Вероятно, наиболее показательный пример британской критики «Дороги к рабству» с левых позиций – это корректное и честное исследование г-жи Барбары Вуттон «Свобода при плановом хозяйстве» (Wootton В. Freedom under Planning London George Alien & Unwin, 1946). В Соединенных Штатах эту работу цитируют как пример успешного опровержения моих идей, но, как мне представляется, у многих читателей осталось впечатление, что (воспользуемся словами одного американского рецензента) «в основном [книга Вуттон] подтверждает тезисы Хайека» (Barnard С.I. // Southern Economic Journal, 1946. January).

Я не знал тогда, что, как мне объяснил потом советник одной компании, это произошло не из-за сомнений в коммерческом успехе издания, а вследствие политического предубеждения, настолько сильного, что книга казалась «недостойной для публикации в приличном издательстве» (см. по этому поводу высказывание Уильяма Миллера, процитированное в статье: Couch W.Т. The Sainted Book Burners // The Freeman. 1955. P. 423; см. также книгу: Miller W. The Book Industry. A Report of the Public Library Inquiry of the Social Science Research Council. N.Y.: Columbia University Press, 1949. P. 12).

Этому немало поспособствовала публикация резюме моей книги в Reader’s Digest, и я хотел бы публично выразить свою признательность редакторам этого журнала за мастерство, с которым это резюме было составлено без моего участия. Сокращение текста, содержащего сложную систему аргументации, до размера малой доли исходного текста неминуемо приводит к некоторому упрощению; но то, что такое сокращение было проведено без ущерба для содержания и что сам я вряд ли сумел справиться с этим лучше, – большое достижение.

Рекомендую любопытствующим читателям образчик оскорблений и поношений, не имеющий, вероятно, аналогов в практике современной академической дискуссии, – книгу профессора Германа Файнера «Дорога к реакции» (Finer H. Road to Reaction. Boston: Little Brown & Co., 1945).

Самым действенным был, без сомнения, роман Джорджа Оруэлла «1984». Ранее автор выступил благосклонным рецензентом моей книги.

См.: Individualism and Economic Order. Chicago, 1948 [рус. пер. Хайек Ф.А. Индивидуализм и экономический порядок. М., 2000].

The Counter Revolution of Science. Glencoe, III., 1952 [рус. пер. Хайек Ф.А. Контрреволюция науки: Этюды о злоупотреблениях разумом. М., 2003].

Развернутый набросок такого исследования был опубликован при поддержке Национального банка Египта в форме четырех лекций, озаглавленных «Политический идеал правозаконности» (The Political Rule of Law. Cairo, 1955).

Barnes L.J. Youth Service in an English County: A Report Prepared for King George’s Jubilee Trust. London, 1945.

Токвиль А. де. Демократия в Америке. Кн. II. Ч. IV. Гл. VI [М., 2000. С. 497; пер. Б.Н. Ворожцова]. Нужно прочесть всю главу, чтобы понять, насколько прозорливо Токвиль предсказал психологические последствия современного «государства всеобщего благосостояния». Между прочим, частым упоминанием «нового рабства» у Токвиля подсказано заглавие настоящей книги.

Thomas I. The Socialist Tragedy. London: Latimer House Ltd., 1949. P. 241–242.

См. статью, опубликованную в номере от 19 июня 1954 года, где обсуждается доклад по поводу официального расследования, проведенного по запросу Министерства сельского хозяйства (Report on the Public Inquiry Ordered by the Minister of Agriculture into the Disposal of Land at Crichel Down. Cmd. 1976. London: H.M. Staionery Office, 1954) – этот документ заслуживает самого внимательного изучения всеми, кто интересуется психологией бюрократического планирования.

Keeton G.W. The Passing of Parliament. London, 1952.

Jewkes J. Ordeal by Planning. London: Macmillan & Co., 1948.

Тем, кто в этом сомневается, могу порекомендовать обратиться к свидетельству лорда Морли, который в своих «Воспоминаниях» называет «общепризнанным» тот факт, что «основные идеи эссе «О свободе» не являются оригинальными, но пришли к нам из Германии».

Определенное родство между социализмом и организацией прусского государства несомненно. Оно признавалось уже первыми французскими социалистами. Еще задолго до того как идеал управления целой страной по принципу управления фабрикой стал вдохновлять социалистов XIX столетия, прусский поэт Новалис жаловался, что «ни одна страна никогда не управлялась настолько по образцу фабрики, как Пруссия после смерти Фридриха Вильгельма» (см.: Novalis [Hardenberg F. von]. Glaubenund Liebe, Oder der Komg unddie Konigin [1798]).

В самом деле, уже в 1931 году в «Отчете Макмиллана» можно было прочитать о «наблюдающейся в последние годы перемене в самом подходе правительства к своим функциям и усилении тенденции кабинета министров независимо от партийной принадлежности все более активно управлять жизнью граждан». И далее: «Парламент проводит все больше законодательных актов, непосредственно регулирующих повседневные занятия населения, и вмешивается в дела, прежде считавшиеся не входящими в его компетенцию». И это написано еще до того, как в конце того же года Англия наконец решилась на кардинальный поворот и в период 1931–1939 годов до неузнаваемости преобразовала свою экономику.

Почти полностью забыты сегодня и гораздо более поздние предостережения, сбывшиеся с ужасающей точностью. Не прошло и тридцати лет с тех пор, как Хилэр Беллок писал в книге, объясняющей события, происшедшие с тех пор в Германии, лучше, чем любое исследование, написанное постфактум: «Воздействие социалистического учения на капиталистическое общество приведет к появлению новообразования, не сводимого к породившим его источникам, – назовем его государством всеобщего порабощения» (Belloc H. The Servile State. [London; Edinburgh], 1913. P. XIV).

Так, поистине фатальные и до сих пор дающие о себе знать последствия имели для Европы подчинение и частичное уничтожение немецкой буржуазии владетельными князьями в XV–XVI веках.

Этот процесс я попытался проанализировать в двух сериях статей: «Сциентизм и изучение общества» и «Контрреволюция науки», – опубликованных в журнале Economica в 1941–1944 годах [см.: Хайек Ф.А. Контрреволюция науки: Этюды о злоупотреблениях разумом. М., 2003].

Mannheim К. Man and Society in an Age of Reconstruction. [London], 1940. P. 175.

Tocqueville A. de. Discours prononce a assemblee constituante le 12 Septembre 1848 sur la question du droit au travail // Oeuvres completes d’Alexis de Tocqueville. [Paris], 1866. Vol. IX. P. 546.

Характерное смешение свободы и власти, с которым мы еще будем встречаться неоднократно, – слишком сложный предмет, чтобы останавливаться на нем здесь подробно. Это смешение старо, как социализм, и настолько тесно с ним связано, что еще семьдесят лет назад один французский исследователь, изучавший его на примере трудов Сен-Симона, вынужден был признать, что такая теория свободы «сама по себе уже содержит весь социализм» (Janet P. Saint-Simon et le Samt-Simonisme. [Paris], 1878. P. 26, примеч.). Примечательно, что наиболее явным апологетом этого смешения является ведущий американский философ левого крыла Джон Дьюи. «Свобода, – пишет он, – есть реальная власть делать определенные вещи». Поэтому «требование свободы – это требование власти» (Dewey J. Liberty and Social Control // The Social Frontier. 1935. November. P. 41).

Eastman M. Stalin’s Russia and the Crisis of Socialism. [N.Y.], 1940. P. 82.

Chamberlin W.H. A False Utopia. [London], 1937. P. 202–203.

Voigt F.A. Unto Caesar. [London], 1938. P. 95.

Atlantic Monthly. November. 1936. P. 552.

Drucker P. The End of the Economic Man. [N.Y.], 1939. P. 230.

Весьма поучительную картину эволюции идей многих фашистских лидеров можно найти в сочинении Р. Михельса (вначале – марксиста, затем – фашиста): Michels R. Sozialismus und Faszismus. Munich, 1925. Bd. II. S. 264–266, 311–312.

Social Research. 1941. Vol. VIII. № 4. November. В связи с этим можно вспомнить, что в феврале 1941 года Гитлер посчитал целесообразным заявить в одном из публичных выступлений, что «национал-социализм и марксизм в основе своей – одно и то же» (см.: The Bulletin of International News. [1942]. Vol. XVIII. № 5. P. 269).

Из заметок Адама Смита 1755 года, цитируемых Дугалдом Стюартом: Stewart D. Biografical memoirs of Adam Smith [Edinburgh, 1811].

Правда, в последнее время некоторые кабинетные социалисты под влиянием критики и из опасений потерять в планируемом обществе свободу изобрели новую концепцию – «конкурентный социализм», которая, как они надеются, позволит избежать опасностей централизованного планирования и соединить уничтожение частной собственности с сохранением всех свобод. И хотя в некоторых ученых журналах завязалась какая-то дискуссия об этой новой разновидности социализма, практических политиков она вряд ли заинтересует. А если бы и заинтересовала, то нетрудно показать (и автор уже пытался это сделать; см.: [Hayek F.A. Socialist Calculation: The Competitive «Solution»] // Economica. 1940. [Vol. 7. May. P. 125–149]), что концепция эта абсолютно иллюзорна и внутренне противоречива. Невозможно установить контроль над всеми производственными ресурсами, не определяя, кто и для кого будет эти ресурсы использовать. И хотя при «конкурентном социализме» планирование должно идти окольными путями, результаты его будут теми же самыми, а элемент конкуренции останется не более чем бутафорией.

Более подробно этот вопрос обсуждается в очерке профессора Л. Роббинса «Неизбежность монополий» (см.: Robbins L. Ch. Economic Basis of Class Conflict. [London], 1939. P. 45–80).

Final Report and Recommendations of the Temporary National Economic Committee / 77th Congress, 1st Session, Senate Document. 1941. № 35. P. 89.

Wilcox C. Competition and Monopoly in American Industry. [Washington], 1940 (Temporary National Economic Committee. Monograph. № 21). P. 314.

Niebuhr R. Moral Man and Immoral Society. [N.Y.; London], 1932.

Когда я уже читал корректуру этой книги, пришло известие, что работы по обслуживанию автомагистралей в Германии временно приостановлены!

Webb S., Webb B. Industrial Democracy [London; N.Y., 1920]. P. 800.

Laski H.J. Labour and the Constitution // The New Statesman and Nation. 1932. № 81 (New Series). P. 277. В книге, где проф. Ласки впоследствии развил свои идеи более подробно, его убежденность в том, что парламентской демократии нельзя позволить превратиться в препятствие на пути социализма, выражена еще более прямо: социалистическое правительство «возьмет в свои руки широкие полномочия и будет править с помощью декретов и распоряжений, имеющих силу закона», а также «приостановит действие классических процедурных правил, предусматривающих формы протеста или оспаривания действий правительства», и даже само «сохранение парламентской формы правления будет зависеть от получения им (т. е. лейбористским правительством) от консервативной партии гарантий того, что результаты его реформаторской деятельности не будут аннулированы в случае поражения на выборах» (Laski H.J. Democracy in Crisis. [Chapel Hill], 1933)!

Поучительно в этой связи кратко рассмотреть правительственный документ, в котором в последние годы обсуждались эти вопросы. Еще тринадцать лет назад, т. е. до того как Англия окончательно отказалась от экономического либерализма, процесс делегирования законодательных полномочий уже зашел так далеко, что было решено создать комитет, чтобы выяснить, «какие гарантии являются желательными или необходимыми для обеспечения верховной власти Закона». В своем докладе Комитет Дономора показал, что уже тогда парламент прибегал к «делегированию полномочий оптом и без разбора», но счел его (это было до того, как мы действительно заглянули в тоталитарную пропасть!) явлением неизбежным и относительно безобидным (Report of the Lord Chancellor’s Committee on Minister’s Powers. [London], 1932). И действительно, передача полномочий как таковая не обязательно представляет опасность для свободы; интересно, почему она стала необходимой в таком масштабе. Среди причин, перечисленных в отчете, на первом месте стоит тот факт, что «парламент в наши дни принимает ежегодно столько законов» и «многие подробности носят настолько специальный характер, что не подходят для парламентского обсуждения». Но если все дело в этом, то непонятно, почему нельзя проработать технические подробности до, а не после принятия закона парламентом. Гораздо более важная причина того, почему во многих случаях «если бы парламент не прибегал к делегированию законодательных полномочий, то оказался бы не в состоянии принять именно такие и такое количество законодательных актов, сколько требует общественное мнение», наивно раскрыта следующей фразой: «Многие из законов столь сильно влияют на человеческую жизнь, что главное здесь – гибкость!» Что это означает, как не предоставление права принимать решения по своему усмотрению (так называемых «дискреционных полномочий»), т. е. власти, не ограниченной никакими закрепленными правом принципами, которая по мнению парламента не поддается ограничению твердыми и недвусмысленными правилами?

Halevy Е. Socialism and the Problems of Democratic Parlamentarism // International Affairs. [1934]. Vol. XIII. P. 501.

Mannheim K. Man and Society in the Age of Reconstruction. [London], 1940. P. 340.

По классическому определению А. Дайси правозаконность – «это прежде всего абсолютный авторитет и главенство действующего законодательства, противопоставленные произвольным распоряжениям властей и исключающие не только произвол со стороны правительства, но и саму возможность действовать в каких-то ситуациях по своему усмотрению» (Dicey A.V. [Introduction to the study of] the law of the constitution / 8th ed. [London, 1927]. P. 198). В Англии этот термин приобрел ныне (в большей степени благодаря работе А. Дайси) более узкий и специальный смысл, который нас здесь интересовать не будет. Более широкое (и традиционное для Англии) значение понятия «правозаконность» или власти закона выявилось в начале XIX века в Германии, когда там велись споры о природе правового государства.

Поэтому нельзя сказать, что юридический теоретик нацизма Карл Шмитт совершенно не прав, противопоставляя либеральному правовому государству национал-социалистический идеал «справедливого государства». Правда такая справедливость, противоположная формальному правосудию, неизбежно ведет к дискриминации.

Таким образом, вовсе не свобода и закон вступают в конфликт, как это считали в XIX веке. Уже Дж. Локк показал, что не может быть свободы без закона. Реальный конфликт – это противоречие между законами двух типов, настолько не похожими друг на друга, что не следовало бы для их обозначения употреблять один и тот же термин. К первому типу, соответствующему принципам правозаконности, относятся общие, заранее установленные «правила игры», позволяющие индивиду прогнозировать действия правительственных органов и знать наверняка, что позволено и что запрещено ему наряду с другими гражданами делать в тех или иных ситуациях. Ко второму типу относятся законодательно закрепленные полномочия властей действовать по своему усмотрению. Поэтому в условиях демократии, если она идет по пути разрешения конфликтов между различными интересами не по заранее установленным правилам, а «по существу спора», правозаконность может быть с легкостью уничтожена.

Еще один пример, иллюстрирующий нарушение законодателями принципов правозаконности, – это известная в английской истории практика парламентского осуждения, – объявление человека вне закона за особо важные преступления. В уголовном праве принцип правозаконности выражен латинской фразой nulla poena sine lege – не может быть наказания без закона, предусматривающего это наказание. Суть его заключается в том, что закон должен существовать в виде общего правила, принятого до возникновения случая, к которому он применим. Никто не станет утверждать что Ричард Роуз, повар епископа Рочестерского, «сваренный заживо и без исповеди» по постановлению парламента в царствование Генриха VIII, был казнен в соответствии с принципами правозаконности. Однако ныне во всех либеральных странах правозаконность стала основой уголовного делопроизводства. Но в странах с тоталитарным устройством приведенная латинская фраза звучит, по меткому выражению Э.Б. Эштона, несколько иначе: nullum crimen sine poena – ни одно преступление не должно быть оставлено без наказания независимо от того, предусмотрено ли это законом. «Права государства не ограничиваются наказанием тех, кто преступил закон. Общество, защищающее свои интересы, имеет право на любые меры, и соблюдение закона является лишь одним из требований к его гражданам» (Ashton E.B. [Basch E.] The Fascist: His State and Mind. [N.Y.], 1937. P. 119). А уж каковы «интересы общества» – это, конечно, решают власти.

Robbins L. The Economic Causes of War. [London], 1939. Appendix.

То, что экономический контроль распространяется на все сферы жизни, хорошо видно на примере операций с иностранной валютой. На первый взгляд государственный контроль за обменом валюты никак не затрагивает личную жизнь граждан, и для большинства из них безразлично, существует он или нет. Однако опыт большинства европейских стран показал мыслящим людям, что введение такого контроля является решающим шагом на пути к тоталитаризму и подавлению свободы личности. Фактически эта мера означает полное подчинение индивида тирании государства, пресечение всякой возможности бегства – как для богатых, так и для бедных. Когда людей лишают возможности свободно путешествовать, покупать иностранные журналы и книги, когда контакты с заграницей могут осуществляться только по инициативе или с одобрения официальных инстанций, общественное мнение оказывается под гораздо более жестким контролем, чем это было при любом абсолютистском режиме XVII или XVIII века.

Чтобы не быть голословным, бросая такие обвинения, приведу выводы, к которым приходит в своей книге Колин Кларк, один из самых известных молодых специалистов по экономической статистике, человек, безусловно, прогрессивных взглядов и настоящий ученый: «Часто повторяемая фраза о бедности среди изобилия и о том, что мы бы давно решили проблему производства, если бы поняли суть проблемы распределения, на поверку оказывается самым лживым из всех бытующих ныне штампов… Недостаточное использование производственных возможностей – вопрос, остро стоящий ныне только в США, хотя было время, когда он имел некоторое значение и для Великобритании, Германии и Франции. Но для подавляющего большинства стран сегодня на первый план выдвигается другой, гораздо более важный факт очень низкой производительности при полном использовании производственных ресурсов. Так что наступление эпохи изобилия откладывается на неопределенное время… Если бы удалось устранить безработицу во всех отраслях промышленности в США, это привело бы к значительному повышению уровня жизни в этой стране. Но с точки зрения мира в целом это был бы очень небольшой вклад в решение гораздо более сложного вопроса: как приблизить реальный доход основной массы населения к чему-то, хотя бы отдаленно напоминающему цивилизованный уровень» (Clark С. Conditions of Economic Progress. [London], 1940. P. 3–4).

Не случайно в тоталитарных государствах, будь то Россия, Германия или Италия, вопрос о том, как организовать досуг людей, включается в сферу планирования. Немцы даже изобрели немыслимый, внутренне противоречивый термин Freizeitgestaltung (буквально: организация свободного времени), как будто время, проведенное в соответствии с директивами властей, все еще является свободным.

Возможно, впрочем, что мы привыкли переоценивать значение доходов от собственности, считая их основной причиной неравенства. Но тогда упразднение этих доходов может и не стать гарантией равенства. Те немногие сведения, которые у нас есть о распределении доходов в Советской России, не дают оснований утверждать, что неравенство там имеет меньшие масштабы, чем в капиталистическом обществе. Макс Истмэн приводит информацию из официальных советских источников, свидетельствующую о том, что соотношение между максимальной и минимальной зарплатой в России такое же, как в США (примерно 50:1) (Eastman M. The End of Socialism in Russia. [Boston], 1937. P. 30–34). А Джеймс Бернэм цитирует статью Троцкого (1939), где говорится, что «в СССР верхушка, составляющая 11–12 % населения, получает сейчас около 50 % национального дохода. Таким образом, дифференциация здесь гораздо больше, чем в США, где 10 % населения получают приблизительно 30 % национального дохода» (Burnham J. The Managerial Revolution. [N.Y.], 1941. P. 43).

Eastman M. II Reader’s Digest. 1941. July. P. 39.

Эти слова принадлежат молодому Дизраэли.

Muggendge M. Winter in Moscow. [Boston], 1934; Feiler A. Das experiment des bolschewismus. [Frankfurt, M.], 1930.

Mill J.S. Principles of Political Economy. Book 1. Chap. II. Part 4.

Wieser G. Ein Staat stribt, Oesterreich 1934–1938. Pans, 1938. S. 41.

Здесь напрашивается параллель с политическими клубами «любителей книги» в Англии.

Прошло уже двенадцать лет с тех пор, как один из ведущих европейских социалистов-интеллектуалов Хендрик де Ман (который с тех пор проделал естественную эволюцию и примирился с нацизмом) заметил, что «впервые с момента зарождения социализма недовольство капитализмом обращается против социалистического движения» (Маn Н. de. Sozialismusund Nationalfascismus. Potsdam, 1931. S. 6).

С этим связаны и серьезные проблемы в международных отношениях, ибо сам факт гражданства может давать право на уровень жизни более высокий, чем в других странах.

Весьма интересные мысли о том, как решать эту проблему в рамках либерального общества, были недавно изложены профессором У. Хаттом в книге, заслуживающей пристального внимания (Hutt W.H. Plan for Reconstruction. [London], 1943).

Coyle D.C. The Twilight of National Planning // Harper’s Magazine. 1935. October. P. 558.

Roepke W. Die Gesellschaftskrisis der Gegenwart. Zurich, 1942. S. 172.

«Каждый, кому знаком быт бедняков с его постоянным чувством надвигающейся катастрофы, с судорожной погоней за всегда ускользающей мечтой, сможет понять, что свобода без экономической защищенности ничего не стоит» (Laski H.J. Liberty in the Modern State. Pelican edition, 1937. P. 51).

Ср. поучительную дискуссию: Borkenau F. Socialism National or International? [London], 1942.

Совершенно в духе коллективизма говорит у Ницше Заратустра: «Тысяча целей существовала до сих пор, ибо существовала тысяча народов. Недостает еще только цепи для тысячи голов, недостает единой цели. Еще у человечества нет цели. Но скажите же, братья мои: если человечеству недостает еще цели, то, быть может, недостает еще и его самого?» [Ницше Ф. Сочинения: В 2 т. М.: Мысль, 1990. Т. 2. С. 43; пер. Ю.М. Антоновского].

Carr E.H. The Twenty Year’s Crisis. [London], 1941. P. 203.

Planned Society: Yesterday, Today, Tomorrow: A Simposium / Ed. by F. Mackenzie. [N.Y.], 1937. P. XX.

Halevy E. L’Ere des Tyrannies. Pans. 1938; Idem. History of the English People. [Harmondswonth, 1939]. Vol. I. P. 105–106.

См. работу Маркса «Революция и контрреволюция», а также письмо Энгельса к Марксу от 23 мая 1851 года.

Russell B. The Scientific Outlook. [N.Y.], 1931. P. 211.

Lippincott B.E. Introduction // Lange О., Taylor F.M. On the Economic Theory of Socialism. Minneapolis, 1938. P. 35.

Когда мы рассуждаем о власти (power) одних людей над другими, нас не должна смущать аналогия с физическим понятием силы (power), имеющим значение безличной (хотя по своему происхождению антропоморфной) побудительной причины явлений. И если мы не можем говорить об увеличении или уменьшении совокупной существующей в мире силы, то это не относится к власти, которую одни люди сознательно применяют по отношению к другим.

Knight F.H. // Journal of Political Economy. 1938. December. P. 869.

Это заголовок одной из недавно опубликованных работ историка К. Бекера.

Mannheim К. Man and Society in an Age of Reconstruction. [London], 1940. P. 377.

Как справедливо замечает Питер Друкер, «чем меньше действительной свободы, тем больше разговоров о «новой свободе». Однако все это только слова, прикрывающие прямую противоположность тому, что в Европе когда-либо понималось под свободой… Новая свобода, проповедуемая теперь в Европе, – это право большинства навязывать свою волю личности» (Drucker P. The End of Economic Man. [N.Y.], 1939. P. 74).

Webb S., Webb B. Soviet Communism. [London; N.Y., 1935]. P. 1038.

Crowther J.G. The Social Relations of Science. [N.Y.], 1941. P. 333.

Да и то лишь отчасти, если в 1892 году один из лидеров социал-демократической партии, Август Бебель, мог сказать Бисмарку: «Имперский канцлер может не сомневаться, что немецкая социал-демократия – это что-то вроде подготовительной школы милитаризма!»

Хорошее изложение взглядов Науманна, не менее точно выражающих специфически немецкое сочетание социализма с империализмом, чем цитаты, которые мы приводим в тексте, можно найти в изд.: Butler R.D. The Roots of National Socialism. [London], 1941. P. 203–209.

Английский перевод этой книги был опубликован еще во время войны каким-то весьма дальновидным человеком: Lensch P. Three Years of World Revolution / With preface by J.E.M. London, 1918.

То же самое можно сказать и о многих других интеллектуальных лидерах, принадлежавших к поколению, породившему нацизм, таких как Отмар Шпанн, Ганс Фрейер, Карл Шмитт или Эрнст Юнгер. Об их взглядах см.: Kolnai A. The War against the West. [London], 1938. Эта работа имеет только тот недостаток, что, ограничившись послевоенным периодом, когда эти идеи уже были подхвачены националистами, автор упустил из виду их подлинных творцов – социалистов.

Эта формула Шпенглера воспроизводится в часто цитируемом высказывании Шмитта, ведущего нацистского эксперта по конституционному праву. Он утверждал, что эволюция государства проходит через «три последовательные диалектические стадии – от абсолютистской стадии XVII–XVIII веков, через нейтральную либеральную стадию XIX века к тоталитарной стадии, на которой государство полностью совпадает с обществом» (Schmitt С. Der Hüter der Verfassung. Tübingen, 1931. P. 79).

Moeller van den Brock A. Socialismus und Aussenpolitik. [Breslau], 1933. P. 87, 90, 100. Статьи, собранные в этом сборнике, в частности статья «Ленин и Кейнс», где этот тезис обосновывается более подробно, были впервые опубликованы между 1919 и 1923 годами.

Pribram K. Deutscher Nationalismus und Deutscher Socialismus // Archiv für Social-wissenschaft und Socialpolitik. 1922. Bd. 49. P. 298–299. Автор, в частности, упоминает философа Макса Шелера, проповедующего «всемирную социалистическую миссию Германии» и марксиста К. Корша, пишущего о духе новой народной общности – Volksgemeinschaft.

Spectator. 1940. 12 April. P. 523.

Economic Journal. 1915. P. 450.

Чтобы понять, какая часть социалистов на самом деле перешла в нацисты, надо учитывать, что истинное соотношение мы получим, сравнивая число обратившихся в нацизм не с общим числом бывших социалистов, а с числом тех, кому могло помешать перейти в другой лагерь их расовое происхождение. Действительно, любопытной чертой политической эмиграции из Германии является относительно низкий процент левых, которые не являются в то же время «евреями» в немецком смысле этого термина. Весьма часто приходится сегодня слышать восхваления в адрес немецкой системы, предваряемые выступлениями вроде того, что прозвучало недавно на конференции, посвященной изучению «заслуживающих внимания тоталитарных методов экономической мобилизации»: «Г-н Гитлер – это совсем не мой идеал. Есть чрезвычайно веские личные причины, по которым г-н Гитлер не может быть моим идеалом. Но…»

Ср.: Schnabel F. Deutsche Geschichte im neunzchnten Jahrhundert. [Freiburg im Breisgau], 1933. Bd. II. S. 204.

По-моему, первым, кто предложил свернуть классическое образование, поскольку оно насаждает опасный дух свободы, был автор «Левиафана»!

Готовность ученых оказывать услуги властям, какими бы они ни были, наблюдавшаяся в Германии и раньше, всегда шла здесь рука об руку с развитием государственной организации науки, которую сейчас так превозносят на Западе. Один из наиболее известных исследователей – физиолог Эмиль дю Буа-Реймон не постыдился заявить в речи, которую произнес в 1870 году, будучи ректором Берлинского университета и президентом Прусской академии наук: «Благодаря самому нашему положению Берлинский университет, расположенный напротив дворца кайзера, выступает в роли интеллектуального телохранителя дома Гогенцоллернов». (Примечательно, что дю Буа-Реймон счел уместным опубликовать и английский перевод этой речи. См.: Bois-Reymond E. du. A Speech on the German War. London, 1870. P. 31.)

Достаточно привести свидетельство зарубежного очевидца событий. Р.А. Брэди, рассматривая в своем исследовании «Дух и структура немецкого фашизма» изменения, происходившие в академических кругах Германии, приходит к заключению, что «из всех специалистов, существующих в современном обществе, ученые, вероятно, самые податливые и легче всего поддаются манипулированию». Конечно, нацисты уволили многих университетских профессоров и многих исследователей, работавших в научных лабораториях. Но в основном это были не представители естествознания, мышление которых считается более точным, но по большей части гуманитарии, которые в целом лучше знали и сильнее критиковали нацистские программы. В естествознании репрессиям подвергались прежде всего евреи, а также критически настроенные к режиму ученые, которые были здесь в меньшинстве. В результате нацистам не составило большого труда «скоординировать» научную деятельность и заставить свою изощренную пропаганду трубить на каждом углу, что просвещенные круги Германии оказывают им всяческую поддержку (Brady R.A. The Spirit and Structure of German Fascism. [N.Y., 1937]).

Еще одним фактором, который, вероятно, станет после войны усиливать тоталитарные тенденции, окажутся те люди, которые в военное время почувствовали вкус к принуждению и контролю и не смогут уже мириться с более скромными ролями. Несмотря на то что после предыдущей войны таких людей было значительно меньше, чем будет теперь, они оказали заметное влияние на экономику страны. Помню, как десять или двенадцать лет назад, оказавшись в обществе именно таких людей, я впервые испытал тогда еще редкое для Англии ощущение, будто меня внезапно погрузили в типично «немецкую» интеллектуальную атмосферу.

См. в связи с этим поучительную статью У.А. Льюиса «Монополия и закон» (Modern Law Review. 1943. Vol. VI. № 3).

Еще более удивительным является то откровенное расположение, с которым многие социалисты относятся к рантье – держателям акций, имеющим с монополий твердый доход. Слепая ненависть к прибылям приводит в данном случае к социальному и этическому оправданию не требующего никаких усилий, но фиксированного дохода, например держателей акций железных дорог, и признанию монополий в качестве гаранта такого рода дохода. Это один из странных симптомов извращения ценностей, происходящих в жизни нашего поколения.

Из обращения профессора Г. Дж. Ласки к 41-й ежегодной конференции лейбористской партии (Лондон, 26 мая 1942 года). Стоит отметить, что, по мнению профессора Ласки, «эта безумная конкурентная система означает бедность для всех народов и войну как результат этой бедности», – весьма странное прочтение истории последних ста пятидесяти лет.

Reconstruction in war and peace: Interim report of the National Executive Committee of the British Labor Party. [N.Y., 1943]. P. 12, 16.

Частые упоминания в качестве аргументов против конкуренции случаев уничтожения запасов зерна, кофе и т. д. свидетельствуют лишь об интеллектуальной недобросовестности. Нетрудно понять, что в условиях конкурентной рыночной системы никакому владельцу таких запасов не может быть выгодно их уничтожение. Случай замораживания патентов сложнее – его нельзя проанализировать между делом. Однако для того чтобы полезное для общества изобретение было положено «под сукно», требуется такое исключительное стечение обстоятельств, что возникает сомнение, имели ли в действительности место такие случаи, заслуживающие серьезного рассмотрения.