Загорелый тридцатилетний мужчина со скучающим видом сидел на неудобной деревянной скамейке, протянувшейся вдоль душного, полутемного коридора Управления внутренних дел. Он был один, если не считать с десяток пойманных и убиенных со скуки мух. За дверями наглухо закрытых кабинетов урчали бакинские кондиционеры, хлопали печатные машинки, повизгивали матричные принтеры.

– Привет, Фролов, давно сидишь? – подходя, спросил Владислав Петрович.

– С полчаса уже. Задрался. Чего подняли в такую рань?

– Дело как раз под тебя заточенное. Веришь? – Следователь нарочно ввернул излюбленное словечко Фролова.

– Как родной маме, – сморщился парень. – Внучка отравила пирожками любимую бабушку?

Для такого возраста Саша Фролов был чрезмерным циником, но во всем остальном ему можно даже позавидовать. Привычная футболка маскировочного окраса ничуть не взмокла от ужасной жары, словно в коридоре вертелся неощутимый для других вентилятор, тело не поражало крепостью мышц, но в каждом движении чувствовалась ловкость профессионального танцора. На спортивных штанах, явно импортных, ни одной надписи, пляжные шлепанцы еще больше подчеркивали расхлябанный и довольно нелепый вид.

Владислав Петрович усмехнулся и, щелкнув ключом, настежь распахнул дверь. Он вдруг почувствовал, как сползает с души огорчение, даже вздохнул свободнее.

Солнце заливало кабинет от пола до потолка, рыжие казенные шторы только подчеркивали яркость врывающегося света, искрившегося тысячей игривых пылинок.

– Фух-х… Ну и денек! – бросая пиджак на стол, вздохнул Владислав Петрович. – Закрывай дверь, Саня, я кондишн включу.

Кроме стола в кабинете стояли пять расшатанных деревянных стульев с красной обивкой и облупленный коричневый сейф в углу возле двери. На столе, возвышаясь над грудой бумаг, как утес посреди океана, стояла допотопная печатная машинка с коряво выписанным инвентарным номером на каретке.

– Садись, садись, а то стоишь, как бедный родственник… – Следователь забросил на сейф пухлую зеленую папку и влез ногами на один из стульев, чтоб дотянуться до кондиционера.

Комната наполнилась неприятным дрожащим гулом, ставшим платой за водопад живительной прохлады, полившейся от окна.

– Так я прав насчет бабушки и внучки-отравительницы или стряслось действительно что-то серьезное? – нетерпеливо напомнил о себе Фролов.

– Ха! – слезая со стула, усмехнулся Владислав Петрович. – Не прав! Как тебе, к примеру, снайперский выстрел в голову? Ночью, с расстояния в три километра, пулей калибром в двенадцать и семь десятых миллиметра? А? Вот тебе и бабушка. Что скажешь?

– Офигеть! – искренне удивился Фролов. – Ты чего, Владислав Петрович, боевиков насмотрелся?

– Вот уж нет, Саша. У меня даже видика нет. Зато убили настоящего американца, одного из работников американской религиозной секты.

– Да ну?! – чуть не привстал Фролов. – Быть не может! Неужели этих уродов начали колбасить по-настоящему? Владислав Петрович, я смотаюсь, пожалуй, за пивком. Такое дело надо отметить!

– Прищепись! – одернул его следователь. – Тут убийство, а он радуется, как ребенок. Лучше скажи, из чего могли так садануть?

Фролов, не переставая улыбаться, задумчиво почесал макушку, короткий ежик темных волос отозвался скрежещущим звуком.

– Ну… Из наших, скорее всего, «Рысь» от НИИ «Точприбор». На ней всепогодный прицел и калибр как раз тот самый. Но ее достать нереально. Штучное производство! У нас в области, может, найдется одна, не больше. Да и то сомнительно. Бандюкам она недоступна в принципе.

– Ну а где их применяли? – присаживаясь за стол, спросил Владислав Петрович.

– Первые образцы испытывали под конец афганской войны. Там они в «Кобальте» были точно, но, может, и в «Альфу» давали. Точнее не скажу. Но через границу такую дуру не протянуть, даже думать нечего.

– А у нас?

– Спецназовцы применяли в первой чеченской войне, потом в Дагестане, когда басаевцев вышибали, потом во второй и в третьей чеченской. Так что я из нее тоже пулял. Веришь?

– Не верил бы, не позвал, – отмахнулся Владислав Петрович. – Кроме нее, есть что-нибудь похожее?

– Только за бугром, но те достать не легче. Каждая на особом учете. Дай лучше пулю поглядеть!

– Она не у меня. Сергея найди из ЭКО, он покажет.

Следователь вставил в машинку лист и поправил каретку.

– Скажи… – серьезно обратился он к Фролову. – С какого расстояния из этой штуки можно уверенно бить в голову?

– С двух километров,

– Ночью?

– Без разницы, – фыркнул Фролов. – Ночью даже проще – оптика не бликует, картинка в прицеле яркая. Там не простая оптика, а матрица как в видеокамере. Есть дневной объектив, есть ночной.

– А с трех километров? – пристально глянул следователь.

– Это надо уметь! – не отводя взгляда, ответил Фролов. – Тут на одной технике не вытянуть. Нервы нужны стальные, а палец со спусковым крючком должны справить десять лет счастливого брака. И место для позиции надо выбирать тщательно… У этой байды знаешь какая отдача? Если не закрепишься, снесет на фиг. Веришь?

– Приходится. А если бы тебе пришлось стрелять с верхушки трубы, какие в кочегарках стоят?

– Это как раз можно… Только внутри трубы надо установить распорки и бить, стоя на них, как из колодца. Иначе снесет!

– Хочешь поглядеть на позицию снайпера? – хитро прищурился Владислав Петрович.

– Дык! Еще спрашиваешь! Там уже работают?

– Нет, будем первыми. Я не хотел шум подымать, а то наедет экспертов, народ соберется… Каждая собака будет знать, что мы что-то ищем. Пока не стоит давать противнику лишнюю информацию. Верно?

– А то! Только дай я своей звякну, чтоб не ждала к обеду.

– Валяй.

Владислав Петрович лязгнул замком сейфа, открывая скрипучую дверцу, а Фролов принялся вертеть диск телефона.

– Алло! – весело крикнул он в трубку. – Марина, солнышко, я тут поработаю чуть-чуть. Да, с нашим угрюмым следователем. Обедать домой не приду, так что можешь лентяйничать, а вот ужин приготовь, хорошо? Может, задержусь, так что ты не беспокойся особенно – всякое может случиться. Да, хочу, чтоб ты знала, где я. Женьке приветик! Ага… Чмок! Пока.

Пластиковая зеленая папка легла в душный, пропахший железом и бумажной пылью полумрак сейфа, замок тяжелой дверцы дважды лязгнул, закрываясь, прежде чем выпустил на волю длинный стальной ключ. Фролов положил телефонную трубку на рычажок и задумчиво вымолвил:

– Знаешь… Убить в нашем городишке человека из такой винтовки, да еще на дистанции в три километра, это все равно что поставить на месте преступления собственную подпись. Веришь?

– Надеюсь… – вздохнул Владислав Петрович, открывая дверь в коридор. – Надо бы еще выяснить, кому конкретно эта подпись принадлежит… В теперешней ситуации нам не хватало только громкого нераскрытого убийства иностранного гражданина.

– В какой такой ситуации?

– Ты что, вообще телевизор не смотришь?

– А что там смотреть? Как за меня решают, что именно нужно купить? Разберусь без рекламы.

– Я о развитии украино-российского конфликта. И так обстановка напряжена до предела, а тут еще отыскался умник… Ночной стрелок, будь он неладен. Так и вижу заголовок в «Вечерке».

– Ах, это… – неохотно выходя из прохладного уже кабинета, фыркнул Фролов. – Рассосется. Веришь?

– Поглядим. Хотя ты прав. Что может быть? В худшем случае Украина пошлет Россию подальше, официально объявив Черноморский флот иностранной военной силой. Пинком под зад и адью. Драки не будет. Кому мы тут, Саша, нужны со своим Крымом? Уж России точно в последнюю очередь, у нее своих проблем хватит на десять лет. Если бы хотели отбить Крым, сделали бы это еще в начале девяностых. Как это ни печально, но у России на это кишка тонка. Так что в скором времени ЧФ перебазируется куда-нибудь в Новороссийск, а наши внуки будут говорить на чистейшей хохляцкой мове.

– Плакать хочется, – вздохнул Фролов.

– А что делать? – философски заметил Владислав Петрович, запирая дверь в кабинет.

Они спустились по душной, заляпанной побелкой лестнице на первый этаж, и следователь, оставив Фролова изучать обсиженные мухами стенды со статистикой преступлений, пошел в дежурку, договариваться насчет машины.

– Тебе что-нибудь брать? – Через минуту Владислав Петрович выглянул из приоткрытой двери дежурки.

– Возьми обычный экспертный, – лениво пожал плечами Фролов. – И фотоаппарат прихвати. Только заряженный. Пофоткаемся на память.

Ещё через минуту следователь вышел из дежурки, неся в руке серый металлический чемоданчик эксперта, на левом плече болтался «Зенит» в сильно потертом чехле, а на правом висели на тонких кожаных ремешках видавшие виды радиостанции «Виола-2».

– Поедем как белые люди! – улыбнулся он. – На черной «Волге».

– В такую жару?

– Не дрейфь, Саня, там кондишн стоит, может, даже бар. Это машина первого зама по оперативной работе. Ему сейчас не до поездок, как ты понимаешь. Зато нам теперь всюду «зеленая улица», поскольку Дед выдвинул это дело в число важнейших.

– Очень лестно… – криво усмехнулся Фролов, снимая с Владислава Петровича фотоаппарат и рации. – А я в нем на каких правах?

– На птичьих, конечно. Тебя ведь из органов никто в шею не гнал, сам ушел. Так что на пряники не рассчитывай.

Саша чуть плотнее сжал губы. Да, он сам ушел из СОБРа. Когда в городе успешно подавили бандитский беспредел, бойцов, чтоб не мучились от безделья, стали привлекать к охране общественного порядка. А гонять на рынках бабушек, незаконно торгующих семечками, у него просто не поднималась рука.

– Послать вас всех, что ли? – беззлобно фыркнул Фролов. – И разгребайтесь как хотите. У меня Маринка фасолевый суп сварила, дома прохладно, спокойно… А я тут ошиваюсь, как дурак.

– Сдохнешь ведь от скуки… – широко улыбнулся Владислав Петрович. – Для тебя мирная жизнь как для всех синильная кислота. Ну разве я не прав?

– Да уж… Сейчас и мирная жизнь такая, что только держись! Хрен соскучишься. Веришь?

Бара в машине все же не оказалось, зато кондишн тихо шелестел прохладным воздухом, вызывая бессильную зависть других водителей, с потными лицами глотающих через раскрытые окна раскаленный асфальтовый воздух.

Подтянутый молодой шофер, выдрессированный, как доберман-трехлетка, правил молча, только тихонько включил автомагнитолу, из динамиков которой полились медленные инструментальные композиции. Фролов развалился на заднем сиденье, словно барин, он уже проникся ощущением собственной значимости в этом деле, а скромность никогда не входила в число его добродетелей. Ему бы еще сигару в зубы, получился бы вылитый мистер Твистер, правда не толстый и без ручной обезьянки.

Вот только он не курил. Не курил уже несколько лет, после того как чеченский снайпер оставил ему на шее два круглых шрама пущенной на огонек сигареты пулей.

Владислав Петрович сидел на переднем сиденье и через строчку читал взятую в дежурке бумагу.

– Включил бы лучше радио, – попросил он водителя. – Послушать, что там в мире творится..

Бесшумное нажатие сенсорной клавиши – и мягкое звучание музыки сменилось назойливой рекламой жевательной резинки «Дирол». Без сахара, разумеется.

– Во дают! – Самодовольная рожа Фролова расплылась в улыбке от уха до уха. – Кариесом они меня пугают… Вот мне делать больше нечего, как после обеда зажевывать этой дрянью вкус наваристого борща с чесночком. Ну не уроды эти юсовцы? Больные, честное слово!

– Кто-кто? – усмехнулся Владислав Петрович.

– Юсовцы, говорю. Ну, в смысле американцы. Хотя американцами они были да-а-а-вным-давно, еще когда ОТенри свои новеллы писал. Тогда да – вольный народ, нахрапистый, экспансивный, не лишенный определенного романтического шарма. А сейчас одно слово – юсовцы. Опустились ниже плинтуса.

– Да ну? – скривился следователь. – У них доходы государственного бюджета на несколько миллиардов выше расходов! А уровень жизни?

– Уровень чего? – с легкой злобой переспросил Фролов. – Разве это жизнь? Пожрать спокойно нельзя! Сразу суют тебе в пасть этот самый «Дирол». Да они, чтоб меньше болеть, скоро на внутривенное питание перейдут. Веришь? Компьютеры уже к унитазу подключают, слыхал? – Он снова откинулся на спинку сиденья и уже спокойней сказал: – Вообще мне по фигу. Каждый выбирает ту жизнь, какая ему нравится. Но пичкать этими нормами меня…

– На то есть своя голова на плечах! Не хочешь – не жуй. Может, кому-то вкус «Дирола» нравится больше, чем борща с чесноком? Не могут все вокруг быть дураками, а ты один умным. Вся Европа уже чавкает этим «Диролом», а ты морщишься…

За ветровым стеклом мелькали деревья бульваров и белые фасады роскошных пятиэтажек, построенных еще пленными немцами в пятьдесят четвертом году. Огромные сводчатые окна, скульптуры античных женщин, удерживающих на изящных плечах непомерную тяжесть балконов. Машина то поскрипывала тормозами, спускаясь с холмов, то урчала натруженной передачей, взбираясь на другие холмы. Город мало того что изрезан морскими бухтами, так еще и неровный, как лист измятой бумаги. Вроде и расстояние небольшое, а петлять приходится, словно зайцу от погони.

– В том-то и беда! – скривился Фролов. – Юсовцы очень умело используют стадный инстинкт. Тот самый, который помог человеку выжить во времена мамонтов и пещерных медведей. Достаточно показать по ящику, как красивая баба засовывает в накрашенный ротик белоснежную подушечку, тут же, вполне инстинктивно, в мозгах срабатывают тысячи подсознательных ассоциаций. Он жует, она жует, они живы, красивы и благополучны. Значит, эта рекламируемая дрянь чем-то повышает их шансы на выживание. А тут еще диктор говорит, что есть возможность меньше болеть кариесом. Все! Ассоциативная цепочка увязана! Телевидению еще слишком мало лет, чтоб наш мозг мог так легко перестроиться и различать просто увиденное и увиденное по телевизору. Особенно детский мозг. – Фролов вздохнул и уже очень серьезно добавил: – Но на самом деле все это построено на лжи. И дело даже не в том, что «Дирол» хорош только для того, чтоб с похмелюги перегар забивать. Будь он даже триста раз полезен, это ничего не меняет. Сам экспорт американских «ценностей» построен на лжи. На искусственном включении стадного инстинкта.

– При чем тут ложь? – искренне удивился Владислав Петрович.

– При том, что вряд ли кто из артистов, снимающихся в рекламных роликах, жует «Дирол». Разве что на шару. Что им кариес, если у них полон рот имплантантов? А вот на бесплатное они падки, у них даже культурное поведение трансформировалось в совершенно жуткие вещи, когда мужчина в ресторане не платит за женщину, если не собирается уложить ее в этот вечер в постель. Отказаться ведь она не может, на дурняка-то, а согласиться – честь потерять. Вот они своими нормами хорошего тона и отменили это искушение. Да я бы сдох от стыда, если бы позволил своей знакомой самой расплатиться в кабаке! А ведь у юсовцев за это можно влегкую огрести полгода тюрьмы за сексуальные домогательства! Веришь?

– Знаю. Но у них свои нормы поведения, у нас свои. В чужой монастырь не ходят со своим уставом, – философски пожал плечами Владислав Петрович.

Этот заготовленный штамп, почему-то называемый народной мудростью, не столько выражал его мнение, сколько становился щитом от напора фроловских умозаключений.

– У психов тоже свои нормы поведения! – Саша завелся не на шутку. – Поэтому остальное общество держит их в клетках.

– Так ты предлагаешь всю Америку обнести колючей проволокой под напряжением? – не оборачиваясь, фыркнул следователь. – Чушь собачья. Это же целый народ!

– Ну, они-то как раз не сильно постеснялись целый народ обнести колючей проволокой резерваций. Но я говорю не об этом, просто им нечего тянуть свои жадные лапы в Европу. Ты совершенно прав – в чужой монастырь со своим уставом не ходят. Сидят себе в своей Америке, пусть хоть пережрут друг друга! Ни помогать, ни препятствовать я бы им не стал. Но экспортировать свои извращенные нормы культуры и быта на весь белый свет не стоит. Я же говорю, вся эта реклама построена на лжи! И ложь заключается в том, что красота и видимое благополучие снимающихся в рекламе актеров никак не связаны с рекламируемым товаром! Никак! Эти связи проводит только наше подсознание, привыкшее верить глазам. Когда древний человек видел, что здоровый мужик ест мясо, а хилый ягодки с дерева, то угадай с трех раз, какую пищу он выберет?

– Ну, это понятно… – призадумался Владислав Петрович.

– Ни хрена тебе не понятно! А теперь находится умник, который дает здоровому мужику десять кило отличного мяса и просит его постоять у куста с ягодками, радостно засовывая их в рот. Что будет?

– Все накинутся на куст, – кивнул следователь.

– Вот это и есть ложь!

– Но зачем твоему гипотетическому умнику это нужно?

– Только для собственной выгоды. Введя моду на ягоды, он убивает сразу двух зайцев – соплеменники постепенно становятся хилыми, и в результате его никто не обижает, так как он продолжает есть мясо. Да и мясо уже не в моде, значит, его остается больше для его собственных нужд.

– Лихо ты завернул! – улыбнулся Владислав Петрович.

– Это все теория… – довольно кивнул Фролов. – На самом деле все куда сложнее, хотя принцип тот же. В любом случае, если подумать башкой, станет ясно, что имплантанты не растут от жевания «Дирола», за них надо деньги платить. Но юсовцы как раз и прилагают массу усилий для того, чтобы из процесса выбора товара исключить эту самую башку. Бездумное подражание. Раздувание остатков обезьяньего инстинкта, помноженное на возможности современной съемки.

– С какой стороны вас подвезти к бане? – бесстрастно прервал их шофер.

– Да тормози прямо тут, – показал рукой следователь. – Как раз удобно. Знаешь, Саня, если бы убили директора фирмы «Дирол», я бы подумал на тебя.

– И что бы ты тогда сделал? – заинтересованно глянул на него Фролов.

Владислав Петрович не ответил, он уже распахнул дверцу, собираясь выходить, когда из колонок приемника полились знакомые позывные и дикторша приятным голосом возвестила:

«Новости на канале «Крым Радио-Рокс». Вначале краткий обзор выпуска по сообщениям наших корреспондентов. К этому часу переговоры между лидерами Украины и России не принесли ожидаемых результатов, обстановка все еще остается напряженной. После того как Украина в очередной раз разрешила двум американским десантным кораблям вход на базу Черноморского флота, Россия предъявила ноту протеста. По мнению российского руководства, украинская сторона не должна проводить такие акции без уведомления, поскольку подобные действия противоречат соглашению о совместном использовании военно-морской базы и угрожают безопасности базирования российских боевых кораблей. Разногласия по данному вопросу перешли в серьезный политический конфликт после того, как Россия, опираясь на условия соглашения, потребовала вывести американские корабли на внешний рейд, а украинская сторона отказалась это сделать, используя в качестве аргумента принадлежность базы к ее территории. Президент Украины официально заявил, что не собирается идти на поводу у России, что и в дальнейшем будет отстаивать территориальную независимость государства и не позволит кому бы то ни было указывать угодных и неугодных гостей. «Крым – это территория Украины, – заявил он на прошедшей вчера вечером пресс-конференции. – И я не потерплю никаких разночтений по данному вопросу, даже если принятое соглашение о совместном использовании военно-морской базы вступит в противоречие с моими решениями». Европейская общественность крайне обеспокоена развитием крымского политического конфликта».

– Вот уроды… – зло прошипел Фролов. – Когда юсовцы бомбили детские больницы в Югославии, эта же самая европейская общественность послушно засунула языки туда, с чем Европа хорошо рифмуется. А тут обеспокоились, чтоб их…

«Американский сенат, – продолжала дикторша, – провел специальное заседание для выяснения возможности оказания Украине экономической и политической помощи в случае дальнейшего обострения отношений с Россией. Сенатор Макдауэр выступил с обращением к американскому народу, в частности он сказал: «Движение по пути, выбранному отцами-основателями, принесло свои плоды. Сейчас мы богаты и сильны, практически у каждого американца есть уверенность в завтрашнем дне. Но есть время разбрасывать камни, а есть время собирать их. Если Россия ответит энергетическим эмбарго на законные притязания Украины, я думаю, что каждый честный американец с радостью отдаст часть собственного благополучия маленькому, но гордому украинскому народу. Ответом на злобные и завистливые политические плевки российского руководства станут караваны танкеров и транспортов с продовольствием, входящие в крымские порты под гордым звездно-полосатым флагом».

– Ну вот! – Фролов нервно щелкнул костяшками пальцев. – Как стервятники! Где вдруг кто-то что-то не поделил, сразу суют свои грязные лапы. У них есть целый материк, но нет же, так сладка роль мирового жандарма! Мускулами поиграть… Я бы на месте украинского президента послал их по факсу открытым текстом. Помощнички…

«Президент Украины выразил американским политикам благодарность за оказанную поддержку, – совсем расстроила его дикторша. – Сегодня в Киев прибыла группа американских юристов для оказания помощи по отстаиванию интересов Украины в данном конфликте».

– Вот черт! – взбесился Фролов. – Ну что за дела? Украина дьяволу душу готова продать, лишь бы поучаствовать в мировой политической жизни… Ну разве не унизительно? Когда Россия боролась за то, чтоб ее миротворцы в Югославии не подчинялись натовскому командованию, Украина впихнула свой крохотный контингент как раз под команду юсовских генералов. Лишь бы сунуться туда, где все. Эдак и в НАТО вступим… А, Владислав Петрович?

– Вряд ли… – неуверенно ответил следователь.

– Ну конечно! А совместные учения с юсовцами, а туристические прогулки этих уродов по базе Черноморского флота? Не к тому ли идет? Недавно группа юсовцев приехала осматривать побережье, выбирать место для элитного яхт-клуба. Как у себя дома, блин. Им не выделяют место, а они ходят и выбирают сами… Каково?

– Ну… Это деньги в бюджет…

– Вот за эти деньги они нас медленно и уверенно покупают со всеми потрохами. И территорию, и тела, и души. Ходят как по своей земле. Нашли слабое место… В этом они мастаки – найти и использовать.

Фролов распахнул дверцу и, оставив в машине рацию, фотоаппарат и чемодан, вынырнул в знойный городской воздух.

Баня номер 3 Городского отдела бытового обслуживания затерялась в густой тополиной зелени двумя довольно высокими этажами. Цветочки на клумбах, зеленые лавочки у входа. Сегодня у них нерабочий день, но двери открыты, видимо, сотрудники готовятся к завтрашней напряженной работе.

Владислав Петрович первым вошел в настежь распахнутую дверь, выкрашенную толстым слоем коричневой краски. Внутри было почти темно и довольно прохладно, со второго этажа доносились веселые женские голоса.

– Тук-тук! – громко сказал следователь, и голоса стихли.

Фролов уселся в единственное во всем холле кресло с закрепленной над головой сферой допотопного фена. По всему видать, что ему было глубоко наплевать, насколько по-дурацки он в этом кресле выглядит.

На лестнице послышались шаги, и вниз спустилась довольно милая девушка лет двадцати семи, цветастый сарафан почти не скрывал формы тела, но такой фигурой можно было гордиться по праву. Личико тоже приятное – пухлые губки, вздернутый носик, да и настроение явно замечательное.

– Здравствуйте! – улыбнулась девушка. – Мы сегодня не работаем, извините! Приходите завтра. Как раз мужской день.

– Здравствуйте, – кивнул Владислав Петрович. – Мы вообще-то не мыться. Я следователь из милиции, а это мой эксперт.

Он достал из кармана брюк удостоверение и небрежно махнул перед носом девушки, та заинтересованно подняла брови.

– Чем обязаны? – негромко спросила она.

– В общем-то ничем. Так, пара вопросов и кое-что посмотреть. Если честно, мы сами толком не знаем, что ищем. Вот скажите, вчера была протопка котлов?

– Нет, что вы! Сейчас такая напряженка с топливом, что мы работаем только два дня в неделю. В субботу мужской день, в воскресенье женский. Начинаем топить в пятницу после обеда.

– Кочегары уже пришли?

– Он у нас один. Дядя Боря. Наверное, в кочегарке. Вас проводить?

– Мы найдем, – уверил ее Владислав Петрович. – Вы при какой тут должности?

– Кассир. Но сегодня я старшая, кроме меня, тут только две уборщицы.

– Тогда будьте, пожалуйста, в пределах досягаемости, может, придется что-то спросить.

– Хорошо, – улыбнулась девушка. – Я посижу наверху, ладно?

Владислав Петрович явственно представил, как наверху она будет рассказывать подругам о таинственном визите милиции, а те слушать с раскрытыми ртами. Потом начнутся самые невероятные предположения, и уже завтра по городу расползутся такие небылицы, что книжки о бароне Мюнхгаузене можно будет сдавать в утиль.

Выйдя на улицу, следователь подождал, пока Фролов выберется из неудобного кресла, и сказал, глядя на вздымающуюся в раскаленное небо трубу кочегарки:

– Придется тебе слазить наверх. Я уже староват для эдаких упражнений, честное слово. С кочегаром, думаю, говорить не имеет смысла. Но в чем надо точно убедиться, так это в том, что стреляли отсюда. Сделай милость, а?

– А чего… – усмехнулся Фролов. – Можно тряхнуть стариной.

Владислав Петрович, открыв заднюю дверь машины, повесил на него рацию, взял себе другую и протянул фотоаппарат.

– Щелкни сверху на все четыре стороны, ладно? – попросил он. – Хочу поглядеть панорамку, может, какая мысля придет.

– Шерлок Холмс… – усмехнулся Фролов, вешая на плечо чехол с «Зенитом».

Он обогнул здание бани, подошел к трубе и грациозно подпрыгнул, как гимнаст на перекладину. Руки цепко ухватились за нижнюю скобу лестницы, выход силой, перехват – и вот уже Фролов, довольно осклабившись, стоит на первой скобе ногами. Заржавленная железная труба свечой убегала в выгоревшее от яркого света небо.

– А попроще мог залезть? – усмехнулся Владислав Петрович. – Акробат…

– Чего-чего? – Бывший снайпер шутливо приставил ладонь к уху. – Попрошу говорить в рацию!

– Иди ты… – коротко шикнул голосом следователя динамик у уха.

Сверху город выглядел просто замечательно: махровая зелень парков, белокаменные дома, ласково блестящее море на западе, серые громады боевых кораблей. Футболка после подъема на тридцатиметровую высоту все же взмокла, но в вышине посвистывал свежий юго-западный ветер, приятно холодя спину и прелые подмышки.

– Ну что там? – нетерпеливо прошептала рация.

– Погоди, дай отдышаться… – фыркнул в микрофон Саша. – Кстати, нас не вся милиция города слышит?

– Это резервный канал. Да и мощность у этой «Виолы» такая, что как раз хватает для устойчивой связи между туалетом и кухней…

– Твоим языком только бриться… – усмехнулся Фролов, не нажимая тангенту передачи.

Позиция снайпера внутри трубы устроена была мастерски: две широких прочных доски расклинены крестом, образовав надежную опору ногам, на них крышка от выварки, а поверх сложенное старое одеяло. Простенько и удобно. Даже с комфортом, можно сказать. И дыму выходить не мешает.

– Молодец… – уважительно шепнул Фролов и, нажав тангенту, добавил: – Позиция имеет место быть. Направление огня – почти северо-запад. Тут метки от сошки на ржавчине остались.

– Сделай снимки и слезай.

Фролов влез на снайперскую позицию, расчехлил фотоаппарат и, глянув на показание экспонометра, принялся вертеть ручку настройки. Солнце так и шпарит, диафрагму пришлось заворачивать до предела. Но ничего, глубина резкости будет получше.

Он глянул в круглое окошко видоискателя, и вид на город чуть затуманился ненастроенной линзой Френеля. Белоснежные дома, как стародавние пароходы, словно плыли в пенной зелени парков и тенистых бульваров. Руки охватила отчетливая мелкая дрожь, пальцы повернули объектив, и вид обрел ясность, но отчетливый круг посередине, эта чертова линза Френеля, так напоминал вид мерцающей матрицы прицела, что Фролов невольно зажмурился.

Ветер.

Он тихо урчал в ушах отголосками давно забытых гроз.

Солнце.

Яркий свет рвался через опущенные веки кровавым туманом, будил воспоминания, которые хотелось похоронить навсегда.

Высота.

Вестибулярный аппарат, улавливая едва заметную дрожь трубы, напоминал, что до земли тридцать метров…