…Фролов впервые увидел боевой «хаммер» в Моздоке, за чертой которого расположилась мобильная десантная часть натовского миротворческого контингента. Русские десантники и морские пехотинцы с ЧФ и Владивостока взирали на палаточный городок заокеанских коллег с интересом, близким к досадливому уважению – жили американцы и англичане с удобствами, отдыхали шумно, ели помногу и часто. За палатками трещали моторы генераторов, играла музыка, по ночам полыхал свет ярких прожекторов, жестоко таранивших темноту упругими рогами лучей. В сооруженном на краю лагеря автопарке виднелись мощные мотоциклы, от которых у некоторых молодых ребят отвисали челюсти до пола, тупорылые бортовые грузовики, два размалеванных танка, обросших кубиками активной защиты, и несколько жабообразных бронированных джипов, даже на вид мощных, проходимых, выносливых. Каких-то слишком даже американских – не просто неуязвимых, а кичащихся собственной неуязвимостью. Почему-то именно эти «хаммеры» больше всего тогда задели Сашу за живое, он и сам не мог понять почему.

Совместный англо-американский контингент стоял под Моздоком всего два дня, десантники отдохнули, привыкли к смене часового пояса и незнакомому климату, отъелись и принялись выполнять боевую задачу. Пока российский МИД требовал от американской стороны ответа за столь дерзкую выходку, а в МО строили планы отражения «агрессии», миротворческий контингент сделал единственно верный ход, наверняка просчитанный заранее и совершенно безошибочный, – натовские десантники разделились на три группы примерно по тысяче бойцов и заняли позиции вокруг трех лагерей чеченских беженцев. Буквально за час до занятия позиций натовское руководство громогласно заявило на весь мир, что в Чечню введен ограниченный миротворческий контингент с целью предотвращения возможных зверств российской армии на оккупированной федеральными силами территории.

В ответ на гневное возражение российского МИД по поводу того, что никаких «оккупированных территорий» нет и быть не может, поскольку Чечня – это всего-навсего субъект Российской Федерации, и есть только «территории, освобожденные от бандитов», американцы согласились и покаялись, заявив, что не собираются ссориться с Россией.

– Мы ввели не войска, – убедительно вещал по телевизору генеральный секретарь НАТО. – Мы ввели наблюдателей, чтоб показать всему миру, что никаких бесчинств российские войска не творят, что нет никаких этнических чисток, о которых кричат журналисты.

Он ослепительно улыбался и сиял благожелательностью.

– Да, – говорил он со скорбной улыбкой, – у наших наблюдателей есть стрелковое оружие и даже несколько единиц бронетехники. Но натовское командование, поймите, просто не могло пустить безоружных людей в места ведения активных боевых действий. Кроме того, наш ограниченный контингент будет гарантией того, что никакая случайность, никакой пьяный российский солдат с автоматом не сможет повредить мирным чеченским беженцам. Мы никому не мешаем, мы не вмешиваемся в ход боевых операций российских военных, мы просто будем стоять у лагерей беженцев, совершенно ничего не предпринимая. Просто на всякий случай. Оружие будет пущено в ход лишь в случае нападения кого бы то ни было на охраняемый лагерь. Никогда и никак иначе.

После этого выступления у российской стороны оказались связаны руки.

– Надо было сбивать их в воздухе, еще до высадки, – перешептывались российские солдаты. – Как нарушителей воздушного пространства России. Теперь уже ничего не сделать. Все. Подобру они не уйдут, а силой их не выкинешь, завизжат, что нападают не на них, а на мирных чеченцев.

Министр обороны России поставил точку в этом споре, решительно заявив, что в случае любого вмешательства в боевые действия натовский контингент будет безжалостно уничтожен, как и положено быть уничтоженным любому агрессору, вторгшемуся в пределы суверенной державы. А если будут сидеть где сидят, то пусть сидят, нас беженцы не интересуют. Незаконное же пересечение границы России пусть останется пятном на совести НАТО и объектом работы российского МИД.

Инцидент был исчерпан, по телевизору перестали о нем говорить, хотя обстановка возле трех лагерей беженцев не была статичной – кроме еды, мороженого и видеокассет натовцы получали и другую помощь. Если поначалу продукты им завозились наземным путем, то по прошествии двух недель руководство Альянса признало этот путь небезопасным, попросив разрешения на доставку грузов воздушным путем. Американцам было отказано.

Примерно через три дня на американский транспорт напали боевики, разграбили грузовые машины, угнали два «хаммера» и захватили в плен всех натовских десантников, охранявших колонну. Пока мировая общественность визжала, что федеральные силы не могут обеспечить безопасность пребывающих на российской территории иностранцев, натовское руководство предприняло дерзкий шаг – распорядилось доставить продукты воздушным путем со стороны Грузии.

Без предупреждения сбивать транспортный вертолет и сопровождавшие его боевые «Апачи» российская сторона не решилась, и, пока шли интенсивные переговоры, огромный двухвинтовой транспортник и два «Апача» благополучно сели у ближайшего к горам лагеря беженцев, охраняемого контингентом НАТО. Обратно улетать они отказались, опасаясь того, что Россия не сможет предоставить им безопасного воздушного коридора, в котором боевики не смогли бы их сбить.

Об инциденте снова забыли – были вопросы и поважнее.

Федералы добивали банды чеченских полевых командиров в горных районах Чечни, террористы огрызались, грозились, намекали на поддержку мирового сообщества, но под натиском федеральных сил все дальше пятились в горы. Война шла своим чередом.

Одно из самых трудных сражений завязалось на подступах к горному укрепрайону у селения Каравьюрт. Район оказался не просто окружен неожиданно мощными бетонными укреплениями, но и активно поддержан многочисленными артиллерийскими точками, днем на высотках опасно поблескивали оптические прицелы, по ночам темноту резали трассеры крупнокалиберных пулеметов, ухали тяжелые минометные заряды.

Обстановка сильно осложнялась тем, что единственным подступом к укрепрайону было довольно широкое ущелье, в котором и раскинулось вполне мирное селение Каравьюрт. Старейшины селения заблаговременно вывесили белый флаг, заявив, что никаких боевиков, мол, у нас нет. Это было правдой – моджахеды окопались дальше, в заранее построенном укрепрайоне. Но пройти к нему можно было только через Каравьюрт.

Старейшины честно отыгрывали панику: мол, как же вы пойдете через ущелье? По вам же будут стрелять! От селения камня на камне не останется! Пощадите! У нас полные дома женщин и детей!

Уже научившиеся воевать в горной местности федеральные войска уперлись в непреодолимую психологическую стену, зоркая мировая общественность чутко контролировала средства массовой информации, готовясь в случае чего устроить всемирную информационную бучу – мол, караул, русские опять мирных жителей обижают!

Войска встали.

Подавить огневые точки авиацией не представлялось возможным из-за близости Грузии, которая радостно ожидала любого бомбометания или ракетного обстрела с российской стороны, чтобы продемонстрировать миру заранее заготовленный мешок осколков, якобы оставшихся после «очередного налета русских» на ее территорию. Поэтому решено было давить позиции моджахедов артиллерией.

Но и это начинание разбилось о ту же самую психологическую стену – боевики, здорово получив по ушам в первую же ночь, заорали, что Каравьюрт пристрелян их артиллерией и они выкопают на его месте горное озеро, если русские не прекратят массированный артобстрел.

Прекратили. Деваться было некуда.

Наверное, ни одной армии мира не приходилось вести боевые действия в столь жутких условиях, когда за каждым действием строго следят, дабы чего незаконного не вышло. За американцами в Югославии тоже следили, конечно, вот только им на это было плевать – мало их останавливали возмущенные выкрики России о страдающих под бомбежками мирных жителях Белграда. Да хоть бы весь мир возмутился… Что им, сильным-то? Общественное мнение? Да сморкаться они на него хотели! Мирные жители? Да пусть они горят под бомбами и ракетами, вместе с посольствами как европейских, так и восточных стран. Отсвистятся, отмажутся. А воевать с ними из-за таких мелочей никто не станет. Ну, повякают немного, как китайцы, и что с того? И уж конечно, американцев не остановила бы такая мелочь, как Каравьюрт, – прошли бы и не заметили. И не испугало бы их предупреждение о расправе боевиков над мирными жителями – что это за фигня по сравнению с американскими стратегическими интересами? Они вообще не ведут переговоров с террористами. Это их кредо. А мы должны вести. Почему? Потому что они так решили. А мы, видимо, решили играть по их правилам.

И хотя стало уже совершенно ясно, что жители Каравьюрта поддерживают засевших в укрепрайоне моджахедов, рисковать их беззащитными жизнями российские военные не решались. Скорее даже не из-за всемирного шума, возможного по этому поводу, а по велению совести и укоренившейся морали. Безоружные люди не могут быть солдатами, говорила эта слегка устаревшая мораль – привычная, уже трещащая по швам в изменившихся мировых условиях, но все еще жизнеспособная, активно поддерживаемая той же самой Америкой в ее стратегических интересах. Мораль-зомби, двигающаяся и работающая, но уже остро пахнущая тухлятиной, заражающая трупными бактериями всё кругом.

Для Америки врагами являются все, кого она соизволит назвать таковыми, а вот для всего остального мира, а уж тем более для России, врагами могут быть только те, кого Америка позволит таковыми назвать. То есть лишь тех, кто сражается против России с оружием, да и то если они не отстаивают своими стволами Демократию, как, например, Армия Освобождения Косово. Их считать врагами Америка запретила, хоть оружие у них и было.

Пару раз Америка пробовала наклеить ярлык борцов за Свободу и на чеченских моджахедов, но на них он держался худо – отваливался. Слишком уж откровенно бандитскими были их действия.

Российское руководство никогда не признало бы, что идет на поводу у Америки, просто оно, как это ни печально, вынуждено играть по навязанным ему и всему миру правилам. Поэтому штурм укрепрайона откладывался день за днем, со стороны грузинской границы к боевикам подходили караваны с помощью и подкреплением. Обстановка складывалась критическая – жертвы со стороны федеральных сил могли стать очень большими, если штурм отложится еще на неделю.

Жителям Каравьюрта было предложено покинуть селение в любом направлении, была предложена техническая и материальная помощь, обеспечена безопасность отхода, вплоть до задействования транспортных вертолетов, но старейшины отказались покидать «очаг предков».

Военная машина застопорилась. Пришло время политиков.

И тогда Россия пошла на беспрецедентный шаг, на очень смелое и ответственное решение, спасающее жизни десятков, если не сотен солдат. Было решено объявить Каравьюрт опасной зоной, проведя насильственную эвакуацию жителей в безопасный район средствами МЧС. Конечно, западная общественность при этом подняла такой шум, что границы завибрировали, эфир разрывался от обвинений, начиная от негуманности и заканчивая фашистскими методами, слышались выкрики об исключении России из ООН и всех мыслимых и немыслимых международных союзов. Но решение было принято. Приказ дан. Жизни русских солдат наконец-то были оценены правительством больше, чем членство в марионеточных европейских организациях с ниточками, ведущими в Белый дом.

Операция была назначена на одиннадцать часов утра, погода стояла солнечная, почти безветренная, склоны ущелья парили густым запахом прогретой травы. К Каравьюрту стянулись несколько частей специального назначения, в том числе и разведотряд морской пехоты ЧФ, в котором служил Фролов. Над селением нависла гнетущая тишина, только легкий теплый ветерок посвистывал в стеблях травы, все ждали прибытия транспортных вертолетов МЧС. Курили папиросы, рассказывали анекдоты, радисты не забывали слушать эфир, накинув наушник на одно ухо.

Саша с Андреем еще ночью заняли позицию вблизи одной из высот к югу от Каравьюрта, оттуда через прицел укрепрайон виднелся как на ладони. По темноте замаскировались тонкой маскировочной сеткой, прицепив к ней заранее пучки свежей травы, лежали почти не шевелясь – место слишком открытое. Только вылизанный ветрами камень старой серой костью выпирал из земли, давая прикрытие от возможного огня с восточного склона, поросшего редкими кучками низкорослых деревьев.

Время текло неспешно, приближаясь к одиннадцати – назначенному времени эвакуации жителей селения. Казалось даже, что вертолеты МЧС запаздывают, хотя все шло точно по плану.

Тонко пискнул таймер на руке у Андрея.

– Баритон, я Эхо. У нас все в норме, – сообщил Саша в микрофон шлема.

– Я Баритон. Принял. Работаете самостоятельно, без команды, в соответствии с поставленной задачей.

– Принял.

Тишина. Только пряный воздух парит над землей, пересвистываясь с травой редкими порывами ветра, только жаворонок шумно купается в сияющей теплоте небес. Солнце теплыми ладошками растирало солдатам спины под черной курткой и маскировочной накидкой, а наброшенная поверх тел защитная сетка разбила белый свет на сотню трепещущих солнечных зайчиков

Жарко… От этих гор до солнца – рукой подать.

Продолговатый коричневый жучок переполз с травинки Фролову на нос, снайпер сморщился и сдул насекомое на прогретую землю.

– В рюкзаке кофе… – сказал лениво, мечтательно.

Жучок упал на спину, попробовал перевернуться, но у него ничего не вышло – так и остался лежать, беспомощно задрав лапки. Саша помог ему сорванной травинкой.

– Обойдешься без кофе, – почесал щеку Андрей. – Тут надо лежать тише воды, ниже травы. Не дергаться.

– Да я так… мысли вслух, веришь?

Назначили маркеры, используя сооружения укрепрайона и заметные дома Каравьюрта. Хотелось курить, но нельзя. Андрей вздохнул и сунул меж зубов сорванную травинку. Горькая. Выплюнул.

– А вот и он… – обреченно вздохнул корректировщик, настраивая бинокль. – Не повезло. Маркер «воронка», двенадцать тысячных влево. Засек?

Саша глянул в прицел Обманщика и весь напрягся, как всегда, когда видел по ту сторону матричной сетки чужого снайпера. Действительно не повезло. Кроме всего прочего, он наверняка не один.

– Отработаем? – спросил сквозь зубы.

– Опасно. Грохот сильный, кроме того, земля сухая, от дульного тормоза и сошки пыль поднимется.

– Да я с камня бабахну, а?

Чеченский снайпер лежал на животе и, судя по движению губ, пел песню. Одет в пятнистый комбез, борода лопатой, морда размалевана на манер штатовских коммандос, волосы стянуты широкой зеленой лентой. Красавец. Чтоб его… Саша добавил увеличение, разглядев затейливую арабскую вязь на ленте. Наверняка слова из Корана. Ну-ну… Рядом лежала СВДшка с каким-то особым, очень толстым прицелом. Иностранный, видать.

– Опасно, – повторил Андрей. – Услышат грохот, начнут колбасить из пушек по Каравьюрту. Отмазывайся потом. Просто наметь его себе как цель номер один в случае чего. А я пошарю пока, может, еще кого разгляжу. Но хорошо ведь маскируются, гады, научились.

Время стелилось по горам дообеденной жарой, в пузе начинало голодно порыкивать, напоминая о том, что война войной, а обед все же должен быть по распорядку.

– Коням хорошо… – задумчиво молвил Фролов. – Пожрали травы – и никаких проблем.

– Ты тоже попробуй, – усмехнулся корректировщик.

– Иди ты…

Снова тихо пискнул таймер, обозначая время выхода на связь.

– Баритон, я Эхо, – отрапортовал Саша. – У нас все в норме.

– Принял, – отозвалось в наушниках. – Не забывайте докладывать. Конец связи.

Воздух дрогнул далеким клекотом тяжелых вертолетных винтов.

– Начинается… – Андрей принялся осматривать укрепрайон в бинокль. – Летят наши птички. Ох и начнется же сейчас мясорубка!

– С чего?

– С того… Увидят, что эвакуируем Каравьюрт, и начнут колотить по селению из всех стволов. Хорошо, что наша артиллерия тоже не дремлет. Жарко будет, попомнишь мои слова.

– Лучше бы хорошее что-то предсказал…

– Разве на войне бывает хорошее? – искренне удивился Андрей.

– Бывает, – убежденно сощурился Фролов.

Корректировщик изумленно повернул к нему лицо, и Саша пояснил:

– На войне самое хорошее – это победа. Ее всегда ждут, веришь?

Андрей только вздохнул.

Посвист винтов слышался все отчетливей, словно озорные мальчишки вертели над головами длинные куски стальной проволоки. Только вертолетный клекот, в отличие от проволочного баловства, даже на расстоянии волновал воздух невероятной мощью, удерживающей над землей целые груды проклепанного металла. Страшноватой мощью, грозной, пропитанной запахом перегоревшего керосина и раскаленным духом свистящих турбин.

– На шесть минут раньше… – глянув на часы, сладко потянулся Андрей. – Молодцы. Раньше начнем, раньше закончим.

– Когда зависнут над Каравьюртом, можно будет грохнуть чечена, – мечтательно потер ладони Фролов. – За свистом винтов грохота не услышат. А?

– Поглядим… – неопределенно буркнул корректировщик. – Уснули они в укрепрайоне, что ли? Или оглохли?

– Чего ты бузишь?

– Да посмотри! Мы слышим вертолеты, а моджахедам без разницы, будто их не касается. Неужели дадут эвакуировать селение без бойни? Не верю…

– А ты верь в хорошее, – улыбнулся Саша. – И оно непременно наступит.

– Тут поверишь, как же… Наверняка какой-то подвох!

– Конечно! Война – это путь обмана. Помнишь, я тебе говорил?

– Нашел время умничать… Слушай… Тебе не кажется, что звук не с той стороны?

– В смысле? – удивился Фролов:

– Вертолеты МЧС должны лететь с севера. А тут, кажется…

– Они что, рехнулись?! – Саша даже привстал на локтях. – Если идут с юга, то пройдут прямо над укрепрайоном! На минимальной высоте… Их же посбивают «стингерами», как щеглов из рогатки!

– Близко уже… – не отрывая бинокля от глаз, сказал Андрей. – Летят. Только за горой пока не видно. Неужели им не сказали, с какой стороны заходить? Ладно, гадать нечего… Давай, братишка, работаем.

– Командуй! – вжался в приклад Обманщика Фролов.

Сердце заколотилось было, но снова вошло в привычный ритм, успокоилось – в бою иначе нельзя. Саша глянул на показания прицельного дальномера – до укрепрайона тысяча восемьсот метров, с такой короткой дистанции можно и в муху попасть, если не очень мелкая. Вот только пуля до цели летит очень долго – больше двух секунд. Приходится брать поправки, а то и выполнять обязанности пророка, предсказывая, кто куда побежит, когда начнется паника.

Пискнул таймер.

– Баритон, я Эхо, – вызвал базу Андрей. – У нас ЧП! Вертолеты заходят с юга, пройдут прямо над укреплениями.

– Я Баритон. Принял. Прикройте машины от «стингеров». Мы пытаемся связаться – не отвечают.

– Я Эхо. Принял. Работаем.

– Конец связи, – шикнули наушники и замолкли.

Жаворонок перестал со свистом кувыркаться в лучах солнца и полетел по ущелью на север. Теперь только вертолетный свистящий клекот властвовал в воздухе, но самих винтокрылых машин по-прежнему не было видно.

– Эхо, я Баритон! – Голос радиста ударил в уши, будто неожиданный взрыв. – Мы связались с вертолетами МЧС! Они идут с севера, как и положено! С юга подходит кто-то другой! Осторожней, ребята.

– Принял, – зло шепнул в микрофон Саша, глядя на побледневшего корректировщика.

– Это ОНИ! – отложил бинокль Андрей. – Какие тут еще могут быть вертолеты, кроме американских? Что им тут вообще надо? Ну кто, если не враг, может вспарывать чужое небо винтами боевых вертолетов? Без спросу… Почему им всегда все сходит с рук?!

– На этот раз не сойдет, – сквозь зубы процедил Фролов. – Сколько можно? Министр обороны обещал их уничтожить в случае вмешательства, а нам это нечто вроде приказа. Так? Готовь бронебойные патроны!

– Есть, братишка! – потянулся к ящику корректировщик. – Не забудь, у тебя в стволе экспансивный!

– Годится! – Саша поймал в сетку прицела чеченского снайпера.

Тот лежал, щурясь от солнца, тоже пытался разглядеть вертолеты, винтовка расслабленно лежала рядом, зарывшись прикладом в густую траву. Фролов подождал, когда от вертолетного гула задрожат кишки, и выстрелил, целя в голову.

Грохнуло сильно, но ущелье не ответило эхом – противоположный склон чуть ниже позиции. Зашипели, распрямляясь, амортизаторы приклада. Нижний чуть отстает, надо будет прокачать после боя.

Действительно, от реактивных струй дульного тормоза поднялось заметное облачко пыли. Плохо. Надо переместиться на камень, но он светло-серый, почти белый, и на нем стрелка будет видно, как таракана на телеэкране. Уж лучше так… Усилился бы ветер, все бы было нормально.

Рычаг вниз, затвор на себя…

– Цель поражена! – довольно прокомментировал Андрей. – Пять баллов. Держи бронебойный.

Гильзу долой… Новый патрон…

Щелкнула безотказная цанга, обхватывая донышко патронной гильзы, затвор с патроном мягко скользнул в казенник, уткнулся. Рычаг на место. К бою готов.

Андрей левой рукой набил полный патронташ Хитрого Обманщика бронебойными патронами. Девять штук. Десятый уже в стволе.

Все время сходит с рук, да? Посмотрим…

Саша глянул в прицел на то, что осталось от вражеского снайпера: пуля вошла в голову, экспансировалась и уже в развернутом виде прошла по всему телу вдоль позвоночника. Жуть. Даже привычному взгляду страшновато. Словно разделанная свинья на бойне… Обрывки пятнистого комбеза стали черными, все же пять литров крови в человеческом теле, это не шутка, особенно если выливаются сразу и без остатка. Интересно, о чем была выписка из Корана на ленте?

– Вот они! – как-то подавленно вскрикнул Андрей.

Фролов оторвался от прицела и глянул в выцветшее небо над укрепрайоном.

Да, это действительно были они – здоровенный темно-зеленый двухвинтовой американский транспортник с белыми опознавательными знаками на фюзеляже, а по бокам от него таранила воздух пара боевых пятнистых «Апачей». Эти шли чуть боком, развернув кабины в разные стороны и ощетинившись многоствольными пучками крупнокалиберных пулеметов. Как на параде… Попугать решили? Ну-ну.

Из укрепрайона по ним не раздалось ни единого выстрела – ждали моджахеды, надеялись. Дождались… Что ж, в следующий раз наши небось не будут уже ушами хлопать.

– Постарайся всадить пару бронебойных в винтовую трансмиссию транспортника, – посоветовал Андрей. – На нем же, скорее всего, десант в Каравьюрт, а для американцев это сейчас важнее всего! Надо сбить их до высадки, понимаешь? Иначе выйдет как с лагерями беженцев… Нашим через селение тогда не пройти – америкосы разорутся, что защищают мирное население.

– А прикрытие?

– Наплюй! Надо сделать вначале самое важное.

– Расстреляют ведь из пулеметов! Сразу же засекут!

– А ты собираешься жить вечно? – серьезно сощурился корректировщик.

Саша вдруг почувствовал странную, бесшабашную, веселую и одновременно очень серьезную храбрость, словно и нет никакой смерти на свете, а есть только самое важное в жизни задание – главный полдень, как говорили мальчишками. И точно ведь… Почти полдень! Час всего остается…

Никогда он такого не чувствовал, хотя столько боев пережил, что даже счет им утратил. Но то были другие бои. Какие-то не совсем настоящие, будто смотришь на все в маленький телевизор прицела, а сам далеко-далеко… И храбрость в них была совсем не такая веселая, а скорее расчетливая, вроде бы как по уставу не положено бояться, потому и не боишься, хотя в глубине души знаешь точно, что ты далеко, хорошо спрятан и для противника недостижим. В такой храбрости чести мало, Саша знал это точно. Настоящая храбрость там, где рвутся, вздымая землю, гулкие минометные мины, где горячий металл расчесывает свистящий воздух рваными гребнями осколков, где пули визжат и где ходят в настоящую штыковую атаку. Лицом к лицу. Такого Фролов, кажется, не чувствовал никогда.

Хотя нет же! Была, была уже эта бесшабашная смелость, вспомнилась она вдруг ясно и отчетливо, словно сквозь звонкий морозный воздух. Давняя. Сколько лет прошло? Вспомнилось, как двенадцатилетним мальчишкой лежал в лебеде у забора водокачки и за спиной были друзья – настоящие, а впереди прятался враг – почти настоящий. Такие же мальчишки с соседнего двора. Зато рукоять игрушечного револьвера, подаренного ему весной на день рождения, была совсем настоящей, твердой, рубчатой, с накладками из красной пластмассы. А забор был не забор – крепостная стена! Оставленный строителями трактор был настоящим танком, а водонапорная вышка с заржавленной лестницей была всамделишной сторожевой башней. Все было настоящее, а уж какой настоящей была война!

И предатели были настоящими, и герои, когда с криком «Ура!» поднимались в атаку, и трусы тоже были настоящими, когда боялись влезть по шатающейся лестнице на торчащую над домами вышку. Сбитые локти, коленки, порванные рубахи – попадало за них тоже по-настоящему. Но мало кто боялся, потому что самой настоящей была в этих играх храбрость. Даже когда Колька Малков с разбегу налетел ногой на торчащий из стены гвоздь, он все равно продолжал карабкаться по лесенке, пока не привязал на самой верхушке башни лоскут из алого шелка. Все кричали «Ура!», а у Кольки под левой сандалией носок был весь мокрый от крови, хоть выкручивай, голень распухла, и его увезли в больницу, чтоб колоть сыворотку от столбняка. Но флаг-то он все же повесил первее мальчишек с Толстухи, хоть и влетело ему потом от бабушки.

Такая вот была в детских играх храбрость – совсем настоящая.

Такая же, как сейчас.

«Апачи» крались по воздуху, как гиены, даже, казалось, принюхиваются, пытаясь учуять на склонах ущелья добычу. Патроны в шестиствольных «вулканах» были совсем настоящие. Броня тоже. Мощь. Неприступность.

Они прикрывали корпусами тяжелый транспортник, пилоты знали, что со склонов могут шарахнуть из ПЗРК. Только выстрел из портативного зенитно-ракетного комплекса никак не скроешь – от ракеты остается отчетливый дымный след. А тут… Эх, был бы ветер сильнее, чтоб сносил пыль после выстрела! Можно было бы их точно, как щеглов, одного за другим! Пилотов видно отчетливо – белые каски, черные очки… Тут вам не Майами!

И вдруг эта веселая бесшабашная храбрость переплавилась в ясную и четкую мысль…

Маскировочная накидка! Она же длинная, до пяток почти!

Саша, выпустив из рук Хитрого Обманщика, молча перекатился за камень, чтоб не увидели вертолетчики. Только палец прижал к губам в ответ на недоуменный взгляд Андрея. Сейчас, мол, сам все поймешь! За камнем стащил с себя накидку, расстелил на прежнем месте, чуть спереди от оставленных локтями лунок в траве. Готово!

Он снова перекатился на место, установил сошку винтовки прямо на накидку и победно глянул на корректировщика. Теперь между струями от дульного тормоза и пыльной землей простиралась надежная защита – ткань маскировочной накидки. Вся пыль под ней и останется, словно детские страхи за одеялом. Сверху же прикроет маскировочная сетка – хватит и ее, без всякой накидки.

– Умен! – радостно воскликнул Андрей. – Готов? Транспорт на траверзе! Дистанция четыреста, две тысячных поправка на скорость.

Саша принял поправку, поймал место крепления переднего винта в прицел и плавно, очень плавно выдавил спуск.

– Ух-х-х-х!!! – грохнул Хитрый Обманщик.

Мягко вернулись на место амортизаторы, но нижний все-таки отстает, чтоб его…

Рычаг вниз, затвор на себя, гильзу долой ударом об пол. Новый патрон вставляем в затвор, обратно в казенник, на место запор.

Маскировочная накидка пошла волнами, будто вздыбился из земных недр новый горный массив, но пыль под собой действительно удержала. А вот вертолет падать не хотел, словно Фролов промахнулся. Может, действительно?

Выстрел, перезарядка.

Выстрел, перезарядка.

Словно в дурном сне, когда всаживаешь в противника весь магазин, пулю за пулей, а он все равно идет на тебя и посмеивается. Жутко.

– Броня… – сконфуженно пожал плечами Андрей. – Я думал, что такой патрон прошибет ее с легкостью. Никогда ведь не пробовали…

Выстрел. Перезарядка.

Никакого эффекта. Транспортник пошел на снижение, метя к околице Каравьюрта, но винты вертелись сплошными туманными кругами, только у «Апачей» мелькали белые полосы. На дороге через ущелье начала завиваться робкая пыльная поземка.

Однако попадания не остались незамеченными. Один из боевых вертолетов развернулся правым боком по ходу движения и дал длинную очередь из обоих пулеметов. Саша и Андрей вжались в траву, в воздух взметнулась целая лавина глинистой земли и каменной крошки, пули коротко тюкали, будто камушки, брошенные в дощатый забор. Тут же по ушам ударил протяжный звенящий грохот очередей – вот это уже настоящий бой! Лицом к лицу.

Но били без прицела, ниже по склону.

Второй «Апач» описал красивую боковую дугу, завис в воздухе и принялся колотить пулеметами по гребню горы. Но тоже без всякого толку – слишком высоко. Пыли, правда, поднял много, целую тучу.

Фролов вжался в приклад и навел сетку прицела прямо в лицо вертолетчику.

– Ух-х-х!!! – откатился назад Хитрый Обманщик.

На этот раз нижний амортизатор вернулся без запинки, видать, приработался.

– Есть! – радостно стукнул кулаком в землю Андрей. – Пригвоздил ты его к креслу, прямо сквозь бронестекло! Как муху булавкой!

Пораженный вертолет начал медленно крутиться на месте, но пулеметы молотить не перестали, посылая смертоносный веер пуль на все стороны света.

– За камень, блин! – Саша дернул Андрея на себя, но очередь прошла выше, и тут же пулемет заглох, расстреляв все патроны.

Оставшийся без управления вертолет продолжал кружить по ущелью, пока не хватанул винтом землю противоположного склона и не стих, словно выброшенная на берег рыбина. Но второй вертолет, будто голодный хищник, стал красться по воздуху, изредка посылая короткие очереди наугад. Снайпера он не засек, иначе бы от камня уже искры летели, но зато транспортник почти приземлился, готовясь высадить десантный отряд.

Пилот «Апача» не стал рисковать, видя, что задание явно выполнено и до высадки десанта остается всего несколько секунд, он резко развернул машину и стал полого снижаться по направлению к Каравьюрту. Сначала его было видно отчетливо, но пятнистый корпус быстро слился с росшей между домами зеленью.

– Уйдет! – сквозь зубы прошипел Андрей, высунув голову из-за укрытия. – Натворит еще дел, падла… Барракуда воздушная… Тварь…

Рычаг вниз, затвор на себя, гильзу долой ударом об пол. Новый патрон вставляем в затвор, обратно в казенник, на место запор.

– Не уйдет, – уверенно ответил Фролов, устанавливая сошку на гладкий лоб камня. – Неужели мама не учила его, что нельзя показывать противнику спину?

– Дистанция восемьсот пятьдесят, поправка ноль. – Корректировщик снова приник к окулярам бинокля. – Девятьсот двадцать! Давай, сядет ведь! Девятьсот семьдесят! Тысяча!

Саша слился с винтовкой в единое целое, ничего не видя, кроме запутавшегося в паутине прицела вражеского вертолета. Ничего не слыша. Выдохнул, потянул спуск. Плавнее, плавнее… Всю душу он вложил в этот выстрел, всю до последней капельки, без остатка…

– Ух-х-х-х!!! – Хитрый Обманщик сорвался сошкой с гладкого камня, до синяка рассадив плечо, и Фролов снопом рухнул на спину, не. выпустив, однако, оружия из рук.

Он не видел и видеть не мог, как бронебойная пуля, пущенная в ось винта, шла мимо, всего на сантиметр левее, если бы на ее пути не свистнула воздухом натруженная вертолетная лопасть. Пуля проколола ее, как гвоздь фольгу от конфеты, огромные центробежные нагрузки навалились, растягивая пробоину во все более заметный овал, и… лопасть не выдержала, отлетела в сторону, будто выброшенная из пращи древнего бога.

Андрей, не веря глазам, увидел в бинокль, как «Апач» от резкого дисбаланса винта жутко рвануло в сторону и он рухнул с коварных небес прямо в теплую пыль дороги, закувыркался, ломая короткие боковые крылышки, подбрасывая в воздух куски обшивки, пулеметы, куски сколотого бронестекла и целые тучи пыли, окутавшие, наконец, место падения. Пыль скрыла главное – сбитый «Апач» прокатился по инерции еще метров тридцать и грузно боднул броней севший транспортник, разодрал его обшивку, словно неумелый хирург брюхо обреченного пациента. Шасси тяжелого транспортного вертолета не выдержали и подломились, уронив фюзеляж набок, прямо на нескольких перепуганных десантников, не успевших отбежать в сторону.

Когда пыль снесло на юг по ущелью, Андрей убрал от лица бинокль и засмеялся коротко, нервно…

– Так не бывает… – повторял он, прислонившись к камню плечом. – Так не бывает…

– Не тяни душу. – Саша отложил вправо винтовку и, скривившись, поднялся на корточки. – Попал я там или нет?

– Сам погляди!

– Ни хрена себе… – Фролов тоже высунулся из-за камня. – А еще говорят, мол, пуля дура. Специально так бы в жизни никогда не попал!

– В древности славяне верили, – пожал плечами корректировщик, – что боги помогают только сильным и смелым. Может, они еще не померли там, наверху, а? Когда человек не трусит, не подставляет спину, бьется до конца, может, они и пулю ему направляют? Иначе как объяснить?

– Тьфу на тебя! – Саша устало прислонился лбом к гладкой поверхности камня. – Суевернее корректировщиков, наверное, только пилоты. Или сам в небожители метишь? Решил, смотри-ка, свою работу на богов переложить! Моим-то пулям ты дорогу указываешь, так что не надо…

– Я бы так не направил, – с едва заметным сожалением сощурился Андрей. – Это же надо – в лопасть попасть! Да еще грохнуть сбитой машиной в транспортник. Американцам теперь не убраться из Каравьюрта даже ради спасения жизни, теперь их отсюда может эвакуировать или наше МЧС, или Красный Крест. Но одно другого не лучше – опозорились они на весь белый свет, прямо как со входом в Косово. Не везет им что-то в последние годы… Я же говорю, что боги помогают только сильным и смелым.

– Да уж прямо… Чего-чего, а силы американцам не занимать!

– Чушь… – махнул рукой Андрей. – Это не сила. Видимость силы – да. На блатном жаргоне это называется «понт». А как доходит до дела, обгаживаются на каждом шагу, начиная с Перл-Харбора и Вьетнама, заканчивая Косово и сегодняшним десантом в Каравьюрт. Красиво сели, что уж говорить! На парадах у них красивее выходит, а? На парадах и в фильмах.

– Да ладно тебе… – Фролов, морщась, растер ушибленное плечо. – Каждому в мире известно, что американцы лучшие солдаты в мире.

– Сдурел? Скажи еще, что в Америке самые лучшие полицейские и самые умные дети. Откуда ты это взял? Примеры, примеры, пожалуйста! А? Замялся? Неудивительно! Весь этот образ непобедимого зеленого берета создан только в американском кино. Только там, понимаешь? Так же как и образ прекрасного полицейского. Ладно полиция, это от нас далеко, но ты мне назови хоть одну военную операцию, выигранную американцами без посторонней помощи.

– Да хотя бы «Буря в пустыне».

– «Буря в стакане»! – осклабился корректировщик. – Это, по-твоему, война? В конце два выстрела, и те холостыми. Колбасили авиацией, колбасили артиллерией, потом с понтом проехали по пустыне на танках и СКАЗАЛИ, что выиграли какую-то битву. А шуму было… И майки с надписями «Буря в пустыне» выпустили, и кучу военных игрушек под это дело. Ладно, не буду прикалываться над масштабами того конфликта, но даже если представить, будто там была настоящая война, то она первая и единственная, выигранная в прошлом веке Америкой. Да и Америкой ли? Кого там только не было! И французы, и немцы… А молодцы конечно же только американцы. Точно как во Второй мировой войне! Уронили пару бомб рядом с Германией, а сегодня из штанов выпрыгивают, орут, будто фашизм уничтожили именно они.

Фролов молча взял у Андрея бинокль и принялся рассматривать южную окраину Каравьюрта. Доблестные американские десантники, вместо того чтобы дислоцироваться на занятой позиции, бегали вокруг нескольких придавленных вертолетом товарищей и не знали, что делать. На учениях их учили побеждать, никак иначе, поэтому, столкнувшись с трудностями, они почувствовали себя немного неловко. А ведь война не парад, не учения – по бумажке не отыграешь. Нужно быть готовыми и к потерям, и к ошибкам, и к неожиданному превосходству противника. Сейчас же первая кровь выбила их из колеи.

– Н-да… – Саша склонил голову даже в каком-то сожалении. – Вот вам и хваленый американский десант.

– А я о чем говорю! Спецотряды полиции у них не менее хороши. Помнишь, когда один из учеников в школе устроил пальбу и больше десятка дружков завалил? Так пока не прекратились выстрелы, ни один крутой полицейский не отважился переступить порог школы. Толпой, с автоматами, с ружьями, в брониках, в касках побоялись выступить против одного вооруженного пистолетом подростка! А наши менты в девяностых годах лупились с вооруженными до зубов бандюками. С несчастными АКСУшками и пистолетиками в руках против АКМов и гранат, чуть ли не в трусах, практически без спецтехники. За нищенскую, между прочим, зарплату. Так что извини, если рушу твоих кумиров, но «Рембо-3», «Крепкий орешек» и «Правдивая ложь» – только красивое кино, мечта, с жизнью никак не связанная. Я вообще не пойму, отчего Европа так трясется при одном виде американского кулака, при одном упоминании его возможного использования. Фильмов насмотрелись? Наслушались рекламы «F-117»? Да американцам же все, всегда и во всех военных конфликтах надирали задницу, даже япошки почти всю войну трепали их, как кошка мышь. А ты говоришь – сила.

Командиру десантного отряда, видимо, удалось наконец установить среди подчиненных подобие дисциплины, и они начали осторожно занимать Каравьюрт. В мощную оптику было хорошо видно уныние на лицах и слезы отчаяния по убиенным товарищам, безвольно опущенные «М-16» едва за ремни не тянули. Ох, не привыкли они к неудачам – пропагандистская система внушила этим парням, что они лучшие воины на свете, что любая задача им по плечу… Но для того, чтоб это стало реальностью, одного внушения мало.

– Эхо, я Баритон, на связь! – дрогнули мембраны наушников.

– Я Эхо, на связи! – отдавая Андрею бинокль, ответил Фролов.

– Это вы так долбанули американцев?

– Нет, моя бабушка… – усмехнулся корректировщик, не выходя в эфир.

– Точно так! – довольно отрапортовал Саша, потом подумал и почти серьезно добавил. – С Божьей помощью.

– Идиоты, это же АМЕРИКАНЦЫ! Вы хоть понимаете, с кем связались? Все, больше никакой самодеятельности! Вертолеты МЧС мы отвели, от греха подальше. Возвращайтесь на базу.

– Я Эхо, не понял! Наступления не будет?

– Обстановка изменилась. Не для эфира разговор! Выполняйте приказ.

– Принял…

– Конец связи.

Саша облокотился спиной о камень, снял шлем и устало растрепал короткий ершик волос, потом подтянул съехавшую маскировочную сетку, накрыл себя и Андрея, погрузившись в рыхлую пятнистую тень.

– Хреново как… – прикрыв веки, вымолвил он. – Все зря. Неужели так вот и отойдем?

– А ты как думал? Война войной, а политика политикой… Только прикинь, в каком положении оказалось наше начальство! Врагу не пожелаешь! Если пойдем через Каравьюрт, то американцы раструбят на весь мир, что мы пытались устроить этнические чистки среди мирного населения, а они нам хотели помешать, для того и заняли селение. Переколотим америкосов, будет еще хуже – снова обвинят в этнических чистках, в вероломстве, в нелюбви к Америке. Еще и войну нам объявят – повод ищут давно. Авиацию не можем использовать из-за Грузии, артиллерию из-за того, что потом обвинят нас в том, что подставляем мирное население Каравьюрта под огонь из укрепрайона. С какого боку ни смотри, а мы теперь в луже – американцы пекутся только о безопасности мирного населения, а мы, мол, хотим победы ценой любых жертв.

– Скотство…

– Конечно. Если бы америкосы не высадились, мы бы спокойненько, без шуму и пыли эвакуировали мирных жителей и расколбасили укрепрайон из пушек. Сейчас не можем – обвинят в захвате селения, даже если войдут не армия или милиция, а отряды МЧС.

– Да зачем же они это делают?! – сжал кулаки Фролов. – Чего им не сидится в своей Америке? Если мы не возьмем укрепрайон дня за три, то чечены подтянут такие силы, что войска тут на месяц застрянут!

– Американцам это и надо, – совершенно бесстрастно ответил Андрей. – Им бы вообще желательно, чтоб мы не выиграли эту войну. Никогда.

– Но почему?!

– По кочану… Знаешь, что такое зона стратегических интересов? О! Так вот Каспий и связанная с ним нефть является зоной стратегических интересов США, что бы они об этом ни говорили. Нефть – черное золою, а золото правит миром. У американцев же явно мания всемирного могущества. Помнишь, как они вставляли нам палки в колеса, когда началась вторая чеченская война в самом конце девяностых? И кредиты рубили, и финансовые скандалы устраивали, и на семью президента бочку катили, потом международные организации, прихвостней своих, натравили, мол, нарушаем мы в Чечне права человека, мол, не воевать надо, а договариваться. Суки… Чуть не зарубили тогда все на корню. Ненавижу их, честное слово! Наши миролюбы-правозащитники тоже сплясали под американскую дудку, словно им заплатили за бузу, СМИ на свой лад присвистывали. Хорошо, что Путин их тогда послал к нужной матери, а чеченов велел мочить в гальюнах. Иначе Чечня быстро превратилась бы в Ичкерию, а там рано или поздно прошли бы, падлы, к Каспию, закрепились бы, как в этих горах, а по морю от заграничных мусульман помощь получать намного легче. Отломили бы от России кусок, даже не поморщились…

– Америка тут при чем? – скривился Саша. – Бандиты бы отломили, за бандитами бы и осталось.

– Дурак ты… – беззлобно фыркнул Андрей. – Хоть и старше меня, а рассуждаешь как дитя малое. Запомни и не заставляй больше повторять – все, что отламывается от России, становится американским. Сейчас в мире есть три силы. Только три. Мы, Америка и мусульманское сообщество. После Югославии мусульмане американцев зауважали немного, теперь им долго не выстоять – начинают поддерживать. Это и по второй чеченской войне было заметно, когда просили помощи у Америки. Так что мусульманам скоро конец, попомнишь мои слова, коль доживем. Если же америкосы Помогут Чечне победить Россию, то их рейтинг подскочит настолько, что станут они хозяйничать в мусульманском мире точно так, как хозяйничают сейчас в Европе.

Корректировщик немного перевел дух и закончил зло, аж глаза сверкнули:

– Нельзя им, гадам, Чечню отдавать! Даже не в территории дело! Они всегда деньгами и идеологией брали все, что хотели, но в военном плане они слабаки. Надо показать это всему миру! Чтоб всяк мог выбирать не из страха, а по собственному желанию. Хотите отдаваться Америке – пожалуйста, пусть она вас трахает во все дыры, как Европу сейчас. Но если не хотите, то вовсе не надо это делать из страха, понимаешь? Нечего их бояться и нечего надеяться на военную помощь НАТО. Если мусульмане увидят, что толку от этой помощи как от козла молока, то перестанут штатовцам в задницу заглядывать. Пойми, что не с чеченскими бандитами мы тут воюем, а с Америкой. Все войны, какие были и будут в Каспийском и Персидском регионах, – это войны кого-то с Америкой. Сейчас настал наш черед, наша война с этим выползшим иноземным монстром. Тут, именно в этих горах, наш с тобой Калинов мост, братишка, на котором, если не врут, побеждали предки всяких чудовищ. А чечены – это только инструмент для америкосов, поскольку сами они воевать не мастаки, им бы чужими руками да бомбами с двадцати километров.

– Так неужели отойдем? – как-то по-новому спросил Фролов, без досады, даже с интересом в глазах.

– Разве есть выбор? – чуть прищурился Андрей.

– Всегда есть, – уверенно кивнул снайпер.

– Это у гражданских, а у нас приказ.

– Такой приказ потому, что войска не могут пройти Каравьюрт… Но мы ведь уже тут, южнее селения! Просто войска, как мы, не пройдут по склону – слишком заметно. Расстреляют их из пушек и минометов с укрепрайона. Мы и то еле пролезли, ночью, под маскировочной сеткой, в накидках, без связи. Тем более америкосы в Каравьюрте засели, у них с чеченами наверняка есть связь, предупредят о любом перемещении наших войск.

– Ну и? – не понял корректировщик. – Я о том и говорю, что придется нам отходить.

– Хрена с два! – весело сплюнул в траву Саша. – Раз так трудно пройти Каравьюрт, а мы уже прошли, так какого рожна возвращаться? Идиотами надо быть – сдавать такую позицию! Да я же потом спокойно жить не смогу, если сейчас уползем, поджав хвост, веришь?

– И что мы можем?

– Пока не знаю…

Валявшийся в траве шлем ожил включившимися наушниками:

– Эхо, я Баритон, на связь!

– Иди ты… – коротко ругнулся Фролов и выключил приемник шлема. – Все, больше на связь не выходим! Вырубай шарманку, достала уже.

– Невыполнение приказа… – Андрей задумчиво снял шлем и отключил приемник, потом вздохнул и переключил наручный таймер в режим часов. – Невыход на связь… Дезертирство, наверное.

Саша показал рукой неприличный жест:

– Вот им – дезертирство. Дезертиры бегут с поля боя, а мы как раз в бой собираемся. Доставай кофе, думать будем.

– О чем тут думать… – потянулся к ранцу корректировщик. – Маловато нас тобой, братишка. Что мы можем?

Он достал привычный термосок с почти остывшим кофе и налил коричневую жижу в мятую алюминиевую крышечку.

– Погоди… – Саша мечтательно улыбнулся. – Сколько сейчас времени?

– Половина двенадцатого.

– Ха! Приближается наш с тобой главный полдень! Дай глотнуть, жадина. Готовь лопатку, будем окапываться.

– Прямо здесь?

– Угу… – отпил кофе снайпер. – Только чуть левее, чтоб камень прикрыл нас со стороны укрепрайона. Ох и жарко тут будет через полчаса!

– Поделился бы планами, а?

Фролов скупо описал задуманное.

– Сдурел… – присвистнул Андрей. – Тебя мама в детстве на пол не роняла?

– Несколько раз, – кивнул Саша. – И кроме того, у меня была родовая асфиксия, веришь?

– Охотно… Ладно, двум смертям не бывать, а одной не миновать! Но ты уверен, что чечены не начнут колотить по Каравьюрту в отместку за наши потуги?

– Ты сам хоть подумал, чего сказал? Там же америкосы! Да моджахеды скорее сами себя трахнут, чем станут стрелять по американцам. Им же конец тогда – никакой помощи. А помощь от Америки и НАТО для них сейчас единственная надежда, сам ведь мне говорил. Последняя. Без нее мы разорвем их в клочья, как марлевые трусы, веришь?

– Ладно тебе… Хвалиться лучше после боя, а не до. Ты все это задумал, значит, тебе рыть первому, держи лопату.

– Мне рыть нельзя! – попробовал отшутиться Саша. – У меня руки потом будут дрожать! А еще ведь стрелять…

– Ничего. Половину отроешь и отдохнешь, пока я буду рыть свою часть. Хитрый какой.

– Патронов-то хватит? – вонзая лопатку в землю, поинтересовался Фролов.

– Выше башки. Два десятка зажигательных, как всегда, и по полсотни экспансивных с бронебойными. Десяток бронебойных и один экспансивный ты уже отстрелял. Надо отдать тебе должное – с толком.

Саша подрезал запутанный дерн, аккуратно снял и принялся слой за слоем вгрызаться лопаткой в тяжелый глинисто-каменистый грунт, какой всегда тут встречается ближе к вершинам. Полуденная жара сразу же грузно навалилась на плечи, потекла под курткой струями пота.

– Интересно, – ковыряя грунтогравий, размышлял он. – Америкосы так же окапываются, вручную?

– А хрен их знает… – блаженно улегся в тени камня Андрей. – Оно тебе надо?

– Просто интересно. Вроде умные такие, столько разной техники напридумывали, может, думаю, изобрели лопату с моторчиком?

– Называется экскаватором… – усмехнулся корректировщик. – Тьфу! Трава тут горькая. Кстати, пожрать у нас почти ничего нет, зависать-то не собирались. Пачка галет, и все.

– Больше и не надо. На голодный желудок легче воевать – злее. А до ужина все равно не доживем, веришь?

– Иди ты…

– А чего? Классная тема, как раз под рытье ямы. Надо, кстати, выкопать хорошо, а то вдруг тут и закопают – лежи потом в хреновой могиле… Зато вдвоем будет здорово, не скучно.

– Во-во… С тобой разве соскучишься? Чего мысли такие упадочные? Страшно?

– Не знаю… – честно признался Фролов. – Непривычно. Так серьезно о смерти я еще никогда не думал, война все время далеко, в двух километрах от среза ствола… Это группа работает под пулями, на минах, врукопашную, а мы с тобой вроде как на прикрытии. Как боги. Разим наповал, оставаясь в счастливой недосягаемости. Даже как-то нечестно, веришь?

– Наверное, не как боги, а как титаны у греков, их же вроде скинули с небес на землю, помнишь? Вот и мы с тобой как они. Были на небесах, а теперь пришлось встать на грешную землю, почувствовать себя в шкуре тех, кто всю войну проползал на брюхе и просидел в окопах да на горячей броне. Под пулями.

Он в задумчивости сорвал еще одну травинку, сунул в рот и сплюнул с досадой на горечь.

– Спецназ – это, конечно, звучит гордо, – вытер губы Андрей. – Но самые настоящие воины в мире – это все же пехота, мотострелки. Ты когда-нибудь думал, что такое ходить в атаку на окопавшегося врага? Выжить – один шанс из тысячи! Пули свистят, мины рвутся… А мы тут думаем, помирать или нет. Стыдно.

– Точно, стыдно, – согласился Саша. – Умирать надо с достоинством. А нам с тобой, коль по чести, так вообще бояться нечего. У твоих родителей, кроме тебя, сын и дочь, у меня сестричка, даже внучку уже родила. Переживут, веришь? А каково тем, кто у родителей один? Вот им, наверное, страшно.

– И все-таки хотелось бы сделать в жизни побольше, а то что мы успели? – пожал плечами корректировщик. – Жениться бы, детей родить, может, книгу написать про все это.

– Ладно тебе! – Фролов начал рыть с нарастающей злостью на неподдающийся грунт. – Если мы сделаем то, что задумали, то ничего лучшего в жизни все равно уже не достигнем, веришь? Если погибнем, то это обидно, слов нет, что-то не доделаем, конечно, но на всю жизнь ведь все равно не надышишься! Когда бы смерть ни пришла – все равно кажется рановато, так ведь? Зато тут десятки пацанов спасем, может, и больше. Кто-то из них женится, нарожает детей, напишет книгу, изобретет лекарство от рака. Сделает все то, что мы не доделали, а потом еще в сотню раз больше.

– Но про нас никто не вспомнит, – с грустной уверенностью вздохнул Андрей.

– Да какая разница! Вспомнит, не вспомнит… Разве в этом соль? У нас есть возможность сохранить несколько десятков жизней, стоящих больше, чем наши. Вот у тебя невесты даже нет, а у кого-то из тех, кто пойдет штурмовать укрепрайон, есть жены, может, даже дети. Прикинь! Ну чем тебе не память, если ценой твоей жизни встретятся несколько пар влюбленных и каждый из них будет счастлив, затем родятся хотя бы пять детишек, будут улыбаться, смеяться, расти, читать азбуку и запускать бумажных змеев, разве не здорово?

– Красиво говоришь. – У Андрея даже глаза блеснули. – А ну, дай и мне покопать!

Минут через десять слой грунтогравия кончился и пошла легкая земля, такую копать – счастье.

– К полудню управимся, – заглянул в яму Фролов. – Хорошо бы первый выстрел сделать ровно в двенадцать…

– Чего тебя так припарило с этим полуднем? – Корректировщик устало вытер пот со лба, уселся в глубокую тень ямы, достал сигарету и звякнул знаменитой своей зажигалкой.

– Да так… Детские воспоминания… Вы в войнушку играли?

– А то! У меня был здоровский пистонный маузер, черный, совсем как настоящий.

– А у меня револьвер, – улыбнулся Саша. – Тоже пистонный. Помнишь такие? У них левая часть барабана вверх сдвигалась, чтоб пистоны засунуть.

– Ну! У Мишки с Бартеньевки такой был. Блестящий.

– Во-во!

Фролов тоже слез в яму, выклянчил сигарету и облокотился спиной о сыпучую теплую землю. Из стенок ямы торчали длинные белесые корни травы, земляной червь неуклюже пытался скрыться в насыпанной сверху куче, а прямо над ухом отчетливо застрекотал усевшийся на камень кузнечик. Лето… Как в детстве – звонкое, жаркое, погруженное в глубокую чистоту небес.

Только на родине, в Крыму, ранним летом всегда распускались маки, а тут их почему-то совсем мало. Странно. Может, земля не такая? Отец рассказывал, будто есть такая легенда – маки растут там, где пролилась на войне кровь героев. В Крыму их много-много, целые поля алеют, особенно возле Бахчисарая. Едешь на машине, а кругом будто кровавое море плещется, но не страшное, а какое-то светлое, умиротворенное.

– У нас была такая игра, – продолжил Саша. – Называлась «полдень». Кто ее придумал и почему так назвали – никто не помнил. Но смысл в том, что надо было успеть до полудня привязать на самой верхушке водонапорной вышки алую тряпицу. Вроде флага. Одна команда обороняла водокачку, и для нее врагами были все, кто лезет на забор и на вышку. Без разницы. Если обороняющиеся не давали привязать флаг никому, то выигрывали они, но такое бывало редко, поэтому в оборону ставили тот двор, который проиграл в прошлый раз. То есть они уже не могли проиграть, только выиграть, если никого не пропустят. Проиграть могла только одна из нападающих команд, понимаешь? Если не они первыми повесят флаг.

– Да. Но мы в такое не играли… Откуда вы взяли такие правила?

– Я же говорю – никто не помнит. Две нападающие команды начинали игру за час до полудня на площади у самого моря, это километров пять от водокачки. Надо было вовремя добраться, не истратив на это ни копейки, хотя если получится зайцем или на «колбасе», то можно было и троллейбусом. А у самой водокачки завязывался бой между теми, кто успел добраться. Но тряпицу нужно было' привязать до полудня, иначе выигрывают обороняющиеся.

– Классная игра, – отбросил окурок Андрей. – Жаль, что у нас такой не было.

– Точно! Там важнее всего была сплоченность команды, дисциплина, организованность, все работали на одного, на того, кто взялся повесить флаг. – Саша тоже докурил и бросил окурок на дно ямы.

– Выброси наверх, – посоветовал корректировщик. – Зачем гадить в собственной могиле? Про игру я понял, но при чем тут сегодняшний день? Просто память о тех временах?

– Не о временах, а о человеке, – пояснил Фролов, беря в руки лопату. – Ты купался в Мартышке у волнолома?

– Конечно.

– Помнишь, там полузатопленный понтон у берега?

– Ну, с него было классно нырять.

– Ага… Однажды пацаны с Толстухи заняли понтон и никого не стали пускать, сказали, что это теперь их территория.

– Ты лопату отдай, – забрал инструмент Андрей. – Руки будут трястись, а со мной ничего не сделается. И что дальше?

– У нас был Колька Малков, его все звали Малым, но не за рост, а за фамилию. Так вот, он предложил толстухинским сыграть в «полдень» – если выиграют, то понтон их, если проиграют, то как раньше – общий. Мы вообще-то струхнули, потому что толстухинским не было равных в «пекаря» и в «стенка на стенку», но то игры хоть и командные, но по большому счету там каждый сам за себя.

– Я помню, играли, – снова начал копать Андрей.

– Ну вот. Они по самонадеянности согласились, конечно, только обороняющуюся команду потребовали набрать смешанную – и из наших, и из толстухинских, чтоб по-честному.

– И вы выиграли?

– Не мы… Колька Малый.

– Так ведь командная игра… – удивился корректировщик.

– Понимаешь, Колька убегал от пацана с Толстухи и с разбегу налетел ногой на здоровенный ржавый гвоздь «сотку». Наверно, на сантиметр в голень вошел. Другой бы бросил все и побежал домой, правда ведь? Мало, что ли, мест купаться, кроме понтона? Но Колька от противника оторвался и полез на вышку, представляешь? Кровищи с него вылилось не меньше полстакана! Когда он повесил флаг, как раз прозвенели куранты на Ушаках. Было так тихо, что все услышали, даже на часы не надо было смотреть. Потом ему кололи уколы, а толстухинские на понтоне больше не купались, прыгали с волнолома. Малый потом всему двору хвастался шрамом на ноге, даже девки над ним не смеялись, как надо всеми. Это был наш общий главный полдень, понимаешь? Но в особенности он был главным для Кольки. Тогда мы все считали его героем. Да он и погиб как герой…

– Погиб? – Андрей удивленно поднял глаза.

– А ты что, не помнишь пожар в Новом доме на Северной?

– В девятиэтажке, что ли? Мы ее называли Белым домом или Стеной.

– Мы тоже Стеной, но чаще все же Новым домом. Колька тогда уже два года служил в пожарке, а меня забрали на срочную, Славик мне потом прислал письмо про Малого, он с ним вместе служил… Когда был пожар, Колька забрался по лестнице на восьмой этаж, где кричала девушка, и стал ее вытягивать. Но в двух квартирах загорелся линолеум, а в подсобке коробки с пенопластом… Малый отдал дыхательный аппарат девушке и давай тянуть ее вниз. Дотянул, представляешь, хотя от черного дыма ничего, говорят, не было видно… Самого его до больницы не довезли, умер по дороге… Отравился продуктами горения, так написали в газете. Разве это правильно? Ведь он не отравился, а погиб как герой!

– Это точно… Значит, тогда, на пожаре, и был его главный полдень, сколько бы времени ни было!

– Не знаю… – склонил голову Саша. – Наверное, все же тогда, на водонапорной вышке… Мне так кажется… Если бы он струсил тогда, то не пошел бы в пожарку, никого бы не спас.

– Может быть… Трудно сказать…

– Не трудно! Когда пламя забили пеной, знаешь что нашли на восьмом этаже?

Андрей заинтересованно оторвался от работы.

– Привязанную к прутьям перил алую тряпицу… – тихо закончил Саша. – Искусственный шелк поплавился, но уцелел, представляешь? Этот лоскут до сих пор у Славика дома.

Помолчали, послушали ветер…

– Без пяти двенадцать уже! Поработаем, братишка? – отложил лопатку Андрей. – Пусть будет по-твоему – сегодня наш главный полдень. И яма вроде готова, от осколков обоих укроет легко, а большего от нее и не надо. Без трех минут! Начали?

Они устроились в яме с разных краев камня – Саша у правого, корректировщик у левого. Яма получилась почти по пояс, с колена стрелять – в самый раз.

– Маркеры помнишь по укрепрайону? – спросил Андрей.

– Помню, помню…

– Тогда маркер «зенитка». Рядом чечен курит, видишь? Дистанция тысяча восемьсот пятьдесят, поправка ноль. У тебя в стволе пусто, дубина, ты же не перезарядился!

– Старею… – вздохнул Фролов, берясь за рычаг. – Дай экспансивный.

Рычаг вниз, затвор на себя, гильзу долой ударом об пол. Новый патрон вставляем в затвор, обратно в казенник, на место запор.

Он прицелился, привычно вжался в приклад и очень плавно выдавил спуск. За какую-то долю секунды до выстрела мягко пискнули часы на руке у Андрея, обозначив границу полудня.

…И начался бой.

Такой бой иногда снился Саше во сне. Не часто – наверно, раза два или три за всю жизнь, по крайней мере, помнил он только эти разы, никаких других словно и не было…

Фролов успел послать в указанные Андреем цели четыре экспансивные пули, прежде чем укрепрайон ответил, казалось, из всех стволов. Позицию чечены, конечно, не засекли, кишка слабовата, но усердно били по обоим склонам, пытаясь нащупать снайпера плотным огнем. Пыль, камни и воющие зубатые осколки взвились в чистейшие небеса, несколько пуль звонко и протяжно отрикошетили от камня, унеся нетерпеливую смерть в какие-то неведомые дали.

На какое-то время Саша как бы отключился от реальности, такого с ним еще никогда не бывало. Одно дело, когда лупишь с двух километров из засады, тогда и мысли текут неспешно, есть время перемолвиться с корректировщиком, поговорить о жизни, а тут все совсем по-другому. Под артиллерийским огнем сознание будто сжалось в чудовищном спазме, и все мысли вытолкнуло наружу – ничего не осталось. Только ощущения и доведенные до автоматизма движения. А еще сумбурный, ни на секунду не ослабевающий страх. И грохот, грохот…

Грохот стоял такой, что не слышно было вообще ничего, уши заложило напрочь, словно пропитанной воском ватой. Смрадный дух взорванного тротила запершил в горле, забив легкие позывами к рвоте. От рвущихся минометных мин, казалось, внутренности отрываются в животе и в груди, а когда ухнуло совсем рядом, у Андрея носом пошла кровь. Он запрокинул голову и натянул поднятый с земли шлем – в наушниках все же легче.

Саша тоже натянул шлем, но боялся не столько за себя, сколько за то, что тугие пинки ударных волн повредят что-то в сложном прицеле. Хоть бери и войлоком обматывай, только где его взять?

Канонада быстро стихала, но пули еще тяжелыми шершнями прошивали воздух, а на противоположном склоне гулко разрывались снаряды скорострельной зенитки.

– Самого себя не слыхать! – чуть высовываясь из ямы, крикнул Фролов.

– Что?! – почти в самое ухо проорал корректировщик.

– Ухи заклало, говорю!

– А, ясно! Интересно, что там наши подумали?

– Решили, что мы рехнулись совсем, да оно и недалеко от правды! – Снайпер поправил шлем и включил приемник.

Эфир надрывался от крика, тонко сплетенного с нецензурными выражениями, Саша весело рассмеялся ранее не слыханным речевым оборотам.

– Во загибает Баритон! Слышишь?

– Ну. Ты бы ответил ему, а то надорвется наш майор, честное слово!

– На связи Эхо! – сдерживая хохот, отозвался Фролов.

Найдя конкретного адресата, поток брани заметно усилился.

– Может, выключимся? – скривился Андрей. – Уши ведь вянут!

Саша уже не сдерживаясь рассмеялся:

– Баритон, я Эхо! У меня помехи какие-то…

– В башке у тебя помехи, так тебя перетак! – Майор все-таки выдавил из себя приличную фразу. – Вы там друг от друга идиотизмом заразились? Я же приказал возвращаться на базу, а вы там тир устроили… С собой в роли мишеней.

– Не очень точная информация, Баритон! – Саша от души веселился. – Докладываю: нами поражено семь единиц живой силы, сбит один боевой вертолет условного противника и два повреждено до состояния «восстановлению не подлежат, летать не будут». Это не считая раздавленных рухнувшим транспортником десантников, там человека четыре.

– Я те дам «условного противника», запомнишь надолго! Ты мне тут еще международный конфликт устрой… Быстро на базу! Это приказ!

– Ага… Побежал! Только шнурки поглажу. Вы бы нас лучше артогнем поддержали!

– Мы получили однозначный приказ отступить на ранее занимаемые позиции. Знаешь от кого? Жду вас немедленно! Конец связи.

Саша вытащил из ямы винтовку и принялся устанавливать на сошку.

– Не поддержат они нас огнем, – грустно вздохнул Андрей. – А без этого наша затея – просто дурь бестолковая.

– Поддержат, поддержат! – без особой уверенности отозвался Фролов. – Вот посмотришь. Как поймут, что чечены не станут по Каравьюрту стрелять, так сразу и поддержат. Ну подумай, кому из наших охота тут зависать? Раздолбают укрепрайон из пушек, попомнишь мои слова! Нам нужно еще поработать немножко, доказать, что моджахеды блефуют и по селению стрелять не станут. Ну какой идиот, кроме нас, станет стрелять в американцев? А?

– Все равно мы решение уже приняли, – кивнул корректировщик. – Значит, надо работать, а не киснуть с тоски. Просто одно дело, когда смерть на миру и с пользой, а другое – если ничего не выйдет из нашей затеи и никого мы не спасем.

– Я же тебе говорю…

– Ладно, ладно… – отмахнулся Андрей. – Закрыли тему, проехали. Лучше мы с тобой, братишка, по чеченам постреляем! А?

Посмеялись… Еще пошутили…

Как-то не очень весело, правда, с натяжкой – на лице одно, а в глазах совсем другое, будто уже виднеется черный холодок могилы.

– Маркер «правые минометы», – начал работу корректировщик. – Дистанция тысяча восемьсот, поправка ноль. Беглый огонь по живой силе, экспансивными. А то они там расслабились совсем.

Попадание экспансивной пули из КСК «Рысь» действительно похоже на кару Божью… Пуля прошла по траектории на сверхзвуковой скорости и попала в цель значительно раньше, чем до обалдевших товарищей разнесенного в клочья минометчика дошел звук выстрела. Саша представил себя на их месте. Н-да… Сидишь, куришь, травишь анекдоты про трусливых неверных, и вдруг твой собеседник ни с того ни с сего подлетает в воздух, как от удара грузовика, и распадается на части: рука и ребра в одну сторону, окровавленная печень в пыль, башка тебе под ноги, а туловище шагов на пять в сторону и еще дергается в конвульсиях. От такого потрясения не мудрено и рассудка лишиться. Даже с крепкими нервами, не подорванными курением анаши.

Но это только первое потрясение, когда никто на минометной батарее еще ничего не понял, а только смотрят обалдело на свежее парное мясо и сердца священных воинов ислама опускаются ближе к пяткам. Самая же паника начинается после второго попадания…

Вторая пуля попала минометчику в спину и вынесла через грудь основательный фрагмент позвоночника, все ребра и то, что осталось от органов грудной клетки. Обычно сердце еще довольно долго бьется в пыли после такого попадания, но в этот раз на него почти сразу наступили, заметавшись в безудержной панике. Все уже поняли, что работает снайпер с каким-то страшным оружием, что каждый выстрел непременно достигнет цели, но никто не знал, кто же именно станет этой целью. И каждый думал на себя… Хотелось спрятаться, укрыться, зарыться в землю, пообещать Аллаху выучить весь Коран наизусть, но…

Третий выстрел снес голову командиру минометной батареи, он еще пробежал шагов десять, петляя и натыкаясь на шарахающихся соратников. Кто-то пытался укрыться за ящиками, но это еще хуже, потому что экспансивная пуля расплющится и выплеснет ртуть заранее, при попадании в деревянную стенку, а дальше, круша все на своем пути, метнется страшный поток из жидкого металла и обрывков оболочки. После такого можно, конечно, остаться в живых, но лучше уж, наверное, умереть.

Двое наиболее сообразительных укрылись за мешками с песком, эти еще поживут, пока Фролов не начнет бить бронебойными, остальные же пытались разбежаться, как тараканы. Только совсем молодой, здорово обкурившийся анашой моджахед никуда не бежал. Он сидел на ящике, закрыв лицо руками, и хохотал заливистым детским смехом, иногда поглядывая на таких смешных друзей, бегающих и кричащих обещания Аллаху. Саша его специально не снял – пусть посмеется для усиления паники.

Крики доблестных воинов конечно же не остались незамеченными. Первой отозвалась скорострельная зенитка, пройдясь длинной очередью по противоположному склону, ей на подмогу пришла уцелевшая минометная батарея, рванув землю совсем рядом с позицией снайпера.

– Маркер «зенитка»! – проорал Андрей в Сашино ухо, сложив ладони рупором. – Бей стрелка!

Выстрел, перезарядка.

Через две секунды, когда пуля, прошив пространство, попала в цель, гулкие очереди стихли – теперь не скоро кто-то отважится встать на место погибшего, превратившегося в неопрятную груду мяса и окровавленной одежды. Сквозь частые удары минометных разрывов прокрался характерный стук ДШК…

– Маркер «бетонка»! – сорванным голосом крикнул корректировщик. – Двадцать пять тысячных влево. Пулеметчик.

Выстрел, перезарядка.

Саша целился не в пулеметчика, скрытого броневым щитком, а в сам пулемет. Теперь его можно смело отдавать детишкам на металлолом, но стрелку, видать, тоже досталось потоками ртути – ползает, закрыв руками окровавленное лицо.

Напор огня усилился – навели порядок на правой минометной батарее, потом подключились четыре орудийных расчета, хорошо укрытые в бетонных гнездах. Фролову удалось все же повредить бронебойной пулей одно из орудий, но дольше вне ямы оставаться было нельзя, потому что моджахеды определили, на каком точно склоне засел снайпер. Теперь колотили почти прицельно, взяв за ориентир большой и очень приметный камень.

Снова сидели в яме…

Воздух ревел огненными вихрями, смешавшись со смертоносным металлом, сверху сыпалось, звякало, било в плечи и шлемы. Чтоб хоть как-то дышать в тротиловом дыму, вылили кофе на рукава маскировочной накидки – сопели носами через них. Но легкие все равно иногда обжигало вонью близких взрывов. Голова раскалывалась от напора ударных волн, вибрирующие внутренности отдавались явственной тошнотой. Да… Когда христиане придумывали свой ад, они еще просто не знали минометов…

Когда наметилось затишье, совершенно оглохший и осипший Андрей проорал:

– Теперь они знают место! Надо глядеть в оба, а то и в три.

Саша высунулся из ямы и понял, что друг прав, – со стороны укрепрайона к ним приближался «уазик» без тента с установленным на турели крупнокалиберным пулеметом. Народу машина везла человек пятнадцать, не меньше, моджахеды не только стояли на подножках, но и сидели на капоте. Вооружены автоматами и гранатометами… Весело…

– Дай бронебойный! – крикнул Фролов. – Пусть пройдутся пешком!

Выстрел, перезарядка.

Через секунду «уазик» встал с расколотым блоком цилиндров – после таких повреждений не ездят. Моджахеды посыпались с него, как спелые яблоки с дерена. Залегли.

Ну-ну… Пусть отдохнут!

– Баритон, я Эхо! Прошу связи! – прохрипел в микрофон Саша. – Дайте поддержку огнем! По селению стрелять не станут, это блеф, поймите! Там же америкосы!

Тишина, только эфир смешивает с шипением далекие голоса на арабском…

– Гады…

– Что будем делать? – Андрей старался не показывать эмоций.

– Я что, по-твоему, Илья Пророк? – отер закопченное лицо Фролов. – Или Кассандра? Не знаю! Но патронов к Обманщику на весь укрепрайон не хватит… Так, только потрепать.

– Влипли?

– Выше нос! Знаешь поговорку? Лучше падать носом, чем падать духом. Во! Народная мудрость! Что-нибудь придумаем! Укрытие у нас хорошее, снайперская винтовка имеется, два «стечкина» с двумя магазинами к каждому, два ножа. Это же круто! Ты что-то пессимистично сегодня настроен, веришь?

Андрей вымученно улыбнулся:

– Еще две гранаты…

– Молодец, братишка! – Саша хлопнул его по плечу. – Живы будем – не помрем, веришь? Сколько до «уазика»?

– Тысяча двести.

– Хрен они подойдут! Гранатомет лупит максимум метров на триста, автомат на тысячу. Отдыхают ребята. Пусть курят. Скажи мне, если кто-то надумает ползти в нашу сторону. Один патрон я выделю, так и быть, для острастки.

– А если не испугаются? – Закопченным лицом Андрей здорово походил на унылого негра. – Тоже ведь не дураки, могут догадаться, что патронов для снайперки у нас не вагон.

– Раз не вагон, значит, не будем их тратить… – пожал плечами Фролов. – Я вот в детстве не раз мечтал сходить врукопашную. А ты?

– Бывало…

– Ну так! Радоваться надо, что мечты исполняются! Пускай тогда ползут моджахеды, встретим их девятимиллиметровым салютом из «стечкиных»! Разомнемся…

– У них автоматы, – уныло вздохнул Андрей.

– И что? Да хоть пулеметы! У нас укрытие почти как дот, а они брюхом траву приминают. Доставай лучше свою «Золотую Яву».

Чечены действительно вскорости стали подползать ближе, обнадеженные предполагаемым численным превосходством, Саша после каждой второй затяжки высовывал голову из ямы поглядеть на меняющуюся обстановку.

– Хорошо ползут… Любо-дорого! Кофе совсем не осталось?

– Все выпили.

– Ну и ладно. Переживем.

Когда чеченцам стали попадаться первые воронки от минометных мин, они здорово приободрились, даже стали постреливать. Пули глухо били в землю и звонко щелкали в камень, разрезая воздух долгими визгами рикошетов.

– Сколько? – придавливая окурок, спросил Фролов.

– Семьсот пятьдесят метров, – осторожно высунулся корректировщик.

– Н-да… Для автомата как раз, а вот для пистолетов явно далековато. Ладно, тогда давай еще по одной.

– Легкие испортишь, – скривился Андрей.

Саша весело рассмеялся, уткнувшись лбом в ладонь.

– Баритон, Баритон, я Эхо, прошу связи! – отсмеявшись, позвал он в микрофон. – Баритон, прошу связи, я Эхо.

– Я Баритон! – вздрогнули мембраны. – Что там у вас?

– У нас все в норме! – Фролов подмигнул невесело усмехнувшемуся другу. – Поражено значительное число живой силы противника, выведен из строя крупнокалиберный пулемет, зенитное орудие и полевая пушка, приведен в негодность «уазик» с турельным пулеметом. Если поддержите артиллерией, то к вечеру укрепрайон будет ваш. Прием.

– На нас тут угрозы сыплются, как из сита! Мол, еще один ваш выстрел, и чечены разнесут Каравьюрт. Мы тут все из-за вас как на иголках! Возвращаться не думаете?

– Нет.

– Ясно. Если что, то все на вашей ответственности, чтоб знали.

– Еще раз просим поддержать нас артиллерией! – с ноткой отчаяния влез в эфир Андрей. – Вы же тут иначе на месяц увязнете! Другого шанса не будет!

– Конец связи.

Саша закрыл глаза и прижался спиной к стенке ямы.

– Какая редкая сволочь… – одними губами шепнул он. – Про таких говорят: «Служить бы рад, выслуживаться тоже». Пока наши командиры не поймут, что на настоящей войне без инициативы никак, нас и будут колбасить.

Дружно пророкотали автоматные очереди, с ужасающим грохотом разорвалась неподалеку граната из «РПГ-7». Снова законопатило уши.

– Черт… – Фролов достал из кобуры грузный длинноствольный «стечкин», снял с предохранителя, чуть оттянул затвор.

– На пятистах метрах залегли в воронках! – прокомментировал Андрей. – Плотно бьют, гады, не высунешься.

– Пусть бьют! – широко улыбнулся Саша. – У них магазины тоже не резиновые. Когда выпустят все патроны, пойдут нас «рэзать».

– Чему радуешься? Их пятнадцать человек! Не многовато ли для рукопашки?

– Больше травы – легче косить. Не помнишь, кто сказал?

– Не-а…

– Я тоже. Но сейчас нам выпал шанс проверить истинность этой мудрости. Или глупости.

Настрелявшись по камню вдоволь, боевики решили все-таки что-нибудь предпринять.

– Полезли! – высунулся из ямы Андрей, когда бестолковая пальба прекратилась. – Можно начинать нагнетать в кровь адреналин, а?

– Давно пора! – Фролов поднял большой палец. – А то сидишь какой-то унылый. Будто это не твой главный полдень.

Корректировщик достал пистолет, гранаты из ранца, ввинтил запалы.

– Встретим! – уже с улыбкой кивнул он.

Прошелестела по воздуху кумулятивная граната, грохнула метрах в двадцати позади. Боевики добавили тремя очередями для острастки.

– Стерегутся, сволочи… – сверкнул белками глаз Саша. – Даже пятнадцать человек против двоих. Ничего – нервы у нас крепкие, подпустим поближе. Пистолет выставь на одиночный огонь, надо экономить патроны. Бей уверенно, как в тире. Понял?

– Да… Понял, понял! Просто так близко врага я еще не видал.

– А я? Оба мы сильно опытные… – рассмеялся Фролов. – Спецназ.

Когда моджахеды подошли косой цепью метров на семьдесят, Саша выдернул кольцо и изо всех сил швырнул гранату. Чека звонко отлетела и упала возле самой ямы.

Грохнуло на удивление сильно, и в воздухе, словно шмели, прогудели осколки.

– Разлет двести метров. – Саша окончательно размазал сажу на потном лице. – Кого-нибудь должно зацепить.

Зацепило не кого-нибудь – четверых. Двое уцелевших потащили орущего раненого обратно к укрепрайону, а одного, видать совсем безнадежного, добили выстрелом в затылок.

– Хороший бросок! – под гневный гул ответных очередей усмехнулся Андрей. – Четверых вывели из строя, двое решили поиграть в санитаров, осталось девять человек. Ха! Девять негритят пошли повоевать…

Он высунулся, прицелился и, несмотря на плотный огонь, выстрелил.

– Девять негритят пошли повоевать, но дернулась от выстрела рубчатая рукоять, отражатель гильзу отбросил, и негритят осталось только восемь.

– Попал, поэт? – скривился Саша.

– А то! С пистолетом я всегда был в ладах. Это ты у нас винтовочник.

– Молодец! Только если ещё раз твой воспетый в стихах отражатель отбросит горячую гильзу мне за шиворот, я тебя придушу.

– Не души меня, я тебе песенку спою! – сквозь грохот выстрелов и щелканье пуль пропел Андрей, выцеливая очередного чеченца. – Восемь негритят опять рванулись в бой…

Хлопнул «стечкин», гильза вылетела из окошка и завертелась на земляном полу ямы.

– …но пуля прилетела, и восьмой пропел «отбой»,

– Хватит тебе негритят считать, а то уснешь! Давай споем что-нибудь путное.

– Например? – Корректировщик выстрелил еще раз, но недовольно сморщил нос, видно, промазал.

Пули ударили в землю чуть ли не у самой его головы, заставив присесть в яму.

– Не знаю, сейчас вспомню что-нибудь цоевское, подходящее, – призадумался Фролов.

Он высунулся и выстрелил с двух рук, как в кино. В горячке промазал. Стал целиться аккуратнее.

– Во! Вспомнил! Как раз про наш с тобой главный полдень.

Он послал точную пулю в бородатую морду чеченца, и боевики залегли, удивленные такими потерями.

Фролов продолжал постреливать, но теперь между выстрелами слышались хрипло пропетые слова из песни Виктора Цоя:

Андрей бросил гранату в тот момент, когда пятеро оставшихся боевиков снова рванулись в атаку – шарахнуло так, что трое рухнули, словно боксеры в нокауте, а двое залегли и ползком стали отступать к воронкам. Саша выстрелил еще дважды, но промахнулся – из пистолета стрелять непривычно, особенно по лежачим.

– Не трать патроны! – посоветовал Андрей.

В яму спрятались как раз вовремя – укрепрайон ответил артиллерийским огнем, но теперь били не так плотно, зато гораздо прицельнее, знали уже, где сидят снайпер с корректировщиком. Снаряды рвались совсем рядом, вздымая бурые фонтаны земли, некоторые попадали в камень, рикошетили и уже в воздухе разрывались огненно-дымными шарами. От таких осколки летели вертикально сверху, грозя попасть в ничем не прикрытые спины на дне ямы. Пока везло, но малюсенький кусочек металла зло вжикнул, пробив Фролову левую часть шлема и распоров мочку уха. Кровь потекла по шее жирным густым ручейком.

– Все, вот теперь нам конец… – вжался он в земляное дно. – Разворотят камень и зароют нас тут заживо.

От камня действительно отлетали крупные куски, весь он почернел и пошел трещинами – долго не продержится.

– Ты весь в крови! – озабоченно сощурился корректировщик. – Надо на ухо тампон наложить!

– Нашел о чем думать… – отмахнулся Саша.

– Тогда давай я тебе лучше на шею жгут наложу, всегда помогает.

– Иди ты…

– Баритон, Баритон, я Эхо! – вышел на связь Андрей. – Ответьте, Баритон! Неужели вы не видите, что Каравьюрт в безопасности? Не будут чечены по нему стрелять, понимаете? Они по нам стреляют, а туда ни один снаряд не летит! Вам что, мало доказательств? Давно бы уже обстреляли, если бы смогли!

Тишина… Зыбкая эфирная тишина, пронизанная разноязыким многоголосьем и трелями далеких морзянок.

– Баритон…

– На связи Баритон! – неожиданно отозвались наушники совершенно незнакомым стариковским голосом. – Молодцы, ребята, сейчас поддержим огнем!

На такой поворот дела ребята уже и надежду утратили, а тут кто-то вместо майора выходит на связь и…

– Что?! – не веря ушам, воскликнул Саша.

Но российская артиллерия уже начала работу.

И какая была работа! Сказка!

Снаряды протяжно зашелестели по воздуху, сначала три-четыре, потом сразу больше десятка – слились в один сплошной свист, а укрепрайон уже полыхал яркими сполохами взрывов. Через миг долетел грохот разрывов – гулкий, победный, свирепо крушащий бетон пятисотой марки. Со снайперской позиции не был слышен надрывный вой осколков, но по плотности огня Фролов прекрасно понимал, насколько воздух пропитан визжащим металлом.

Чеченцы тоже ответили, несколько разрывов белыми вихрями поднялись на высоте Косая, где стояла наша батарея, и три сполоха мелькнули возле полевой батареи Ардынского. Моджахеды даже не побоялись, видимо ради приличия, пустить два снаряда по окраине Каравьюрта, но хоть у многих генералов от этих двух взрывов екнуло сердце, все ограничилось только окраиной – сгорел сухой тополь и выбило стекла в паре домов.

– Ура-а-а! – неожиданно и хрипло выкрикнул Андрей. – Есть! Успели, успели! Поживем еще, братишка! Эх, поживем! Как-нибудь летом, в отпуске, соберем ребят, кого найдем, и сыграем в ваш «полдень», а?

– Ну тебя… – усмехнулся Саша. – Дети, что ли, малые… Не навоевался? Да и водокачки той давно уже нет, снесли и стену, и вышку. Там теперь дом стоит.

– Ну и ладно! – отмахнулся корректировщик. – Нету, и что с того? Самое главное, что он в нас теперь живет, этот полдень, а? Как думаешь? Наверное, и Колька Малков чувствовал то же самое, когда вытягивал девушку из пожара… О! Погоди!

Он ловко вылез из ямы и, сильно пригнувшись, рванулся к убитым возле воронок моджахедам. Выглядел он почти нереально – тонкая высокая фигура, затянутая в черную как ночь форму, уверенно двигалась на фоне сумасшедшего буйства снарядных разрывов в укрепрайоне. Яркие вспышки, белые фонтаны взрывов… И он, словно бог справедливой войны, победный, заметный на фоне бурой травы.

Андрей подхватил один из валявшихся автоматов, сорвал с пояса убитого штык-нож и, примкнув, лихо воткнул оружие в землю прикладом кверху. Потом развернул медпакет, вытянул кусок бинта и, вымочив в крови врага, привязал заалевшую марлю к спусковой скобе торчащего из земли автомата.

– Вот вам наш главный полдень! – прокричал он в сторону рушащихся укреплений. – Глядите, гады!

– Ума у тебя нет… – фыркнул Фролов, когда друг снова спрыгнул в яму. – Взяли бы и подстрелили дурака. В самом конце. Вот было бы весело…

– Да ладно тебе бурчать! – Глаза Андрея так и сияли счастьем. – Зато я сыграл! Все-таки сыграл в ваш «полдень», а?

– Вообще-то твоя тряпица смотрится здорово… – смягчился снайпер. – Пусть все поглядят, прежде чем когда-нибудь снова задумают набеги на Русь. Добьют их теперь в этих горах, как есть добьют. Больше до самой Грузии никаких укреплений не осталось.

– И америкосы пусть поглядят… – довольно, как кот, сощурился Андрей. – Так, на всякий случай. Чтоб не было в голове дурных мыслей.

– Ага…

Собрались закурить, но наушники шлемов дрогнули волевым старческим голосом:

– Эхо, я Баритон. На связь!

– На связи Эхо! – недоуменно подняв брови, ответил Фролов.

– Видим ваш флажок. Все поздравляют, спасибо и от меня лично, ребята! Возвращайтесь, вас тут все ждут. Конец связи.

Саша хотел почесать шевелюру, но пальцы только глухо стукнули в шлем.

– Черт… Слушай, кто это, а? Что за фокусы в эфире?

– Голос знакомый… – уклончиво ответил Андрей, – Но почему он нашим рабочим позывным вышел, против всех и всяческих правил?

– Знакомый голос? – Саша выглядел в высшей степени заинтригованным.

– Ну… Помнишь митинг перед выборами? Он в мегафон как раз говорил, очень похоже.

– Ты что?!

– Говорю – похож!

– Ну и дела… Чтобы сам командующий объединенной группировкой… Во дела!

– Флажок мой заметил. Здорово! Может, орден дадут?

– Помечтай! – усмехнулся Саша. – Почему же он все-таки вышел в эфир позывным майора?

– Мне кажется, я догадываюсь…

– Не тяни!

– Это он так… Ну… Наверно, хотел дать нам понять, что майор уже отдыхает от своих тяжких обязанностей. А командует он. Хотел уверенность в нас поднять. Как думаешь? Уверенность в нашей же правоте.

– Может быть. Но в любом случае хорошо получилось. Приятно, веришь? – Улыбка осветила страшноватое, закопченное лицо Фролова.

– А то!

– Ладно, как будем выбираться? Честно говоря, утомительно темноты ждать… Может, махнем наверх по склону? Перевалим гребень и по соседней лощине пройдем к высоте Косая. Там наши… Подвезут до базы.

– Ну… Вообще-то звучит хорошо, – рассмеялся Андрей. – Может, артиллеристы даже чего нальют.

– Наверняка, – уверенно кивнул Фролов. – У них есть какие-то фишечки, какие только спиртом протираются.

– Вранье небось… Иначе бы они не просыхали.

– Сделай скидку на их силу воли. Ладно… Значит, опасный участок у нас до гребня, а дальше пройдем легко.

– Думаешь, чечены оставили где-то снайпера?

– Береженого Бог бережет. Надо отходить аккуратно, – как-то напряженно сощурился Саша.

– Да все равно днем мы будем как мухи на белой скатерти! Нужно не так сделать. Пока мы в приличном укрытии и никуда не спешим, давай я хорошенько осмотрю противоположный склон. Если никого не засеку, можно попробовать пройти до гребня. А если засеку, ты его отработаешь.

– Вообще правильно, а то я уже расслабился совсем после боя, утратил, можно сказать, чувство опасности. Укрепрайон разбит, наши победили, Красная Армия всех сильней… А так и до беды недалеко – все же война. Давай, братишка, покажи свою зоркость и профессиональную внимательность. Только сигаретку мне дай.

– До чего же ты стал ленивый… – открывая пачку, притворно вздохнул Андрей.

Он взял бинокль и принялся метр за метром осматривать противоположный склон, а Саша отряхнул свою здорово пострадавшую маскировочную накидку, надел на себя и стал собирать всякую нужную мелочь в рюкзак: термосок, Андреев дальномер, планшет с картой, маскировочную сетку. Хитрый Обманщик замер в неестественной, почти вертикальной стойке, облокотившись сошкой на осыпавшийся угол ямы.

– Ну что там? – закуривая, спросил Фролов.

– Не мешай, – коротко отрезал корректировщик.

– Ладно, ладно… Зоркий Сокол…

Помолчали…

В утихшем от снарядных разрывов воздухе снова начали стрекотать кузнечики, над погибшими у воронок моджахедами все больше проявлялось черное мелькание, словно крутились почти прозрачные черные смерчики – по жаре на кровь слетелись вездесущие мухи. А над всем этим высоким символом победы снова взвился в прогретые небеса звонкий маленький жаворонок, почти незаметный в ярких лучах солнца. Он пел, кувыркался в потоках падающего света, и сразу стало легко-легко, перестало болеть отбитое отдачей плечо, перестало свербить обожженные горячим тротиловым дымом легкие. Хорошо как… Остановись, мгновенье? Нет, наверное… Наверняка будет что-то и получше.

– Есть! – коротко прервал тягучие мысли Андрей. – Противоположный склон, граница кустарника. Только он не на позиции. Уходит. Даже винтовку бросил, урод… Щелкнешь?

– Представляешь, – затянулся дымом Саша, – в облом… Куда он направляется?

– Юго-восток. Хочет отойти за противоположным гребнем на юг, так я думаю.

– Значит, он снайперку оставил?

– Ага…

– Ну и пусть катится. Какая от него опасность?

– Мог бы и пристрелить. Одним грехом больше, одним меньше… – усмехнулся корректировщик.

– Иди ты… – как-то нехорошо фыркнул Фролов. – Я когда-нибудь дам тебе пострелять из засады, да в спину. Это, знаешь ли, совсем не то что колотить из пистолета в наступающую на тебя толпу, веришь?

– Ладно, не дуйся. Больше в опасной близости никого нет – склон чистый, а в укрепрайоне… Никакой оптики точно не осталось. Хорошо прошлись артиллеристы.

– Тогда пойдем, нечего здесь высиживать. – Саша отбросил окурок и, выбравшись из ямы, вытянул за верхнюю рукоять винтовку. – Рюкзак не забудь.

Андрей накинул отброшенную маскировочную накидку, влез в широкие лямки ранца, пару раз подпрыгнул, распределяя вес, и направился вверх по крутому склону следом за другом.

Солнце залило пейзаж ровным, чуть желтоватым светом, трава мягко пружинила под ногами, а ветер лениво высвистывал в стеблях мелодию сигнала «отбой». Все кончилось… Еще один бой за спиной. Но этот, в отличие от других, был все же каким-то особенным. Не в том дело, что смерть подобралась слишком близко, а в том, что и Андрей, и Саша были полностью готовы встретить ее, лишь бы только успеть выполнить задуманное. Действительно главный полдень.

Ветер играл полами маскировочных накидок, пел флейтой на срезе ствола Обманщика, срывал горькую пыльцу с низкорослой травы и где-то там, внизу, развевал небольшую алую тряпицу, привязанную к спусковой скобе автомата.

Вот так…

Смешанная с камнями земля похрустывала под грубыми подошвами штурмовых ботинок, раздавленная трава источала привычную в этих краях горечь, серебристыми волнами перекатывался ковыль.

– Фью-ю-ю… – мягко пропел теплый ласковый воздух.

И одновременно со свистом удар. Жесткий, короткий, глухой, выбивший из груди Андрея такой же короткий всхлип.

Корректировщик рухнул лицом вниз, но Саша уже лежал рядом, привычно вставляя в казенник Обманщика снаряженный экспансивным патроном затвор.

– Помоги рюкзак снять… – прохрипел Андрей. – Живо!

Фролов двумя ударами ножа срезал лямки и поставил квадратный ранец стоймя, прикрывшись им, словно бруствером окопа.

– Кажется, «ли-энфилд»… – прошептал корректировщик, ощупывая окровавленный бок. – Калибр больше, чем у обычных америкосовских снайперок. Ничего, рюкзак набит всякой дрянью, эдакая пуля да на такой приличной дистанции его не пробьет.

– Что?! – не поверил ушам Саша. – При чем тут америкосы? Мы, видать, снайпера на склоне проглядели!

– Не на склоне… – скривил бледнеющие губы Андрей. – Угол вхождения посмотри… Били точно из Каравьюрта, это я тебе как спец говорю. Ладно, не падай в обморок, это только царапина. Пробило бок, да еще левый… Печень целая, кишки тоже. Снайпер специально целился левее рюкзака – опытный. Знал, что иначе не пробьет. И сейчас не стреляет, ищет слабое место. Так что ты не высовывайся. У-у-у-у… Больно-то как…

– Помолчи! Это у тебя шок начинается, – шикнул Фролов. – Говоришь слишком много, а это первый признак.

Он достал из носимой аптечки шприц-тюбик промедола и, скривившись, вонзил толстенную иголку Андрею в бедро.

– Bay! – дернулся корректировщик. – Сдурел? Блин, и так больно. Калибр-то крупноват, а? Вон какая дырка в куртке… Хорошо хоть навылет!

– Ну, тебя разобрало… Помолчи чуть-чуть, и так ведь перевозбужден! Экономь силы и прикуси язык. Сейчас полегчает. Что будем делать? До ночи так лежать? Так у них наверняка есть и ночная оптика. Блин… Снять бы его…

– Да уж прямо… Как ты его снимешь? Мы у него пристреляны, а сами даже приблизительно не знаем, где враг притаился. У-у-у-у… черт… Да и я сейчас тебе помочь не смогу.

У Андрея на лбу ниже шлема выступили частые капельки пота, а лицо быстро приобретало цвет старого, чуть пожелтевшего известняка. Бледность умеренная, но цвет лица нехороший, да и дыхание участилось сверх всякой меры. Что-то совсем ему худо… Явно развивается шок, хотя введено обезболивающее – значит, это не болевой шок. Ох, худо дело… Саша бегло осмотрел рану, но ничего утешительного не разглядел. Пуля от спины до груди прошла круто снизу вверх, проскочила навылет, значит, канал очень длинный, а это плохо – много сосудов перебито. Хорошо хоть с краю, но это слишком уж слабое утешение. Кровь вытекает явственными тугими толчками – вся форма уже промокла. Н-да… При потере около литра начинается первая стадия геморрагического шока, и похоже, что это она и есть. А с этим инъекцией промедола не справиться, нужна настоящая медицинская помощь, нужен кровезаменитель, причем в приличных количествах, потом нужна настоящая свежая кровь нужной группы.

Фролов распорол ножом куртку друга, наложил на раны тампоны и принялся бинтовать. Как только его локоть или плечо на миг показывались из-за рюкзака, воздух прошивала быстрая пуля – американский снайпер не успевал вовремя выдавить спуск. Хотя подготовка у него отменная, это точно, вот только реакция немного запаздывает, но это приходит только в боях. Но на психику его давить научили – пару раз шарахнул в рюкзак: хрумкнул термос, звонко разлетелись линзы бинокля, отозвался рыкнувшим рикошетом металлический ящик с патронами.

Саша первый раз за день испугался – в таком беспомощном состоянии он не находился еще никогда. Нервы начали быстро сдавать, тихо подкрадывалась цепкая молчаливая паника. В такие моменты главное молчать, иначе все выплеснется, весь страх, все отчаяние, а Андрею плохо и без того. Надо держаться.

Корректировщик дрожал, как одинокий осенний лист на промозглом ветру, того и гляди, сорвется и полетит, полетит… В неизведанные черные дали, где, может, и нет ничего. Жизнь быстро покидала его вместе с кровью.

Фролов понял, что для друга единственный шанс – очень быстрая медицинская помощь. Хоть сдохнуть, а надо тащить. Лучше пусть пристрелят на месте, чем на такое смотреть.

– Баритон, я Эхо, прошу связи!

– Я Баритон, – ответил совсем другой, молодой, но тоже незнакомый голос.

– Баритон, у меня раненый. Тяжело. Сильное кровотечение. Подстрелили из Каравьюрта. Снайпер. Прошу помощи, нужен транспорт.

– Эхо, никакой транспорт по склону не пройдет, попробуйте спуститься вниз, к северу от селения. Мы вас подберем. Американцы обозначили для нас зону в триста метров от окраины Каравьюрта. Ближе подойти мы не можем, начнут стрелять.

– Что?! Да мы в километре от них, не меньше! Какого черта палят? Ладно, потом разберемся с ними. Сейчас иду на северо-восток. Буду на дороге, в полукилометре на север от Каравьюрта.

– Конец связи.

«Мстят, сволочи… Конечно, мстят. За сбитые вертолеты, за погибших товарищей. Вроде бы все нормально – война. Да только они нам войны не объявляли! Вот же в чем подлость! Кто же их звал вторгаться сюда? Да если б объявили войну, их бы вынесли еще в лагерях беженцев, даже духу бы не осталось. Но так вроде друзья, улыбаемся друг дружке, президенты друг другу руки жмут. А снайперы в это время жмут спусковые крючки. Я тоже стрелял чеченцам в спину. Стрелял. Но я и в лицо им говорил, что они враги, что они рвут мою родную землю на части, убивают, грабят, насилуют. А что мы сделали американцам? Не даем взять то, что нам принадлежит по праву? Наших женщин, выманиваемых брачными агентствами за границу путем несбыточных обещаний, наших ученых, наших детей, одурманенных американской свободой и безнаказанностью. Да хрен вам! Не возьмете вы ничего. Не возьмете! Это я вам говорю, Александр Фролов…»

Саша до конца поднял запорный рычаг Обманщика, успокоился. Андрея всего колотило, одышка просто ужасная, грудь вздымается частыми короткими толчками, по лицу расползается глубокая, мертвенная бледность, даже ногти посинели. Он уже не говорил ничего, живот под бинтами жутковато опух и посинел огромным кровавым отеком.

Держись, братишка! Сейчас, сейчас…

«Так, примерный сектор, в котором засел американский снайпер, мы можем предположить по характеру ранения. Снизу вверх, боковое смещение незначительное… Надо напрячь память. Что у нас там? Дом виднелся, решетчатая вышка какая-то, куча мелких домишек… Нет, в жизни так его не найти… Эх, поглядеть бы в оптику… Ну хотя бы секунд пять! А так он может быть в этом секторе где угодно, хоть на дереве – ищи-свищи!

Ладно, поменьше эмоций, мозгами думай… Где бы ты сделал позицию, если бы сидел в Каравьюрте? На вышку бы точно не полез – мобильность нулевая, да и торчит она, словно гвоздь в заднице. Можно на дереве, но очень уж неудобно сидеть. Лучше всего на крыше, конечно, – лежишь, как на пляже, вот только маскировка хреновая. Спрятаться негде. А если на чердак?! И бить через чердачное окошко? Та-а-а-к… Похоже на правду. Надо вспомнить, как точно стоят домики, в какую сторону чердачные окошки у них… Пустое занятие – память не фотоаппарат! Нужно посмотреть. Время, время…»

Саша отчаялся совершенно, но в голове настойчивым пульсом бился очень рискованный план. Тут уж точно – либо грудь в крестах, либо голова в кустах! Но сколько же можно умирать в один день? Идет оно все к лешему! Кто не рискует, тот не живет. Он вытянул нож и сделал на ткани ранца основа-тельный надрез, потом через дыру очень аккуратно раздвинул лежащие в рюкзаке предметы, освободив ровный проход к противоположной матерчатой стенке. Теперь если американец стрельнет, пуля прошибет от макушки до задницы. Последний надрез делать было страшно до ужаса, до холодного липкого пота, но рука, хоть и с дрожью, полоснула ножом по ткани. Главное, пониже, пониже, чтоб трава скрыла дыру от глаз засевшего в селении снайпера.

Чуть успокоившись, Саша расширил входную дыру так, чтоб просунуть в нее голову, теперь он был похож на фотографа, спрятавшегося под черной накидкой старинного фотоаппарата. Зато через малюсенькую дыру в противоположной стенке, будто через объектив, был виден весь Каравьюрт, только трава немного мешала, но это мелочи.

Вот же черт! Нет в этих домах никаких чердачных окошек! Что за напасть? Словно удача равнодушно отвернулась, выработав положенный ей ресурс. Ну уж дудки! На удачу надейся, а сам не плошай! Наверняка где-то что-то найдем, нужно только смотреть очень внимательно. Как Андрей. Вот он бы сразу засек позицию – настоящий мастер!

– Ты там живой? – окликнул друга Саша.

– Кха… Кхе… – осторожно прокашлялся Андрей, – Ещё тебя переживу… Только холодно что-то и пить охота до помутнения мозгов.

Голос вялый, сонный. Говорливость будто рукой сняло.

– Потерпи, братишка, сейчас будем выбираться.

Вторая стадия шока, подумал Фролов. В третьей наступит угнетение сознания, а четвертая – это уже агония. Раненого тогда не спасти.

Фролов снял с винтовки прицел и, используя его вместо разбитого пулей бинокля, принялся тысячную за тысячной осматривать выбранный сектор. В принципе не так уж все плохо. Деревьев много, да, но домов, пригодных для позиции, всего три. Деревья пока отбросим, там черт голову сломит, да и вряд ли снайпер в дружественном селении будет висеть на ветке, словно макака. Неудобно, а потому маловероятно. Скорее всего, в доме. Ага… Вон там видно окошко.

Саша добавил увеличение.

Нет! Закрыто, а через стекло не постреляешь.

Он снова уменьшил увеличение, чтобы сохранить приличный угол обзора. Смотрим, смотрим…

«Как же можно стрелять с чердака без окошка? Значит, все же не с чердака? Ну хитер, америкашка, ну хитер… Где же ты спрятался, милый? Мне очень, очень нужно тебя найти. Стоп! Что это тут у нас?!»

Он добавил увеличение до предела и впился глазами в красную черепичную крышу. В одном месте зияло небольшое черное отверстие, словно вынуты две чешуйки из обожженной глины.

– Мать честная… – шепнул Саша, пытаясь унять неистово заколотившееся сердце.

Надежда тут же загудела в груди буйным пламенем, начисто выжигая всю неуверенность, весь расползшийся страх. «Не спешить! Надо все хорошенько проверить… Шанс у нас будет только один. Если ошибемся, то расстреляют нас, как консервные банки на заборе».

Фролов очень осторожно вынул голову из рюкзака и снял шлем. Ветерок сразу принялся играть взмокшими от крови короткими прядями, приятно холодя макушку.

Ну ладно! Двум смертям не бывать, а одной все равно не миновать. Все, поехали…

Он снова просунул голову в брезентовую духоту ранца и глянул через прицел. Надо смотреть очень внимательно. Очень. Правая рука начала поднимать шлем над кромкой рюкзака. Выше, выше… Есть! Тонкая струйка дыма мелькнула из черной прорехи в черепице, и тут же руку рвануло, зло вышибив шлем на землю. Тукнул приглушенный расстоянием выстрел. Есть, родной… Есть!

Ну, теперь как у ваших хваленых ковбоев – кто быстрее, тот и выиграл. Готов?

Сердце колотилось до свиста в ушах, когда Саша прилаживал снятый прицел к винтовке. Сейчас, сейчас… Он не был религиозен, но неистово хотелось молиться, поэтому он принялся поминать добрым словом всех вспомнившихся богов, начиная от Одина и кончая Кришной. Может, помогут?

«Эх… Все равно стрелять не им, а мне!

Ну что же, ладно… Стрелять так стрелять! Все равно мы увидим друг друга в прицел одновременно, когда я толкну рюкзак. Он упадет в траву, и мы останемся один на один, словно на дуэли, когда падает на снег брошенный секундантом платок. И у нас будет совершенно одинаковое время на выстрел – все честно».

Хитрый Обманщик плотно прижался прикладом к плечу, Фролов хорошо продышался, сжигая в крови лишний адреналин, посмотрел на траву, успокаивая глаза. Нормально. Обычный выстрел. Надо только не тянуть слишком долго. И ни в коем случае не спешить.

Саша прикинул примерный угол прицеливания и толкнул рюкзак. Тот упал почти моментально, вдавленный в траву тяжестью патронного ящика, и в сетку прицела сразу же ворвалась красная черепичная крыша. Левее… Спокойно, плавней. Чуть ниже черной дыры, туда, где у снайпера грудь…

– Ух-х-х-х!!! – взревел Хитрый Обманщик, немилосердно толкая в плечо.

Американец выстрелил тоже, но замялся всего на половину секунды, неожиданно увидев в прицел русского снайпера. Действительно страшно, когда прямо в лицо глядит хищная линза прицела. Очень страшно – к такому вообще невозможно привыкнуть. Это совсем не то что стрелять по фанерным мишеням на стрельбище.

Расстояние в километр пуля пролетает чуть дольше секунды, и Саша это учел, когда задумывал свой отчаянный план. Целая секунда! Противник без труда сможет увернуться, если смотрит в оптику – надо быть слепым, чтоб не заметить момент выстрела через прицел. Именно поэтому так важно выстрелить первым, хоть на чуть-чуть, хоть на короткий, спрессованный нервами миг. И Фролов успел – его пуля пролетела половину расстояния, когда американец только выдавил спуск. Это решило все…

Смертоносное крупнокалиберное жало, начиненное ртутью, звонко пробило глиняную плитку черепицы, расплющилось, разлетелось тысячей сверкающих шариков и вышибло в животе американца жуткую отвратительную дыру. Безнадежно смертельную.

В это время Саша уже спешно откатывался в сторону вместе с тяжеленной винтовкой, стремясь уйти с траектории вражеской пули. Успел – одинокий фонтанчик земли взвился в полуметре от левого локтя. Но расслабляться рано – вдруг и его пуля прошла мимо?

Рычаг вниз, затвор на себя, гильзу долой ударом об пол. Новый патрон вставляем в затвор, обратно в казенник, на место запор.

Нет… Явно спекся америкашка… Затих.

Фролов отвел взгляд от прицела и вытер о рукав мокрую от пота ладонь. Вот и все…

Он без сил уронил голову в траву… Хотелось бы полежать, размазывая щекой сочную горечь, но времени нет ни секунды, надо тащить Андрея. Потом отдохнем. Рыбу вместе половим, выпьем водки за погибших друзей…

Он снял с себя многострадальную маскировочную накидку – продырявленная накидка Андрея уверенности не вызывала, – завязал два узла, чтоб получилось что-то среднее между гамаком и носилками, потом вытащил из ранца металлическую крышку патронного ящика и сделал из нее жесткое дно носилок. Теперь если тащить волоком, то Андрей не собьет спину о камни.

Фролов на секунду задумался. Хитрый Обманщик… Что делать с ним? Тащить почти полтора километра вместе с раненым – немыслимо. В таких случаях по инструкции сверхсекретная винтовка должна быть уничтожена подрывом, в рюкзаке для этих целей даже есть специальный контейнер со взрывчаткой. Но сделать этого Саша не мог. Это же все равно что добить в затылок раненого товарища! Какой идиот писал эти инструкции?

Просто так оставить винтовку на склоне тоже нельзя – увидят в бинокли. И наши увидят, и американцы, может, даже кто-то из чеченцев остался. Для одних это хороший трофей, для других нарушение инструкции. Не видать им этого! Спрятать бы где-нибудь! Да вот только где? Придется тащить до кустарника, который виднеется ниже по склону, как раз по пути. А там поглядим. «От двух сотен метров ничего со мной не станется, дотащу обоих».

Он взял из ранца взрывчатку с детонатором, уложил друга на самодельные носилки-волокуши, подхватил винтовку за специальную рукоять и, натужно крякнув, двинулся вниз по склону на северо-восток. Идти было не так сложно, как представлялось, сильно помогал довольно крутой уклон, но Андрей при каждом неосторожном рывке стонал, заставляя замирать сердце. Потом он начал беспрерывно просить пить, и Саша еще больше ускорил шаг. Лицо у друга стало совсем белым, будто маска, на пересохших губах проявились отчетливые кровавые трещинки, а закрытые глаза утонули в нехороших темных кругах.

Фролов обливался едким потом, но тянул, как электровоз, – изо всех сил и совершенно бездумно, даже иногда рычал от натуги. Винтовка почти не мешала, хоть и весила добрый пуд вместе с прицелом, просто рукоять для носки продумали досконально, приделав в самом что ни на есть центре тяжести.

Вообще-то каждый в спецназе знает маленький, но надежный секрет, помогающий заставлять тело перетаскивать огромные тяжести на очень большие расстояния. Нужно только разорвать связь между разумом и работающей мускулатурой, войти в состояние очень близкое к гипнозу, когда тело само по себе, а мозг словно видит сны наяву, грезит и бредит, но не мешает мышцам мерно сжиматься и разжиматься с безустанностью работающего сердца. Раз-два… Раз-два… Нужно войти в ритм – это главное. Нужно смотреть не вперед, где неспешно скрадывающееся расстояние вызывает в мозгу панику от необходимости его пройти, а прямо под ноги, точно на тупые носки штурмовых ботинок. Тогда весь мир сужается только до мерно ступающих ног и нет никакой разницы, сколько уже прошел и сколько еще осталось. Даже время теряет смысл… Все растворяется в едином ритме шагов, какими бы тяжелыми они ни были. Раз-два… Раз-два… Раз-два…

Саша настолько увлекся, что не заметил, как ввалился, словно медведь, в густой и довольно высокий кустарник, вцепившийся корнями в каменистую землю. В миг, когда сознание вновь соединилось с телом, вся тяжесть, вся усталость навалилась на плечи злым многотонным прессом, ноги подкосились и измученный снайпер повалился в тень ближайшего куста.

Не спать! Встать, солдат! Встать!!!

Фролов помотал головой, будто собака, вылезшая из воды, и коротко осмотрелся. Почва, изъеденная дождевыми потоками, походила на полуистлевший труп – скальные полосы, поросшие желтым лишайником, торчали из рыхлой почерневшей земли, как старые кости. Пахло сухой перегнившей листвой и подземной сыростью близкой пещеры, но Саша не стал ее искать. Незачем.

Он опустил винтовку в глубокую узкую расщелину, достал взрывчатку, установил таймер на две минуты и сунул под корень ближайшего куста. Потом вцепился в носилки и с жутким рычанием рванул вниз по склону.

Войти в состояние самогипноза он не успел, поэтому боль в сорванных жилах пронзила все тело, неприятно хрустнули поясничные позвонки, а на глаза словно бы опустились плотные кроваво-красные шторы.

Вперед!!!

За спиной ухнул взрыв, но это будто в другой вселенной, далеко, совершенно незначимо, даже оборачиваться нет никакого смысла.

Андрей уже не стонал и неясно было, жив он там еще или нет, но для Саши это уже не имело никакого значения – он бы друга тащил и мертвым. Главное – вперед, вперед! Раз-два, раз-два…

Ткань носилок истерлась о землю и лопнула почти на дне ущелья, когда до условленного места встречи оставалось метров четыреста. Почти дошел ведь! Еще бы чуть-чуть! Каравьюрт шумел высокими тополями в трехстах метрах к востоку, и оттуда отчетливо слышалось рычание мощного хаммеровского дизеля. Успели сгрузить с вертолета, сволочи…

У Фролова подкосились ноги, он был настолько измучен, что не смог подняться, горячие слезы жгли лицо, падали в ароматную горечь травы. Руки дрожали, ноги наотрез отказывались подчиняться, в душе закипала тихая, но настойчивая истерика.

Он попробовал взвалить Андрея на плечо, но без всякого проку – слишком тяжелый. Не поднять. Надо бы хоть чуть-чуть отдохнуть, тогда получится, но время не просто текло, а физически вытекало через раны друга. И тогда Саша не выдержал, сел на корточки и завыл совершенно по-волчьи, громко, протяжно и безнадежно, задрав к безразличному небу закопченное лицо.

– Помогите мне, боги! – чуть успокоившись, зашептал он. – Никогда больше ни о чем не попрошу. Никогда!

Слезы лились из глаз сплошным потоком, грязь на лице размазалась, воротник куртки промок.

– Дайте мне силы! Ну пожалуйста!

Потом опомнился – до селения совсем близко, америкосы глядят в бинокли и ржут. Фиг вам!

Он снова попробовал взвалить раненого на плечо – на этот раз получилось. Пошел тяжело, медленно, шатаясь на каждом шагу. Главное – выйти к дороге… До нее ведь совсем чуть-чуть.

«Дотащу… Дотащу… Дотащу…»

А там машина, врачи, капельница с кровезаменителем… Все будет нормально, главное – дойти.

Со стороны Каравьюрта донеслось шипение включенного мегафона.

– Уважаемый господин! – на чистейшем русском пронеслось над горами. – С вами говорит командир отряда миротворческих сил НАТО. Вы нарушаете охраняемую нами трехсотметровую зону безопасности селения Каравьюрт. Просим вас немедленно отклониться к северу, иначе мы вынуждены будем открыть огонь в целях недопущения вторжения в охраняемую зону. Спасибо.

Фролов чисто автоматически отклонился влево, но идти наискосок по склону оказалось вовсе не так просто – уставшее тело настойчиво тянуло вниз, строго на восток. К тому же подвернувшийся под ногу камень ощутимо вывернул голеностопный сустав, и теперь стало совсем худо, хоть реви в голос. Пришлось плюнуть на все и спускаться как легче – осталось-то всего метров тридцать до низины, а там и до дороги рукой подать.

Первые пули из Каравьюрта ударили по дороге, когда до нее уже можно было ножом добросить, защелкали часто и звучно по смешанным с землею камням, излетели вверх короткие бурые фонтанчики и клочья травы. Тут же с урчанием «хаммера» смешалась гулкая пулеметная очередь. Пугают. Ну-ну…

– Это предупредительная стрельба, – холодно пояснил мегафон. – Пожалуйста, покиньте охраняемую зону безопасности.

Больше Саша не слушал – какая разница, что он там лопочет? Если делать, как говорят, то придется оросить Андрея – в обход не дотащить. Если же ослушаться, то расстреляют обоих. Что хуже? Нет разницы. Какой смысл спасать собственную шкуру, если наверняка погибнет друг? Хрен вам! Давайте стреляйте! Какие вы смелые с пулеметом против безоружного и раненого… Гады.

Стреляли еще дважды: одна очередь прошла выше по склону, другая совсем рядом, сбоку. «Непонятно, зачем тратят патроны? Неужели действительно думают напугать настолько, что брошу раненого? Идиоты безмозглые… Или судят по себе?»

Тогда Саша еще очень мало знал об американцах, это потом он выяснил, что для них вполне естественным является оставить товарища в опасной ситуации, под обстрелом например, сказав ему: «Держись, старик, я скоро приведу помощь!» За такие действия никто бы даже не осудил, ведь глупо умирать двоим, когда один может спастись.

Наверное, действительно глупо… Фролов поудобнее перехватил Андрея и из последних сил потащил его по дороге к условленному месту встречи. Пулемет молчал. Видно, поняли, что на испуг не взять, а бить русского на поражение все же боялись. Мало ли что…

Если у русских переклинит мозги местью или чем-то похожим, то их, говорят, никакие командиры, политики и дипломаты уже не остановят, никакие общечеловеческие ценности, которые внедрялись с таким трудом. Так ведь уже было во второй чеченской войне когда все усилия мирового сообщества по «мирному урегулированию» кавказского кризиса пошли насмарку после того, как русские стали мстить за взорванные в Москве дома. Вынесли террористов полностью, и Америке пришлось снова вбухивать колоссальные средства, чтоб заново возродить в Чечне бандитское государство. И вот опять, похоже, все идет прахом, началась третья чеченская война, и федеральные войска снова выбивают последние банды террористов в горных районах. Ну сколько им можно втолковывать, что месть – это плохое, низкое чувство, что надо было пережить горе и договориться с гордым свободолюбивым народом Ичкерии, а не выбивать их, как шакалов?

Последние сотни метров по пыльной дороге Саша уже полз на карачках, подтягивая Андрея за воротник куртки. Сил совсем не осталось, кулаки и локти в кровь, дыхание рвется не то хрипом, не то глухим жутковатым рычанием. А еще сто метров до конца «зоны безопасности»… Не пройти… Все… Точка… Лечь и умереть. Уснуть и видеть сны. О небе с пушистыми облаками, о заросших маками полях, о ярких одуванчиках в густой, зеленой, мягкой и совсем не горькой траве.

Через урчание стоявшего на окраине селения «хам-мера» со станковым пулеметом прорвалось знакомое до боли тарахтение раздолбанной подвески вазовского «уазика». Приехали, не подкачали! Какие молодцы ребята…

– Я тут! – еле слышно прохрипел Фролов. – Сюда…

Не слышат… Он снял с Андрея единственный уцелевший шлем и, включив рацию, прошептал в микрофон:

– Я Эхо… Нахожусь в двухстах метрах к северу от Каравьюрта, прямо на дороге.

– Эхо, я Ноктюрн полета первый, слышу тебя и вижу. Не могу подойти ближе.

– Что?!

– Зона безопасности. Командир натовского отряда только что выходил с нами на связь, сказал, что тебя пропустили, поскольку ты без оружия, а нас с машиной не пропустят. Вон «хаммер» поставили с пулеметом, видал?

– Слыхал, урчит. Мужики, я раненого сто метров ещё не протащу, верите? У вас же красный крест на борту! Не будут они стрелять.

– Будут. Предупредили. Что им красный крест на военной машине, если они по больницам в Югославии бомбы кидали?

Саша попробовал восстановить дыхание, но получалось плохо. Тащить Андрея он больше не мог. Даже на сантиметр сдвинуть. Есть все же, видимо, предел человеческим возможностям.

– Эхо… – осторожно позвали наушники.

– На связи… – зло шикнул Фролов.

– Что с твоим раненым?

– Большая кровопотеря. Уже без сознания. А так рана вскользь, но, видать, важный сосуд зацепило. От такой царапины глупо умирать, верите? Да сделайте что-нибудь, черт вас там всех разбери!

– У него шок?

– Я что, доктор? От болевого шока я ему промедол вкатил, но у него уже явно развивается шок геморрагический… Сильно смахивает на третью стадию. Что я еще могу? Нашли место и время для консилиума! Не можете проехать машиной, давайте сюда одного санитара без оружия. Пусть даже руки поднимет, ничего, от стыда не помрем. Хоть догола его разденьте! Главное – дотащить раненого до машины, а там уже разберемся.

Видать, дошло… Один из сидящих в «уазике» снял форму, в одних брюках остался, накинул на голый торс белый халат и спрыгнул в дорожную пыль. Доктор что-то взял из машины и, подняв руки, двинулся по дороге – шел прямо, плечи расправлены, в поднятой руке что-то есть, и когда он подошел ближе, Фролов понял, что это большой пластиковый пакет с кровезаменителем для внутривенного вливания. Аж от души отлегло.

Саша лег на спину, раскинул руки в горячей пыли и уставился в небо. Облаков, правда, не было, только бездонная теплая синь, будто глядишь на море с большой высоты.

Пулеметная очередь грохнула так, словно стреляли прямо над ухом, Фролов перевернулся на живот и успел увидеть, как валится на спину доктор – неуклюже, вроде как клюшкой по ногам получил. Кругом опадали желтые фонтанчики пыли. А ведь ему метров двадцать оставалось пройти, не больше…

Саша зло шибанул кулаком в землю, взял переносную аптечку Андрея и пополз вперед, на помощь доктору. Он помнил о пакете с кровезаменителем – надо достать. Пулемет продолжал колотить короткими очередями, но теперь били прицельно – пули щелкали и визжали в каких-то сантиметрах от тела.

– Живой? – спросил он, когда подполз к раненому, лежащему в перемазанном кровью белом халате.

– По ногам полоснули, гады… – лежа на спине, прошептал тот.

– Давай капельницу! Ну!

– Сможешь? А… Только когда вгонишь иглу, привяжи трубку куском бинта, чтоб не выпала, когда потащишь. И пакет с декстраном держи как можно выше.

– Понял, понял! – Фролов достал из аптечки шприц-тюбик промедола и выдавил доктору в бедро, остальное выбросил, чтоб не мешало. – Как сможешь ползти, ползи к машине, понял?

Он помог доктору перевернуться на живот и пополз обратно. Пулемет молчал, видно, перезаряжали ленту.

Из прозрачного пластикового пакета с кровезаменителем выходила такая же прозрачная трубка с толстой короткой иглой на конце. Капельница. Выглядела она неприятно, как и большинство медицинских инструментов – трубка похожа на хитиновый хоботок неведомой кровососущей твари, сверкающая игла торчит, словно ядовитое жало. Но это не жало, это жизнь, поэтому надо спешить.

Андрей выглядел не просто плохо – кошмарно. Кожа приобрела совершенно смертельную бледность, а под глазами и на сгибах запястий обозначилась отчетливая синюшность. Быстрее же!

Когда снова начал колотить пулемет, Саша уже попал иглой в вену Андрея, но настолько неумело, что па сгибе локтя вспухла здоровенная шишка. Три раза пришлось колоть – это не внутримышечные инъекции шприц-тюбиком делать… Привычка нужна.

Так, пакет с препаратом декстрана надо держать повыше… Черт!

Американский пулеметчик провел очередь так близко, что фонтанчик пыли ударил Фролову в глаза. Ну и фиг с ним! Попадут так попадут! Не умирать же каждую секунду.

Он вплотную занялся капельницей: оторвал немного бинта и примотал трубку к руке друга чуть выше иглы, как доктор сказал. Нормально, теперь не выпадет.

Вперед!

Отдохнувшее тело подчинилось с неожиданной легкостью, даже одной рукой Саша без труда тянул Андрея за воротник. Другой он держал капельницу с кровезаменителем, представляя собой высокую и очень удобную мишень. Пулеметчику это явно понравилось. Он все внимание и весь огонь перенес на Фролова, пули визжали и тюкали в землю, словно рой безмозглых слепых мух. Саша прекрасно видел его, но двести метров для пистолета – расстояние огромнейшее. Даже для АПС. Не попасть. Хоть попугать, что ли… Пристрелит ведь, гадина!

Но тут из-за спины весело и дружно грянули три автомата – оставшиеся в «уазике» ребята все-таки плюнули на приказ не поддаваться на провокации, и пулеметчик, раскинув руки, грузно шлепнулся со своего хваленого «хаммера» в пыль. Ну, теперь начнется!

Началось… Каравьюрт ответил очередями из «М-16», воздух тонко засвистел пулями, и фара «уазика» лопнула, как бутылка шампанского, брошенная на асфальт. Следом три пули с хрустом прокололи лобовое стекло, но базовские ребята не испугались, залегли под колесами и открыли прицельный огонь по дымкам и вспышкам. Вот вам и база материального обеспечения! Молодцы!

Саша дотащил Андрея до того места, где неумело подползал к машине раненый доктор, подхватил за воротник и его. Пакет с декстраном пришлось ухватить зубами за самый кончик – вот когда жалеешь, что нет третьей руки! Теперь с капельницей в зубах даже рычать нормально не получалось, Саша выпучил глаза от натуги и с глухим шипением одолел последние полтора десятка метров.

Андрея подхватили крепкие руки, из Сашиного рта вытащили наполненный раствором пакет, а прямо над ухом в это время громогласно рокотал автомат, расшвыривая гильзы по пыльной дороге. Фролов забрался в «уазик», пытаясь успокоить сорванное дыхание, кто-то тут же сунул ему в руки оружие водителя, двигатель завелся, и машина со звоном и ревом рванула с места.

– Радиатор пробили, так их перетак! – с веселой злостью сказал рыжеволосый молодой паренек и выпустил по Каравьюрту длинную очередь.

Саша не удержался и тоже выдавил спуск, с удовольствием ощущая, как забилась в руках разогретая сталь. Он не успокоился, пока не высадил весь магазин.