждаться вкусом пищи, не глотая и не переваривая, то есть жевать и выплевывать.

Тем самым христианство учит, что брак – союз двух людей на всю жизнь. Разные церкви придерживаются на этот счет не совсем схожих мнений. Некоторые не разрешают развода совсем. Другие разрешают его очень неохотно, только в особых случаях. Очень печально, что между христианами нет согласия в таком важном деле; но справедливость требует сказать, что между собой различные церкви согласны все же гораздо больше, чем с окружающим миром. Для любой церкви развод – ампутация части живого тела, хирургическая операция. Одни считают ее настолько неестественной, что совсем не допускают. Другие допускают развод, но как крайнюю меру, в исключительно тяжелых случаях.

Все они согласны с тем, что это скорее похоже на ампутацию обеих ног, чем на расторжение делового товарищества. Никто из них не принимает современной точки зрения на развод; теперь ведь считают, что, разводясь, люди как бы производят реорганизацию, необходимую, если между ними больше нет любви или один из них полюбил кого-то другого.

Прежде чем мы перейдем к этой точке зрения и ее связи с целомудрием, следовало бы проследить ее связь с другой добродетелью, справедливостью. Справедливость включает в себя верность обещаниям. Каждый, кто венчался в церкви, торжественно и публично обещал хранить верность своему супругу до смерти. Обещание это схоже со всеми другими. Сдержать его должно независимо от половых отношений. Если половое влечение и впрямь ничем не отличается от других наших импульсов, то и относиться к нему надо как к любому из них. Как всякую тягу к излишествам, его надо контролировать. Если же половой инстинкт отличается от других тем, что болезненно воспален (именно так думаю я), то мы должны относиться к нему с особенной осторожностью, чтобы он не толкнул нас на бесчестный поступок.

На это кто-нибудь возразит, что обещание, данное в церкви – простая формальность, которую он не собирался соблюдать. Кого же он думал обмануть? Бога? Это неумно. Себя? Тоже не умнее. Невесту, ее родных? Это – предательство. Чаще всего, я думаю, молодожены (или один из них) надеются обмануть публику. Они хотят респектабельности, связанной с браком, но не желают платить за нее. Такие люди – обманщики и самозванцы. Если они к тому же рады, что кого-то надули, мне нечего им сказать – кто станет навязывать высокий и трудный долг целомудрия тем, у кого еще не пробудилась тяга к честности? Если же они образумились, то обещание будет их сдерживать, и они станут вести себя, откликаясь на зов справедливости, а не целомудрия. Если люди не верят в постоянный брак, им, пожалуй, лучше жить вместе, не вступая в него. Это честнее, чем давать клятвы, которых ты не намерен исполнять. Конечно, совместная жизнь вне брака – это (с точки зрения христианства) грех прелюбодеяния. Но нельзя избавиться от одного порока, добавив к нему другой; распущенность не исправишь, добавив к ней клятвопреступление.

Очень популярная в наши дни идея, что единственное оправдание брака – любовь между супругами, вообще не оставляет места для брачных обетов. Если все держится на влюбленности, обещание теряет смысл и давать его не следует. Любопытно, что сами влюбленные, пока еще влюблены, знают это лучше, чем те, кто о них рассуждает. Честертон как-то сказал, что влюбленным присуща естественная склонность связывать друг друга обещаниями. Любовные песни во всем мире полны клятв в вечной верности. Христианский закон не навязывает влюбленным того, что чуждо самой природе любви; он требует, чтобы они серьезно относились к тому, на что вдохновляет их страсть.

Конечно, обещание, данное, когда я влюблен, и потому, что я влюблен, обещание хранить верность всю жизнь обязывает меня быть верным даже в том случае, если любовь прошла. Ведь оно относится только к действиям и поступкам, то есть к тому, что я могу контролировать. Никто не вправе обещать, что будет всегда испытывать одно и то же чувство. С таким же успехом мы обещаем никогда не страдать головной болью или не быть голодными. Какой же смысл держать двух людей вместе, если они больше не любят друг друга? На это есть серьезные причины, скорее социальные: нельзя лишать детей семьи; надо защитить женщину (которая, возможно, пожертвовала работой, выходя замуж) от того, что муж ее бросит, как только она ему наскучит. Но есть еще одна причина, в которой я убежден, хотя мне не совсем легко объяснить ее.

И вот почему: слишком многие просто не могут понять, что если В лучше, чем С, то А может быть еще лучше, чем В. Они предпочитают понятия «хороший» и «плохой», а не «хороший», «лучший» и «самый лучший» или «плохой», «худший» и «самый худший». Они хотят знать, считаете ли вы патриотизм хорошим качеством. Вы отвечаете, что, конечно, патриотизм – качество хорошее, гораздо лучше, чем эгоизм, но всеобщая братская любовь – выше патриотизма, и если они вступают в конфликт, то предпочесть надо братскую любовь. Казалось бы, вы дали полный ответ, но ваши оппоненты видят в нем лишь желание увильнуть. Они спрашивают, что вы думаете о дуэли. Вы отвечаете, что простить человеку оскорбление гораздо лучше, чем сражаться с ним. Однако даже дуэль лучше, чем ненависть на всю жизнь, которая проявляется в тайных попытках унизить человека и всячески повредить ему. Если вы это скажете, от вас отойдут, жалуясь, что вы не хотите ответить прямо. Я очень надеюсь, что никто из читателей не отнесется так к тому, о чем я собираюсь говорить.

Влюбленность – просто дивное состояние, и во многом – полезное. Она помогает нам стать великодушными и мужественными, раскрывает перед нами не только красоту любимого существа, но и красоту, разлитую в мире, и, наконец, контролирует (особенно вначале) наши животные половые инстинкты. В этом смысле любовь – великая победа над похотью. Никто, будучи в здравом уме, не станет отрицать, что влюбленность лучше обычной чувственности или холодной самовлюбленности. Но, как я сказал прежде, опаснее всего следовать какому-то из импульсов нашей природы любой ценой, ни перед чем не останавливаясь. Быть влюбленным – хорошо, но не самое лучшее.

Многое меркнет перед влюбленностью; но кое-что выше ее. Вы не можете класть это чувство в основание всей своей жизни. Да, оно благородно, но это всего лишь чувство, и нельзя рассчитывать, что оно с одинаковой силой будет длиться всю жизнь. Знание, принципы, привычки могут быть долговечны; чувство приходит и уходит. И в самом деле, что бы ни говорили, влюбленность преходяща. Да и то сказать, если бы люди пятьдесят лет испытывали друг к другу точно то же, что в день перед свадьбой, жизнь их была бы не слишком завидной. Кто вынесет постоянное возбуждение и пять лет? Что стало бы с нашей работой, аппетитом, сном, с нашими дружескими связями? Но конец влюбленности, конечно, – не конец любви; а любовь – именно любовь, не влюбленность – не просто чувство. Это глубокий союз, поддерживаемый волей, укрепляемый привычкой. Укрепляется она (в христианском браке) и благодатью, о которой просят и которую получают от Бога и муж, и жена. Поэтому они могут любить друг друга даже тогда, когда друг другом недовольны (любите же вы себя, когда недовольны собой). Они могут сохранить любовь и тогда, когда каждый из них влюбился бы в кого-нибудь еще, если бы себе позволил. Влюбленность в самом начале побудила их дать обещание верности. Вторая, более спокойная любовь дает им силы хранить это обещание. Именно на такой любви работает мотор брака. Влюбленность была только вспышкой для запуска. Если вы со мной не согласны, то, конечно, скажете: «Он ничего об этом не знает, потому что сам не женат». Очень возможно, что вы правы. Но прежде чем вы это скажете, убедитесь, пожалуйста, что судите по личному опыту или по жизни своих друзей. Не судите на основании романов и фильмов! Надо очень много терпения и умения, чтобы выделить те уроки, которые нам действительно преподаны жизнью.

Из книг люди нередко получают представление, будто влюбленность может длиться всю жизнь, если вы не ошиблись при выборе. Отсюда вывод: если этого нет, значит, ты ошибся, надо сменить партнера. Те, кто так думает, не понимают, что и восторг новой любви постепенно угаснет. Ведь и в этой форме жизни, как и в любой другой, возбуждение приходит вначале, но не остается навсегда. То возбуждение, которое испытывает мальчишка при первой мысли о полете, уляжется, когда он придет в авиацию и начнет учиться. Восторг, который теснит вам душу, когда вы впервые попадаете в прекрасное место, постепенно гаснет, если вы там поселитесь. Значит ли это, что лучше не учиться летать и не переселяться в красивые места? Нет. В обоих случаях, пройдя через первую фазу, вы почувствуете, как первоначальное возбуждение сменяется спокойным и постоянным интересом. Более того (я едва нахожу слова, чтобы выразить, какое значение этому придаю), только те, кто готов примириться с потерей трепета и довольствоваться трезвым интересом, способны обрести новые радости. Человек, который научился летать и стал хорошим пилотом, слышит музыку сфер. Человек, который поселился в прекрасном месте, радуется, насаждая в нем сад.

Я думаю, Христос имел в виду и это, когда сказал, что ничто не может жить, пока не умрет. Не пытайтесь удерживать удовольствие, питаемое возбуждением, это опасная ошибка. Дайте возбуждению пройти, дайте ему умереть, переживите это и перейдите к спокойной заинтересованности, к счастью. Сделайте так – и вы увидите, что все время живете в мире новых радостей. Если же вы попытаетесь искусственно включить восторги в свое повседневное меню, то обнаружите, как они слабеют, все реже посещая вас; и вот уже вы доживаете жизнь преждевременно состарившимся, утратившим иллюзии человеком, которому все наскучило. Именно из-за того, что очень немногие это понимают, вокруг столько людей, ворчащих, что юность прошла впустую. Нередко они сетуют на ушедшую юность в таком возрасте, когда перед ними еще должны открываться новые горизонты. Гораздо интереснее научиться плавать, чем бесконечно (и безнадежно) возвращать чувство, которое вы испытали, когда впервые надели ласты.

Очень часто в романах и пьесах вы находите мысль, будто влюбленности невозможно противиться. Она поражает вас, как, к примеру, корь. Некоторые в это верят и, хотя женаты, срывают предохранитель с чувств при встрече с привлекательной женщиной. Однако я склонен думать, что в жизни такие непреодолимые страсти посещают нас (во всяком случае – взрослых людей) гораздо реже, чем в книгах. Когда мы встречаем человека красивого, умного, привлекательного, мы в каком-то смысле должны полюбить его прекрасные качества, должны восхищаться ими. Но не от нас ли зависит, перерастет ли восхищение в то, что мы зовем влюбленностью? Конечно, если мы напичканы романтическими сюжетами и любовными песнями, да еще и выпили, то способны превратить любое восхищение во влюбленность. Если вдоль тропинки вырыта канава, дождевая вода будет собираться в нее; если мы носим синие очки, все кажется синим. Словом, виноваты мы сами.

Прежде чем мы кончим говорить о разводах, я бы хотел разграничить две вещи, которые часто смешивают. Христианский принцип брака – это одно. Совсем другое – как далеко могут идти христиане, если они избиратели или члены парламента, стараясь привить свой взгляд на брак остальным членам общества? Очень многие считают, что если вы христианин, то должны затруднить развод для всех остальных. Я с этим не согласен. Я, например, возмутился бы, если бы мусульмане постарались запретить нам, остальным, вино. По-моему, церковь должна откровенно признать, что граждане Великобритании в большинстве своем не христиане и, следовательно, от них нельзя ожидать, чтобы они вели христианский образ жизни. Нужны два рода браков: один – регулируемый государством на основании законов, обязательных для всех граждан; другой – регулируемый церковью на основании тех законов, которые обязательны для всех ее членов. Различие должно быть очень четким, чтобы людям было ясно, какая пара вступает в брак по-христиански, а какая – нет.

Наверное, я сказал достаточно о постоянстве и нерасторжимости христианского брака. Нам остается одно, еще более непопулярное. Христианские жены обещают повиноваться мужьям. В христианском браке глава семьи – мужчина. Тут возникают два вопроса: 1. Почему в семье должен быть главный, не допустить ли равенства? 2. Почему главой должен быть мужчина?

1. Глава в семье должен быть, потому что брак – союз постоянный. Конечно, когда муж и жена живут в согласии, вопрос о главенстве не возникает; и мы должны надеяться, что в христианском браке именно это – норма. Но если возникает разногласие, что тогда? Супругам не избежать серьезного разговора. Допустим, они уже пытались говорить и к согласию не пришли. Что им делать дальше? Они не могут голосовать, их только двое. Либо им придется разойтись в разные стороны, либо один из них должен иметь право решающего голоса. При постоянном браке одна из сторон, в предвидении крайнего случая, должна иметь власть и решать то, что касается семьи. Никакой постоянный союз невозможен без конституции.

2. Если в семье должен быть глава, то почему именно мужчина? Ну что ж, во-первых, хочет ли кто-нибудь всерьез, чтобы главную роль в семье играла женщина? Как я уже сказал, сам я не женат. Однако я вижу, что даже те женщины, которые хотят быть главою в своем доме, обычно не приходят в восторг, видя это у соседей. Скорее всего, они скажут: «Бедный мистер Икс! Почему он позволяет этой ужасной женщине верховодить? Просто не могу его понять!» Мало того – вряд ли женщина будет польщена, если кто-нибудь заметит, что она сама верховодит в семье. Должно быть, есть что-то противоестественное в том, что жена руководит мужем, потому что сами жены несколько смущены этим и презирают таких мужей.

Но есть еще одна причина; и здесь, скажу откровенно, я говорю как холостяк, потому что причину эту лучше видно со стороны. Отношения семьи с внешним миром – так сказать, внешнюю политику – должен, в конечном счете, контролировать муж. Почему? Потому что он обязан быть (и, как правило, бывает) справедливее к посторонним. Женщина сражается за детей и мужа, против всех остальных. Для нее их требования, их интересы перевешивают все. Она – их чрезвычайный поверенный. А муж – следит за тем, чтобы это естественное предпочтение не было очень уж сильным, когда вы общаетесь с другими. За ним должно оставаться последнее слово, чтобы он, в случае необходимости, мог защитить других от семейного патриотизма своей жены. Если кто-нибудь из вас в этом сомневается, позвольте мне задать вам вопрос. Предположим, что ваша собака укусила соседского ребенка или ваш ребенок ударил соседскую собаку. С кем вы предпочли бы иметь дело – с хозяином или с хозяйкой? Если вы замужняя женщина, скажите, пожалуйста: как бы вы ни обожали мужа, не считаете ли вы, что одно в нем плохо – он не может отстоять свои и ваши права перед соседями?